Серёжки

Инна Дождь

Есть дни, которые люди запоминают на всю жизнь. Например, день свадьбы, или даже раньше, день, когда влюблённые решили связать жизни навсегда. День рождения первого ребёнка, а может быть день рождения каждого ребёнка, даже, если их у матери десять.

 

Запоминаются на всю жизнь и дни, когда... когда люди решаются развестись. Нет, до развода ещё далеко, но день, когда возникла первая крамольная мысль, запоминается на всю жизнь. Фатальный диагноз поставлен и остается только ждать, когда заболевание разорвёт союз называемое семьёй…

 

Мы собирались в гости к сослуживцу мужа и его жене. Я их никогда не видела, но говорили, что она тоже пишет стихи. С ударением на слове «тоже».

«Тоже» означает, что она кроме этого ничего другого не делает, что она член Союза писателей и что она себя считает состоявшейся поэтессой. Зачем ей понадобилось нас приглашать? Её никто уже слушать не желает, и она добралась до нас? Или муж от этого посещения просто не смог отвертеться? Или отказ означал для него осложнение рабочих отношений?

 

Я в нерешительности перебирала одежду в шкафу. Что надеть? Ведь я с ними совершенно не знакома. Какого чёрта я согласилась, поменяв своё

жизненное кредо: «Работа для работы, а личная жизнь для удовольствия», на это посещение?

 

Я выбрала серый брючный костюм, чтоб за его серостью скрыть себя .

В самый последним момент я решила надеть новые серьги. Подарок мужа на день рождения. Ничего особенного – серебряные колечки диаметром семь сантиметров.

Серёжки я решила испытать в «боевой» обстановке. С украшениями у меня особые отношения.

 

Все украшения я строго делю на сопутствующие успеху, никак не влияющие на успех и приносящие неприятности, а некоторые, самые изощренные, даже приносящие несчастье.

Я, например, уверена, что всю прошлую зиму я болела простудой потому, что на мне были неправильные серьги первого декабря, в день начала зимы. Серьги с сердоликом, которые я, впрочем, никогда больше не надеваю. Напротив, успешным приёмом на работу я была обязана простому жемчужному ожерелью, которое мне подарила незадолго до этого моя мама. А ещё говорят, что от жемчуга бывают слёзы .

Иногда я думаю о последствиях в семьях коронованных особ после приобретения драгоценностей стоимостью в полстраны. Не они ли являются причиной всяческих политических конфликтов и войн? Не стал ли принц Чарлз изменять Диане после того, как она приобрела новые алмазные серьги в виде капель?

Усилием воли я остановила бег мыслей в фатальном направлении .

 

В пустом вагоне метро я испытывала чувство, которое, очевидно, испытывала Жанна Д’арк, восходя на костёр. Я приносила себя в жертву любимому человеку в субботу вечером.

– Я тебе очень признателен. Понимаю, что ты это делаешь для меня, -шептал мне муж в ухо.

–

«Только бы они не подавали баранину и не наливали вермут!

Замечательные серёжки, – думала я , – Это только начало, очевидно, мне попался экземпляр, приносящий счастье.»

 

Запах жареной баранины несколько омрачил моё настроение, когда мы вошли в подъезд десятиэтажного дома у метро Юго-Западная. Баран был явно почтенного возраста.

 

Планировку квартир в этих домах я знала наизусть. В соседнем подъезде, в том же доме, куда мы пришли в гости, жил мой бывший одноклассник, Лёлик. Близость Лёлика меня радовала.

 

– Слушай, – сказала я мужу, – если совсем будет плохо, то можно будет

свалить к Лёлику. Мой муж знал и уважал Лёлика за его вечный нейтралитет. За то, что у Лёлика никогда не было своего мнения. Никогда и ни в чём.

 

– Плохо не будет, – уверенно сказал муж. Я несколько даже расстроилась. Значит я не буду сегодня сидеть на высокой табуретке у Лёлика на кухне и не буду закусывать солёным груздем водку из холодильника.

 

«Фиг с ней с бараниной, не было бы вермута!»

 

Дверь открыл мужчина средних лет в чёрном пиджаке, очень напоминавшем китель морского офицера. Выправка у него была тоже офицерская, как и причёска. Кажется, такая причёска раньше называлась полькой или под польку... А я сразу же поняла, почему мой муж так целеустремлённо вёл меня в эти гости. Приглашения морского офицера, очевидно, воспринимались как приказы.

Из за его невысокой спины показалась маленькая хозяйка дома. Сомнений в том, что она была поэтессой у меня не осталось.

