Вова, сосредоточенно нахмурив брови, осваивал папин подарок – ярко-оранжевую надувную лодку. Перевешивался через борт, подставляя майскому солнцу острые лопатки, черпал в сдвинутые ладошки воду и, задирая руки высоко над головой, пытался перенести ее в лодку. Вода с неизменным результатом проливалась на Вову. Он тряс головой, как замученный оводами теленок, смешно отфыркивался и вновь перевешивался через борт. - Замерзнет, - не выдержала Катя. - Во-первых, вода уже прогрелась до восемнадцати градусов, а во-вторых, пацан должен расти пацаном… - нехотя, сквозь зубы, отозвался Олег. - Не тебе его лечить… - Не начинай. Нам больше нечего делить. Сферы влияния давно очерчены. Суббота – тот день, в который границы дозволенного для Вовчика определяю я. Катя только выдохнула, прикрыв слезящиеся от ярких бликов глаза. Речка полоскала в себе лучи майского солнца, расцвечиваясь серебром, и тихо шелестела береговой осокой. Они сидели на конце добротных, плохо оструганных мостков, соприкасаясь голыми плечами и бултыхая босыми ногами в воде. Из-за дачного забора, что стоял в десяти метрах от берега, доносилось театральное бормотание Катиной мамы. То ли набедокуривших кротов ругала, то ли рассаде за недружный рост выговаривала – с речки не разобрать. Олег вытянул из пачки сигарету, прикурил, буркнул: - И вообще: иди в дом. Мы тут с Вовчиком сами... - Ага, а пока меня не будет, ты его утопишь, - раздраженно ответила Катя. - Мам, папа меня не станет утапливать! – срывающимся от усердия голоском закричал Вова. Он перестал поливать себя и, улегшись на борт, торопливо загребал ладошками воду, пытаясь приблизить лодку к мосткам. Прокричал, устав бороться с течением: - Пап, подбери меня к себе! Олег подтянул канат, которым лодка была привязана к мосткам. Вова привстал, ухватился за дощатый край. Перебирая руками, сдвинул лодку так, что оказался напротив родителей. Несколько секунд разглядывал их сощуренными глазами. Потом обхватил ноги обоих и с силой прижался щекой к папиной коленке. Сказал, махнув рукой влево: - Оттудова, с речки… ну из-за того, что солнышко мешает… вы выглядите, как будто бы вы одинаковые. Порывисто задрал голову, еще раз оглядев родителей, и оттолкнулся. Течение быстро снесло лодку. Олег ухмыльнулся: - Да уж, одинаковые… В ивняке, ласкающем длинными ветвями речную поверхность у противоположного берега, затрепетала какая-то птаха. Через секунду к ней юркнула другая. Гнездо вьют, - подумала Катя. Ей вдруг захотелось спросить… - Как ты думаешь, правильно, что мы развелись? - Ты мастер задавать нелогичные вопросы, - не глядя на нее, сказал Олег. – Что значит «правильно» или «неправильно»? Это разумно. Ты – истеричка, я - циник. Нам плохо вместе. Мы разошлись. Правильно пусть живут другие. Я хочу жить так, как мне удобно. Ты, как я понимаю, тоже. Речка щедро рассыпАла яростное солнце на блестящие осколки, и Кате все больнее было смотреть на воду. Она зажмурилась. Тихо спросила: - А ты любишь… любил меня? Или это тоже нелогичный вопрос? - Это нечестный вопрос, - ровным голосом ответил Олег. - Почему? – совсем неслышно спросила Катя. - А ты задавалась им, когда предложила развестись? - Нет. А это было важно? - Это то единственное, что было важно. И единственное, о чем ты не задумалась, предлагая подписать бумаги. - Ты не возражал… Скрипнула калитка, Катина мама крикнула: - Катерина! Иди на стол накрывать! Вовчик! Пособи мне чашки намыть! Вова, нашедший себе новую забаву – ловить проплывающие мимо листья с травинками