В покое царил полумрак. Светильник догорал, трепетный, слабый язычок пламени едва выглядывал из-за края чаши и почти не давал света.

Фараон на ходу сорвал с себя диадему, скинул плащ, не глядя бросил все это куда-то в угол, осмотрелся. Сумрак, тишина, тусклые отблески золота. Рамзес прижал руки к вискам. Массивные браслеты больно врезались в кожу. Он рывком снял их, отшвырнул…

Было душно. Тяжелый мертвенный воздух заполнял комнату и казался осязаемым. Он схватил кувшин и начал поливать себе голову. Краска на лице немедленно потекла, фараон увидел темные разводы, поползшие по щекам, мрачно улыбнулся и вылил остаток, правой рукой окончательно стирая грим.

Это принесло некоторое облегчение. Рамзес присел на плетеный стульчик, закрыл глаза. «Боги, за что вы караете нас?..»

Повинуясь его небрежному хлопку, вбежал раб, испуганно взглянул на повелителя. Фараон сидел неподвижно. Раб в страхе заметался между угасающим светильником и брошенными одеждами. Некоторое время Рамзес наблюдал за ним, потом поднялся и стремительно вышел. Раб едва успел бухнуться на колени.

 

В ее комнатах было тихо. Бесшумно сновали служанки, едва различимо пахло травами. Женщины заметались, увидев властелина. Не обращая на них внимания, фараон пошел прямо к лекарю, чья нескладная фигура сгустком мрака выделялась у стены.

Престарелый врач начал тяжело опускаться ниц, Рамзес жестом запретил ему, подошел вплотную. Тиргак спокойно и печально смотрел на него глубокими серыми глазами.

- Как она? – тихо спросил фараон.

- Все так же, господин.

Черные глаза Рамзеса блеснули. Некоторое время он в упор глядел на лекаря.

- Я делаю все, что в моей власти, повелитель, - грустно сказал Тиргак. – Боги милостивы…

- Да? Ты так думаешь? – фараон не смог сдержать горькой иронии.

Старый жрец лишь молча опустил голову, его пальцы невольно сплелись в охранительный знак.

Рамзес увидел, мрачно усмехнулся, но смолчал. Резко повернувшись, он направился в следующий покой. Тиргак медленно склонился до земли – он знал, что повелитель заметит.

 

Воздух покоя был напоен цветочными ароматами. Светильник ярко озарял уютную, увешанную циновками комнатку, наполненную множеством женских мелочей. Невольно замедлив шаг, Рамзес вошел, подошел к кровати. Возле ложа застыла коленопреклоненная сиделка, в углу – служанка, хлопотавшая над компрессами. Едва заметив их, фараон наклонился над ложем, взял жену за руку. Она не услышала шагов мужа, не почувствовала его прикосновения. Ее ладонь была горячей, на лбу блестела испарина. Лишь на миг затрепетали ресницы, шевельнулись жаркие губы. Повинуясь мимолетному взгляду властелина, женщины бросились вон. Рамзес опустился на колени возле ложа жены, нежно провел рукой по ее щеке.

- Хатаурт, девочка моя! Что же ты, любимая? Вернись ко мне! – прошептал фараон, прижимаясь лбом к ее маленькой ладони.

Она снова не услышала и не почувствовала. В тяжком забытьи, она лежала, укутанная душистыми покрывалами, под которыми совершенно исчезло ее хрупкое тело. Рамзес еще сильнее сжал ее руку, поднес к губам.

- Милая! Не оставляй меня! У нас еще будут дети, сколько хочешь детей.

Словно уразумев сказанное, Хатаурт шевельнулась, тихо застонала, на мгновение ее глаза открылись. Муж наклонился к ней.

- Любимая, это я! Я…

В ее глазах не промелькнуло и тени узнавания, она взглянула на него отрешенно, тихо вздохнула, ее веки опять сомкнулись.

На несколько мгновений фараон зарылся лицом в покрывало. За окном, где-то совсем недалеко взвизгнул шакал, дохнул порыв знойного ветра. Рамзес снова вскинул голову. С минуту он неподвижно, с болью смотрел на жену, затем поднялся, и, не оборачиваясь, вышел.