 

Волосы были гладко зачёсаны на прямой пробор и собраны в пучок сзади, глаза круто подведены, черное длинное платье охватывала ладную фигуру. В руке она держала дымящуюся сигарету в янтарном мундштуке. В её ушах горели бриллиантовые серьги, которые раньше можно было купить в любом ювелирном магазине страны. Платиновые розочки обрамляли средней мелкости бриллиант, у серёг была английская застёжка. У поэтессы я ожидала увидеть что либо более экстравагантное.

«Гм…» – подумала я.

 

– Марина, – представилась она, и показала рукой в сторону кухни.

 

Гостей оказалось больше, чем я ожидала. Я ожидала увидеть только хозяев. В кухне за накрытым столом сидела ещё одна пара. Мелкий мужчина с воспалённым бегающим взглядом, очень похожий на хозяина, и его жена, худая женщина с седыми волосами до плеч. Мужчина с воспалённым взглядом был действительно братом хозяина и тоже поэтом. В углу лежало на рваной подстилке мелкое домашнее животное непонятной породы с точащей во все стороны щетиной. Животное вдыхало воздух с запахом жареной баранины и смотрело на гостей грустными карими глазами.

 

– Бобик, – хозяйка представила мне только его.

 

– Ну, что ж, друзья,наполним бокалы, – предложил морской офицер и достал бутылку вермута из холодильника.

 

MARTINI Rosso –Dry

 

– Господа! Первый тост я хочу поднять за неё!

Все уставились на Марину.

– За поэзию!

 

Гости облегчённо вздохнули, чокнулись и залпом опрокинули рюмки.

Я слегка пригубила рюмку и навалила в тарелку горку оливье, в надежде, что это поможет мне забить вкус вермута.

Бобик обвёл присутствующих своими еврейскими глазами и ожесточённо стал жевать подстилку.

 

Молодой человек поднялся из-за стола и , наполнив рюмку MARTINI Rosso, сказал:

– Это из последнего. Я сегодня утром прочитал по телефону Андрюшке (наверно, он имел в виду Вознесенского), а в обед уже услышал себя по радио. В машине! Я чуть в столб не врезался. Как они это делают?

 

За столом сразу стало тихо.

 

Любовался тобой на уроках ботаники,

Я в уме целовал твой двойной завиток,

Рассупонивал с мыслях застёжки и бантики,

А внизу, наяву, бил в набат молоток!

 

Разлетелись года, словно пёрышки галкины

Стал я старый совсем, и совсем одинок...

Ах, любовь моя первая , Даша Давалкина,

Почему не летишь ты на мой огонёк?

 

...и так далее и тому подобное. Завтра прочитаете в «Вечёрке» ...

 

– Браво, Серёжа! Это авангард! Только очень грустный авангард!

– Давайте выпьем! За тебя Серёжа, за твой талант и за то, что ты остался с нами, не улетел в заоблачные выси! Не возомнил о себе! – Марина снова налила всем вермута. Про меня она забыла.

 

Все стали усиленно жевать. Бобик – подстилку, мы – оливье.

 

– А я сегодня вернула рукопись пьесы с негативной рецензией одному автору по одной простой причине: она была лучше, чем это мог написать Серёжка! – худая женщина, оказывается, была редактором толстого литературного журнала. Она смотрела на Серёжу обожающим взглядом матери.

Никто не проронил ни слова.

Я последнее время часто сталкиваюсь с этим явлением, когда люди открыто признаются в своей подлости. Открытое признание приравнивается к индульгенции. Раньше я ожидала, что слушающие повскакивают со своих мест. «Как ты посмел!» или «Как ты посмела!»

Никто ниоткуда не повскакивал, народ продолжал жевать оливье, оглядывая редактрису любопытным взглядом. Гости её понимали. Никто не мог быть лучше нашего Серёжи!

Если бы в кухню сейчас вошёл Дантес, снял бы мокрый плащ и сказал:

«Стукнул одного тут поэтика!»

А мы бы ему дружно: « Да, ладно, расслабься, налей вот вермута! Одним больше, одним меньшн... Мы тебе сейчас сами стишки почитаем!»

 

Муж переводил взгляд с одного гостя на другого, как будто мы сидели в цирке. В первом ряду у арены. На лице его я читала удивление, перемешанное со страхом.

Мне почему-то тоже стало страшно. Дело, может быть, во мне самой. Детский максимализм. Они его утратили, а я нет. Я не готова к взрослой жизни.

 

– Готово! – Марина открыла духовку и достала баранью ногу. Мне она показалась гигантского размера, очевидно, от страха.

– На всех хватит! – Марина улыбалась детской открытой улыбкой.

 

Я не заметила, как позвонили в дверь. В проёме кухни показался великан.

