Федишин В.

СПАСИТЕЛЬ

“От танка до банка” называлась стометровка по которой дефилировали в вечерних сумерках чуваки и чувихи нашего вечно сонного районного Тишева. Я уверен, что в каждом слегка цивилизованном населенном пункте нашей планетки есть такая “парад-аллея” куда выходят “людей посмотреть и себя показать”. Сегодня, как и раньше, здесь было полно девчонок с длинными чудными ногами, вызывающе торчащими из-под мини-юбок, со смуглыми животиками с пирсингами на пупочках, в легчайших маечках, которые заставляют открывать глаза и не скрывают желания. Ах, лето, лето! Вот таких девчонок мне сейчас и надо. Вот, например, эту огненно-рыжую “блондинку” с короткой стрижкой типа “пятый элемент на улице Вязов” и в белых шпильках с завязочками на щиколотках. Личико, правда, немного под Барби, но губки пухленькие, под Ким Бесингер.

– Привет.

– Привет.

– По-моему мы где-то встречались.

– Ну да. Вчера вечером ты так спешил, что у подъезда тридцать восьмого меня чуть-чуть не сбил с ног. Не заметил несчастную девушку?

– Подожди, подожди! Ирка? Ну, растут дети!

– Знаешь, “дядя Сережа” иди-ка ты дальше ... за угол, там, в детском садике ждут таких «макаренок».

– Ну не обижайся, Ира, давно тебя не видел и поражен твоей неземной

красотой. Давай по случаю такой встречи завернем на кофе?

Вот так – все как всегда. Только Ирка, меня волнует не по игре. Под высоким кофейным столиком ее круглые коленки коснулись моих ног, и меня будто обожгло. Рука непроизвольно потянулась под столик, но, встретившись с насмешливыми зелеными глазами Ирки, я опомнился. Что-то было не так. События развивались слишком быстро. Захотелось покурить, и я с досадой понял, что сигареты кончились. Вот блин! У Ирки тоже нет. Придется сбегать в ларек. Чтобы девчонка не скучала, заказал ей еще капучино и быстро вышел из кафешки.

– Серый? Ты что не узнаешь земляков?

– А, здравствуй. Как дела?

( Вот, совершенно не помню мужика. Морда вроде бы знакомая, а как звать? Надо чаще домой приезжать.)

– Да живем так себе. Кто на что учился. Слушай, у меня к тебе один хороший совет от дружбана. Ты только не обижайся.

– Слушаю. Только ты покороче, а то я спешу, извини.

– Ничего, успеешь. Ты вот приехал, я так понял, только что и не разбираешься в обстановке. А я тебе сейчас, козлу, пытаюсь по-хорошему объяснить – вали от Ирки подальше. Понял?

– Я не врубаюсь, Вася. (Вспомнил я наконец-то как звать этого придурка). – Это что – я у тебя разрешение забыл спросить, с кем мне поздороваться и чашку кофе выпить? Я насильно никого никуда не тащил и ошейник на Ирке не заметил с твоим именем.

– Шутишь, фраерок. Не понимаешь по-людски.

Откуда только берутся такие типусы. Вот подлая натура, у Васи, блатняцкая. Вспомнил я немножко про этого субъекта – тупой приблатненный примитив. Кажется, даже отсидел в колонии. И на фиг мне его Ирка сдалась. Скажи мне, с кем ты дружишь, и скажу кто ты. И, конечно, Вася один не полезет. – В колонии научили, что “заяц с кодлой ...... кладет на льва.” Черт, черт. И знакомых как назло никого не видно. Хотя я вроде заметил как минуту назад Витька с какой-то “блондинкой” рядом с кафешкой торчал. Теперь наблюдает из-за угла?

Вася тем временем оттирает меня к арке дворика рядом с магазином “Наташи” и хватает за руки. Тут же, из-за его спины, появляется здоровый бугай, и я не успеваю опомниться, как получаю в глаз – только искры посыпались. Отчаянно вырываюсь из Васиных липких и холодных щупальцев, отталкиваю его и пытаюсь ударить бугая. Куда там, с моим то ростом я элементарно до него не достаю. Вася отцепляется от меня, и краем глаза замечаю, что у него вокруг пальцев появляются массивные желтые кольца, “Кастет”, – успеваю я подумать и тут же проваливаюсь в темноту.

В черноте ночи красиво проплывают желтые и красные переплетенные кольца. Становится душно, жарко и я открываю глаза. Ночь. Звезды. Среди звезд затерялся багровый серпик месяца. Лицо приятно освежило краткое дуновение ветерка. И я вспомнил драку под каменной аркой. Над виском резко защипало. Так – кровь, грязь. Так вот куда он ударил, сволочь. Если бы чуть ниже – то тогда... А что тогда? Где я? Это чистилище, ад, рай? Если это ад, то где черти, а если рай – то где ангелы? Мама бы в таком случае сказала: “Не кощунствуй!”

