…Странно, но, по прошествии некоего времени, он уже как будто расслабился.

Некурящий Михаил Юрьевич, конечно, с огромным трудом переваривал «топорно-вешательный» кумар от беспрестанно дымящей чиновницы – после впечатлившей ее фотографии та вообще как с цепи сорвалась. (Спросить разрешения у хозяина кабинета, понятно, так и не удосужилась).

Уж, наверное, полчаса, как геолог слушал несусветные излияния, речевые потоки этой экстравагантной дочери Евы. И – странно все-таки – что-то теплело в разреженном нелавним конфликтом воздухе помещения.

«Хорошо, что Людочка ушла» - подумал вдруг Головинкин.

- Михаи-ил! – настойчиво отказываясь от отчества жалобно взывала Надежда (уж по третьему, наверное, кругу, правда каждый раз в новых импровизациях и тембрах), - не поверю… Не могу въехать, что ты такой недопробиваемый… Ну неужели никогда не любил?? Никого, черт! Ой, не, чё я гоню-то, неужели тебя никогда не любили…

Дама нервничала, речь текла бессвязно-эмоционально, сопровождаемая тем самым «оленье-беспомощным» взором колючих доселе глаз. Начальник партии, без преувеличения, первый раз за все свои пятьдесят шесть попал в подобный переплет. Абсолютно не понимаешь, к чему она ведет и чем вообще рискнет закончиться эта «деловая встреча».

- Надежда! – О! Он превзошел, наконец, самоё себя, назвал эту властную стерву по-имени, чего она, собственно, и добивалась с самого начала, - интересный у нас разговор получается… Как-то неожиданно так… Ну почему ж не любили, - он наморщил лоб силясь вспомнить приятные дела молодости и зрелости, первые поцелуи типа и все такое, но верно что-то не клеилось в памяти. Или же Надежда Савельевна туго давила на пространство, где ее вырвавшемуся безумию и одному-то было тесновато…

- Да нет… да нет… Боже! Какой же ты, я не знаю… глупый!.. – Головинкин недовольно фыркнул и даже осмелился резануть собеседницу открытым недовольством, - Ты понимаешь, мужик, я ж имею в виду такую ЛЮБОВЬ, при которой… Нет! Такую, когда ты сам… сама не понимаешь вначале, что тебя ведет, откуда у тебя растут крылья… Просто считаешь себя этакой вот «удачницей», такой вся из себя не-в-рот…Ой, простите, сударь!... Ну вот, а потом вдруг приходит осознание, что и не ты это вовсе, а – ВОТ! Вот она!!! И уж после этого «прихода»… Это тебе не тройной оргазм, бл… блин, в смысле… О Господи!!!! – резко взвизгнула Надежда, приблизившись к мужчине, и внезапно застучала сжатым кулачком ему в плечо, - не могу!!! Не мА-а-агу!!! Ну что ты такой тупой-то!!!

Мужик отпрянул, как от прорезавшей почву под ногами опасности. Да уж! Картина однозначна – «тетка нажралась». Да нет же, как стеклышко! Глаза блаженные, влажные, ярко обозначенные на… боже, каком, все-таки, миловидном, лице. Глазеет проникновенно, беспомощно, будто в поисках защиты или даже, не отнять ни прибавить, спасения… От самой себя, что ли или от чего еще более страшного. Хотя что тут страшнее может быть-то.

«Боже! Сколько правды в глазах государственных шлюх!...» - не к месту вдруг пролетела цитата.

Мозг геолога кипел, взрывался, клокотал. Что делать! Да что б ему не принять ее форму, не говорить с ней на ее языке. Что-то неясное несказанно мешает. «А ведь какой, черт возьми, шансище!!!» - внезапное прозрение, - «Ее же, стерву, сейчас голыми руками!...». Сколько возможностей для достижения цели. Но… Вдруг, встретившись энный раз с ней взглядом, он подумал «как же нехорошо я мыслю». Тем не менее неизбежность переворота всего запланированного теперь уже была настолько очевидна, что разве только в коме возможно не узреть.