Тиргак все еще стоял у стены, задумчиво глядя в пространство. Фараон остановился прямо перед ним. Взгляды лекаря и властелина встретились. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Вдруг лицо Рамзеса на мгновение исказилось мольбой, губы дрогнули, с них готовы уже были сорваться какие-то слова… Но фараон судорожно выдохнул, стиснул зубы и медленно пошел прочь.

- Будем молить богов, повелитель, - негромко произнес вслед ему Тиргак.

Рамзес оглянулся, посмотрел на старого лекаря печально и удивленно, но ничего не ответил, лишь склонил голову и исчез во мраке коридора.

 

------ // ------

Яркое пламя вновь наполненной лампы больно резануло глаза. Фараон заслонился от него ладонью, тяжело опустился в кресло и уронил голову на руку, опершуюся на подлокотник. Несколько минут он сидел, погруженный в себя, потом медленно осмотрелся, словно был здесь впервые. Снова на мгновение исказились его черты. Рамзес запрокинул голову. … Глубокий вздох, до боли сжатые руки – и лицо властителя вновь стало бесстрастной маской. Он хлопнул в ладоши. Вбежал раб.

- Нехтема ко мне, - приказал фараон.

 

Когда начальник дворцовой стражи вошел в его покой, Рамзес неподвижно сидел в кресле, низко опустив голову. Воин замер в почтительном поклоне. Не оборачиваясь, фараон жестом приказал ему стать перед собой. Нехтем невольно вздрогнул, когда увидел взгляд властителя.

- Он здесь?

- Да, повелитель.

- Сопротивлялся?

- Нет.

- Но пошел неохотно.

- Да, повелитель.

На секунду, словно соглашаясь сам с собой, Рамзес прикрыл веки.

- Приведи, - приказал он, не поднимая глаз.

Нехтем безмолвно поклонился и стремительно вышел. Фараон по-прежнему неподвижно сидел в кресле.

Он не поднял головы даже когда двое стражников ввели в покой человека. Начальник стражи вошел следом, почтительно замер перед креслом.

- Ты свободен, Нехтем, - не глядя на него произнес фараон. – И стража тоже.

- Слушаюсь, повелитель.

Стражники бесшумно исчезли. Фараон щелкнул пальцами.

- Никто не должен меня беспокоить, пока сам не позову, - сказал он вбежавшему рабу. – Пусть все уйдут. Оставьте нас одних.

Раб исчез. Рамзес некоторое время прислушивался к возникшей за стеной суете, потом, наконец, поднял голову.

 

Приведенный стражниками стоял у порога, выжидающе глядя на фараона. Несколько секунд Рамзес молча смотрел на гостя, потом поднялся, медленно подошел.

- Ну, здравствуй, Моисей.

Гость молчал, настороженно глядя на него.

- Не поприветствуешь старого друга? – усмехнулся фараон. – Что ж, как хочешь. Присядь, - он жестом указал на плетеный стульчик напротив кресла.

- Когда кого-то приводят силой, не стоит предлагать ему стул, - резко ответил Моисей.

- Силой? Ты же не сопротивлялся.

- Сопротивляться? Твоим громилам?

- Ах, вот в чем дело! – покачал головой Рамзес. Он прошелся по комнате, потом резко повернулся к гостю. – Хорошо, а если бы я просто позвал тебя, ты бы пришел?

Моисей не ответил, темным настороженным взглядом он смотрел на фараона. Тот усмехнулся невесело, подошел вплотную.

- Молчишь? Я ведь помню – ты не умеешь лгать, а ответить правдиво нельзя – какая уж тут обида.

- Что тебе надо от меня? – все так же резко спросил Моисей.

Рамзес отшатнулся, словно от удара, его глаза сверкнули гневом. Он медленно отступил, не сводя с гостя пронзительного взгляда, опустился в кресло, замер, как-то неловко сгорбившись.

- Я хотел спросить «почему», - глухо и устало прозвучал его голос после долгой паузы.

