Снег в мае

Посреди улицы, которая уже вся утопла в снегу и грязи встала повозка. Кучер - невысокий полный мужчина лет пятидесяти, с бородой и придававшими ему какую-то еле уловимую важность бакенбардами, безуспешно пытался сдвинуть ее с места. Он кричал на лошадь, винил ее во всем, затем, как водится, обвинял и городские службы за плохую работу и начальника своего за сумасбродство и дошел даже до сил природы, которые по его глубокому убеждению чинили ему препятствия на каждом шагу. Так и стоял он прямо посреди улицы. Другие повозки потихоньку объезжали его. Мужики кричали в помощь, кто-то посмеивался над ним, а он лишь отмахивался своей шапкой, да пинал старое колесо, севшее вполовину в грязь. Васютой нежно звала его жена, Василием величал когда-то отец, да братья, а хозяин его, то бишь начальник, очень уж интеллигентно, и оттого как-то неприятно называл его Василием Николаевичем. Василий Николаевич неприязнь свою не показывал, но и любви к начальнику из-за этого не испытывал. А откуда же ей было взяться? Василий Николаевич когда-то был сыном очень богатого купца. Жили они хорошо. Торговали все, и старшие, и младшие, вся семья. Но старший брат Василия Николаевича играть любил, да и проигрался за пол года. Да так проигрался, что все наследство от отца, после его смерти доставшееся, в уплату карточных долгов ушло. Коля у брата взаймы часто просил, а Василий Николаевич никогда не отказывал. А потом и вовсе решил брата в свою долю взять. А брат, хоть и давал обещания что бросит, но так и не смог. Все играл и играл. И проиграл однажды много, столько, что Василию Николаевичу пришлось товар распродавать быстро и дешево. И после этого уже дела в семье Курских никогда не шли в гору. Коля стал пить, а через несколько лет скончался от чахотки. Младший брат Василия Николаевича уехал в Сибирь счастья искать. Матушка померла, и осталась у Василия Николаевича только любимая жена да лавка. Лавку через два года Василий Николаевич закрыл, а сам подался в наемные работники. Попал он к одному интеллигенту, отчего-то решившему поправить свои финансы купеческим делом. А так как Василий Николаевич был потомственным купцом и всю подноготную наизусть знал, то и взяли его как ответственного за хозяйство и лавки Игоря Сергеевича Мартынова. Того то и поносил за сумасбродство бывший купец Василий Николаевич Курской.

- Да кто ж так дела ведет?! Сейчас ему подавай и быстрей! И здесь поедешь! И тут свернешь! ААА! Да ты дорогу видел то хоть сам?! – Василий Николаевич, пинал ногой колесо и тужился, пытаясь поднять его вместе с повозкой. – Но! Пошла, не стой! Ты одна у меня помощница! Ну, давай милая, ну побранил и будет тебе. Не в обиду! Сама знаешь – не довезу, копейки последней лишат! Эх! – Рядом останавливались мужики, долго смотрели, кто-то снисходительно улыбался, кто-то хотел помочь и подходил даже, но Василий как-то неловко отказывался и говорил, что сам управиться. И было так до тех пор, пока не поехала повозка одного купца известного, Мелихова, того самого, который дружбу с городским главой водил. А кучером у него был Мишка. Черный сам и волосы, как смола. Все думали цыган. А он только улыбался, да зубы белые показывал. Повозка его быстро ехала. И задолго еще Мишка кричать стал, чтобы убирали с дороги клячу эту, да обоз холопский. А Василий Николаевич все упрашивал лошадь свою поднатужиться. Когда же подъехал Мишка, то грозно так посмотрел на Василия Николаевича, как хозяин часто на самого Мишку посматривал и сказал.

- Что же ты Василий Николаич, препятствия обозу Мелиховскому чинишь? Или приказ такой твой начальничек отдал. Чтобы Мартыновский обоз Мелиховскому товару проехать до лавок не дал?

