… Я произношу слово - "моя", и в памяти сразу всплывают родные лица мамы, бабушки, дедушки и моей прекрасной Родины…

Война никак не может быть моей - это страшное зло, которое уничтожает миллионы и миллионы людей.

Но если она пришла в наш дом- наша задача, наш отцовский и сыновний долг - защита Отечества!

Вашему вниманию предлагается рассказ о моем земляке, прекрасном человеке, прошедшем Великую Отечественную.

 

О чем шептал седой ковыль…

(годы и судьбы)

 

Звонко стрекотали кузнечики в сером густом ковыле, покрывшем необъятную волжскую степь. Стояли жаркие июньские дни, предвещая близкую жатву зреющих хлебов.

Пожилой человек вдыхал волнующий родной запах земли, вспоминал события полувековой давности.

Старики в тот год говорили, что урожай будет знатным. А в Тоцких лагерях в это время шла повседневная армейская жизнь. Павла Атласова, командира роты саперов, срочно вызвали в штаб.

- Рядовой Бекташев, остаетесь за меня, - коротко бросил он на ходу.

- А ты, Лопухов, не стесняйся лопаты, что-то уж слишком бережно держишь ее, словно невесту.

В ответ на шутку командира раздался дружный хохот уставших красноармейцев. Боец покраснел, с силой вонзил штык саперной лопатки в землю. Вскинув голову, недоуменно сказал:

- Обидно зазря землю кидать, ведь учения же…

- Если сейчас не научишься, потом уже поздно будет, - в сердцах сказал Павел. Подумалось: сколько еще труда с этими новобранцами, пока поймут, что полномерный окоп в бою жизнь спасает.

Разумеется, ни он сам, ни его саперы не подозревали, что только 6 дней отделяло их сейчас от недоброй памяти дня- 22 июня 41-го…

Павел плохо спал в эту ночь, напряженно обдумывая услышанное на совещании у комдива. «Почему же так срочно, уже завтра, грузиться в эшелоны? Отчего внезапно прервали полевые учения? И спешка какая-то нервозная…» Атласов на минуту отвлекся от тяжелых дум, вспоминая родное Ново-Захаркино.

Воинский эшелон был сформирован в считанные часы, и в течение пяти дней колеса его вагонов дробно постукивая на стыках, безостановочно шли на запад. Повсюду открывая ему «зеленый путь», судорожно вздергивались вверх локти семафоров.

Тяжелое предчувствие кадрового военного не покидало Павла все это время. И лишь когда состав приближался уже к Чернигову, комиссар полка насупленно объявил о том, что боевые действия на советской земле с гитлеровской армией продолжаются уже вторые сутки.

«Но почему нужно было скрывать эту весть? – недоумевал Атласов, - боялись паники, не доверяли нам?». Но ответа не находил. Мучило и другое. Практически, они ехали на фронт почти безоружные, с учебным боекомплектом. А поезд, между тем, остановился у какого-то разъезда. В это время раздался пронзительный крик Бекташева:

- Ребята, воздух!

Мгновенно, но без суеты, бойцы покинули вагоны, бросились к небольшому леску. Самолеты с белыми крестами на фюзеляжах, словно мимоходом, спикировали на эшелон. Состав тут же занялся черно-багровым пламенем.

На следующий день, после ночного марш-броска, полк вышел в расположение одной из оборонявших город Жлобин наших частей. Здесь красноармейцы, наконец-то, смогли получить немного патронов и гранат ,сходу вступили в бой.

Самолеты и танки врага стремились раздавить оборону, опрокинуть ее и продолжить дальнейшее наступление. Несмотря на потери, атаки гитлеровцев накатывались волнообразно. Павел понимал, что имеющимися на каждого бойца 45 патронами эту громаду долго не задержать. Рядом с ним в окопе оказался Лопухов, грязный от пыли, пороховой копоти, но, однако, не потерявший присутствия духа, совсем еще мальчишка.

- Держись, браток, Сталин о нас помнит, вот подтянется из тыла наша армия - погоним фрица!

Но ни Павлу, ни его бойцам не суждено было знать тогда, что «отец народов», укрывшись на «ближней» даче в первые дни начала войны находился в прострации, с трудом приходя в себя. На глазах исчезал миф о войне малой кровью на чужой территории. Пропадал гипноз, навеянный кинокартиной «Если завтра война».

Комдив – полковник Чернюгов, с осунувшимся лицом и воспаленными от недосыпания глазами, формировал новую цепь оборонительных линий. Подразделение Атласова оставили пока в резерве.

Вскоре Павел увидел толпу людей, двигавшуюся на их позиции.

- Приготовиться к бою! – прозвучала по цепи его команда.

- Товарищ командир, глядите, да это вроде наши – в недоумении крикнул Бекташев.