- Ты знаешь.

- Нет, не знаю… Я не понимаю, за что.

- Лицемер!

Фараон снова отпрянул, как от пощечины. На секунду в его взгляде вспыхнула ярость, но тут же угасла. Он отвернулся, опустил голову.

- А я думал, у меня есть брат.

Моисей вздрогнул, на миг бесстрастность его черт исчезла. Но тут же он взял себя в руки.

- Зачем вспоминать прошлое, государь? - по-прежнему холодно и отчужденно прозвучал его голос.

Рамзес резко вскинул голову, недоуменно взглянул на него.

- Вот как! Ты действительно не хочешь вспоминать, или просто не знаешь, что мне ответить?

- Все, что мог, я тебе уже сказал. Ты не услышал.

- Перестань! – фараон вскочил, прошелся по комнате и замер у стены, прислонив лоб к прохладным камням. Когда он повернулся снова, маска была сброшена – Моисей увидел измученное, серое от усталости лицо, искаженное страданием. – Зачем ты пытаешься сделать вид, что мы чужие? Что бы ни случилось, двадцати лет, когда мы были неразлучны, не зачеркнуть.

Моисей опустил голову. Несколько минут длилось молчание.

- Это было давно. Теперь все иначе.

Медленно, осторожно фараон приблизился к собеседнику. Моисей непроизвольно отступил. Рамзес остановился как вкопанный. В покое повисло молчание. Внезапно египтянин засмеялся страшным судорожным смехом. Он стоя посреди комнаты, запрокину голову, неподвижный, как изваяние. Лишь его плечи вздрагивали.

В одно мгновение вся суровость Моисея растаяла. Он стоял, беспомощно оглядываясь, не желая слушать этот страшный смех, больше схожий с рыданием.

- Рамзес! – не выдержал он, наконец. Фараон изумленно взглянул на него. – Ты хотел поговорить со мной, - мягко и почти виновато произнес еврей.

Несколько секунд они смотрели друг на друга.

- А ты этого хочешь?

- Я попробую.

Черные глаза Рамзеса сверкнули.

- Тогда присядь. Я … прошу.

Моисей послушно опустился на предложенный стул. Рамзес внимательно посмотрел на него, потом заходил взад-вперед по комнате.

Повисла долгая пауза.

- Так почему Моисей? За что? – внезапно спросил фараон, остановившись перед ним.

- Я же говорил тебе. Господь…

- Мне не красивые слова нужны, - резко оборвал его Рамзес. – Я хочу понять, почему.

- Я предупреждал. Ты не послушал меня.

- Это ты меня не слышишь! Объясни, что я сделал тебе! В чем виноват перед тобой наш народ!

Моисей молча смотрел на властителя. Меряя шагами комнату, тот продолжал возбуждено.

- Что молчишь? Ты вырос во дворце со мной и сестрой, ты жил вместе с нами, следовал нашим обычаям, чтил наших богов, ты был отцу почтительным и любящим сыном, мне братом и лучшим другом, мы ни разу не поссорились с тобой. Так за что?

- Со временем все меняется, Рамзес. Да, так было. Было, потому, что я не знал кто я, где моя кровь, в чем судьба.

Фараон резко остановился.

- А теперь знаешь?

- Да.

- И все остальное уже не важно?

- Что остальное?

- Двадцать лет дружбы, люди, любившие тебя как родного, земля, где ты родился и вырос?

- Это тоже судьба. Я от нее не отрекаюсь.

- Тогда почему?

- Разве это я? Это длань Господня. Тебе надо было меня послушать.

Глаза Рамзеса снова гневно сверкнули. Он медленно опустился в кресло.

- Да? Значит, ты во всем прав? Тебе все позволено?

Моисей чопорно выпрямился на стуле, грустно взглянул на собеседника.

- Не получается у нас с тобой беседы, Рамзес. Мы словно на разных языках говорим.

Фараон стремительно подошел к нему.

- Верно! Но я пытаюсь тебя понять, а ты меня – нет. Что с тобой случилось, Моисей?

