16 декабря

 

 

Город. Город. Город. Иду. Иду. Иду.

Маленькие прозаические произведения. Слайды. «Наложить изображение». День. За днем. Собрать мозаику. Жизнь.

Еду. Поворот. Гололед. Ой! Не наступайте мне на сапожки! Я и сама не умею толком танцевать…

Солнце качается на ветках. Декабрь грохочет пульсом миллионов вен. Новый год. Год. За годом.

Иду.

Кафе.

- Кофе?

- Нет. Что-нибудь ледяное! Два Фица.

Глазунью тебе. Мармелад мне.

Перчатки. Руки. Сигареты. Дым. Густые тягучие лайковые слова. Запотевшие стекла.

Иду? Иду.

Витрины. Глянец. Люрекс. Манекены. Лосьон для кожи. С запахом персика. Кожа. Персик. Лето. Из лета в лето. Летят лета…

Светофор. Визг тормозов. Стук каблучков. Ритм. Строфы. Многоточия. Созвучия. Раскрашиваем. Растушевываем.

Треньканье телефона. Звонки. Сообщения. Подвесные мостики через пропасть. Монетка. Звон? Тишина. Бездонно? Отпрянуть. Страшно-то как.

А вдруг?..

День.

Ночь.

Сон.

Явь.

Очень холодно. Какой ветер! Скорее в норку. Дверь. Двери. Открыть одну. А за ней – другая. Третья. Следующая…

Город. Декабрь. Вечер. Я.

Жду…

 

* * *

20 декабря

 

В реальности мое понятие «норка», разумеется, до крайности субъективное. Я лишь условно прячусь в своей квартире, находящейся у железнодорожного полотна, маленькой, беззащитной, продуваемой насквозь ветрами и временами.

Грохот поездов по рельсам уже давно стал для меня привычным. Он доносится не из какого-то конкретного отверстия, например, окна спальни. Громыхание идет отовсюду, со всех сторон горизонта, аккомпанируя моей суматошной жизни.

Я могу сравнивать его с чем угодно. С музыкой. С биением сердца. С шепотом опадающей осенней листвы. С твоим утренним – тихим и ровным – дыханием у моей щеки.

Могу прислушиваться к этим металлическим звукам, словно к молитве, звучащей с амвона.

Единственное, на что я не способна, вслушиваясь в сладкоречивый перестук колес и гудки паровозов, так это на злость. На раздражение. Никогда не представляла себя возмущенной и обиженной на них. Желающей избавиться от присутствия железной дороги или сменить ее на ласковый убаюкивающий шелест океанских волн. На пение птиц в августовском лесу, на шуршание убегающего от собственной тени перекати-поля…

Конечно, я придумываю все это. Нет, нет! Не звуки, окружающие меня. Не мир, в чьих клещах я накрепко застряла. Я сочиняю зависимость. Цепляюсь за электрические провода, как утопающий за соломинку. Участливо внимаю своей подруге, сетевому маркетологу, и умело, по привычке, выражаю своим видом степень крайней заинтересованности в ее предложениях. Затягиваюсь сигаретой, вглядываясь в сумеречные окна дома напротив – хочу услышать и разгадать смысл чужих слов, состоящих из тех же зашифрованных мистических знаков, что и мои.

Я жду тебя с работы – ты приходишь позже меня и это, наверное, правильно? Пишу об этом, встречаю. И все затем, чтобы назавтра вновь дожидаться.

Ждать разлук, встреч, прикосновений и даже обвинений. За нарушенные обещания, за несдержанные клятвы – это "стимулирует чувственность" - так пишут психологи…

Рядом с моим домом железнодорожный переезд. И вот очередной поезд, набирая скорость, летит с безумным свистом и через несколько секунд уже скрывается за углом соседнего панельного пятиэтажного дома.

Я выпускаю из себя струйку сигаретного дыма и замираю в ожидании следующего состава. Идущего строго либо на север, либо на юг. Появляющегося лишь на несколько секунд, но успевающего за столь короткий срок оставить след в жизни одинокой фигурки, замершей на балконе между севером и югом, условно разделенными на притягивающиеся противоположности. Противоположности, мечтающие сойтись, жаждущие оказаться, наконец, в единой точке координат. По Гринвичу.

По Гринвичу?..

 

* * *

26 декабря

 

Гринвич, имеющий возможность совать сой нос в любую точку на земном шаре, наверняка мною любуется. Множеством таких, как я. Сумасбродных, оторванных от действительности мечтательниц и кокеток.

Я не могу представить себя состарившейся и больной бабушкой. Сидящей в креслице и натирающей ноги мазью на пиявках. Да и подчас мне кажется, я сама – пиявка. Пиявка, вонзившаяся в молодость с такой силой, что оторвать меня от нее будет равносильно смерти.

Хорошо бы молодость не умела сопротивляться. Но, похоже, она выступает всегда в роли нападающего.

Да только я на самом деле ведь еще очень молода! И банально бесконечна – как Вселенная. Неопознана. Непредсказуема. Изменчива.

Вот я вижу свои шлепающие по мокрому песку ножки. С накрашенными ноготочками. Цвета корицы. Я иду по пляжу вдоль берега своей любимой и родной с детства реки, рассматривая свои пальчики. Или песок, продавливающийся следами под моей тяжестью?

Я поднимаю глаза к горизонту и думаю: ну разве мне мало того, что я имею? Ведь ничего и не нужно!..

Потом я возвращаюсь с пляжа – немного умиротворенная и уставшая. Ненадолго.

Я размешиваю в чашке кофе небо с отражающимися в нем звездами. И чувствую себя одной из этих звезд.

Затем, прихватив с собой обжигающий губы напиток, забираюсь с ногами в кресло и представляю, будто я совсем-совсем одна посреди безграничной пустыни – без воды, друзей и надежды на спасение. Мне становится страшно, больно и обидно за себя. И эти чувства настолько сладки, насколько и горестны…

Мне бы дождаться своего голубого вагона и отправиться на нем невообразимо далеко. На край земли? В фантастическую страну, где никогда меня не было… где никогда меня не будет…