Что хочет автор. Литературные конкурсы

Для небесной канцелярии денёк выдался жаркий. Светлые ангелы перелетали словно пчелы с одного рабочего стола на другой, заглядывая в души людей так глубоко, что те замирали на полуслове, не понимая почему. В режиме ожидания застывали сотовые телефоны и факсы, престарелые родители хватались за сердце, затихали дети.

Лучистые взгляды ангелов рассыпались солнечными зайчиками по Новокосино. В этот день их можно было увидеть простым смертным. Но люди этого не хотели. Трудоголики вкалывали до седьмого пота, ленивцы уставали от безделья, жадные искали денег, похотливые – любовных интриг.

Это происходило раз в год, когда ангелы под вечер собирались над куполом полосатого цирка с подробным отчетом для верховного небожителя Новокосино.

Процесс распределения наказаний начался с появлением первой звезды. Огромные на пол-лица глаза ангелов были чисты и прекрасны. Они не выражали ни тревоги, ни беспокойства. По статистике на душу населения не прибавилось добрых или злых. Результат года был похож на предыдущие. Двенадцать апостолов доваривали в котлах долгожданные дожди.

- Наказываю вас, верные, верностью, - начал верховный небожитель, - любящие - любовью, надеющиеся - надеждой, ненавидящие - ненавистью…

- Жадные да наказаны будут деньгами, - подхватили апостолы, - страждущие - страданиями, честолюбивые – властью…

- Наказуемы трудолюбивые работой, - запели ангелы, - обманщики пусть напьются обманами, старикам наказание – мудрость, а молодым – сила, добрым – добро, а злым – зло…

Целый час лил на Новокосино искрящийся дождь небесных наказаний.

- Всё? – спросил Верховный правитель.

Ангелы замялись.

- Что еще? – правитель не любил, когда процесс затягивался.

- Взгляните, пожалуйста, в восьмой сектор, - робко доложил рабочий ангел.

Верховный правитель направил очи на землю и встретился с мечтательным взглядом.

- Что, неужели сказочник? – спросил он у ангела.

- Сказочница.

- Час от часу не легче. Она знает, кто она?

- Она думает - то, что она видит, доступно всем смертным.

- У нас для неё что-нибудь есть?

Апостолы незамедлительно принесли из-за радужного облака целый котел наказаний, который варили не один десяток лет.

- Сколько в нем сказок? – спросил правитель.

- Больше тысячи.

- Она выдержит?

- Вот и посмотрим…

… В это время женщина удивленно глядела на небо. Сначала ей показалось, что солнечные зайчики слетаются над куполом полосатого цирка. Потом воздух стал насыщаться источником невидимого лучезарного света. На небе появилась первая звезда. И после над Новокосино как будто рассыпали волшебное искрящееся конфетти. Искры вскоре растаяли. А после… она долго не могла понять, что произошло. Женщина лицом к лицу оказалась со сверкающим многоглазым существом, находящимся как бы в обратной перспективе в пространстве, понимающим ее всю насквозь больше отца и матери, глубже умных и мудрых, вникающее в саму сущность и этим успокаивая и как бы умиляясь и в то же время притягивая ее, точнее засасывая внутрь своих глаз, которые ступенями уходили в непостижимое и стройное Зазеркалье Истины, где каждая ступень – часть души – читала в ней самые потаенные уголки и закоулки терзаний совести, боли, радости, познаний и счастья. До мельчайших атомов. И вдруг все исчезло.

Голова закружилась от странного недомогания как после мощного облучения. Женщина прилегла, распахнув глаза, поражаясь увиденному - на неё ошалело понесся космос с сотнями звезд и галактик, тысячами человеческих судеб.

Только в тот миг она ещё не знала, чем была наказана на всю жизнь.

2. ДОЛГАЯ ЗИМА

Посвящается Б.А.

Эта зима началась для него раньше, чем для остальных, потому что осенние каникулы Сашка провел на далеком перевале, где уже выпал снег. Сначала он радовался раннему ее приходу, но когда вернулся домой, зима уже не шутила. Неуютная стужа постепенно заполоняла все потаенные уголки души, и если другие мальчики и девочки еще не успели выхолодить остатки последнего осеннего солнца, то Сашка уже был на пределе. Да и весна почему-то особенно не торопилась. Морозы сменяли ветры, ветры – морозы.

Его болезнь началась с неожиданной грусти. Грусть ни о чем рождала лишь одно желание - прятаться под теплым одеялом и делать вид, что ты еще спишь, когда уже давно проснулся. Не хотелось есть и что-либо воспринимать. И даже рисовать не хотелось, а только спать, спать, спать и спать. На материнском лице мгновенно появилась тревога, когда она заметила, что Сашкины глаза, которые всегда были небесного цвета, вдруг стали серыми.

С этого дня дом атаковали запахи хлористого кальция и пенициллина. Стало неприятно чисто. Все вещи и игрушки обрели покой на своих местах.

А Сашка лежал и болел. Исчезли запахи и аппетит. И ему становилось все хуже. Приходили серьезные люди в белых халатах, что-то умное говорили матери. А когда уходили, она плакала. Потом появились бабки в черных платках. А на стене повесили икону.

- Наверное, они решили, что я скоро умру, - стал думать Сашка.

Но однажды днем жгучее желание увидеть родную душу заставило открыть глаза. И за полчаса до звонка в дверь Сашка угадал появление бабы Леты. Он даже нашел в себе силы оторваться от подушки, чтобы обнять ее. На секунду остановилось дыхание от мягкого и крепкого объятия. Ласковые долгожданные глаза заглянули прямо в душу, и у Сашки закружилась голова. Виолетта Петровна выглядела моложе матери, но та слушалась ее беспрекословно. Чувствовался в Виолетте крепкий сибирский стержень. Отсутствие страха перед любым делом. Точность, размеренность и в тоже время быстрота и изящество любого движения. Необъятной широты тайна, закон древней мудрости, который дает красоту любому. А еще мягкая, как нега, лучистая доброта и нежность.

Свекровь появлялась всегда внезапно. И Сашка непременно угадывал ее появление как сегодня.

- Ну что, бандит, поедешь со мной? – спросили баба Лета, улыбаясь, точно обозвала его не бандитом, а героем.

- Поеду! – обрадовался Сашка.

Мать насторожилась, хотела заслонить сына. Она всегда недолюбливала Свекровь. И Виолетта видела эту нелюбовь насквозь. В глазах матери метнулись тысяча и один довод «против». Но они рассыпались о единственный довод «за».