Как бы из его подмышки вышел морской офицер и представил:

 

– Иоханес де Гроот! Настоящий голландец! Иоханес сел за стол, повесив куртку на спинку стула вместо вешалки. На нем были тёмно-синие джинсы и белая рубашка. Именно у такой рубашки должно было быть название «голландская». Соломенные волосы Иоханеса были подстрижены под горшок. Удивляло то, что несмотря на причёску и детские голубые глаза, Иоханес совершенно не походил на Иванушку-дурачка.

 

Марина придвинула табуретку , поставила тарелку на стол и попыталась налить гостю рюмку вермута.

 

– «Ноу! ноу! » *– Иоханес был категоричен в своём решении. Этим он сразу же мне понравился.

 

Марина понимающе закивала и достала из холодильника двухлитровую бутылку пива «Балтика».

 

– «Йес! Вери вел!» **– Иоханес взял поставленный для пива стакан вскочил с места, перелетел, как пушинка, к раковине и ополоснул стакан ещё до того, как Марина успела открутить пробку.

 

– «Вел!» ***- Иоханес помешал толстым пальцем в стакане, приглашая Марину налить ему туда пива.

 

Марина достала из шкафа старинную двузубую серебряную вилку и ржавый хлебный нож-пилу. Она воткнула вилку в баранью ногу и стала отпиливать куски толщиной в три сантиметра. Это зрелище напомнило мне ампутацию ноги выше колена, операцию, которую я видела один раз на третьем курсе меда.

 

– Вот это да! – Братья одновременно втянули носом запах свежеразрезанной баранины.

– «Исламитик фуд? » ****– заметил Иоханес.

 

Марина щедрой рукой разносила куски баранины, как в ресторане, с левой стороны. И через две минуты у меня на тарелке красовался завидный кусок бараньей ноги с дыркой в середине, дырка была от бедренной кости.

 

– Марина, почитайте стихи! – неожиданно услышала я голос собственного мужа. От неожиданности я отпила глоток вермута. Закусить его было нечем. Оливье доедал Иоханес.

Марина старательно прожевала кусок отрезанной баранины. Подняла бокал с наполненным вермутом, встала за стулом и стала читать с подвыванием, с которым читают стихи только настоящие поэты.

 

-Я люблю тебя так бесконечно,

как не любят нигде никогда.

в понедельник и к среду и вечно,

пока есть в океане вода.

но зачем, почему и откуда

вдруг взялась ледяная тоска

я тебя никогда не забуду.

дорогой мой любимый, пока.

 

и глаза твои серого цвета

как горячая в сердце печать.

так любила ,наверно, Джульетта,

но Ромео бездушная мать....

 

– Сволочь! – Интонация её мгновенно изменилась. Марина кинулась к Бобику.

– Сожрал подстилку! Ему нельзя! Его только три дня назад прооперировали! Вытащили из кишок четыре куска моего нового китайского полотенца. Полная непроходимость кишечника с перитонитом! Доктор сказал, что ещё чуть и не было бы у нас Бобика! Это удовольствие стоило мне пятьсот баксов, а он опять жрёт! Подстилку! – Марина стояла над ничего не понимающим Бобиком, который смотрел на неё преданными глазами.

 

– Нужно что-то делать! Инна! – Марина обращалась ко мне.

– Нужно, чтобы он эту подстилку вырвал! – я поставила только что поднятую рюмку вермута на стол.

Все перестали есть баранину и обступили Бобика.

Я подскочила к Бобику и засунула ему палец в глотку. У собак, оказывается имеются приличные гланды. Мой палец колебался от гланды к гланде, но рвота не наступала. Подспудно я чувствовала, что знания о человеческом теле не распространяются на животных. Свои мысли я решила не озвучивать. Бобик поднял на меня свои томные глаза и сомкнул челюсти. Я заорала от боли и успешно вытащила из его пасти ещё целый палец.

 

– Нет, нужно что-то другое, не палец, – я сделала вид, что мне совершенно не больно.

Под окном стояла корзинка с Марининым вязанием. Из неё торчали пластмассовые спицы фиолетового цвета с цифрой «9» на набалдашнике.

Я выхватила одну спицу и засунула её набалдашником Бобику в глотку. Я мешала спицей в глотке, как в стакане с чаем, но рвоты не наступало. Бобик сдвинул спицу языком на бок пасти. Какое-то время казалось, что он курит сигару, но Бобик откусил треть фиолетовой спицы. Причмокнув языком, он проглотил откусанное.

– АААААААААААА! – взвыла Марина.

– Твар!**** –заключил Иоханес, который похоже был в курсе Бобиковой истории болезни.