- Господь говорил со мной и явил свою волю.

- А кто он – твой бог? Почему он так жесток с нами?

- Ты не исполнил его повеления.

- Ты знаешь, у нас другие боги. Испокон века им поклонялись наши предки, и они всегда были милостивы к Египту. Но разве мы мешали евреям чтить своего бога? Разве мы оскорбили его? За что он карает нас?

- Он просто хочет освободить свой народ.

- Обратив Египет в пустыню?!

- Господь не терпит ослушания. Ты должен отпустить евреев.

- Отпустить?! Куда?! Почему?! – Рамзес почти кричал. - Они сами пришли к нам, поселились на нашей земле! Мы им позволили, мы не трогали их. Они жили, работали, сражались вместе с нами против общих врагов, делили беды и радости. Так за что?

- Ты и твои предки притесняли их. Господь просто внял молитвам моего народа.

- Твоего народа? – с горькой иронией переспросил фараон. - Вот как! Значит я, отец, Хатаурт уже чужие? – он сделал паузу, ожидая ответа, но собеседник молчал. - Что же до притеснений,... – египтчнин подавил горький вздох, - Моисей, выйди из дворца и спроси первого попавшегося ремесленника или крестьянина, кому живется лучше.

Моисей не ответил.

- Снова молчишь?

- Что бы я сейчас ни сказал, ничего не изменится.

Рамзес внимательно смотрел на него.

- Знаешь, когда ты убежал, мы искали тебя по всей стране, - медленно, словно нехотя заговорил он вдруг. - Мы знали, что ты не виновен, что это была случайность. Хотели вернуть тебя… А ты сбежал.

Ответа снова не последовало. Гость поспешно повернулся на стуле так, чтобы пламя светильника не освещало его лица.

- Неужели ты думал, что мы не поверим тебе? – взволнованно продолжил фараон. – Почему ты не явился к нам и все не рассказал? Зачем бросился в бега? – Моисей по-прежнему хранил молчание. – И теперь… почему ты сначала не пришел ко мне как к брату? Разве бы я не выслушал? Я ведь все время помнил о тебе и ждал, что ты вернешься.

- Ждал? – недоуменно переспросил Моисей. – Рамзес, я не знал, не думал, …

- А что ты думал? Что?! – страстно перебил его властелин. Он помолчал, медленно опустился в кресло и в свою очередь отвернулся так, чтобы не было видно его лица, и глухо заговорил. – Много лет назад у меня был брат. Я так любил его, так ему верил!.. Он был самым близким и родным. У нас не было друг от друга тайн, мы любили и ненавидели одно и то же. Я думал, мы никогда не расстанемся… А он сбежал, исчез на долгие годы… И теперь вернулся,.. чтобы принести смерть и горе, чтобы разрушить и убить все, что мне дорого… - Рамзес сделал паузу, повернулся к собеседнику. - Что мне думать, Моисей?

В который раз воцарилась тишина.

- Рамзес, я не хотел ничьей смерти, я не желал вам зла. Просто исполнял волю Господа моего.

- Волю господа! Убивать, обрекать на голод и муки – это воля твоего бога?

- Сколько можно повторять: тебе нужно было сразу послушаться меня!

- Моисей, ты сам себя слышишь? – Рамзес вскочил, снова возбужденно заходил по комнате. - Подумай, что ты говоришь! Я должен был послушаться! Не раздумывая, как раб, как цепной пес! Я – властелин Египта!

- Ах, вот оно что! – надменно выпрямился Моисей. – Значит все разговоры про благо страны, забота о своем народе – ложь? Все дело в твоей гордости, которой ты не хочешь поступиться?

- Что?! – фараон замер, его лицо исказилось яростью, но он усилием воли сдержал гневный порыв. – О боги! Ты так ничего и не понял! – на удивление, голос его звучал тихо и печально. - Моисей, поставь себя на мое место: через столько лет ты являешься, словно чужак, напрочь забыв о двадцати годах, связывающих нас, врываешься во дворец, приходишь ко мне не как к брату, а как к злейшему врагу и начинаешь требовать какой-то нелепости, да еще и угрожать.