- Ой ты, мальчик маленький! Посмотри сам, колесо вполовину в грязь село. – Мишка нахмурил брови, да спрыгнул с повозки. – Ну и что? Вокруг мужиков столько, что за копейку али так никто помочь не сможет? А? – Мужики вокруг кивали головами да говорили. – Мы предлагали, да он сам отказался. - Отмахивался все, дескать, не надо, не надо. – Мишка рассердился тогда и вскочил на повозку. Гневный весь кричать стал. – Ну ты еще получишь. Вот узнает Мелихов а потом… Сам знаешь с кем он дружбу водит. Холоп Мартыновский! А ну мужики что встали? Отплачу! Помогите-ка кляче этой с дороги убраться.

Василий Николаевич и понять то ничего не смог, как налетели со всех сторон и быстро вытолкали повозку на край дороги, а половина товара в снегу вся, в грязи, и растоптана и по нему уже повозка Мартыновская, а на ней Мишка счастливый и лихой.

Василий Николаевич еще добрых пол часа собирал остатки товара по всей дороге. А после, уже словно и никуда не опаздывая, он сел на повозку и тихо сказал. – Ну что милая, поехали? – Доехали они до лавки еще через пол часа. Дорога вся хоть и была в грязи, но казалось, теперь повозка катиться, как нож по маслу скользит. Василий Николаевич медленно слез с обоза, отчего-то привязал лошадь и пошел искать хозяина. Тот ждал его внутри дома, встретил он Василия Николаевича, как и подобает начальнику сухо и очень уж формально. Василий Николаевич не оправдывался, а просто рассказал, как дело было. И тогда Игорь Сергеевич сняв свою шапку, сел на стул и неуверенно переспросил: - Как думаете, Василий Николаевич, этот Мелихов, что сделать может? Открылись мы недавно, да и не местный я. С юга приехал. Никого не знаю. А Мелихов этот, кажется, с городским главой очень дружен.

- Да. – Отвечал Василий Николаевич устало и очень нехотя. – Дружен он с главой. Да только Мишка, не настолько смелый и умный, чтобы вот так дело повернуть, да с городским главой вас стравить. Кто он? Всего лишь… Такой же, как я.. Не волнуйтесь.

- Хорошо. Но товара столько попорчено! Я Василий Николаевич все понимаю, но все равно в убыток работать не могу.

