Последняя фотография

 

Они тесно сидели на диване, позируя. Ветка держала на коленях внука. Постаревшие лица в тусклых усмешках, глаза грустные. Лишь Кира улыбалась сжатыми губами так, что яблоки скул лоснились от падающего на них света. А может, они лоснились оттого, что Кира к пятидесяти годам слишком вымахала вширь. Вот и глаза ее смотрели из-за щек узко, с нарочитой умильной восторженностью.

Встреча длилась вторые сутки. Бывшие однокурсницы уже устали пить, есть, вспоминать прошлое и делиться семейными радостями. Но, по программе, расстаться они могли не раньше завтрашнего полудня.

- Что делать будем?

- То же, что и вчера! Ты когда последний раз пьянствовала? Чтобы два дня подряд?

- Не помню, - развела руками Фотя – Ленка Фатьянова. Самый неуловимый человек курса. Кроме учебы, она успевала еще заниматься редким тогда самбо и посещать какой-то отряд. То ли они дежурили по городу, то ли играли во власть. У Фоти был мало кому понятный круг интересов. Делиться ими она не успевала. Но видать, из круга скоро выпала.

Через несколько лет Кира с удивлением узнала, что именно после института, когда все разбегаются в разные стороны, Фотю пробило на контакты. И отчего-то тесно сошлась с Веткой. Так они и существовали – парой. Вместе меняли работы, усевшись в итоге за один корректорский стол в некой редакции, вместе растили детей. Потому и сейчас все собрались на зимней даче Фатьяновой, где вторую неделю отдыхала Ветка с трехлетним внуком.

Детей за эти годы нарожали каждая. Но нормальную семью смогла сохранить только Кира, чем она гордилась, тайно и явно. Никаких разводов, тем более адюльтеров на стороне. Ветка поменяла уже третьего мужа. Голубева всю жизнь сходится-расходится с одним-единственным. Фатьянова в одиночку вырастила дочь. Солдатова вообще не приехала, потому что, выйдя в сорок лет замуж за буддиста и родив наконец сына, свела на нет всякие отношения. Кира переживала за нее, считая неудачницей, а буддиста – последней соломинкой. Она всегда хотела, чтобы молчунье Солдатовой удалось-таки зажить как все, по-людски. Может, теперь получится, думала она и прощала ей пренебрежение истончившимися дружескими узами.

Про других однокурсников она знала мало, из десятых уст. С очередной услышанной историей неудач и потерь тихо радовалась, что ей-то своей жизнью стыдиться не пристало.

- Напьемся, обязательно!

- Мой органон уже отравлен алкоголем! – капризничала Голубева.

- Перестань ныть. Такой случай! Дома кто ж столько разрешит? – подзуживала она утомленных девчат.

- Голубева, не перечь. Разве ты забыла: можно остановить поющего Кобзона, но не нашу Кирочку!

- Вот именно, - Кира сунула в руки Фоти кошелек и отправила с Голубевой на стужу, в магазин.

- Мальчонку прогуляете и освежитесь заодно.

- А вы?

- Мы комнаты приберем.

Они остались с Веткой, чего Кира и хотела с самого начала.

Когда-то они очень дружили. Как на поступлении встретились глазами, так и не расставались четыре года. Кира сразу окрестила Ветку оборотной стороной своего эго. Если одна была худышкой с нервным блесков очков и глаз, то другая – невозмутимой и, как скала, незыблемо-крепкой. Мало что могло выбить Киру из равновесия. Даже порвавшиеся в людном месте колготки смятения не вызывали: Кира просто снимала их и запихивала в карман. Кто оглянется – тот дурак. Одна Ветка умела растормошить подружку. Бросит слово – и ту пронизывает короткой злой слезой, или сотрясает громогласным смехом, хлопками рвущемся из распахнутого рта.

Общага и аудитории, заполоненные вчерашними школьницами, были охвачены эпидемией нежной близости. Основательную Киру зараза тоже увлекла. И если бы Ветка поменьше увлекалась парнями, дружба вполне могла дойти до совместной постели. Но Ветка заинтересованность Киры в этом деле не поддерживала. Пришлось и той сменить направление мыслей. Дружбе это не повредило. А потом она и думать отказывалась, что хотела в оны годы… Срам, да и только. Но увлеченность порывистой, всегда чем-то возбужденной, Веткой осталась. И в своем каменно-стылом Питере она чаще всех вспоминала именно Веронику Анкудинову – лохматую, очкастую, стремительную как молодая олениха.