- Я не угрожал. Я просто передал тебе слова Господни.

- Ты угрожал, Моисей! И кому! Мне – властителю величайшего на свете царства! По-твоему, повелитель Египта может подчиниться чужой воле?

- Воле Бога, Рамзес!

- Да кто такой этот твой бог?! – взорвался фараон. – Какое мне до него дело! Если бы Ра или Амон явились ко мне и потребовали чего угодно, я бы повиновался, не раздумывая. Это – мои боги! Наши боги, которых всегда чтили в Египте. А твой бог!.. Если он такой могущественный, зачем не явил нам свою силу раньше? Как терпел, что мы не чтим его? И за что гневается сейчас?

- Это бог евреев, Рамзес, не ваш. Ему не нужен Египет и ваше поклонение. Он просто защищает свой народ.

- Защищает! От кого? Кто вас трогал?! Это твой бог нападает и губит, Моисей! Губит мой народ, мою страну! И твою, как бы ты ни старался об этом забыть!

- Ты знаешь, что должен сделать, чтобы прекратить это.

Фараон снова тяжело опустился в кресло.

- Опять ты говоришь «должен». С каких пор властители египетские кому-то что-то должны? – Он жестом остановил реплику Моисея. – Хорошо, пусть так - не зазорно уступить силе. Твой бог могущественный и гневный, а наши боги не хотят защитить нас. Пусть…, - он сдержал вздох, яростно стиснул руки.- Но ты не дал мне времени, Моисей! Я не успел даже осмыслить твой приход, твои слова, когда начался весь этот ужас…

- Я сразу же тебе все объяснил.

- Объяснил? Моисей, ты пришел и сказал единственную фразу: «Господь мой повелевает тебе отпустить евреев из Египта». Что, по-твоему, я должен был ответить? Пасть на колени и сказать «Повинуюсь!»? Я сперва хотел разобраться, что происходит, поговорить с тобой по-человечески. – Моисей вопросительно смотрел на Рамзеса. – Неужели не понимаешь? Тебе же известны наши законы и обычаи. Я понимаю, эфиоп или другой варвар – таким простительно, когда они во дворце кричат, словно на базаре, и чуть что, хватаются за дубину. Но ты! Ты при всех разговаривал со мной, как властелин, ты требовал от меня повиновения и думал, что я потерплю это?! Да, я обошелся с тобой жестко, но как я мог иначе, если ты унизил меня при всех!

- Унизил? – переспросил Моисей. – Я не подумал, что…, - он сокрушенно опустил голову.

- Наконец-то понял! Ты сам поставил меня в ситуацию, когда я не мог, не имел права ответить «да». Понимаешь, не как человек, как властелин. И меня же наказываешь за это! Почему ты не пришел как друг? Почему не захотел поговорить наедине? Если б ты отнесся ко мне, не как к врагу, если б все объяснил без угроз и громких фраз!

- Что, ты бы меня послушался? – с иронией спросил Моисей.

Рамзес словно не заметил насмешки.

- По крайней мере, ты говорил бы не с властителем Египта, а с братом. Братьям всегда легче понять друг друга. Может, я бы понял тебя, и мы договорились по-хорошему.

- А теперь?

- Теперь…, - властитель с трудом подавил судорожный вздох. - Теперь я не знаю. В стране беда и смерть, а ты сидишь передо мной холодный и чужой, словно мы враги…

- Нет, Рамзес, я так не думаю! – горячо возразил Моисей.

- Правда? Как мне этому поверить, если ты принес нам горя больше, чем самый лютый враг? Что мне думать, если я из-за тебя потерял самое дорогое? Ты отнял у меня сына, Моисей! – в глубине черных глаз блеснули слезы, фараон быстро прикрыл их рукой.

- Видит Бог, я не хотел этого! – запальчиво воскликнул еврей.

- Да? – Рамзес долгим, пронзительным взглядом прожег собеседника. - Но Херихор умер… А его мать в отчаянии слегла в постель сразу после погребения. Уже пять дней она лежит в горячке, не слышит и не узнает никого…

- Хатаурт?!