- И я понимаю. – Василий Николаевич, не слушая дальше объяснений Игоря Сергеевича, пошел раскладывать товар. Когда он почти закончил, Мартынов, подошел к нему вновь и стал неловко выжидать момент, как он всегда это делал, когда хотел сообщить, ну очень неприятную новость. Василий Николаевич устав от этой суеты начальника сам спросил у него. – Что-то еще перетаскать? – Мартынов, закашлял от неожиданности, а когда пришел в себя очень неуверенно сказал. – Василий Николаевич, понимаете, в чем дело.. Мелихов уже два часа торгует этим же товаром и весь город уже знает, что у него есть, а к нам, я не уверен, что придет кто. Если же никто не придет, мне придется, я буду вынужден, просто иначе… Я.. должен буду вас оштрафовать. И.. лишить вас части.. денег. – Василий Николаевич, ничего не ответив, переложил остатки товара и пошел открывать лавку. Долго он сидел в лавке, но людей все не было и не было. Василий Николаевич рассматривал прохожих, перекрикивался с Егором из соседней лавки, да просил, как только у него закончиться чай Гришку сбегать за новой кружечкой. Гришка быстро исчезал в дверях и через несколько минут прибегал с большой кружкой, он неизменно обжигал себе руки, сильно ругался и садился рядом с Василием Николаевичем изучать нелегкое ремесло торговли. Василий Николаевич учил его неспешно, со стороны могло показаться, что лениво и нехотя, но на самом деле – всего лишь неспешно – это, как он считал, для лучшего усвоения материала. Гришка все запоминал и с нетерпением ждал нового клиента, чтобы хоть на крупицу увеличить свои пока еще такие маленькие знания. Василий Николаевич после каждого клиента часто приговаривал. – Понимаешь теперь почему..? – А после пускался в пространные объяснения, мало касающиеся дела торгового и вообще каких-либо дел насущных. Гришка, все же считая его человеком умным и что самое главное сведущим, прислушивался и даже изредка вставлял свое словцо. Василию Николаевичу нравился этот молоденький мальчишка, своей жаждой знать тот очень напоминал ему себя в молодости. Но этим днем Василий Николаевич все больше молчал. Он подпер локтем голову и так и сидел, иногда отвечая на выкрики Егора, да попивая свой чай. Гришка, обычно суетной, также больше молчал, и был похож на старого ленивого купца, который даже за товаром с верхней полки не пошел бы сам, а скорее отправил бы своего помощника. Оба они сидели и ждали покупателя. Во второй половине дня забрел один мужчина, который прикупил себе немного товара, да на самом деле так мало, что выручки не хватило бы даже на обед. Василий Николаевич, к вечеру становился все более грустным и поспешил закрыть лавку раньше обычного минут на сорок. Гришка удивленный, открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но, увидев безразличный взгляд Василия Николаевича, решил, что разумнее будет промолчать. Так они и разошлись этим днем. Василий Николаевич на внутреннем дворе отвязал лошадь, запрыгнул в повозку да поехал домой. Поехал он по той же самой дороге, на которой застрял. На том месте повозка легко прошла и Василий Николаевич, кинув вожжи, гневно закричал. – Ах ты мать твою! – Потом успокоился, поднял уже грязные вожжи со снегу и поехал дальше. Дома он уселся на лавку у окна и долго смотрел на снег, который неспешно падал на дорогу.