И Сашка поехал с Виолеттой.

Его бережно уложили на теплую шкуру сибирского волка, покрывающую практически все заднее сиденье. Видавший виды Ландкруизер по кличке Ландыш мгновенно завелся. Рыкнул и, подпрыгивая на лежачих полицейских, поскакал прочь из города.

- А можно я сяду вперед? – попросил Сашка, но твердости хватило лишь до половины последнего слова.

- Ишь ты, бандит! Вперед. Лежи уж на заднем, - ответила баба Лета.

Город с его долгой зимой как мог задерживал Сашку и его бабушку в грязной утробе. Колеса нехотя жевали серую кашу из снега и соли. Проезжающие рядом машины при каждом удобном случае норовили обрызгать белый Ландкруизер Ландыш. А он старательно утирался щетками. Все уже давно привыкли, что при минусе на градуснике здесь было много луж. Эти ядовитые соли, придуманные специально для таяния снега, делали свое дело.

На несколько минут выглянуло солнышко. Виолетта тут же заглушила мотор. Подвернула белые джинсы. По кошачьи мягко ступила кроссовками на край черной лужи и прямо руками в глиняную посудину насобирала солнечных отражений.

Они останавливались еще много раз. Радио то замолкало, то опять шипело нечто глупомодное. Сашка сам придумал это слово только что. Бабушка тормозила Ландыш, выпрыгивала как девчонка и опять хлопала дверью. Она что-то собирала, что-то покупала, кого-то убеждала…

Сашка засыпал и просыпался. Он уходил воспоминаниями в детство, которое, оказывается, все это время помнил. Но почему-то никогда не вспоминал. Он ехал по деревне. И не на джипе, а на телеге. Но непременно на шкуре волка. Он ясно видел хвост белой лошади, отгоняющий мух. И деревья. Какие-то синенькие первоцветы, лесную дорогу, проложенную прямо по корням берез и елей, больше похожую на широкую тропу. А еще он слышал колыбельную песню:

Как по озеру большому серый гусь плывет

И печальную он песню жалобно поет.

У меня крыло больное. Не могу лететь

И на озере всю зиму должен я сидеть…

Голос у бабушки там, в его воспоминаниях, молодой-молодой. Очень высокий. Спокойный. Льется звонко, да не выльется. Слушать этот голос – не наслушаться. Как его выпить душой? Так, чтобы на всю жизнь напиться? Сашка решил, что во все времена музыкальные инструменты пытались ему подражать. Этому голосу. Но ни один не мог передать той ангельской чистоты. То он был тонок, как флейта, то точен, как ультразвук нежной трубы, то певучий, точно скрипка, то тягуч и глубок, как виолончель. Нет, так сейчас не поют. А раньше он с упоением слушал его. И засыпал. И этот голос всю жизнь жил где-то в нем.

Лиса хитрая подкралась - скок на бережок.

Гуся серого схватила, понесла в лесок.

Гусик серенький заплакал, стал лису просить:

«Отпусти меня, лисичка, дай еще пожить»…

Сашка открыл глаза.

- Ба, а что дальше было с гусиком? Его лиса съела?

- Да, как же съела? Не съела. Ты что же, колыбельную помнишь? Ну ты даешь, тебе же тогда еще двух лет не было… Вон, посмотри лучше в окно! Бело-то как!

Сашка приподнялся и ахнул, тут же закашлявшись. Торжественные сосны приглашали путников вглубь леса по идеально белой дороге.

- Ложись-ложись, еще напрыгаешься! – тут же спохватилась Виолетта.

И Сашка снова уснул.

А проснулся оттого, что проснулись запахи. Так травы пахнут, только далеко-далеко от города в деревянных дубовых избах. Эти травы сушит баба Лета. Сашка смотрел на нее и думал, наверное, первый раз в жизни, что эта изба и баба Лета в ней, колдующая у печи, и есть его настоящая жизнь. За окном очень-очень холодная весна. А здесь тепло. Пахнет яблоками, медом, дубовыми листьями, смолистой сосной и еще чем-то, очень родным и приятным. Баба Лета поет тихонько, не напрягаясь и не давая силу голосу. И Сашка ловит каждое слово. И каждому слову радуется.

Гусик серенький заплакал, стал лису просить:

«Отпусти меня, лисичка, дай еще пожить!»

Виолетта заметила, что Сашка не спит.

- Ну что, Сашка-таракашка? Кушать хочешь?

- Нет. Только спать.

Сашка закрыл глаза. И он услышал долгожданный конец колыбельной песни, который никогда не мог дослушать, потому что засыпал.

А лисичка да сестричка добрая была -

Гуся серого пустила, сама в лес ушла…

Баба Лета замолчала. А Сашка чуть приоткрыл светлые свои реснички, наблюдая за нею. На плите уже стоял огромный котел. И в нем булькало что-то странное и светящееся. Большой деревянной мешалкой перемешивая варево, Виолетта стала тихонько приговаривать над котлом:

- Проснись, пробудись, красно Солнышко! Прими силы трав знойного лета. Согрей сына Александра теплом своим. Отдай лютый холод, на него снизошедший, моим волосам. Освети остывшую землю!

Она опять запела про гусика, снимая ложкой густую янтарную пенку со своего странного варева и укладывая ее на блюдце. Попробовала.

- Ну все, кажется, готово! – выдохнула баба Лета. Быстро скинула джинсы и курточку, надела домотканую рубаху. Распустила волосы по плечам.

И Сашка первый раз в жизни подумал о женщине. Когда он вырастет, надо будет найти кого-то очень похожего на бабу Лету. Чтоб глаза, уходящие в бездонное небо! А все остальное вроде бы и не важно. Нет! Важно! Еще как важно! Чтобы лик точеный, как на иконе. Чтобы голос душу заставлял засыпать и просыпаться. Чтобы волосы светлые по плечам затейливым хмелем. Чтобы стать. И походка под стать. Чтобы слово к слову выплетать могла. Да где такую найти? Есть ли еще такая вторая на земле, как она? Такая же, только моложе?

Виолетта тем временем подошла к котлу. Поглядела в него как в зеркало. Варево и булькать перестало. Она подняла вверх руки. Скрипнула крыша, и створки ее раздвинулись в разные стороны, открыв все пространство до неба. Снежинки стали залетать прямо в избу. Прямо на постель и на Сашкины бровки и реснички.