и раскладывать их на бортах лодки, звонко закричал в ответ: - Баба! Я ушел в открытое море и занимаюсь спасательством! Вернусь, намоем! - Добро! Я в доме тебя жду! – и чуть тише добавила: - Олежа, застудится ведь! Птахи в ивняке всполошились, вспорхнули над ветвями, защебетали, вторя Вовкиному голоску. Олег промолчал, по-прежнему глядя на воду. Катя поднялась, посмотрела сквозь прорехи между обветшалыми досками калитки на маму, спешащую в сторону дома. Прикусила губу. Бросила, утвердительно кивнув: - Ты меня любишь. Олег напряг спину. Хмыкнул, как он умел хмыкать. Раздраженно и с вызовом. - И…? - Может… У нас может получиться? Понимаешь, если мы всё забудем, что-то переменим в себе… И по отношению друг к другу… Олег долго молчал. Катя шаркала босой ногой по доскам, теребила край ситцевого сарафана. - Ты – истеричка, я – циник, - наконец-то отозвался Олег. – Как, скажи, мы можем измениться? Он поднял голову, посмотрел на Катю сощуренными глазами – так же, как смотрел до этого Вова. Повел рукой в сторону реки. Насмешливо произнес: - Нельзя войти в одну реку дважды! Отвернулся. Катя сделала шажок в сторону Олега и с размаху толкнула его. - Два раза нельзя, но окунуться один раз не помешает. Олег не удержался, полетел вперед головой. Долго барахтался, подняв со дна неопрятную кляксу серого ила. Встал. Речка не глубокая, Олегу по грудь. Начал было: «Истери…», но осекся, увидев, как Катя задорно хохочет, согнувшись и тряся руками. Улыбнулся. Повернулся к Вове: - Вылезай, Вовчик. Вода и правда холодная. Вова, замерший от неожиданности папиного падения, засмеялся заливисто и радостно. - Пап! Плыви сюда! Я тебя спасать буду! Олег, буравя воду вытянутыми вперед руками, пошел к лодке. Катя, все еще хохоча, крикнула: - Я, кстати, пошутила насчет «получится». Из глаз ее ручьем текли слезы. То ли от хохота, то ли от яростного майского солнца, черт бы его побрал… За стол уселись спустя час. Вова жадно поглощал намятую вареную картошку, посыпанную первой майской зеленью. Катя к еде не притрагивалась и все смеялась, без остановки перебирая забавные случаи, произошедшие с ней на работе. Олег ел молча, сердито хмурил брови, избегая поднимать взгляд от тарелки. Время от времени ерошил свои волосы и коротко кивал в ответ на заливистый Катин смех. Мама Кати сидела, подперев кулаком подбородок, переводя взгляд с одного, сидящего за столом, на другого. Вова торопливо дожевал картошку, с грохотом отодвинул тарелку, вскочил. - Пап, пошли снова на речку! - Не-а, хватит. - А чем же станем заниматься? - Предлагаю в футбол на поле… - Круто… - распахнул глаза Вова, - пошли быстрее! - Вова, сядь, дай папе доесть, - одернула бабушка. - Я уже. Доел, - поднялся Олег. - Пап, а вечером снова на речку? - А вечером я уеду. - Ну почему ты никогда не хочешь оставаться? - Работа… Они вышли. Улыбка в одно мгновение покинула Катино лицо. Она устало бросила: - Мам, я пойду, полежу. А потом посуду помою. Так и прошло лето. Лето для семьи, которая больше не вместе. Лето бабушки и Вовы на даче рядом с речкой, неутомимо несущей прочь свои воды... «Баба, а скоро выходные?» «А какой сегодня день недели, Вовочка?» «Вторник, кажется… или нет, лучше пускай уже четверг…» «Вторник сегодня, Вовочка. Давай по календарю посчитаем, сколько дней до выходных осталось». Катино лето в пустоте рабочих дней, угаре вечеринок и одиночестве душных ночей... «Катюха, у моего Пети такой друг есть… Точно на тебя западет». «Сегодня не могу – пятница, на дачу еду». «Надо, подруга, надо