- Завтра опять будет не проехать. Откуда ж ты взялся то в мае? – Василий Николаевич вздохнул и, задув свечу, ушел спать. Наутро он вновь выехал на своей старой кобыле, которую он купил на последние тогда деньги два года назад. Купил он ее не оттого, что дешевая была, а оттого, что глаза ее понравились. Так он всегда с людьми общался – в глаза смотрел. Вот и кобылу купил так же. Смеялись над ним мужики. А он не говорил ничего. Поехал Василий Николаевич все там же. И сел снова в грязь у того же кафе. И, так же как и вчера мужики смотрели на него и в помощь кричали. А Василий Николаевич и вовсе не слушал никого. Он все больше с лошадью говорил. И в глаза ей заглядывал, так же, как, в день покупки. А она стояла и шагу сделать не могла. Когда уже собралось повозок много, тогда мужики всем миром обоз на обочину вытолкали. А Василий Николаевич все на снегу сидел и смотрел молча. Товара в этот день никто не попортил. Все разъехались, а Василий Николаевич, лошадь свою погладил по гриве и медленно так с ней к лавке пошел. Игорь Сергеевич недовольно на Курского смотрел. Но не говорил ничего. И казалось Василию Николаевичу, что Мартынова не опоздание на полтора часа беспокоит, а та история с обозом Мелиховским. Так и прошло пол дня. Не разговаривали они. А Василий Николаевич и рад был такому повороту дел. Очень уж он уставал от любезностей и долгих разговоров с Мартыновым. Тот вроде и плохого ничего не думал и уж тем более не делал, но все равно, не нравилось Василию Николаевичу, что Мартынов – педагог, преподавал где-то, вдруг решил торговлей заняться. Не его это было. А во второй половине дня дама пришла к Мартынову и вначале к Василию Николаевичу обратилась. По какому-то важному вопросу она пришла. И сказала, что срочно. Говорили они с Мартыновым час, а потом Игорь Сергеевич вышел и сказал, чтобы Василий Николаевич дела на сегодня Гришке передал, а сам в повозку и даму отвез, куда та прикажет. Василий Николаевич не спрашивал ничего. Сели они и тогда сказала дама, на какую улицу ей нужно, только ей быстро было нужно. Василий Николаевич ничего не сказал, а сам подумал, что может по той же дороге проехать, а может по другой, по другой быстрее было, но сам, отчего то по той же поехал. Когда доехали они до кафе, то встали. Дама все что-то говорила, причитала, а Василий Николаевич вначале вожжи отпустил и смотрел долго так на лошадь свою, а потом на снег, а людей, что вокруг ходили, и не замечал вовсе. А потом, кто-то сказал громко, что он уже не первый раз здесь в снегу застрял. И Дама тогда чуть не закричала. Стала она говорить, что он нарочно время ее тянет. Все подстроил, ведь мог по другой дороге поехать. Она все маршруты знает, а про него все Игорю Сергеевичу расскажет. Потом слезла она с повозки и по снегу куда-то ушла. Все смеялись над ней в округе, когда она в снег проваливалась. Только Василий Николаевич не смеялся. А потом опять Мишка поехал, пьяный он был и в обоз врезался. Три часа их с дороги разводили. Никто проехать не мог. Мишка пьяный на снегу валялся, а Василий Николаевич рядом с ним сидел и на обозы сцепленные смотрел. Лошади его ногу вначале придавило после удара. А как только он ее в стойло увел да врачу передал, так сразу и вернулся за обозом следить. И сидел он на снегу не потому, что ленивый был или старый и сил у него не было, и не потому, что насолить он Мартынову хотел или плевал на товар его, а потому, что снега в мае еще никогда не видел. А когда Мишка очнулся, то не сказал ничего, а лошадь отцепил, да так и уехал на одном коне без обоза. Потом службы городские разбираться приехали. Записали все, обозы осмотрели и Курского с собой увезли. Спрашивал его толстый чиновник очень долго и глупо. Одни и те же вопросы задавал, будто думал, что Василий Николаевич, через две минуты по-другому ответит. А он все одно и тоже твердил. Чиновник с умным видом записывал все слова, а когда надоело ему, то отпустил Василия Николаевича. Дома врач сказал, что с лошадью нормально все дня через два будет. Пусть пока в стойле постоит. Главное не нагружать ее, а лучше и вовсе не беспокоить. Василий Николаевич выпил лишнего в этот вечер и уснул в прихожей. Жена его еле дотащила до кровати. А утром он уже пешком на работу пошел. Голова у него гудела, а снег все не переставал кружиться. И казалось Василию Николаевичу, будто это он сам кружиться.

Мартынов говорил много, и в конце сказал, что вычтет все. Потом еще разбирательство будет и, может быть, его самого накажут. Вот тогда Курскому точно не поздоровится. Василий Николаевич выслушал его молча и ничего так и не сказал. Сел он в лавке и на снег опят смотреть начал. Гришка все суетился – покупателя ждал. Люди приходили и спрашивали Василия Николаевича, а он молчал и смотрел в куда-то в сторону. Гришка тогда отвечал на все вопросы. Сам посматривал на начальника, и улыбался, думая, будто тот нарочно так себя ведет – будто Гришку проверить хочет. Люди тоже смотрели на купца и ничего понять не могли. А после, Василий Николаевич посреди дня встал и ушел куда-то. Гришка уже сильно засуетился, когда понял, что что-то с начальником не так. Совсем что-то случилось. Он только тихо спросил, куда Василий Николаевич уходит, день ведь еще не закончился, а тот, отвернулся уже, было, чтобы идти, остановился и сказал, что Гришка и сам справится. Сказал и ушел. Гришка сидел, не зная, то ли радоваться такому повороту дел, то ли печалится. Мартынову он докладывать и не думал, тот сам все увидел – пришел о поступлении товара справиться, а Курского – нет. Он только у Гришки спросил, где Василий Николаевич. Гришка все как было сказал. Мартынов как-то выпрямился весь после, словно решение для себя какое-то принял. Но ушел молча.