Она была беззащитна, была трепетна. С ней происходили катаклизмы, метастазы, ее крутило и выворачивало, как грунт на драге – как выжимало бесконечную заряженную многолетней информацией влагу со всех психотропных закутков нутра… Она была…СЧАСТЛИВА!!! Счастлива дотла, на износ, до последнего капилляра. В хлам счастлива – вот что на самом деле вещали глаза замгуберши, сделавшиеся вдруг такими бездогнными и беззащитными, уязвимыми до крайнего предела

«Тот не умеет летать, тот не поднимется высоко, кто падать не согласен. Тот, кто умеет падать до нижнего предела, способен долететь до невесомости космоса. Да простится ей многое, ибо возлюбила она многое» - Михаил буквально давился налетевшими на растерзанное сознание знакомыми и абсолютно незнакомыми цитатами, отрывками астрально-парящих фраз, мыслей, смерчевыми закрутами собственного сознания.

Надежда пожирала, всасывала глазами. Она протягивала ему дружескую руку, призывая отправиться вслед за ней в пространство обнаглевшего космоса. Или же в воспетую «нижнюю тундру», кто разберет! Он неловко «ответил», улыбнулся женщине довольно искренне и открыто. Как принял ее «протянутую ладонь».

- Ну, Надежда… э-э-э… Савельевна, вот, как говорится, мы и познакомились! – «Что? Что же это ее так прибило на старой той фотографии??»

Чиновница, не скрывая радости, глубоко вздохнула, как будто облегченно всхлипнула даже. «Девочка на сенокосном лугу» окончательно победила циничную, безобразно паскудную «новую русскую».

- Ща, ща, погоди.. Халдея-то отпустить надо, эй, Кот! – она выглянула из окна конторы.

Накачанный молодчик у джипа обернулся, являя расплывшуюся в подобострастно-умиленном оскале сытую морду.

- Да, Надюш! Чё вы, скоро уже?

- Кот, гони в отель, забивай койки. Я тут, кажись, надолго… Вернее, нет! Забивай не кой-ки, а кой-ку, сам свободен. Слышь? Отзвонись о результате. Йес?

Было невозможно чудовищно наблюдать, как менялось лицо «Кота» (Кости, наверное), по мере достижения его сознания слов начальницы. Непроизвольно выглянувший вслед за Бугровой во двор Михаил Юрьевич словил такой глаз! Звериный оскал кровного врага, предепоследний взгляд своего неминуемого убийцы… Да, «мамочка», по ходу, имела неслыханную власть над мальчиком. Даже не власть, сие слово сказалось отвратной пошлятиной для обозначения чувств, угнездившихся в широколобой башке фатально зависимого парня. Раба, халдея засосавшей его хозяйки… Совсем мальчика! Головинкин в откровенном, животно-леденящем липком страхе отпрянул от окна – Костя говорил сам за себя, не оставляя пространства для сомнения в его намерениях. Ужас!

«Здесь вам не равнина, здесь климат иной!». Не, от цитат никуда не деться, они как сжиженный кислород заполонили окружающий астрал и сверкали, выныривая из прошлого и настоящего, цепляя нависающее густой пеленой грядущее. «Где жизнь оставить – вопрос неважный… Оставлю, ладно, свою в корчме!...»

Халдей понуро садился за руль черного, затонированного до непроглядности, «Круизера» хозяйки. Телохранитель.

«А меня, мое тело теперь кому охранять?» - обреченно думал начальник геопартии. «И, главное, за что??? За что, вообще, все ЭТО!!!»

 

- Ну вот… Теперь мне уже исполнилось восемнадцать! - вывел его из оцепенения уже привычный «девичий» голос. Надежда стояла у того самого стенда и жадно курила, как не могла насытиться «успокоительным».

Головинкин громко кашлянул, напоминая ей о себе. Хотя единственным его желанием, пожалуй, было спешно разложиться на атомы и собраться взад где-нибудь далече-далече.