И уже смело и громко Виолетта повторила то, что шептала несколько раз над котлом:

Она опустила руки прямо в кипящий котел и достала из него маленькое, с футбольный мячик, солнышко. Немного полюбовавшись им, баба Лета легонько подбросила солнышко в облака. И снова опустила руки в котел. Достала еще одно солнышко и еще одно и опять отпустила. Их оказалось двенадцать. Этих маленьких солнышек. И когда последнее коснулось небес, тучки рассеялись, вышло огромное небесное светило, наполняя все ровным светом.

Сашка понял теперь, чем так приятно пахло все это время в избе. Там пахло солнышком! Он узнал его летний запах. Крыша снова сдвинулась. Бабка взяла полегчавший котел и вылила за порог остатки бульона. Черная жидкость тут же расползлась змеями в разные стороны.

- Сашенька, просыпайся! – присела Бабка на край кровати, держа блюдечко с янтарной пенкой. - Попробуй! Это вкусно.

Притворяться спящим дальше было уже несерьезно. Да и спать почему-то расхотелось. И было нисколько не страшно оттого, что мальчик увидел только что, как колдовала бабка. Захотелось спросить о главном, о том, о чем подумалось – будет ли у него когда-нибудь женщина? Но Сашка не спросил. А послушно открыл рот.

- У сороки боли, у вороны боли, а у Сашеньки заживи, - произнесла баба Лета и стала кормить его из ложечки своей волшебной пенкой. Пенкой от солнышек.

Сашка ощутил вкус жгучей радости и счастья с запахом сосновой смолы и меда. По всем мышцам пробежали живчики и заставили его улыбнуться. Щечки порозовели. Глазки вновь стали цвета весеннего неба. Вот только бабушка менялась на глазах. В волосах ее с каждой ложкой добавлялось по белой пряди.

А потом он снова уснул. Ему снилось, как будто он едет на белом-белом летательном аппарате. А на заднем сиденье на шкуре сибирского волка лежит маленькая заболевшая внучка. Он поет ей про гусика, которого отпустила лисичка. Потом Сашка опускает машину прямо у края большой грязной лужи и прямо руками собирает из нее солнечные отражения. Они прилетают в старый дом Виолетты. И Сашка варит. Варит солнышки в котле, чтобы накормить внучку янтарной пенкой. Затем он опускает руки в горящий котел и достает маленькое, самое первое солнышко. Солнышко это улыбается и неожиданно целует Сашку прямо в губы. Сашка замирает от жгучей радости и счастья с запахом смолистого меда на губах. По всем мышцам пробегают живчики и заставляют его улыбаться. Щеки розовеют. Глаза светятся бездонной голубизной. Вот только волосы становятся лучами и улетают в разные стороны…

Сашка видит себя совсем без волос. И просыпается на переднем сиденье Ландыша на шкуре волка. Баба Лета замечает, что он проснулся, в боковое зеркало. И подмигивает ему. Они долго едут по весеннему лесу. На деревьях зеленеет листва. В траве цветут какие-то синие первоцветы. Пахнет солнышками…

Мать встречает их радостно. И спешит накормить. Сашка набрасывается на еду, как будто не ел всю жизнь.

- Мама, вы покрасили волосы? – спрашивает невестка, обратив внимание на появившуюся седину.- Это мелирование?

Баба Лета снова подмигивает внуку и, ничуть не смущаясь, отвечает:

- Мелирование уже выходит из моды. Это колорирование…

А потом и мама, и баба Лета очень хотят уложить его в постель. Но Сашка отказывается спать. Он знает, что баба Лета уедет. Быть может навсегда. Он читает это в ее глазах, когда она склоняется над кроватью для прощального поцелуя, и светлые волосы, завивающиеся хмелем, касаются его щек.

- Когда я вырасту, у меня будут такие же волосы, как у тебя? – спрашивает Сашка.

Бабушка берет его ладонь, очень внимательно на нее смотрит, потом уклончиво отвечает:

- Когда ты вырастешь, тебя будет любить прекрасная женщина.

- Такая же, как ты? – уточняет Сашка, замерев от неожиданности.

- Лучше, - гладит его по золотым кудрям на прощание Виолетта.

3. ПРОКЛЯТЫЙ АНГЕЛ

Земля не успела за ночь остыть. Дышала истомой. Испариной росы покрылись травы. Успокоились ночные птицы. А дневные еще не оставили теплые гнезда.

Солнце всходило в полной тишине. Пред ним замерцало матовым круглым облаком Совершенство. Оно было похоже на безграничное счастье. И хорошо, что в этот час никто не увидел его. Иначе бы ни зверь, ни птица, ни тем более человек не снесли бы восхищения.

Круглое маленькое облако в отчаянии обратилось к Владыке:

- Господи! Помилуй!

- Чем ты так встревожен? Успокойся! – ответил густой проникновенный голос. - Ну вот! Совсем матовый! Успокойся, говорю! Тебя могут увидеть, в конце концов!

- Мне снился страшный сон, Господи! Мне снилось, что я стал человеком! И что я проклятый, Господи!

- Глупости, Богдан! Ты один из самых любимых моих ангелов! Забудь об этом сне!

На траву рядом с Богданом опустилось маленькое перышко сокола.

- Развлекись немного. И не тревожь меня по пустякам. За последние три недели я столько сделал. Жутко устал. Хочу отдохнуть.

И точно ладонью кто солнце закрыл. Вроде то же, да не то. Стало оно тусклое, прохладное.

Богдан приблизился к подарку, притянул его к себе и тут же обернулся вольным соколом. Сделав несколько кругов над поляной, ангел выбрал место над людской тропинкой, резко и точно резанул крылом землю, словно жилку малую вскрыл. Взбулькнул из пореза хрустальной чистоты родничок. Припал к нему сокол, отвыпил самое сладкое, самое первое, что из земли вырвалось на белый песочек, обратился обратно в матовое облако, только стало оно таять, потому что прояснялось с каждой секундой, пока не исчезло из виду. Оно направилось в город на свою обычную работу - за людьми приглядывать. А перышко возле новорожденного родника осталось.

Богдан поднялся настолько, чтобы видеть весь свой небольшой провинциальный город одновременно. В тридцати местах он обнаружил невидимые людям красные языки адских прихвостней. Черти скачками передвигались по дорогам, особенно в местах скопления машин и у больничных коек. Сегодня их суетилось мало. Впрочем, это было пока только утро. Поприветствовал Богдан и около ста таких же, как он сам, прозрачных совершенств. Но странное черное пламя заставило ангела обратить особое внимание на центральную площадь. Такого раньше он не видел. Неужели сам Сатана пожаловал в это захолустье? Но зачем?