- А-а, ее ты помнишь!

- Конечно. Что с ней? Что говорят лекари?

- Ничего. Они молят богов…, - Моисей сник. – Ты огорчен? Тебе жаль ее?

- Мне очень жаль, Рамзес, - тихо-тихо, почти виновато произнес он.

- Почему же ты не подумал об этом раньше, прежде чем призывать кары своего бога на нас? – еврей не поднимал головы. – Опять молчишь? – властелин еще раз смерил собеседника взглядом. - Скажи, а у тебя есть жена, дети?

- Да. Жена и трое сыновей.

Фараон опустил голову. Облако боли скользнуло по его лицу.

- Тогда я тебя совсем не понимаю, - тихо произнес он.

- Я устал объяснять – это не я караю вас.

- Твой бог?

- Да.

- Что же за чудовищу ты поклоняешься?

- Не смей! Не смей говорить так! – Моисей вскочил.

Фараон тоже поднялся. Они застыли, меряясь взглядами.

- А как мне говорить о нем? С любовью?! Если даже я виноват, почему за мою вину он наказывает весь народ? Это ты называешь справедливостью?!

- Виноват не только ты, все вы.

- Кто?

- Все египтяне.

- В чем же?!

- В том, что притесняли евреев, в избиении наших младенцев, из-за которого я и попал во дворец.

- Перестань! Во всяком доме заботятся, прежде всего, о своих. Твои соплеменники живут не хуже других. Разве мы берем их в рабство, запрещаем поклоняться своему богу? Чужаки, пришедшие на нашу землю! Мы не звали их! Чего они ждали - что египтяне полюбят их как родных, отдадут лучшие земли или сами пойдут к ним в услужение? А избиение младенцев…, – фараон прошелся по комнате, резко обернулся к Моисею. - Да, было. Не берусь судить отца. Ведь я тогда тоже был младенцем и до сих пор не знаю, почему. Он отказывался говорить об этом. Но почему за его вину наказывают других?

- Это не только его грех.

- А чей же еще?

- Воинов, исполнявших приказ.

- Ты только что сам оправдал их – они исполняли приказ! Они не могли поступить по-другому.

- Могли.

- Лжешь! Ты сам знаешь, что у них не было выбора.

- Выбор всегда есть! Даже если это выбор между грешной жизнью и достойной смертью!

- Кому, как не тебе об этом рассуждать! С твоим-то опытом!– с едкой горечью парировал фараон. – Хорошо, а все остальные за что?

- Грех правителя ложиться на народ, грех отца – на сына.

- Ах, вот как! – буровя собеседника острым взглядом, Рамзес подошел ближе. – Ты тоже называл моего отца «папой». Ты получил булаву военачальника из его рук и верно служил ему. Как быть с этим?

- Он не родной отец мне, я не египтянин по крови.

- И все? Так просто?!

- Что просто?

- Ты не связан кровными узами, и потому имеешь право на все? Потому ты пришел и в десять дней разорил и опустошил свою родную землю?.. Да, родную! Как бы ты не отрекался сейчас, от этого тебе никуда не деться!.. Поэтому убил моего сына, который был бы и тебе родным, если б ты не сбежал тогда, как последний трус?!

- Я повторю снова: это не…

- Нет! – страстно перебил его фараон. – Это ты, Моисей! Ты!!! Хватит прикрываться именем этого неведомого бога! Не знаю, что там между вами произошло, но ты пришел ко мне с угрозами от его имени, ты подбил евреев к неповиновению, ты молил своего бога покарать Египет, когда я не дал тебе ответа! – он снова сел, переводя дух.

Какое-то время Моисей грустно смотрел на фараона.

- Я не выбирал судьбу, Рамзес, - спокойно и печально ответил он. - На моем месте мог быть любой другой.

Властелин вскинул голову, впился взглядом в еврея.

- Наверно… Но пришел ты…, - помолчав, горестно произнес он, и снова отвел глаза. - Ра Лучезарный, почему?! Боги, за что вы караете нас?! – судорожно сжатые руки властителя на секунду взметнулись вверх и тут же бессильно упали, он откинулся в кресле, его лицо исказилось страданием.