Все годы они изредка, но подолгу перезванивались. Правда, Ветка болтать любила все меньше, но здесь шла навстречу Кириной страсти изливать свою переполненность богатством окружающего пространства. А чего деньги считать, когда муж вчинил в трубку устройство, отключающее счетчик. Изливай – не хочу!

Встретившись наконец, Кира горела желанием наговориться с подругой вживую. Второй день съедала ее изголодавшими глазами, а приходилось обходиться хоть увлекательными, но общими беседами.

С тревогой она отмечала, что цветущая некогда Ветка словно облетела до колючего сохлого сучка. В котором живого осталось чуть-чуть. Криво усмехалась, когда все ржали. Пила не пьянея. Песен не подхватывала. Неужто болезнь прицепилась?.. Фигня. Девчонки предупредили бы. Да и какие могут быть немочи у человека, остающегося центром стола и компании? И Кира, как прежде, видела в ней самую яркую девочку курса, прожившую на зависть интересную жизнь.

И то! Каких мужей меняла Ветка! Режиссер драмы, директор телестудии, журналист! Даже в детях опередила всех. Пока остальные доращивают побеги, она внуком обзавелась. Исключительная женщина!

Впрочем, Кира тоже не подкачала.

- Я их постоянно куда-нибудь вожу. Ботанический сад недавно посещали. Ольга ноет – мама, не пойду, лень, что я там не видела! А я настаиваю. Тоня, говорю, поддержи: нужен нам Ботанический сад или не нужен? Ну, сходим, отвечает. Потом их оттуда еле вывела. Понравилось. Какие там кувшинки красивые, прямо мрамор!

- Молодец. А чего ты с ними возишься? Девкам за двадцать лет уже.

- Пусть развиваются. Одно плохо – без работы все сидят, на пособии.

- И Мишка?

- И он. Кстати, вспоминал тебя: чего Анкудинова в гости не едет. Как-никак свидетельница.

- Господи, когда это было! Неужели вы еще помните?

- Обижаешь. Каждую годовщину свадьбы стол накрываем – коньячок, икорка, грудинка копчененькая. Хоть бы раз приехала!

- Икорку есть?

- А что? Между прочим – красная. Люблю себя побаловать

Ветка открыла форточку. В комнату влетело морозное облачко. Заснеженный двор сверкал, словно от холода лопнуло солнце и просыпалось множеством негаснущих искр. Над деревней тянулись к небу голубоватые столбы дыма.

- Печки топят. Хорошо. У огня бы сейчас посидеть.

- Печки? Бр-р-р. Один мусор и обсыпающаяся побелка. Как я намучилась на практике! Дрова сырые, не горят, головешки в окно выбрасывала. А кто Фоте отопление делал?

- Мы.

- Вдвоем? – ревниво удивилась Кира.

- Почему? Мастеров приглашали.

- Вы прямо, как родные сестры. Не разлей вода.

- Да, привыкли друг к другу.

- А чего она к тебе так привязалась?

- Просто. Надо же, чтоб рядом был близкий надежный человек. И вообще. Может, это я привязалась, а не она. Тебя это будто бы злит? – Ветка усмехнулась, не скрыв иронии. – Рыбина ты рыбина! Везде на виду хочешь быть. Знаешь… Мне казалось, что из тебя выйдет совсем другой человек. Такая уж ты была целеустремленная. Настоящая провинциальная разночинка.

- И какой же ты меня видела?

- Только не смейся: как минимум заведующей отделом образования. Небольшой, но начальницей. Принципиальной, строгой, в длинном кожаном плаще почему-то.

- Разочаровалась? Что вместо Киры Николаевны перед тобой ожиревшая Кирка-уборщица?

- Ну не злись. Не разочаровалась. Наоборот. Приятно, что ты осталась такой… непосредственной. Как в юности.

- А что мне злиться! Я, между прочим, счастливый человек! Да-да! Иногда сама себе не верю – так мне хорошо. Бывает, и налетит плохое настроение или недоразумение с кем-то. Но час-другой, смотришь – всё! Птички поют, переживаний в помине нет. Рассосалось! – Кира поднялась с дивана и демонстративно отрезала кусок батона. Намазала маслом, уложила сверху сыр и колбасу, прихватила из вазочки оливку. – Из вас я единственная, кто живет в большом городе.

- Причем здесь город? Мы тоже не сельские жители…

- Извини, но с Питером не сравнишь. Масштаб, знаешь ли, накладывает отпечаток на человека.

Ветка вскинула брови, но промолчала.