Машины гудели, кричали птицы и коты. Но беспечные люди сновали туда-сюда, ничего не замечая…

Богдан подлетел настолько близко к черному пламени, что чуть не закоптил правый бок.

На дорогу выбежал ребенок. И он был бы сбит проезжающей машиной, если бы мужчина, проходивший мимо, в два прыжка не выскочил под колеса и резким движением не оттолкнул мальчика, оказавшись на его месте.

Взвизгнули тормоза. Но было поздно. Машина сбила человека. И черное адское пламя устремилось в его сторону. Ни один из красных прихвостней не решился бы на такое в присутствии ангела. Богдан не знал, что делать. Инстинкт справедливости заставил его броситься на спасение души человека, только что спасшего ребенка.

Там, в человеческой груди, светился маленький огонек, точно свечечка. На него с бешеной скоростью неслось черное пламя. И ангел молниеносно вытолкнул душу из тела. Пред ним оскалилась черная пасть Сатаны:

- Будь ты проклят, Богдан! Всю утреннюю охоту испортил, дурак! Сиди теперь в теле человека!

Багровые глаза Сатаны выстрелили сотнями ярко-алых огней, пронзая насквозь неизведанным доселе страхом.

Впервые ангел почувствовал боль. Он долго искал выход из этой боли, мечась в теле как в тюрьме, пока не добрался до глаз и не открыл их.

Тот же город. Те же машины. Те же кричащие коты. Те же мужчины курят на ходу, напуская на себя вид безразличия ко всему происходящему. И женщины, как всегда, деланно игривы. Как всегда зачем-то скрывают под выкрашенными волосами крупицы пробивающейся мудрости. Вот только куда подевались братья его, светящиеся Совершенства, и языки пламени? Что случилось с белым светом? Он утратил безмятежность.

Проклятый ангел застонал от горя. В витринное стекло он увидел, как переносили его вновь обретенное тело в карету скорой помощи. С третьей попытки удалось руками дотронуться до лица. Током прошла память этой короткой человеческой жизни…

Труднее всего было привыкать к голосам. Они не пели, а почему-то говорили, строя речи свои рублеными грубыми обрывками фраз.

Богдан молчал. Врачи назвали это временным шоком и быстро выписали из клиники. Жена пришла его переодеть и забрать.

Женщина без умолку трещала о том, как она его любит.

«Не любит! – понял ангел, дотронувшись до ее лица. - Просто привычка!»

Ему почему-то снова стало больно.

Дом, где жил прежний хозяин тела, оказался просторным и был весь уставлен книгами.

«Я передаю знания? Это неплохо!» – подумал Богдан.

Он сел за стол. Впервые попробовал человеческой пищи. Порция, которую подала жена, упала в желудок как в бездонную бочку. А еще он не мог напиться. И если раньше один вид еды уже мог сполна насытить ангела, то теперь приходилось изрядно потрудиться. Есть и пить теперь хотелось постоянно.

По дороге на работу он встретил еще одну женщину, которая бесцеремонно стала говорить, как она его хочет.

«Не хочет, – удивился Богдан, дотронувшись до ее лица. - Я ее очередное развлечение. Ей неинтересно заниматься со своими детьми. Ей скучно!»

На этот раз с телом справиться оказалось гораздо трудней. И если раньше один вид человеческих ласк доставлял блаженство на самом высоком уровне, то теперь всего было мало, мало!

- Проклятье! – стонал ангел. - Страсти! Тела пожирают страсти!

В аудитории, до отказа заполненной слушателями, он читал о Космосе и Вселенной, о Боге…

Но его никто не слушал.

- Нам так нравится Ваш предмет! – уверяли студенты, лукаво протягивая зачетки, которые жалили руки ангела.

- Как много лжи! – метался Богдан в предвечерье, когда вернулся домой к запылившимся книгам. От расстройства ему даже не захотелось есть.

В человеческой части его души нарастало беспокойство. И ангел не понимал, что происходит.

- Ну что ты бесишься? Возьми да позвони! – крикнула из кухни жена, как будто видела сквозь стены.

- Кому-кому! Она уже взрослая! Нельзя же так каждый раз переживать!

Богдан нажал на кнопку мобильника. Гудки. Длинные. Длиннее, чем вся жизнь ангела!

- Где тебя черти носят? – сорвался он на фальцет.

- Уже поднимаюсь в лифте!

Дверь распахнулась.

- Вот только не надо… - начала было дочь, пытаясь предупредить длинные велиречи родителей.

А Богдан, даже не касаясь лица, заглянул почему-то не в прошлое, как получалось раньше, а в будущее девушки. Парень, с которым она встречается, уже изменяет ей, будет изменять и дальше, пока не уйдет со скандалами. Но она любит его и родит двух сыновей. Первый в семь лет утонет в море. Второй проживет длинную жизнь непристойного пьяницы и похоронит ее однажды в скромном гробу, украшенном жалкими искусственными цветами.

Много раз в этот день ангел корчился от боли. Но эта оказалась всего больней. Сдавило в левом боку…

- Отец, между прочим, сегодня ребенка спас! – подоспела на помощь жена.

- Па, я тобой горжусь, - сказала дочь.

«Она просто хочет меня успокоить», - понял проклятый ангел.

Он ворочался без сна всю ночь. Жена, кажется, тоже не спала.

Богдан пытался просчитывать поведение окружающих, но каждый раз оказывался в тупике перед одним и тем же вопросом: почему и зачем люди так мучаются, и почему столь бессмысленны их страдания?!

- Ты простынь на себя накрутил, старый! – под утро сказала жена, погладила по плечу ласково. - Психолог говорит, что это кризис среднего возраста.

«А ведь она меня любит!» – удивился ангел.

- Нам не надо больше встречаться! – заявила женщина, подкараулившая, как всегда, на пути к работе.

«Вот тебе раз. Да она меня хочет! Я ничего не понимаю в этой жизни!» – растерялся Богдан.

На занятиях среди студентов ангел увидел дочь. И почему-то начал говорить совсем не о том, что требовала тема лекции:

- Каждый из нас задает вопрос: почему дети растут потерянными? Их не воспитывает общество. Их не воспитывают родители. Чем заняты наши отцы? Глядят по телевизору спорт? Чем заняты наши матери? Покупают новые кофточки и баночки с кремом от целлюлита? В этом ли беда поколения? А может быть беда в том, что женщины красят волосы? Седина. Белый цвет. Бог дарит его волосам как высший подарок, чтобы через боль и время человек обретал мудрость. Закрашивая седину, люди отказываются от божественного подарка. Не занимаются детьми, внуками. Молодящиеся старушки с крашеными волосами также огорчают взор, как лубок, небрежно намалеванный на холст великого мастера Возрождения. А ведь наше первоначальное предназначение – собирать знания, передавать их, научиться и в любви, даже если она непонятна и жестока, оставаться ангелами, то есть я хотел сказать «людьми».

