Отец Повсекакий столь рьяно подходил к вопросам прикладного богослужения, что прихожане начинали мелко креститься и читать молитвы не только не доходя до храма, но и перед выходом из дому, в предчувствии встречи с грозным клириком.

А уж повстречав означенного батюшку, мало что не валились на колени, которые начинали самопроизвольно дрожать и подкашиваться. Новую же крепость коленям, да и всему опорно-двигательному аппарату придавал неизменно грозный взор Повсекакия, коим он как по живому ошпаривал робких и хлипких в ногах прихожан. Прихожане под его сверкающими очами получали как бы второе дыхание и резво неслись под своды храма, где и замирали в страхе божьем, дожидаясь начала службы.

Поговаривали даже, да и клялись некоторые, что вот своими глазами видели, как пара залетных бесов, по недоразумению заскочившие в наше Раскулдыкино, не иначе, как за немалой канистрой известного на всю безбрежность ближайшей обозримой Вселенной баб-Дусиного самогона, повстречав Повсекакия, проявили ту же адекватную реакцию на его одухотворенную персону и в некотором помутнении рассудка рванули к налою, растолкав впереди идущих старушек и, неумело крестясь одновременно обеими руками и кончиками хвостов, встали на колени и сбивчиво начали что-то вполголоса, но весьма бодренько импровизировать на тему попурри из «Отче наш», «Богородицы» и «Святый боже». Отчего, спустя минут пять-десять, впали в жесточайшую депрессию и, поддерживаемые под руки сердобольными бабками, побрели медленно (дважды обойдя церковь, как на крестный ход, и слабо определяя вектор поступательного движения) к приснопамятной бабе Дусе, поправлять всерьез пошатнувшиеся здоровье, психику и религиозную ориентацию. Где и задержались на все выходные, не в силах преодолеть вышеупомянутую слабость в коленях до уровня, позволившего бы им продолжить свой маршрут инспекционной рекогносцировки на предмет адского окормления новосогрешивших от щедрот геенны огненной.

Отец же Повсекакий, говорят, был фактом несвоевременной ретирады бесов столь огорчен, что службу справлял еще вдохновеннее и яростней, нежели обычно. Во время оной епитрахиль его рвалась напополам от интенсивной жестикуляции (и рефлекторного ея дергания) аж два раза (а коли бы и в третий, то проповедь ему читать без оной пришлось бы, поелику запас упомянутой спецодежды был не беспределен), молитвослов вылетал из судорожно движущихся рук четыре раза, изрядно попортив лепнину в притолоке и в конце-концов сшибив с ног церковного сторожа Евграфия Моисеевича Страхошвили, временно лишив его остатков сознания, коих у него и ранее хватало на то только, чтобы не ронять из рук метлу, да мятую алюминиевую кружку с самогоном. В кадильницу по случаю такой форсистой-мажоры было запалено рекордное количество ладана, который аж на пол просыпался и заставлял прихожан нервно вздрагивать, когда частицы его, горением охваченные, сыпались им в волосы, а кому и за шиворот. Кадилом же сим упомянутый отче размахивал со рвением неподдельным, вследствие чего оное не всегда совершало положенное ему возвратно-поступательное движение, а и, в моменты наибольшего катарсиса, вращалось в крепкой руце священнослужителя на манер разбойничьего кистеня увесисто затейливой конфигурации. Отчего прихожане, коим посчастливилось обедню стоять в первых рядах зажмуривались нервно и непроизвольно сбивались с «Отче наш» на «В руки твои», инстинктивно понимая, что отходная-то молитва куда как своевременнее приходится под такой расклад.

Благоговение простиралось столь невозбранно средь народа, что в тот раз Манька Ридонлина прямо в церкви с перепугу благополучно разрешилась от бремени сразу двойней, хотя и была лишь на седьмом месяце и доктора ей прочили только одного ребенка. Детки получились крепенькие, здоровенькие, хотя и замечалось за ними впоследствии некоторая нервность при взоре на рясы, кадила и церковные свечи, которая, нервность в смысле, и выражалась почти незаметно в громком плаче, заикании и непроизвольном попукивании мотива «Вечерний звон». Фекла же Шареваркина напротив, в бремени своем замкнулась и пребывала в таком состоянии лишние четыре месяца. Младенец же ее, мужеска полу, будучи насильно извлечен лекарем посредством кесарева сечения, сначала поупирался для приличия, но – вяло, а, вылезши из утробы матери, удивил всех печальным взором черных глаз и внятно произнес: «Налейте, что ли, сволочи! Может, не так страшно будет…» Отчего лекарем был с испугу уронен на кафельный пол, покатился по нему, скользкому, до порога операционной и сшиб с ног входившую с ведром и шваброй уборщицу Варвару Загогульевну Анлимитедову, отчего и приключился у той перелом копчика и расстройство нервной системы, для лечения которой она ушла в очередной трехмесячный оплачиваемый запой.

После же события сего, будучи поставлен в известность о чудесном младенце, Повсекакий долго не мог решить, объявить младенца святым или же начать изгонять из него беса. После принятого внутрь штофа церковного кагора, батюшка решил дело по завету Соломонову, то есть – пополамно. Сначала изгнать беса, а потом, буде же тот изгонится, объявить ребенка божьим даром неразумной родительнице.

В процессе изгнания беса младенца, коего, кстати, нарекли Варсонофием, колбасило не по-детски, в стиле нижнего брейк-данса с переходом в казачок. Сознательного же действия Варсонофия хватало только на то, чтобы тихо, вразбивку, но удивительно внятно посылать разгорячившегося святого отца к гораздо менее святой матери. Запарившись за два часа непрерывного отчитывания, Повсекакий решил охладить пыл еще четвертью церковного, в чем ему с энтузиазмом и помог Варсонофий, лишний раз утвердив отца Повсекакия в правильности принятого решения. После первой четверти они и не заметили, как к ним присоединились оба упомянутых ранее беса, коих привлек нещадно обряд изгнания несуществующего соплеменника. Хоть и страшились они истового клирика, но тяга к справедливости (и к спиртному) была у них велика вельми, да так и сговорились они ко взаимной благости, что (после шестой емкости) вселятся-таки они в Варсонофия и легитимизируют таким образом изгнание, и поспособствуют великому равновесию, выйдя из оного после повторного проведения обряда. Допивать!