В поле моего зрения неожиданно появляется странно удлиненное лицо старика, густо обросшее волосами, худое, с большими черными глазами. Нет, пожалуй, это не старик, а мужчина лет 30-40.Только чего физиономия такая худая и волосатая?

Какие-то чудные и непонятные мысли лезут в голову – будто кто-то нашептывает: “Кто ты, странник? Почему лежишь тут, на моей земле? Я, Иосиф, сын Арона, не звал тебя, чужестранец”. С усилием я приподнялся на локтях. Лицо испуганно отодвинулось. Снова какой-то странный голос зазвучал у меня в голове: “Не бойся меня чужой человек. Я не причиню тебе зла. Скорее отсохнут обе мои руки, чем я или кто-то другой коснется тебя с дурными намерениями”. Вот так-то лучше Иосиф, сын Арона. Мне кажется, я догадываюсь, что это за голос звучит у меня в голове. Но самое главное, что оказывается я сумел каким-то образом передать свое настроение Иосифу потому что он вдруг обнял меня за плечи, подсунул под спину сверток и я наконец-то сумел лучше рассмотреть окружающие меня мир. Иосиф уже стоял в двух шагах от меня, зачем-то радостно подняв к небу руки и гортанно орал в пустоту то ли молитву, то ли хвалебный гимн. Похоже, что он давно ждал пришествия некого посланника добра и принимал меня за этого посланника. И так он радовался, что теперь его семья и его родичи (тут я запутался потому, что родственников оказалось чересчур много – образа смешались в одну смутную бородатую толпу) наконец-то заживут в мире и счастье. Он радовался и благодарил небеса за дарованную милость и одновременно горевал о чем-то совсем близком, пытался забыть об этом в радостном умилении и не мог. Я не люблю общие фразы и абстрактную любовь. Давай-ка, мужик, ближе к делу или телу. И снова Иосиф догадался подойти ко мне, взял меня за руки, осторожно поставил на ноги и как ребенка за руку повел в дом. Скользнула по лицу входная циновка, и резко запахло горячим маслом от тусклых лампадок во множестве расставленных в большой овальной зале. Вдоль стен сидело множество людей, и всё пространство было заполнено неясным стонущим гулом. Посредине, на низкой кушетке покрытой грязно-серым полотном лежал мальчик-подросток, узкое лицо которого восково-желтым пятном выделялось на фоне обмотанных вокруг белых полос, как у египетских мумий.

Но если это высохшая мумия, то зачем тогда этот странный Иосиф привел меня сюда? Я склонился над мальчиком и с удивлением почувствовал в этой обмотанной бинтами желтой куколке признаки живого. Парнишка был жив! Я, конечно, читал и слышал о летаргическом сне, при котором все жизненные процессы замедляются и окружающим кажется, что человек умер. И сейчас я почему-то с абсолютной уверенностью понял, что мальчик спит именно летаргическим сном. Что-то заставило меня наклониться еще ниже и положить свои ладони на его неприятно холодный лоб. Я даже содрогнулся от отвращения, но непонятно откуда возникшее ощущение, что так надо удерживало меня ж этой странной позе. Со страхом я чувствовал, как через мои ладони в мальчика переливается горячая субстанция. Шли минуты, а может быть и часы – я не мог разобраться в этом, время как-то потеряло свою ламинарность, стало дискретным, рваным, как это покрывало, на котором лежало тело.

Мальчик открыл глаза. Я даже не удивился, так как в течение этих минут-часов понял, что это должно непременно произойти. Я только успел подумать, что мальчик очень хочет маму, кушать, пить и необходимо немедленно снять с него эти удушающие грязно-белые бинты. Закрывая глаза, я успел увидеть, что их торопливо развязывает бородатый Иосиф, а мама мальчика льет воду из узкого горлышка кувшина в полуоткрытый ссохшийся рот бывшей мумии. Мне показалось, что я еще успел крикнуть, чтобы его поили медленно и осторожно, и тут же провалился в уже знакомый черно-багровый сон.

Да где же я, черт возьми? Глаза слепило от ярко-желтого света. И надо мной опять маячило узкое бородатое лицо Иосифа. Только теперь оно улыбалось, и я сразу же понял, что с мальчиком все хорошо, Мария, жена Иосифа, на седьмом небе от счастья и он сам тоже. Теперь их первенец, наследник, восстал со смертного ложа и благодарит всемогущего и доброго Серого за спасение. Все жители Вифлеема собрались у подножия Святого холма, чтобы приветствовать Серого, о долгожданном пришествии которого говорил еще пророк Иоанн, называя его Спасителем. Только имя Спасителя Иоанн называл другое – ИИСУС, как у их первенца, которого спас Серый.