- Ми-иш! Я знала, я знала, что сегодня должно именно это случиться. Мишка, ты не представляешь, как я… Как я благодарна тебе за всю эту поездку. Слушай! Я ж так и не договорила! – скороговорка, прерывистое дыхание, - Эй! Ты ж с баблом этим ср…м уже расстался внутренне… Да ведь! – лукавый, хулиганский взгляд, - Слушай, Миш, давай пропьем это все… хотя нет, не пропьем, только остаток… А так – сделай мне вертолетик, долети меня в Неройку. Хотя не, нет, нет… За вертолетик я отдельно плачУ, моя обязка. А эту срань… Ну… давай кутнем маленько, а все остальное ребятам своим раздай… Что там у тебя??? А, подпись, проект твой… Давай-давай, скорей, подмахну… Под-мах-ну! – она умильно рассмеялась, - а то уж забыла, что я тут делаю. Ну ж!!!

 

На автопилоте он сунул ей документ, в котором дама буквально не глядя, безошибочно «подмахнула» в нужных, причем, местах. Во опыт-то!

 

- «Таможня дает добро!» Ну все, официальная часть закончена!... Уй-ёй, кажись, это моя последняя подпись! Отметить надо… - Надежда взмахнула в воздухе рукой, как что-то к себе подзывая, - Бля-а! Он сумку-то увез! Ну ладно! – цапнула несколько купюр, собранных ей же с пола, - Я сейчас!! Миш! Спасибо тебе за все! За все! Я щас, я мухой…

- Надежда! Надежда, куда же вы… ТЫ! Что т-тебе… Я сам сейчас…

Женщина буквально подскочила к Михаилу и поцеловала в губы, беспардонно прижав к телу.

- Мужик! Спокойно. Все – са-ма! Только одно умоляю – удели мне еще часочек своего драгоценного… А то сдохну тут у тебя на крыльце конторы, как сука последняя. Йес? И я слечу в отель, не потревожу более…

При жадном поцелуе чиновницы Головинкина внезапно как крестом в двух направлениях пронзила такая волна эротического вожделения, что нутро отозвалось изжогой. И след за этим – памятное лицо Кости, пообещавшее красноречивее всяких слов мокрого места не оставить, если кто посмеет хоть прикоснуться к телу «мамочки». Вот уж истинно ТЕЛО-ХРАНИТЕЛЬ…

 

Дикий край! Сумасшедший, невообразимый и непредсказуемый северный край. Как тут выжить? И почему он об этом только сейчас задумался. Что же происходит в мире вокруг.

А завтра будет новый день. И получится ли вертолет на Неройку. Получится. У этой… все получится. Любыми методами и способами.

А что будет сегодня??? Что это за «часочек драгоценного». И далеко ли отъехал невменяемый, подозрительный «Кот»? А дома семья, жена, сын… «Госполи, да светится имя твое…» А это откуда?

Одно всепоглощающее слово – «НАЧАЛОСЬ!»

 

Автомобиль мелко подпрыгивал на камушках и крупно гремел на бессметных рытвинах и колдобинах асфальта. Тем не менее Богдан выжимал из «старушки» весь ее потраченный годами резерв, без малейшего уважения к старости и усталости от дорог северной Родины. Периодически поворачивая голову направо, парень все с новой силой убеждался «пропал!». Вроде как бесповоротно и радикально, без примесей всевозможных смягчающих факторов наподобие «это временно», «это страсть», «не она первая…» и тому подобного мыслеблудия. Пропал – и все тут.

… Она сидела расслабленно, в вызывающей позе, с открытым очередным «пивасом». слегка подмурлыкивала какой-то незнакомый ему мотивчик. Улыбалась в пространство «Не мне!» - отрезал безжалостный поток его сознания, «не мне улыбается!». Глазки влажные, рубашонка полурасстегнута. Прически никакой – да и не катит ей прическа, чем растрепаннее, тем сексуальнее. Косенькая, счастливая девчонка. Вдыхающая (это сразу по ней было ясно) давно забытый воздух релаксации… О БОЖЕ!!! ПРОПАЛ!!!

Елена поймала взгляд киевлянина, плавно (не по-своему) улыбнулась…

- Ну что ты, «самостийная»??? – промурлыкала с лаской в голосе, - влюбился, поди?. «Эй, полоняне! С дурня спрос короткий!!»…

Вообще надо к ней привыкнуть, к этой «Оленке».

- «Эй, мальчик! Ты что, не понял что ли! ДОМОЙ ЕДЕМ!!» Гуд бай, Америка, о-о-о!