тебе с ним встретиться. Полгода как развелась. Пора уже бывшему нос утереть. Он, небось, в одиночестве не скучает». «Ну давай, знакомь. А на дачу завтра тогда…» Лето Олега, загруженное проблемами с бизнесом, отягощенное навязчивым вниманием случайной подруги... «Олежик, пупсик, мы очень редко видимся, меня ведь могут и увести…» «Свет, не мешай, мне отчет надо дочитать». «Мы никуда не ходим…» «Мне некогда. Сходи с кем-нибудь». «Будни – на работе, суббота – с сыном, воскресенье – с друзьями. Ты меня не любишь». «Я знаю». Лето, в которое каждую субботу, если позволяла погода, Вова доставал оранжевую надувную лодку, брал папу за руку и звал маму на речку... - Пап, потрогай, какая теплущая, - Вова, улегшись на мостках, бултыхал руками в зацветшей воде. – Ну можно я поплаваю? Солнце на излете лета не ярилось, как то, майское. Оно нежно переглядывалось с речкой, путая свои лучи в мелкой ряби волн, подернутых зеленым. Речка несла мимо первые опавшие листья и шелестела береговой осокой, что стеной возвышалась по сторонам от мостков. Олег присел на корточки рядом с Вовой. Потрогал воду. - Кать, вроде и вправду теплая. Неделю жара стояла… Разрешим Вовчику поплавать? - Если не долго… - Вовка, беги за лодкой. Вова поднялся, три раза подпрыгнул, отчего плохо оструганные, но ладно пригнанные друг к другу доски затрещали натужно. - Урааа! Щас будем спасательствовать! – на бегу прокричал он. - Вовке на следующей неделе в садик, сможешь забирать его по пятницам. А приводить ко мне в воскресенье, - принялась объяснять Катя. Семейство птах в ивняке на противоположном берегу щебетало нестройным многоголосьем. - Помнишь, как ты сказала тогда, что у нас может получиться? – неожиданно спросил Олег. - Я шутила. - Но у нас может получиться… - Что изменилось? Ты перестал быть циником? – Катя усмехнулась. - Речка все та же. Олег помотал головой, подошел к краю мостков и посмотрел на воду. - Речка все та же. Вода в ней другая. Ты не перестала быть истеричкой. Но теперь ты точно знаешь, что я люблю тебя. Помнишь, как ты сказала это тогда? А я не перестал быть циником. Просто теперь я – циник, который точно знает, что ему хуже без тебя, чем с тобой… Катя тоже смотрела на воду. Глаза начали слезиться, хотя зацветшая вода больше не слепила осколками солнца. - Я, кстати, не знаю, любишь ли ты меня. Тогда я просто блефовала... Олег коротко кивнул. - И, кстати, я больше не истеричка. - Правда? - он с сомнением, изогнув одну бровь дугой, глянул на Катю. - Правда. Олег снова присел на корточки. Прикурил сигарету. Смотрел на жуков-плавунов, степенно и плавно закручивающих вензеля подле мостков. Ждал слов от Кати. Птицы все щебетали в ивняке, воздавая хвалу августовской неге. Катя подошла и толкнула Олега в спину. Тот не удержался, бултыхнулся в воду. Побарахтался. Встал, улыбаясь. - Значит, не истеричка? Катя серьезно помотала головой, пытаясь сдержать подступающие слезы. Рассмеялась. Позади скрипнула калитка, босоногий Вова, пыхтя и торопясь, бежал, держа наперевес лодку. Увидел, что папа в воде, бросил лодку, пронесся по мосткам и с разбегу бултыхнулся рядом с Олегом. - Куда? В одежде… - только и успела крикнуть Катя. Отфыркиваясь, Вовка заголосил: - Папа, я тебя спасаю! Мама, я спасаю папу! - Я подумаю насчет «получится», - смеясь, прокричала Катя и развернулась в сторону дачи. Ручьями струились слезы. Черт знает от чего. Ласковое августовское солнце глаз больше не слепило. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