 

На кухне воцарилась тишина.

– Нужно что-то делать! Так нельзя больше! Без операции он сдохнет, а на следующую операцию у меня нет пятисот баксов! – Марина была совершенно безутешна.

 

В это мгновение мне в голову пришли одновременно две мысли. Первая – что мой муж после предложения почитать стихи Марине, не проронил ни слова. Это я объясняла типично мужским испугом.

Второе – что сосед Лёлика был ветеринаром. Помню, что он помогал Лёликиной кошке Сениной окотиться, а между делом мы сидели на кухне, пили холодную водку из холодильника и заедали её солёными груздями.

– Я знаю одного ветеринара, здесь недалеко. Идём к нему! Кто со мной? Я решительно направилась к двери.

 

– Да, но у меня нет денег опять на ветеринара! Я больше так не могу!

Из Марининых глаз лились тёмные слёзы.

 

– Ай хев мани фор Бобик! ***** – Иоханес решительно стал натягивать куртку, висевшую на спинке стула. Мой муж опять не проронил ни слова.

 

Через три минуты мы звонили в дверь. Лёлик как всегда ни чему не удивился, ни фиолетовой спице, ни Иоханесу. Он показал рукой в сторону точно такой же, как у Марины кухни и пошёл звонить в дверь соседа-ветеринара.

 

Ещё через пять минут на кухонном столе доктор делал укол апоморфина Бобику, чтобы вызвать рвоту. На том же столе Лёлик наливал всем холодной водки и разлеплял вилкой приклеившиеся друг к другу солёные грузди в банке.

– Хау матч маст ай пэй? ****** –Иоханес с подозрением смотрел на грузди из банки.

Ещё через две минуты Бобик выблевал кусок фиолетовой спицы, фарш из баранины и, наконец, куски подстилки в шотландскую клеточку в почкообразные лоточки, принесённые ветеринаром. Лоточки делали процесс блевания клиническим.

Мы выпили по рюмке водки, закусили солёными груздями. Иоханес заплатил двадцать баксов. Довольный ветеринар пошёл к себе домой досматривать футбольный матч.

 

Иоханес нёс ничего не понимающего Бобика назад к Марине. Во дворе многоэтажек у метро Юго-Запад бушевала золотая осень. Я была счастлива. Я смотрела на Иоханеса, его голубые глаза тоже светились счастьем, как будто он нёс не Бобика, только что родившегося младенца.

 

Перед дверью Марининой квартиры Иоханес передал мне Бобика. Я думала, что он хочет позвонить в дверь, но вместо этого он достал карточку из кошелька.

– «Ай вонт ту мит ю!» – *******- Иоханес позвонил в дверь.

 

Мой рассказ об очищении Бобикова желудка поверг присутствующий в необыкновенную радость. Марина целовала Бобика, который вяло лежал у неё на коленях . Все пили вермут. Я залпом опустошила свою рюмку.

– Стихи, давайте читать стихи! – весело кричал морской офицер.

 

Хочу быть лесбиянкой

и жить не в этом веке,

Хочу иметь затянутую

талию в корсет...

 

Услышала я голос своего мужа.

 

«Что это? Кто это? » – стала спрашивать седая жена брата морского офицера.

Тут я обратила внимание на её серьги. Необыкновенной красоты серые камни, отливающие лёгким перламутром, были обрамлены белым строгим металлом.

«Блеск!» подумала я.

 

«Ду ю вонт ту чейндж йор джендер?» ******** – Иоханес опять приступил к пиву «Балтика».

 

– Нет, нет.. Это Инна, это её стихи. – Муж похоже гордился мной.

 

«Идиот!» – Подумала я и стала собираться домой.

 

По дороге домой во время пересадки на станции метро «Лермонтовская» мне пришлось отойти в сторону, чтобы вытошнить баранину с запахом Мартини Россо. В кармане я сжимала карточку с телефоном Иоханеса.

 

В мозгу впервые шевельнулась мысль о разводе, вернее, ещё не мысль, а первые её предвестники. В ушах у меня были самые счастливые из всех серёжек, которые я когда либо надевала в своей жизни.

 

* ноу! ноу! – нет, нет

 

** Йес! Вери вел! – да, хорошо

 

*** Вел! – да

 

**** Твар!—тварь

 

*****Ай хев мани фор Бобик! – У меня есть деньги для Бобика

 

******Хау матч маст ай пэй? – Сколько я должен заплатить?

 

*******Ай вонт ту мит ю! – Я хочу видеть тебя

 

********Ду ю вонт ту чейндж йор джендер? – Ты хочешь изменить свой пол?