Повисла тишина.

- И что теперь? – после паузы тихо спросил фараон. – Вода отравлена, урожай погиб, всюду свирепствуют мор и голод, в селениях падальщиков больше, чем людей… а еще вы уйдете – тысячи искусных ремесленников, торговцев, земледельцев… И – конец? Что нам делать, Моисей? Что делать мне – правителю страны? – не в силах совладать с эмоциями, Рамзес закрыл лицо руками.

Моисей ответил не сразу.

- Когда мы уйдем? – переспросил он, наконец, словно смысл сказанного доходил до него постепенно. – Так ты позволяешь нам уйти, Рамзес? Ты отпускаешь мой народ?

Фараон медленно отнял ладони от лица, поднял голову. Его глаза сверкали так, что Моисей отпрянул.

- Убирайся, - очень тихо произнес Рамзес, тяжело дыша. – Убирайтесь куда угодно, хоть на край света! Чтоб я о вас больше никогда не слышал! – его полный ярости голос постепенно набирал силу. – Что стоишь?! Ты понял – прочь из Египта!!! И будь твой народ трижды проклят!!! И ты будь…, - он осекся, стиснул зубы, тяжело перевел дух. – Вон! Вон!

На его крик вбежали стражники, обступили Моисея, наставили копья.

- Не трогать! – приказал Рамзес. Повинуясь его властному жесту, воины вышли из комнаты. – Ты добился своего. Уходи, - не глядя на собеседника, холодно произнес он.

- Рамзес, я…

- Уходи. Я больше не хочу тебя видеть. Нехтем!

Появился начальник стражи.

- Проводи, - Рамзес небрежно указал на гостя. - Он волен в своих поступках.

Моисей вопрошающе смотрел на фараона, но тот отвернулся от него, скрестил руки на груди. Воин терпеливо ждал. Еврей тяжко вздохнул и направился к выходу.

- Препятствовать вам не будут, - услышал он, уже переступая порог.

Моисей замер, оглянулся - Рамзес стоял, отвернувшись к стене. Еврей хотел что-то сказать, открыл, было, рот, но, так и не произнеся ни слова, вышел за порог. Зашуршала циновка, шаги постепенно стихли в коридоре.

Не меняя позы, фараон некоторое время вслушивался в тишину, потом, словно очнувшись, огляделся вокруг, позвал раба и с его помощью облачился в царский наряд...

Над Египтом занимался рассвет.

 

------ // ------

Проснувшийся стан суетился и шумел, словно растревоженный улей. Жестом отвергнув свежие лепешки, Моисей отошел в сторону, поднялся на низкий холм, осмотрелся. Впереди простиралось море, позади пустыня. Он долго разглядывал спокойную водную гладь, потом повернулся к серому однообразию песков. Ветер, напоенный зноем, хлестнул его по лицу. Еврей стоял, всматриваясь в мглистый горизонт, потом перевел взгляд на раскинутый лагерь. Шум и многоголосый говор далеко разносились по берегу, нарушая величавую тишину. Шатры были уже свернуты, люди увязывали тюки. Горькая улыбка скользнула по губам Моисея. Он снова взглянул на море, на пустыню, потом на стан.

- И куда же они собрались? – тихо спросил он сам себя. – А ведь даже не думают! Ждут, что я все решу за них. – Он помолчал. – А как решать? Господи, помоги!

Моисей постоял еще немного, устремив глаза к небу, но только морские птицы расчерчивали его синеву. Он вздохнул снова и начал, было, спускаться, когда его зоркие глаза заметили вдали у самого горизонта какое-то темное облако на блеклых волнах песка. Моисей остановился, вглядываясь. Облако постепенно приближалось, скоро ветер донес до него топот копыт и лязг металла.