С высокого каменистого холма, на котором стояли мы с Иосифом, передо мной наконец-то открылась панорама места, где я очутился. То, что это другая страна и другое время я уже не сомневался. Чтобы окончательно не свихнуться приходится принимать за аксиому, что я не сумасшедший или стать им по собственной воле.

Вокруг зеленели пологие склоны холмов, голубели многочисленные небольшие речки и ручейки, на берегах которых пышно плодоносили деревья, цвели кусты и пылали всеми цветами радуги цветы. Прямо у подножия холма желтели плоские крыши маленьких домиков окруженных крытыми дворами и зелено-белыми прямоугольниками садов. Воздух был пронизан щебетом птиц, мычанием коров, криками ослов, лаем собак и другими незнакомыми мне, городскому жителю, сельскими звуками. Рай, Эдем, пастушеская Аркадия, вечная Весна. А воздух какой: свежий, звенящий, напоенный ароматами плодов и запахами цветов – не воздух, а компот, как в ялтинском ботаническом саду.

Но что-то мешало полностью вкусить этот рай, всем телом и душой отдаться блаженству буяющей жизнью природы. Меня охватило ноющее чувство надвигающейся беды, и моя тревога как в зеркале отразилась на вытянутой физиономии Иосифа. Мы оба смотрели прямо вниз на приближающуюся толпу. Вместе с этими людьми на меня двигалась безысходная тоска маленьких запуганных существ. У каждого из толпы было свое личное несчастье, которое в сумме создавало тоскливую ауру трагедии. И никакой хор ликующей вокруг природы не мог рассеять этот инфернальный мрак.

У меня резко заболела голова и заныли зубы. Батюшки! Да они все тут несчастные и больные. А я то всегда думал, что раньше люди были покрепче, не то, что мы, “поколение кока-колы и биг-маков.” Рука Иосифа тяжело легла на мое плечо. Он, взволнованно на абсолютно чужом мне языке, но совершенно понятно объяснил, что меня хотят видеть только “страждущие”, которые уже потеряли всякую надежду и, услышав о приходе “Спасителя” (то есть меня), ринулись сюда. Здоровые люди работают на полях, на водах (рыбаки, что ли?) или служат цесарю и его слугам. Последнее я не очень понял – почему нужно служить слугам, но, врубившись, что Иосифа мысль о слугах слуг просто ужасает своей крамольностыо, заставил себя думать ему в унисон. Вообще-то мне очень даже не нравилось, что мои мысли может понимать другой человек, каким бы хорошим он ни был, а Иосиф был, несомненно, хорошим мужиком.

Так что пришлось мне в дальнейшем заниматься этими “страждущими” вплотную. Результатами моего лечения могла бы гордиться даже областная поликлиника, да что там поликлиника – медицинский институт где-нибудь в Швейцарии. Правда, почему мои больные пациенты выздоравливают, я так совсем и не понял. Ну, возникли у меня догадки, что, например, коротконогий толстяк, которые страдал одышкой и еле передвигался, просто-напросто боялся, что задыхается, и постоянно об этом думал. Я каким-то образом убедил этого чудака не бояться, и он сразу же задышал нормально – я даже увидел сквозь тело (как на рентгеновском снимке) как такое происходит в натуре. Или, например, молодая женщина, довольно красивая фигуристая баба, почему-то возомнила, что не может ходить и два года, действительно, лежала как бревно. – Так достаточно мне было провести рукой по ее позвоночнику и шлепнуть её по толстой попке, как она встала на ноги. Не знаю, как это у меня выходило, но главное народ выздоравливал.

Первые приемы были для меня самыми тяжелыми – через два-три часа я так выматывался, что засыпал сидя над очередным пациентом. Теперь то я работаю с раннего утра до зенита солнца и не вырубаюсь. Мария научилась готовить мне мои любимые пельмени, а Иосиф не отходит от меня ни на шаг, предупреждая каждое мое желание. Только я научился свои желания выражать на местном наречии и больше не позволяю никому копаться в моих мыслях без разрешения, как это было сначала.

Поток больных не иссякает. Приходят и здоровые аборигены – мужчины в расцвете сил. Они любят посидеть в нашем доме, послушать мой треп о демократии, социализме, олигархах, эксплуататорах научной организации труда и прочих страшилках будущего, которое у меня отобрали.

Они называют себя моими учениками, а один, Петя, постоянно что-то за мной записывает. Мне жаль, что я мало читал на эту тему в своем отдаленном будущем. Только вот в разговорах с мужиками все чаще идет речь о посещении столицы, изгнании торговцев из храма, создании царства божьего на земле и прочих делах, которые вызывают у меня отчаянную тоску. Ведь не расскажешь этим смелым и умным ребятам, что рая на земле и через две тысячи лет не будет. Придется таки идти в этот самый Иерусалим. А там будь, что будет и аминь.