К Рукавичке приехал дядька. Рукавичкой её провали в детстве: была она маленькая, кругленькая и казалась мягкой и даже пушистой. Случайно об этом проболтавшись, она уж и сама тому была не рада, так как иначе с тех пор я её не называл. Дядька был высок, худощав и ненамного старше нас. К вечеру, засобиравшись домой, он сказал: – А поехали в … Я не расслышал, куда нас приглашают, мне показалось, он сказал – «в вояж». Я, изрядно засидевшийся на одном месте, с радостью согласился: вояж так вояж… Ехали последней электричкой. Пассажиров в том направлении было мало, и вскоре мы остались в вагоне одни. Меня немного мутило от употреблённого накануне и, достав предусмотрительно купленную по дороге «чекушку», я отхлебнул из горлышка. Дядька с укором покачал головой. – Будешь? – Я протянул ему бутылку. – Да как можно, в электричке?! Я ошалело вытаращился на него – вот ещё нашёлся хранитель норм советского общежития! – и продолжил в одиночестве… От станции долго брели какими-то закоулками, вдоль огородов, домов, заборов и плетней. Наконец пришли. Дядька вопросительно глянул на жену, вышедшую к нам на веранду. – Да есть немного, – ответила та на его немой вопрос. Вернулась с пузырьком и шприцем, дядька уже закатывал рукав. «Болеет, наверное», – я сочувственно посмотрел на его заострившиеся скулы. – Сколько тебе? – спросила Рукавичкина тётка у мужа. – Давай кубик. Та, набрав в шприц немного коричневой жидкости, поставила ему укол. Дядька облегчённо вздохнул, морщины на его лице разгладились. Заговорщицки подмигнув мужу, тётка кивнула в мою сторону. – Нет, нет, ему нельзя, он водку пил! – Ничего, проблюётся. – И подошла ко мне. Я оглянулся на Рукавичку. – Не бойся, всё нормально, – успокаивающим материнским тоном сказала та. Мне вспомнилось хирургическое отделение Окружной больницы… …Было там три медсестры: молодая, в годах и старая. Лучше всех уколы делала «молодая». После лёгкого шлепка укол тонкой иглы был легче комариного укуса. Которая «в годах», ставила уколы с чувством усталого профессионализма, но ещё вполне терпимо. Если издать отдельной брошюрой, что с нами вытворяла «старая», – её могли бы использовать для повышения квалификации палачи, инквизиторы и вивисекторы! Выбрав иглу потупее и потолще, старуха с какой-то садистской неторопливостью заталкивала её в наши многострадальные задницы, ворочая шприцем из стороны в сторону, словно что-то выискивая внутри. Затем, одним мощным ударом, вгоняла поршень до упора. По ягодицам из разорванной плоти ручьями текла кровь вперемешку с лекарством. После такой «процеДуры» лежишь пластом, до следующего сеанса терапии. Как-то, проходя мимо сестринского поста, видел, как «старая» брала кровь из вены у одного больного, вернее – пыталась взять. Вся рука мужика была в крови, на полу кровавые кляксы, а в шприце пусто! При этом «сестра милосердия» ещё и покрикивала на бедолагу: – Ты куда вены дел, паршивец, я никак попасть не могу… Тётка владела шприцем мастерски, хотя, что удивительно, к медицине не имела ни малейшего касательства. Освободив жгут, занялась Рукавичкой. Я прислушался к своим ощущениям. По позвоночнику снизу вверх поднималась горячая волна, словно в меня заливали кипяток. «Сейчас из ушей хлынет», – мелькнула бредовая мысль, когда волна подкатила к затылку. Голова «взорвалась», и стало тихо. Я вяло огляделся. «Какие всё же приятные люди, – подумалось мне – и дядька, и его жена, и Рукавичка». Я если и не любил их ещё, то был к этому готов. Проблемы, непосильным грузом давившие мне на плечи последние дни, месяцы и годы, куда-то исчезли. Жизнь была прекрасна, хотелось тихонечко сесть в уголочке, по-детски сжавшись в комочек, и заплакать. Заплакать от счастья и умиления… – Ну что, пойдём прогуляемся? – весело спросил дядька. – Я тут по дороге «кустик» заприметил. К Смотрителю зайдём, мается, поди. Я готов был идти с ним хоть на край света… На улице было темно. Низкие чёрные тучи закрывали небо, накрапывал дождик. Фонари в посёлке отсутствовали, дабы не нарушать идиллии захолустья. Как они тут ориентируются?! Я держался за руку Рукавички, та – за тётку. Дядька, «экскурсовод Сусанин», бодро шагал впереди, отыскивая дорогу по одному ему видимым приметам. – Постойте тут, я сейчас. – Он скользнул куда-то в сторону. Вернулся минут через пятнадцать с букетом, передал его жене. Я воспылал к нему нежностью: какой заботливый, видно, жену очень любит, коль даже ночью цветы ей дарит… Смотрителя мы нашли в пристанционной дежурке. Увидев супружескую чету, он очень обрадовался, засуетился, стал вынимать из тумбочки какие- то склянки, зачем-то достал и спиртовку. «Может, кофе угостит?» – предположил я, хотя кофе мне не хотелось. – Да вы идите, на крылечке на свежем воздухе покурите, я мигом. – Он взял у тётки букет. Только сейчас, при свете, я его разглядел. Мак! Несколько стеблей венчали зелёные, коронованные гребешками шары… – А как вы зимой-то, без мака? – спросил я Рукавичку. – Да так, перебиваемся с «травы» на водку. Из дверей дежурки потянуло чем-то тошнотворно-терпким. Смотритель изредка выбегал на крыльцо, его тошнило. Когда процесс подошёл к концу, «алхимик» пригласил нас. «На кофе», – усмехнулся я про себя. «Сливки» снимал хозяин. – Давай помогу, – предложила свои медсестринские услуги тётка. – Нет, я сам. – Он пытался найти нетронутый иглой участок вены на тыльной стороне ладони и не находил. Руки тряслись. Разувшись, осмотрел свои опухшие, в лиловых разводах ступни и обречённо протянул шприц тётке… Глаза Смотрителя широко раскрылись, он что-то сдавленно рыкнул, рванулся, пытаясь встать, завалился на стену, сделал ещё одну попытку, не устоял, царапая штукатурку ногтями, сполз на пол и затих, невидящим взором уставившись в одну точку. Тётка приглашающе посмотрела на меня. Я отрицательно покачал головой. Краски окружающего меня мира поблёкли. Эти ещё недавно такие милые люди вызывали во мне странную смесь жалости и отвращения… И нестерпимо чесался нос. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