В лагере его тоже заметили, поднялся переполох. Люди сгрудились в центре стана, на разные голоса зовя Моисея. Тот услышал, оторвался от созерцания и поспешил к соплеменникам. Они обступили вождя, наперебой заговорили. Моисей слушал, не отвечая, и продолжал с тревогой вглядываться в стремительно приближающуюся пыльную мглу.

Скоро стало понятно, что пыль поднимает большой отряд колесниц, несущихся во весь опор. На каждой было, по меньшей мере, два воина. Люди замерли в страхе.

Шагах в ста от стана, колесничие остановили лошадей. Отряд образовал полукруг, ощетинился копьями. Лишь одна колесница продолжала мчаться вперед. Моисей вышел навстречу. В нескольких шагах от него возница резко натянул вожжи. Всхрапнув, лошади замерли.

- Я вижу, вы не слишком торопитесь к свободе и новой жизни, Моисей, - раздался из клубов пыли хорошо знакомый, звенящий насмешкой голос.

Пыль осела, и перед вождем евреев предстал фараон. Он был безоружен, облачен в повседневное платье и простую диадему, на загримированном лице было царственное спокойствие. Проворно спрыгнув на землю, властелин жестом запретил телохранителям следовать за ним, сделал несколько шагов, утопая в песке, и остановился перед застывшим в недоумении евреем.

- Приветствую тебя.

- Рамзес? Зачем ты здесь? – изумленно спросил тот, не решаясь подойти.

- Мы не попрощались, Моисей. Ты снова хотел сбежать, - фараон подошел сам, в его тоне была одна горькая насмешливость, ни ноты гнева.

- Рамзес, я… Понимаешь, после нашего разговора …, - начал было еврей.

- Ни слова оправдания! – оборвал его властелин. – Если начнешь оправдываться, это будешь уже не ты, - едва уловимая тень печальной улыбки скользнула по его лицу.

Моисей с возрастающим изумлением смотрел на фараона. Тот сник. Повисла тишина.

- Три дня назад умерла Хатаурт, - внезапно сказал египтянин, поднимая голову.

Моисей отшатнулся. Рамзес подошел вплотную. Их глаза – черные, полные тоски и горя, и серые, исполненные виной и состраданием, встретились. Некоторое время они молча глядели друг на друга.

- Я остался совсем один, - тихо-тихо прибавил фараон. – Не дай твой бог тебе такой судьбы, Моисей.

Рамзес поспешно отвернулся, но Моисей успел заметить гримасу боли на его лице. Он схватил фараона за руки. Тот вскинул голову, отступил на шаг, печально и чуть насмешливо взглянул на него.

- Нет! - Рамзес мягко высвободил руки. – Нельзя, вождь – твой народ смотрит на тебя.

Моисей застыл, не зная, что сказать. Медленно и очень внимательно фараон оглядел евреев.

- Скажи, они готовы к свободе? К новой жизни? Они хотя бы примерно представляют, что их ждет?

Моисей замялся.

- Не трудись отвечать. Лгать ты все равно не умеешь, - столь же мягко остановил Рамзес его потуги, затем еще раз оглядел многотысячную толпу. – Тебе будет очень трудно, вождь, - при этом слове он не смог сдержать мимолетной грустно-насмешливой улыбки. - Надеюсь, у тебя хватит сил и выдержки.

- Я буду брать пример с тебя, - хриплым от волнения голосом выговорил Моисей.

Черные глаза фараона блеснули. С минуту он смотрел на еврея странным взглядом, в хаосе которого можно было уловить и нежность, и гнев, и печаль, и сострадание, и сожаление. Потом протянул руку.

- Прощай, Моисей. Да поможет тебе твой бог.

Моисей с чувством пожал ее.

- Пусть твои боги будут милостивы к тебе и Египту. Прощай … и прости меня, если можешь, брат…

Снова сверкнули глаза Рамзеса. Он молча отошел и легко вскочил на колесницу. Повинуясь его знаку, воинский отряд перестроился, возничие хлестнули лошадей. Очень скоро кавалькада растворилась в пыли.

- Пусть твоя судьба не обманет тебя, брат…, - донес до Моисея ветер.

Топот копыт стих в отдалении. Медленно оседала пыль.