- А как же индустрия? – стали возражать студенты. - Мода? Вся легкая промышленность? Опять же красота? Да! Ведь красота спасет мир!

- Во-первых, мир спасет все-таки благородство души и мудрость, но никак не красота! А во-вторых, кто сказал, что мир надо спасать? Надо спасать души!

Лекции закончились. Но студенты еще долго спорили.

- Мой предмет действительно заинтересовал некоторых индивидуумов, - сказал Богдан дочери.

- Па, я тобой горжусь! - у нее блестели глаза.

«Она мной гордится», - поверил ангел.

Вечер оказался удивительно хорош! Воздух остыл, сбросив лишнюю пыль, стал прозрачным. От воды по невидимым нитям прорастали вьюны парного тумана. Ушли за горизонт облака. Небо взглянуло на землю синим-синим взглядом. Это просыпался Бог.

Богдан опустился на колени пред родничком, долго пил его живительную влагу, потом поднял с земли перышко, тут же обратившись в сокола, и воскликнул:

- Господи! Помилуй!

- Чем ты так встревожен? Успокойся! – ответил проникновенный голос.

- Мне снился страшный сон, Господи! Мне снилось, что я стал человеком! И что я проклят, Господи!

- Глупости, Богдан! Ты один из самых любимых моих ангелов! Забудь об этом сне!

От родника с гортанным бульканьем появилось круглое маленькое облако. И лишь оно коснулось сокола, от птицы осталось лишь перышко, а Богдан оказался в сияющем прежнем теле.

- Пора за работу, - сказал Бог. - А ты достаточно потрудился, Богдан. Проси что хочешь.

- Верни человеческое тело его прежнему хозяину, - сказал ангел. - Он только начинает жить как человек…

Среди ясного неба раздались раскаты грома. Молния ударила в перышко сокола. Оно загорелось свечечкой человеческой души и окуталось телом.

Человек, который спас ребенка, возвращался в сторону города. А над ним струило легкий лучезарный свет прозрачным облаком Совершенство.

Человек не видел его, иначе не снес бы восхищения.

Я с ним поссорилась. Я была не права. Я сердилась на себя за это. Я не знала, что теперь ему сказать. Я наказывала себя тем, что неделю не позволяла себе отвечать на его звонки, обозначила его номер недоступным. А когда он все-таки исхитрился прорваться по другому телефону, сказала:

- Созвонимся через неделю. Я занята.

Я хотела его рассердить. Я его рассердила. У меня действительно была куча дел. Но только я нарочно нагрузила себя этой кучей, чтобы не думать о том, что не права.

И глядя на ровные серые плитки проспекта имени Ленина, я думала только об этом. Сотни раз еще и еще повторяла: «Созвонимся через неделю. Я занята». Я жестоко гоняла эту глупую фразу по кругу. Может быть, так я пыталась найти те слова, которые надо было сказать ему? Мозг тормозил, ничего не воспринимая. В этот день в Реутове все казалось мне чужим, серым и враждебным, хотя дела, в общем-то, ладились. Я даже получила какие-то деньги и направлялась к автобусу.

Вдруг в мои мысли врезалась фраза из толпы:

- Аите! А таы уэ эу…

Я растерянно повернула голову вправо, увидела дряблую маленькую старушку лет восьмидесяти с белой тростью и распахнутыми странными глазами.

Машинально я прошла мимо, не ответив на непонятый вопрос. И никто из проходящих тоже на него не ответил.

Шагов через десять я обернулась. Старушка все еще стояла и что-то бормотала. А люди проходили мимо.

Мои мысли изменили русло и потекли в другом направлении. Моё внутреннее состояние начало растормаживаться.

«Аите!» Ну, конечно же! Первое слово: «Скажите!»…

И вдруг, точно река моих мыслей достигла бурного водопада, я молниеносно прозрела. Мир стал цветным. И разум как-то заострился, что ли. Стали слышны звуки и запахи весны. Справа от меня всячески пытался обратить на себя внимание, шевелился и шелестел величественный каштан. Как я не замечала раньше его буйной жизнеутверждающей зелени?! Боже мой! Да, вся улица была в цветущих каштанах! Они тянули к небу тысячи благоухающих свечей. Их запах обволакивал дурманом город. Передо мною подсознательно развернулся и непонятый вопрос старушки: «Скажите! Каштаны…»

И мне захотелось закричать: «Да! Да! Они уже!…» Господи! Её вопрос: «Скажите! Каштаны уже цветут?» показался мне теперь настолько ясным, что чувство нестерпимой вины перед незнакомой женщиной охватило меня. И её странные глаза, и белая трость. Да ведь старуха наверняка была незрячей! Я сорвалась с места и побежала обратно как сумасшедшая. Прохожие оборачивались. Я никогда так быстро не бегала. Можно сказать, я летела быстрее ветра, чтобы сообщить ей, что каштаны уже цветут!

Мне казалось, я не успею. И её на месте не будет. Так и случилось. Старухи не оказалось. Как могла она, незрячая, за минуту исчезнуть? И, главное, куда? В витринном зеркале я увидела только себя. Злую, растерзанную, потерянную. Развернувшись, я автоматически пошла по своим делам.

А садясь в автобус, воображала уже Бог весть что. И что эта старуха – оборотень, и что всё это неспроста. Самая оригинальная мысль, посетившая меня по дороге на очередную деловую встречу, - что я встретила саму себя, и я была слепая, а теперь прозрела и могу видеть каштаны, которые цветут.

Обо всем этом я и продолжала размышлять в кабинете какого-то министра, когда обсуждались вопросы, мягко говоря, совсем к этому событию не относящиеся.

Чиновники безрезультатно пытались вытирать блестящие лысины от странного налёта, которым покрываются со временем все кабинетные люди. Короче, в самом разгаре был круглый стол, когда раздался его звонок по сотовому. Я удивленно узнала номер - как осмелился он нарушить недельный запрет? Впрочем, мои колебания оказались недолгими:

- Тихо! – воскликнула я высоким чиновникам. - Это Он!