- Да, у меня были возможности! И преподавать я начала успешно. Престижная школа, непростые родители. Можно было чего-нибудь достичь. Но! Сок у нас остался? А, славно… Не видать там девчонок?.. Так вот, не захотела. Просто-напросто не захотела я после второго подряд декрета возвращаться к тетрадкам. Не мое, оказалось. Скучно. А знаешь ли ты, как меня уважают в фирме, где я мою полы? Ого! И цветочки к праздникам дарят, и кофеек из автомата зовут попить, конфеткой угощают. Кира Николаевна – авторитет! А семью вообще все называют образцовой. Двадцать пять лет – душа в душу, красавиц каких вырастили! Ссоримся иногда с Михаилом, не скрою. Недавно он такое отчебучил – я до сих пор не поняла. Ты, говорит, больше мне не интересна. Представь! Не интересна! Когда я в клювике несу ему пиво на опохмел – интересна, а когда достаю, чтобы искал работу – не интересная сразу.

- И всё это ты называешь счастьем?

- Что – это? Нормальная жизнь! У тебя по- другому разве?

- А у меня нет счастья.

- Да ладно… - с Киры в момент сдуло воинственность. Она жалостливо скривила лицо. – Совсем – нет?..

- Чаще всего.

- Но… дочь, Ванька вон какой карапуз. На хлеб зарабатываешь. Крыша над головой есть. Я не понимаю.

- Ох, рыбина. Ну до чего ты элементарна, извини. При чем тут – крыша, хлеб? Ощущения счастья нет. Понимаешь?! Когда ты будто в воздухе растворилась, светло, просторно, легкость неимоверная.

- Ах ты, батюшки! Всего-то. Да устала ты, обессилила. Ишь какая тощая. Ты, лучше, ко мне приезжай, поживи. Сразу из головы лишнее вылетит. Я вот, не забиваю башку ненужными переживаниями, которые не по делу, и – счастлива! Девчонки в фирме иногда удивляются: Кира Николаевна, вы прямо ребенок!

- Как у тебя все гладко.

- Конечно! Это вы тут погрязли незнамо в чем. А я живу – считаю, что правильно. Да и зарабатываю, между прочим, хорошо. Почти двадцать тысяч. В какой школе ты такие деньги найдешь?

- Убедила! Убедила! – замахала руками Ветка. – Рада за тебя, от чистого сердца! И про город, и про авторитет – всё правильно. Значит, жизнь удалась, рыбина?! – и Ветка захохотала, уронив лицо в худые кисти.

- Ну, повеселело тебе? – она подошла и погладила Ветку по трясущемуся плечу. – Ладно. Вы, девчонки, тоже молодцы. Не потерялись в жизни. Дачу-то какую отгрохали… Чего еще нужно?

- Авторитета!.. Не хватает!.. – продолжала смеяться Ветка.

Кира растерянно похмыкала, не зная, обижаться ей или радоваться произведенным на Ветку эффектом. Решила радоваться. Зря, что ли, про нее говорят: Кира – человек хороший, ясный как божий день. Сама слышала. И согласна полностью. Ни единого облачка за душой! Разве они виновата, что гладко жить получается?..

Тут вернулись Фотя с Голубевой.

- Весело у вас.

- Да разве с Киркой заскучаешь!

Покуда не нарушилась сервировка, решили последний раз запечатлеться. Вместе. Прикрутили штатив, дернули за веревочку. Сделано!..

Уселись за стол. Ветка будто помолодела – оживилась, шутила, ерошила Кире поредевшие химические кудри. Даже пару раз, пробегая, чмокнула в щеку.

Ту порывало схватить подружку за руку – хватит нервничать! Успокойся! Но не решалась. Какая-то досада мутила ей настроение. На сердце тоска наваливалась. Словно правду за кривду выдала, или наоборот. Нестерпимо захотелось домой, где тихо и так вкусно пахнет. За шторами мигает огоньками огромный город, а тебе уютно в одном из его крохотных уголков. И нисколько Кире не должно быть стыдно за простое такое счастье.

- Не кукся, рыбина. Прости. Я же просто так ляпнула. – Ветка прижалась к ее уху горячими губами.

- Про что?

- Про все. Взбесил твой довольный вид. Прости, а? Ну, ты же знаешь мой характер!..

- Гуляй. На обиженных воду возят, поняла? Не тебе меня с толку сбить.

- На брудершафт?

- Придумала! Давай-ка… по простому.

- Ну, бывай, подруга!

- Бывай.

Стопки стукнулись и зазвенели. Кира скучала, и чтобы скрыть скуку, опрокидывала в себя раз за разом спиртовые дозы. Скоро водка ее одолела, и она уснула тут же на диване. А спозаранку собралась и уехала, обещая звонить. Всю дорогу у нее болела голова.