 

И это жутко родное. Он сам так обожал – нырять в поток любимых фраз из песен, кино, стихов и предаваться душевному разврату до умопомрачения. В этом ловился его кайф – эйфория от текстов, от музыки. От этого заряд силушки действия и живой радости, плещущей следом вовне и зажигающей толпу. То и работа «лабуха».

Всем-то она была родная… «Мы родные люди, потому что мы любим одно и то же!» - вспомнил он вдруг рассуждения старинного дружбана. - «Нам поэтому нельзя раздельно!»… Правда, друг тот изливал душу в момент расставания со своей «родной».

 

ПРОПАЛ! Что такое любовь! Никто и никогда не ответит на сей вечный вопрос. И уйма, тонна, нагромождение тупых и нелепых определений и «законов», извиняюсь за выражение. Все пустое и смешное, забавное и абсолютно безжизненное.

Единственно верное, что все ЭТО идет рука об руку со смертьюи вечностью. То есть, С ОПАСНОСТЬЮ..

Как же это так получилось, что еще сутки назад он ее не знал, а теперь не знал, как это возможно БЕЗ! Будто с фронта домой вернулся, будто открыл наконец дверь из детского сна… Да, ту самую дверь в стене, на которую глядишь и удивляешься, «как это раньше не замечал», а потом открываешь, а там – ЕЛЫ-ПАЛЫ - галерея новых комнат, одна другой чудеснее и веселее. Стены, мебель, окна! А ты даже и не знал, что дом, в котором ты жил, такой огромный и красивый!

А потом… Ты прсыпаешься.

 

У Ленки перед глазами мир устаканился в той самой радужной краске умиротворения, знакомой многим после «лечения» вослед бурной ночи. Как достигается некий предел и пространство вокруг делается волшебно расположенным к твоей душе, резонирует в унисон с потоками твоего позитива к нему же. При том, бывает, меняются даже краски окружающей картины, меняется ощущение температуры воздуха. «Гармония мира не знает границ…». Главное, независимо от скорости движения или чего еще, взаимодействие внутреннего и внешнего проходит в замедленном, блаженном каком-то ритме-танце. Наподобие медленных партий «Щелкунчика», собственно, равно как и декораций параллельного мира того же произведения.

Вроде как награда за чрезмерную скорость и напряженность толщи предыдущего времени и событий. «Сон как спасение».

И, черт возьми, как же чудесно было этакой «шалавкой» на пассажирском сидении – потреблять ячменный напиток, курить, балдеть и улыбаться беззаботно всему встречному миру. Давно забытое старое-доброе… Какое-то шансонное настроение.

- Э-эй, лабух!! – подала она голос, - чтой-то мы без музыки едем, сбацай что-нибудь! А я поддержу.

- Можно на мове, - радостно отозвался «лабух», - больно хотца.

- Нужно!

- «Гляжу я на небо… и думку гадаю… Чаму я не сокил…» - затянул Богдан приятным голосом на чистом украинском. Вспоминая, «сокила» , что красовался над воротами этой пинежской базы, ставшей для него роковой. Спутница подтянулась с третей строчки, профессионально втекая в поток музыкального хода превосходным женским вокалом.

-Да ты, кажу, хохлушка та еще!

- И хохлушка, и полячка, и… и еврейка, и узбечка, - веселилась «Оленка», - а я, знаешь, думала, ты только Шуфутинского гнать умеешь. Ну, или кто там у вас под него… А ты – вона как!

- Чаму же ты, боже, мне крылья не да-а-а-ал!!! – повторил Богдан, влюблено глядя на Лену, та гладила его так же, широко распахнутыми глазищами «дворовой девчонки»

- Мироздание в лице менеджера Елены Шокальской, - театрально проговорила, как когда-то ей - Сибиряк, - приняло решение выдать тебе крылья сроком на одну вечность…

- Тады взлетаем!!! – Богдан резко поддал газу, «Восьмерка» нехорошо затряслась от превышения.

-Уй-уй! Это ж тебе не «Феррари» - взвизгнула девчонка, - ща тебя ка-ак спустят на Землю! У них, знаешь ли, много способов…

- У ка-аго там?...