И люди в кабинете замолкли, думая, что Он выше их по рангу, иначе я бы никогда не осмелилась назвать его так, с большой буквы.

- Да! – ответила я. - Да так, всякие дела мелкого характера. Через 15 минут буду.

- Меня вызывает Сам, извините, - откланялась я.

Я спешила сделать то, о чем, ну конечно же, просила меня, а может быть и всех остальных, старуха. Теперь я понимала, что это был не вопрос, а просьба: «Скажите, каштаны уже цветут?»

Я так ему и сказала. И почему-то он очень обрадовался.

4. КРУЖКА С ЖУРАВЛЯМИ

Я заканчивала подготовку рукописи, когда в дверь раздался долгий вдумчивый звонок.

- К тебе, голубушка, к тебе, - по-свойски, как будто у нее было на это право, пролепетала незнакомка и зашла в мою комнату.

Наглухо задернув портьеры, чтобы солнечный свет не слепил глаза, женщина аккуратно закрыла пианино, уберегая клавиши от пыли. Она накинула на плечи пуховый платок, оставшийся от бабушки. Меховые тапочки ей тоже подошли.

- Может, чайник поставишь? – посмотрела она с укором. - Что-то у тебя холодно!

И пока я колдовала на кухне, готовя нехитрое «чем Бог послал кусочек сыру», она бесцеремонно села за рабочий стол, просматривая то, над чем я трудилась вот уже не один день.

- Здесь не то! И здесь не то! А тут просто Типичное НЕ ТО!- выбросила она последний очерк в корзину.

Это произвело впечатление.

- Чай? Кофе? – спросила я вежливо.

- Я же сказала – чай! Кофе мне нельзя. А то спать не буду всю ночь. Да и тебе не дам.

- Вот как? – я улыбнулась, наливая ей кипяток в кружку с забавной синичкой, потому что из всех кружек гостья выбрала именно мою любимую. - Вы надолго?

Женщина поморщилась от моего нескромного вопроса, деланно схватилась за поясницу и ответила уверенно:

- Вот как? А кто Вы? Что–то я Вас не…

- Старость я, Старость! Не узнаешь? Чай не чужие…

Что-то в ней было неестественно трогательным. Может быть, нежелание слушать, а главное – понимать. Но я доверилась этой женщине. Пока мы пили чай, Старость рассказала мне о радикулите, о мостах, которые, оказывается, ставят на зубы, о том, как вредны калории, о дальнозоркости и, конечно, о бессоннице. Час за часом я проникалась к ней все большим сочувствием. Ведь она так проникновенно говорила, и слезы лились у нее из глаз на пуховый платок и даже на тапочки. Они умудрялись попадать и в мою любимую кружку с забавной синичкой. И там, в кружке, каждый раз от этого что-то грустно чвикало. Под утро мы обнялись как подруги. И я предложила:

- Хочешь, забери мою шаль навсегда!

- А можно я возьму еще и эти меховые тапочки? Они пришлись мне как раз в пору! – обрадовалась Старость.

- Конечно, забирай! – растрогалась я не на шутку, умываясь слезами жалости.

Тогда Старость выразительно посмотрела на мою кружку с синичкой. Я уже готова была отдать и ее. Но тут позвонили из редакции.

- Очерк готов?

- Как нет???!! – буквально закричала трубка. - Ты же обещала сегодня сдать!

- Да, понимаете, - ответила я, виновато хлюпая носом, - ко мне Старость пришла.

- Какая еще старость? Ты что, с ума сошла? Ты когда в последний раз в зеркало смотрелась?

Я закрывала ладонью трубку, чтобы моя гостья, не дай Бог, не услышала разговора и не обиделась.

- Ты слышишь меня? – тем временем разносился по всей квартире уверенный баритон. - Быстренько прими холодный душ! Сделай зарядку! И бегом в редакцию! Обещаешь?

- Я постараюсь…

- Нет, ты пообещай!

- И никаких разговоров о старости! Вот еще выдумала! Ну, пока!

Я незаметно улизнула в ванную, заглянула в зеркало. Улыбнулась себе и новому дню. Затем отдернула шторы, чтобы посмотреть, какая погода. Там сияло солнце! Я быстро забегала по комнатам, ища подходящую одежду. И Старость, хватаясь за сердце, заметалась за мной.

- Что ты? Что ты? Это же кофе! – испугалась она, когда я налила себе бодрящий напиток.

- Да, кофе! Но без него после бессонной ночи я не смогу закончить рукопись.

Старость только развела руками, обиженно поджала ноги и вся завернулась в теплую шаль.

Я достала из мусорной корзины «не то», «не то», и «Типичное НЕ ТО!», скрепила степлером и умчалась в редакцию.

Мой очерк понравился и сразу пошел в набор. По пути домой я купила торт низкой калорийности, как любила она, пакетик ароматного чая и новую кружку с летящими золотыми журавлями. Ту, с синичкой, я решила подарить гостье, которая пришла навсегда.

Тихо отворив дверь, я сразу поняла, что квартира пуста. Куда-то подевались тапочки и пуховая шаль.

Я недолго горевала о странном визите. На всякий случай убрала кружку с синичкой на самую дальнюю полку. Это для Старости, если она опять вернется.

А я теперь пью из новой, на которой летят журавли.

5. ЛЕТИ КАК КИА!

Холод протянул длинные колючки льда по воде. Но лужа не замерзала, напитанная ядом города. Олька даже протянула руку и потрогала ледяные иголки. Убедилась – настоящие.

В городе серого камня и асфальта, серых ворон и воробьев она чувствовала себя бескрылой птицей. Лазила по пожарным лестницам до самых высот, штурмуя их, точно альпинистка. А сегодня вот в этой полузамерзшей огромной луже, образовавшейся на черном рубероиде крыши, увидела как в зеркале небо. Получалось, что оно лежит у ее ног. И сверху, и снизу. И лужа эта – совсем не лужа, а глубокая небесная впадина…

И дух захватило от манящей нереальной реальности, неразмышляющего счастья без клятв, страсти, обещаний, обязательств и упреков. И это ощущение абсолютной свободы, где только небо и небо, бередило душу.

А дома, включив телевизор, внимательно слушала о том, как дети, попавшие в логово волка, постепенно дичают. У них растет шерсть. Они рычат и лают. И понимают язык далеких звезд.

«Интересно, - подумала Олька, - а если маленький ребенок попадет в птичью стаю, научится ли он летать?»

Наверное, Олька была единственным существом, у которого возник в этот миг такой странный вопрос.

