Утро. Я всегда узнаю о его наступлении, хоть в камере полная темнота.

Самое страшное утро. Утро моей казни. Приговор окончательный… Я не верю!

Я не верил и в то, что меня приговорят… Я так взывал на суде, так молил… Никто не слушал. И даже ты, мама. И для тебя я тоже безоговорочно виновен. Виновен настолько, что ты даже и взглянуть на меня не хочешь…

Приговорили. И вот это утро. И везут на казнь. Может, помилуют? Пожалуйста, помилуйте… Пожалуйста!

Наконец-то я вижу свет. Но это луч смерти. Теперь все мое будущее, такое короткое, предопределено, расписано по секундам. Но я сопротивляюсь, вжимаюсь в дальнюю стену. Находят. Конечно же, находят… И тянут на казнь.

Как жуток холод стальных ловушек...!

Вырываюсь, бьюсь в судорогах, уже не чувствую холода - жжет раскаленный металл. Больно! А вместо моей правой руки уже зияющая, сочащаяся рана с лохмотьями кожи, и свисающими обрывками сухожилий, сосудов и нервов… Я не верю! Рвусь! Но то же делают с другой рукой, ногами... Это четвертование. В вашем мире говорят, что это дикая средневековая казнь для самых злостных преступников. И меня к ним…? Я кричу. Кричу, глотая кровь, отвратительно сладковатую, густую. Кричу, насколько позволяют мне мои скукоженные легкие и разрываемые крюком внутренности. Если бы я мог кричать громче, и если бы нашел слова, я бы рассказал вам, приговорившим меня, как бывает, когда боль превосходит пределы возможного и заставляет взывать к Смерти. Но страх перед нею затмевает боль на доли…, доли… А потом все повторяется – кратчайший цикл. Это пульс жизни. Жизни, трепещущей на волоске, оборванном уже… в будущем. В будущем, которое наступит через пару мгновений, растянутых до почти что вечности… И никакая сила уже не может это будущее отменить…

 

На следующий день

- Доктор, скажите, все в порядке? Если я захочу забеременеть, я смогу?

- Сможете, причем не важно: захотите или нет! Так, что предохраняться не забывайте.

- Спасибо, доктор! Вы меня успокоили. Я Вам так благодарна!

 

Там, за границами всего

- Мое сердце, выброшенное как мусор, уже охвачено тленом. А я все-таки люблю тебя, мама…