Четвертое ноября.

 

Катя шла, угрюмо глядя под ноги. Она чувствовала себя в очередной раз униженной и измученной, что всегда случалось после визита к свекрови. Глаза пощипывало от подступающих слез. «Не сметь, - приказала она себе, - если ничего нельзя исправить, надо терпеть. Мамочка, помоги, мне так плохо». Воспоминание о матери обдало её жаркой волной, и запретные слезы все-таки потекли по щекам. Постороннему заметить их было трудно, выпавший днем снежок усиленно таял под падающими сплошной стеной мокрыми хлопьями.

Под ногами расползалось грязное хлюпающее месиво. Вечерами на Горького было неуютно. Плохое освещение никак не вязалось в сознании Кати с главной улицей города. Катя брела в унылой толпе, изредка поглядывая на дочь, которая семенила рядом, иногда обгоняя её и вопросительно заглядывая в лицо.

Катя чувствовала себя виноватой перед девочкой, усиленно соображая, к кому завтра можно напроситься в гости, чтобы её покормить, поскольку холодильник второй день был пуст, а надежды на детский сад из-за наступающих праздников тоже не было. Они возвращались с праздничного ужина по случаю дня рождения свекрови. Для Кати важно было, что хоть сегодня дочь нормально поела.

По традиции в этот день к свекрови приходили только свои, - её сын, Катин муж и Катя с дочкой. Свекровь Катю не любила. Та постоянно пилила сына, за то, что он взял Катю с дитем. Катя терпела, она понимала, что одной с маленьким ребенком выжить трудно, а так, может быть, ещё удастся уговорить свекровь посидеть летом месячишко на съемной даче с девочкой до Катиного отпуска.

Родных у Кати не было, мать умерла несколько лет назад через пять месяцев после появления дочки и по странному совпадению - в день рождение свекрови, четвертого ноября. Поэтому, каждый раз в этот день, Катя маялась и страдала от тяжелых воспоминаний.

Катя работала инженером и получала совсем немного, муж Кати тоже был инженером, но старшим, и получал несколько больше. Казалось бы, должно хватать, но муж не спешил нести зарплату в дом, у него были свои, не предусмотренные Катей расходы. Дочка часто болела, Катя сидела с ней дома и поэтому получала свою зарплату не регулярно. Пока больничный сдаст, пока его оплатят, а жить-то надо.

Вот и сейчас они расстались с мужем на Пушкинской площади. Муж собирался в какие-то гости, а потом планировал вернуться к матери. Кате же нужно было зайти за хлебом в Филипповскую булочную, так как у дома магазин был уже закрыт. У Кати был проездной, и ни копейки денег, поэтому пришлось выдержать неприятный разговор с мужем, он брезгливо, как нищенке, сунул ей 10 копеек на французскую булку и, не оглядываясь, пошел в сторону кинотеатра Россия.

Булочная закрывалась. Уже усталые кассирши, перегородив счётами окошечки касс, шуршали выручкой, а уборщицы, расталкивая очередь в единственную кассу, огромными щетками сгребали с кафельного пола грязный снег, давно превратившийся в черную жидкую кашу. Уже несколько раз громко прозвучало «магазин закрыт», и пытающуюся прорваться в щелку Катю выталкивали из зала грязные узловатые руки уборщиц. Но Катя была закаленным бойцом. Как опытный стратег, она, выставив щитом дочку, отвела держащую дверь руку и прорвалась в зал.

Быстро заняв очередь в кассу, она приподнялась на цыпочки и попыталась разглядеть, остались ли на прилавке заветные булки. Дочка на минуту отпустила её руку и куда-то исчезла. Обнаружив, что булки еще не разобрали, Катя успокоилась и попробовала отдышаться. Пробив чек, Катя перешла в другую очередь, в хлебный отдел, и тут спохватилась, что дочери нет. Катя с криком заметалась по залу. Дочь сидела на низком подоконнике и рассматривала какую-то грязную тряпочку, подобранную на полу. Катя решила отложить пока воспитательную работу и побежала на свое место.

Когда Катя, пряча хлеб в сумочку, подошла к девочке, та, ни слова не говоря, протянула матери испачканную ладошку. Мать достала из кармана носовой платок, поплевала на него и попыталась оттереть грязную ручку, но дочь требовательно тащила её на улицу. Выпускали поодиночке. Каждому открывали огромный засов, открыли его и Кате, но, переступая порог магазина, Катя почувствовала болезненный тычок в спину, которым наградила её уборщица.

На улице, под фонарем, девочка вытащила из кармана сверточек и протянула матери. Катя брезгливо развернула его и ахнула. В нем были деньги. Зелененькие трешечки, синие пятерочки, бежевенькие рублики. Видно, кто-то обронил в спешке. Катя тревожно оглянулась, но в магазине уже гасли люстры. Перебирая бумажки дрожащими пальцами, Катя хоть со второго раза, но все-таки смогла их сосчитать. Сумма оказалась фантастическая. Целых двадцать два рубля. Это почти четверть её зарплаты за месяц. «Откуда ты их взяла?» «Нашла, на полу, - прошептала девочка». Катя, схватив дочь за руку, побежала вниз, к «Диетке», вдруг та еще открыта.

Но по дороге её внимание привлек магазин вин, где на витрине заманчиво и вызывающе лежали фрукты. «Сюда!» подумала Катя и кинулась внутрь. Здесь была совершенно другая атмосфера. Сухо, чисто, пол как в цирке был посыпан опилками, которые осторожно сметала аккуратная моложавая уборщица. Немногочисленные посетители видимо подъезжали к магазину на машинах, обувь их была сухой и чистой.

На промокшую Катю посмотрели брезгливо и недоброжелательно. Но той было все равно. Её как магнит притягивала ваза с виноградом, который еще летом она перед каждой получкой обещала купить дочери. Но каждый раз не складывалось. То долг за квартиру, то в черную кассу, так и не получилось.

Она подошла к прилавку и, ткнув пальцем в самый крупный янтарный виноград, громко произнесла «Килограмм». Продавщица, искоса с сомнением взглянула на бледного ребенка, подцепила наманикюренными пальчиками самую большую кисть и аккуратно положила на весы. «Рубль пятьдесят», - торжественно произнесла она.

Расплатившись, Катя выскочила из магазина, раскрыла пакет и, торопливо обтирая платком каждую ягоду, стала совать виноградины дочери в рот. Дочь, не отрывая от матери тревожного взгляда, немного морщилась, но добросовестно их глотала. Когда от очередной виноградины дочь отшатнулась, Катя сунула её себе в рот. Ягода была жесткая, кислая, видимо зимний сорт. Катя засмеялась, прижала ребенка к себе и подумала, что теперь им больше никто не нужен, у неё уже есть верный надежный друг. Она наклонилась, посмотрела дочери в лицо и увидела, что та улыбается. А рядом, невидимая, стояла Катина мать, и с нежностью глядя на девочек, улыбалась сквозь слезы.