- Дело не в том, научится он летать или нет, - вдруг, совершенно неожиданно для Ольки ответил завораживающий голос откуда-то из глубины экрана.

- А в чем? – тут же спросила девочка.

Экран показывал землю с высоты птичьего полета. На краю земли она увидела девочку с большими прекрасными глазами как синие вишни, очень похожую на Ольку, только из рук ее и спины росли широкие розовые перья.

- В том, что он разучится говорить, - ответил голос.

Изображение поменялось. Какие-то лыжницы мчались к финишу. И Олька отчаянно стала лупить телевизор по крышке ладонями, чтобы снова увидеть чудесную девочку-птицу. Но это не дало никаких результатов.

С тех пор Олька знала, что где-то далеко-далеко живет девочка, воспитанная птичьей стаей, и умеет летать.

Постепенно прошла зима, а за нею весна. Настало лето. Олька успешно закончила школу и поступила в институт на орнитолога. Но мечта об абсолютном счастье не покидала ее.

Однажды ночью на Дальнем Востоке раздался крик. А здесь, в Москве, проснулась девочка. Ей приснилось, как от выстрела браконьера в небо устремились тысячи испуганных розовых птиц. Еще выстрел. И еще. И на солнечный плес упала одна из них, так похожая на человека, отчаянно крича.

Написав короткую записку родителям, что она скоро вернется, Олька бросила кое-какие продукты и лекарства в дорожную сумку, наскоро накинула куртку, извлекла из копилки все свои сбережения и поехала на аэровокзал.

Через десять часов она уже смотрела на Тихий океан и не знала, куда же идти дальше. И снова случайность, которая на самом деле и не была случайностью, заставила ее почувствовать терпкое волнение, ведь она заметила на берегу розовые перья. Собрав их в сумку, Олька пошла в том направлении, откуда волна приносила их. И шла весь день и всю ночь, а потом еще все утро на север по побережью, пока на берегу в куче выброшенной высохшей морской капусты не увидела чудную меленькую девочку, всю в розовых окровавленных перьях, которая время от времени не то вскрикивала, не то всхлипывала, зализывая рану на плече. Увидев человека, начала шипеть одним носом, вытягивая голову. Несмотря на такое недружелюбное приветствие, Олька бережно взяла ее на руки и понесла к ближайшим зарослям. Из травы она сделала ей мягкую постельку. Получилось уютное гнездышко. Обработала как могла ранку мягкой мазью. И осторожно спросила:

- Как тебя зовут?

Незнакомка с крыльями что-то попробовала сказать, но получилось только:

- Ки. А! Ки. А!

- А меня Оля. Олька. Понимаешь? Ты – Киа. Я – Оля.

- Ясно. Значит, говорить ты не умеешь, - с огорчением поняла Олька, - зато ты умеешь летать. Это здорово! Правда! Ты себе не представляешь, как это здорово! Интересно, а бутерброд с сыром ты будешь есть или нет?

Покормив малышку, Олька извлекла из сумки найденные на берегу перышки и приложила их к ранке. Киа свернулась клубочком и уснула. А Олька укрыла ее своей курткой и прилегла рядом.

Прошло несколько дней. Киа была очень слаба. И вырванные пулей перышки приживались плохо. Она позволяла себя кормить. И сладко, доверчиво засыпала на плече Ольки. Олька время от времени уходила в ближайший населенный пункт, приносила еду и питье для девочки с крыльями.

- Вот скажи, Киа, там, в небе, там ведь холодно! А у тебя кроме перьев ничего нет!

- Ки. А! – отвечала Киа.

- А когда ты летишь над океаном, и в нем отражается небо, тебе тоже кажется, что ты абсолютно свободна?

Киа ничего не ответила.

- Интересно, а петь ты умеешь? – и Олька запела.

Киа неуверенно подхватила песню, как-то странно удерживая мотив одними лишь всплесками души, без слов, тем не менее попадая в ноты.

И Олька, чувствуя, что девочка старается, тоже запела этот мотив без слов. Так родилась странная песня, понятная только им двоим.

Леча девочку-птицу, Олька боялась, что та улетит навсегда, когда выздоровеет. Но и очень хотела этого. Старательно одно за другим она прилаживала к ранке розовые легкие перышки. Киа была похожа на ангела, но только совсем не могла говорить.

- Знаешь, Киа, - пыталась объяснить ей Олька, - люди на земле давно ищут птицу счастья. Думают, что она синяя. Глупые, правда?

Киа улыбалась, как будто понимала Ольку.

- И знаешь, почему они глупые? Потому что, если вдруг в жизни кому-то посчастливится увидеть птицу счастья, совсем не надо просить у нее что-то. Ведь это уже счастье – просто увидеть ее. Правда?

- Ки.А! – отвечала Киа.

На четвертое утро к берегу приблизилась стая прекрасных розовых птиц. Они отчаянно кричали. И Ольке угадывался в их крике настойчивый зов:

Встрепенулась кудрявая светлая головка девочки. Ясный синий взгляд ее неуверенно устремился к облакам.

- Ну же! Киа! Лети! Лети! – воскликнула Олька. - Лети, как Оля!

И побежала по берегу, показывая руками, как надо махать крыльями.

Киа поднялась, расправила перышки, из которых образовался большой светлый веер. Она разбежалась, оттолкнулась от земли крохотными ножками, взмахнула крыльями и поднялась в воздух, тут же затерявшись среди других птиц.

Стая сделала большой круг. Олька стояла и восхищенно махала им в след. Таких красивых птиц она никогда не видела. Ей снова казалось, что она понимает пернатых, потому что теперь одна из них старательно выводила:

- Оллль. Ля! Оллль. Ля!

До Москвы Олька добиралась автостопом целый месяц, потому что на самолет не хватило денег. И все время думала о том, как там Киа…

Потом прошла осень. Наступила зима. Олька старательно училась. Она теперь точно знала, что людей-птиц не бывает. И быть не может в принципе. Она подробно изучила строение скелета и знала, что кости у птиц полые, поэтому и легкие. И то, что она видела собственными глазами, возможно, было просто бредом, ее воображением. Иногда Олька забиралась на крышу и смотрела на отражение неба в луже, которая никогда не сохла. Переполненная знаниями, она уже не мечтала о полете.

Настала весна. А потом лето. На утро самой короткой ночи, когда огромный город еще спал, розовый блик коснулся нежными лучами самых верхних окон многоэтажных человечьих гнезд, и Олька проснулась от странной песни. Создавалось впечатление, что ее поет целая стая.