Василий Николаевич стоял у кафе и смотрел на падающий снег. Мимо проходил люди. Проезжали повозки. А он стоял. Весь уже мокрый и липкий от снега, продрогший, руку поднял, и на нее снежинки падать начали. И таять. Он чувствовал холод, но не трясся. И ветра не было. Потому и снег так красиво кружился. Ничто ему не мешало. На Курского уже завсегдатаи кафе заглядываться начали. Шептались много. Он не видел никого, и только все смотрел то на снег, то на грязную дорогу. Так они отличались разительно – снег наверху белый был. Такой хрупкий, недостижимый. Вначале. А потом сам на руку падал, сам на дорогу. И уже от хрупкости его ничего не оставалось. Утаптывали его, он таял, и постепенно превращался в грязь. Становился дорожным. Самой дорогой. Черной, для всех доступной. По которой тысячи ног прошло. И на которой, отчего-то, повозка Василия Николаевича застряла. Все он никак в толк взять не мог, почему другие проезжали, а он – нет. Домой он очень рано вернулся. К лошади в стойло вначале зашел и долго с ней там стоял. Гладил ее, жалел. А потом к повозке направился. Осмотрел ее со всех сторон, но так ничего и не заметил. Все там нормально было. Она конечно уже сломанная после удара была, но, что не из-за нее Василий Николаевич застрял – понятно было.

Утром к Мартынову инспектор пожаловал. Сказали, что Мелихов на него в суд подал, а разбираться в деле и вовсе городской глава будет. Мартынов весь краской зашелся, и что ответить не знал. Чиновник так и ушел, не дождавшись ответа. Суд через два дня должен был быть. Игорь Сергеевич сразу же предупредил Курского, что судится Мелихов с ним будет. А еще добавил, что в услугах Василия Николаевича больше не нуждается. Василий Николаевич только расчет попросил. Мартынов вначале недовольное лицо сделал, но Курской как смотрел на него, так и продолжил смотреть. Тогда Игорь Сергеевич закашлял недовольно и за нужной книгой Гришку отправил. Когда Василий Николаевич расчет получал Мартынов, тихо так проговорил, будто сам этих слов боялся:

- Здесь… Вам вычли. Те издержки… - А Курской даже слушать дальше не стал – развернулся и ушел. Напился он в этот день очень сильно, так, как его старший брат выпивать любил. Жена испугалась, но ничего ему не сказала. А через два дня Василий Николаевич на своей кобыле и починенном обозе, до суда поехал и все по той же дороге. Опоздал он сильно, но почему-то веселый приехал. Так и зашел в суд, улыбаясь, все вокруг только на него смотрели. А он в дверях остановился – головой повертел, увидел Мишку, да рассмеялся. И так со смехом до лавки дошел. Там уже городской глава вышел, и в зале все голоса утихли. Постановили ущерб Мелихову возместить. А обязали возмещать Мартынова и Курского. С Мартынова больше взяли. Как ни как начальник. У Курского лошадь и обоз в уплату попросили. Василий Николаевич рассмеялся отчего-то так громко, что почти весь зал смутил своим смехом. А потом согласился. И когда огласился, то встал с места и вышел в двери. На улице снег все шел, он сел на свой обоз и домой поехал. И когда доехал до той же улицы, где кафе, то у него сердце защемило. А он только все вперед и вперед и так и проехал – не встал. Не сел в эту грязь. Когда проехал, то остановил лошадь и с обоза слез. Пошел Василий Николаевич назад на колею посмотреть. Сел он на снег – сугроб высокий был и мягкий, и стал почему-то смеяться. И долго он так смеялся, а потом заплакал. И сидел на снегу и плакал. Люди вокруг ходили, повозки проезжали, в кафе опять шептались, а он плакал и почему-то брата вспоминал. Колю. И думал все еще - откуда же взялся этот снег в мае…