- «У лучников наметан глаз… А эти лебеди как раз сегодня… повстречались!». Такое знаешь?

- А як же. Как никак кино смотрю… «Но он и ТАМ ее настиг, и счастлив миг единый. Но, может, был тот сладкий миг их песней лебединой!»… Там еще проигрыш такой энергичный, помню. Слышь, Олен, а мы бы с тобой стадионы собирали. Давай замутим тему!

Она продолжала веселиться.

- Тему? Лег-ко! Вот сейчас как только, так вперед… Эх, жаль я в твой кабак не зашла в Киеве, когда прилетала с Барсовой группой. Чую, там у тебя все круто поставлено…

- Когда ты в Киеве была… А? Не понял,… С Барсом???

- Ну, Димон Кудрявцев. Знаешь, небось. У него тогда был коллектив, этот, как его,… Тур по эс-эн-гэ гнали, ну и я отпуск устроила себе, мотанулась на прогулку…

- Дык был я на их концерте! А!!! Не понял, то есть я отбил женщину у Барса, что ли? – глаза киевлянина вспыхнули не вполне здоровым огнем, свистнул бич ментальнго безумия.

Запахло паленым. Елена, превозмогая состояние блаженного кайфа, вдруг почуяла опасность… Даже не физическую опасность, а какое-то предостережение от мира, что ли. «Скорей бы народ» - мелькнула «спасительная»мысль. Переключить сознание парня, в этом уединении прямиком бьющее по ней, как по единственной отдушине эротического экстаза. «О! Там же Милка!» Черт! За Миланой, реально, как за каменной стеной. Упаси Боже, не наградить подругу, конечно, таким сокровищем, с себя как с гуся вода, просто та очень естественно умеет переключать подобные потоки сознания. В общении с ней трудно избежать прояснения, увы, реализма своего состояния.

- Не-ет! – нагло залыбилась она, успокоившись от мысли о грядущем обереге, - не так!

- Шо не так, Оленка! Аль не мил вышел?

- НИКОГО ты НИ У КОГО не отбил. Спи спокойно… Пока!

Богдан-Валентин замедлил ход автомобиля, поскольку несколько причин лишали его возможности внимательно чувствовать дорогу. Старенькую тольяттинскую лошадку затрясло – теперь уже не от скорости, а от прерывистости состояние всадника… Мимо на медленном ходу проплыл обелиск «Республика Коми»…

- Оленка-Оленка! – как-то сокрушенно, печально-философским голосом заговорил он - Сколько ж ты глупостей еще наговоришь... Мелкая ты еще! – машина резко-уверенно свернула на еле заметный таежный проселок.

- Куды тебя опять, блин! – Елена почувствовала влажную волну по телу снаружи и изнутри, как гигантский зверь ее вожделенно облизывал. Вылизывал до экстаза. Низ тела сладко поплыл, верх набух и застонал перегрузкой, физически захотелось взвыть и провалиться в сумасшедший обморок сладострастья и сумасшедшей нирваны. Сердечко… Мамочки! «С потолка оттирать». До насыщения ей, реально, как до звезд, и чего она артачится-то, совсем дура, что ли!

- Куды-куды, растуды в никуда, пани! – продолжал «Влюбленный» (во всех отношениях). – Такая мелкая еще, а уже такая с-сука! Наконец-то я тебя встретил!

Йес! «Владимир или прерванный полет». Все точно воспроизводится. Опасность! Богданчик, милый мой, славный, осторожнее! Осторожнее, прошу тебя! Не надо крови… Не заслужил ты крови, ты хороший.

- Чего осторожнее?! Сомневаешься в моем «руле», что ль? – вот тебе и на! Оказывается, она говорит вслух, - плохо вожу, или что там еще у тебя?

Он только слабо помотала головой.

- Хорошо ведешь… Грубо ведешь… Со мной осторожнее, милый!... То есть, с собой, вернее…

- Заткнись! – приказал украинец и резким ударом остановил «Восьмерку». – Наконец-то я тебя встретил!

 

«Двум белым ангелам сродни//

К земле направились они…//

Опасная повадка!

Из-за кустов, как из-за стен,

Следят охотники за тем,

Чтоб счастье…

Было…

Крррррратко!!!»