Беспорядочной колонной, безучастные ко всему шли красноармейцы, неся с собой раненых. Это были остатки разбитого стрелкого полка. Что могли противопоставить их «трехлинейки» армаде гитлеровских минометов и танков, самолетов и пушек. Больше половины полка было уничтожено. Оставшиеся в живых, избегая окружения, сумели переправиться по железнодорожному мосту на этот берег реки. Никогда не забыть Атласову подвига скромного и отчаянного в своей безысходной отваге командира артбатареи Белова, который остался с бойцами на той стороне.

Он, защищая отход своих однополчан, в сараях расположил орудия и в упор уничтожал наседающие немецкие танки. Когда же все пушки были разбиты, Белов с несколькими оставшимися в живых бойцам сумел переплыть Днепр.

Тяжело и горько осознавать, что за этот подвиг, спасший сотни жизней, Белова «наградили» исключением из партии и снятием с должности. Страшное по своей несуразности и нелепости обвинение в том, что он «остался на занятой врагом территории».

После артобстрела был дан приказ – разведать брод. Густой, кисельный туман спеленал все вокруг, двигались на ощупь.

Вдруг шорох:

- Паша, немцы, - шепнул Бекташев.

Павла испугал собственный окрик:

- Хенде хох!- мгновение и ошеломленные немцы тут же были окружены разведчиками. При них оказались важные документы и карты.

Поднявшееся солнце растопило туман, и Павел отправил пленных в тыл с двумя провожатыми.

Вернулся ходивший вперед Лопухов, доложил, что рядом люди.

- Откуда они здесь?- спросил Атласов.

- Наверное, из той вон деревни, в лес бежали, а немцы их танками…

В том, что открылось взору красноармейцев, было что-то бесчеловечное и до ужаса жестокое.

Хлебное поле, красное от запекшейся крови, было покрыто сплошь тем, что осталось от тел женщин, детей, стариков после того, как по ним прошли широкие гусеницы тяжелых фашистских танков, слепых в своей безумной ярости и безжалостности. Ни одному из сельчан не удалось спастись. Люди оказались отрезанными от леса и попали в эту кровавую звериную мясорубку. Уцелевшие стебельки ковыля скорбно склонились над погибшими.

«Эх, ковыль, ковыль… Сколько ты перевидел на своем веку, – подумал Павел, - Перевидел и все растешь, лишь седеешь, сможешь ли ты выжить сейчас, после такой трагедии?»

Особенно запомнилась Павлу молодая женщина с грудным ребенком, которая тщетно пыталась закрыть собою дитя, но железные лапы танка вдавили их в землю.

Потрясенные увиденным, бойцы похоронили останки людских тел, а затем саперы стали минировать предполагаемый путь вражеского наступления. Ставили мины в деревянных корпусах, перед которыми оказывались беспомощными миноискатели.

Подошел сентябрь. Ожесточенные бои шли уже под Полтавой. Рота Павла попала в окружение. Сам он, раненый и контуженый, лежал среди убитых товарищей на поле боя. В сознание его вернул сильный пинок сапогом в голову. С трудом разлепив спекшиеся от крови глаза, Павел увидел перед собой немцев.

-Неужто плен? – лихорадочно мелькнула мысль, пальцы инстинктивно зашарили по земле в поисках оружия, но тут же получил еще один удар сапогом в живот.

Невероятным усилием воли, качаясь, Павел поднялся. Его, подталкиваемого в спину автоматом, втолкнули в колонну пленных. Страшным по своей безысходности был этот путь в фашистскую неволю, начинавшуюся в Кировограде, где размещался центральный концлагерь.

Здесь ежедневно истязали и убивали сотни и сотни советских военнопленных.

Концлагеря… Сколько вас было на счету у Павла Атласова на своей земле и на чужбине…

…О чем думал в эти часы простой русский солдат, убеленный сединами, сидя на волжском берегу? Может он вспоминал страшные будни гитлеровских застенков, лагерную баланду, которую наливали ему прямо в полу истлевшей плащ палатки, повседневные истязания на плацу, или те многочисленные неудачные побеги, последствия которых остались на теле глубокими шрамами, а в сердце – неутихающей горечью тех неудач.

А может вспоминался день, когда Советская Армия освободила их – искалеченных, измученных, истощенных от постоянного голода, и, когда они обнимались, не было сил даже заплакать от невероятного счастья обретения свободы.

«Да, вот они, русские характеры! Кажется, прост человек, а придет суровая беда, и поднимается в нем великая сила – человеческая красота».

…Ковыль по -доброму приветствовал старого солдата, пришедшего к нему из родного Ново - Захаркино. Долго еще сидел он, искалеченный войной, но не сломленный духом, и тихо шелестел по мягкому ветру рядом с ним такой же седой ковыль…