- Киа! Здесь Киа! – метнулась она к окну.

Над серой Москвой показалось огромное живое облако. Это тысячи розовых редких птиц заслонили трепещущими крыльями небо. Такого чуда никто и никогда не видел в этих местах. Не увидел и в это утро. Потому что город спал.

Сердце Ольки забилось от счастья, ведь в птичьей песне она ясно услышала слова:

- Оль.Ля! Оль.Ля! Лети как Ки.А!

Олька протянула руки к небу и… вдруг вспомнила о том, что не умеет летать. И сказок на свете не бывает.

Девочка долго стояла и махала руками. Но не пыталась оттолкнуться от пола. Она улыбалась. А из глаз ее текли слезы.

Когда птицы улетели, на подоконнике она нашла маленькое розовое перышко. Подарок от Киа. Олька взяла его на ладонь, потрогала легкие пушинки. Убедилась – настоящие!

6. МАСТЕР И МАРГАРИТКА

Он был великим Мастером. Он мог из лоскутков бархата, шелка или гипюра делать потрясающие цветы. Не удивительно, что именно ему на свадьбу Инфанты заказали розу. И Мастер изводился, делая, одну за одной, сотни роз, оставаясь недовольным своей работой. Такие цветы его больше не устраивали. Они могли украсить прачку, кастеляншу или торговку на королевском рынке. Но ни одну из роз он не считал достойной прелестной Инфанты, которую в 14 лет выдавали замуж. Он присматривал в лавках дорогие ткани. Он бродил по городским паркам, глядя на уверенные в своей непоколебимой красоте, гордые розы. И понимал, есть какой-то секрет в совершенстве живого цветка. И он его искал.

А Она была маленькой Маргариткой, проросшей из семечка, занесенного совершенно непонятно каким ветром, и случайно зацепившимся за старую ржавую водосточную трубу напротив окна Мастера.

Маргаритка смотрела на него во все глаза, благоговея и восхищаясь. А Мастер бросал с досадой в угол очередные творения своих рук. Маргаритка старилась от отчаяния. Поверьте! Ей было, Что сказать Мастеру! Но Он вздыхал, не замечая скромного цветка.

И Маргаритка стала увядать. Там на ржавой трубе ей было сухо, холодно и одиноко.

Если бы в этот миг полил дождь, она бы могла выпустить из своих корешков сотни маленьких маргариток. Но труба была хотя и ближе к звездам, зато далеко от земли и совершенно не приспособлена для жизни.

Когда Мастер всё-таки открыл окно, Маргаритка совсем высохла, протянув стебельки к мастерской и положив головку на подоконник Мастера.

- Ах ты, бедолага, - взял он в ладонь маленький мертвый цветочек, оторвав от трубы скрюченные корешки.

И великая Тайна открылась ему. Он понял загадку живого цветка.

Мастер вернулся к рабочему столу и сразу же сложил великолепную гордую розу, придав ей выражение любопытства, доверчивости и незащищенности Маргаритки.

…А через неделю состоялось королевское венчание. И на груди невинной царственной особы изящно закрывалась лепестками, как живая, роза из простого белого ситца.

7. ТИН-ТИ–НЕЙ

Она родилась как сотни, как тысячи детей на планете, но он полюбил ее сразу, с первого взмаха крохотных детских ручек. Он назвал ее Дин–Дин, потому что звонкий ее первый плач разбудил в его душе трогательную песню.

Дождь ворвался в открытое окно, чтобы дотронуться несколькими успокоительными каплями до ее ангельского личика и подсказать матери, как следует назвать девочку. Так прошло крещение.

Дина росла на радость матери спокойной и неприхотливой. Никто не заметил, как теплый дождь Тин–Ти–Ней уверенно поселился возле маленького городка, наполняя округу волшебным шелестом. От его чудодейственной силы не только благоухали цветники, пополнялись реки, умывались крыши; от его прозрачной светлой песни, льющейся с неба, маленькая Дин-Дин сразу переставала капризничать, плакать и очень скоро улыбалась во сне.

На зиму дождю приходилось улетать далеко на юг. Но в город, где жила Дин–Дин, он возвращался теперь даже зимой, принося себя как подарок, истекая лучистой музыкой среди холодных сугробов.

Дин–Дин жила как сотни, как тысячи других детей, росла и училась. Она ничем не отличалась от них. Она очень долго не понимала, что приносит ей удачу.

Кто-то в школе прекрасно пел, кто-то рисовал, кто-то занимал первые места на соревнованиях. Дина ничего этого не умела, а может быть не хотела уметь… Когда на выпускном вечере мальчишки стали приглашать подруг танцевать, Дина посмотрела в зеркало и загрустила.

Без плаща и без зонтика она вышла под дождь. Ее никто не догнал. О ней никто не вспомнил. Но она ощутила чье-то заботливое присутствие. Струи дождя вытирали ей слезы, тушили вспыхивающие щеки. Тин–Ти–Ней, точно верный пес, шагал рядом, качая ветки акаций.

Дина обернулась, но, никого не заметив, пошла дальше. Она все убыстряла шаг, потом побежала. И поняла, почувствовала, как дождь засмеялся, глядя на нее:

- Ха! Ха! Ха! От меня не убежишь!

И действительно. Он был вокруг. И справа. И слева. И сверху. И снизу. Он проникал в нее каким–то умиротворяющим тихим счастьем, торжественно барабаня по всему, где останавливался взгляд его королевы.

Так Дин-Дин полюбила гулять в дождь одна. Длинноногий Тин–Ти– Ней был от этого просто в восторге.

Он приносил девочке из дальних стран пыльцу тропических растений, пускал на лужах пузыри. Но все еще боялся заговорить с Дин –Дин.

Наконец, однажды вечером, он осторожно постучался к ней в балконную дверь.

С какой радостью бросился Тин–Ти–Ней ее обнимать и целовать, когда Дина впустила его в комнату. Она замерла, точно ждала этого всю свою жизнь, не отводя от него глаза, полные дождя, а может быть счастливых слез.

- Я люблю тебя, - первое, что сказал ей Тин–Ти–Ней.

- Кто ты? – удивилась девочка.

- Дождь? И я люблю тебя, Дождь! Меня зовут Дина.

- Нет! Тебя зовут Дин–Дин. Это я назвал тебя так.

- А тебя? Как зовут тебя?

- Ты запомнишь?

- Тин–Тин-Ти–Тан–Тан-Та–Дин–Дин-Ди–Ней, мама зовет меня Тин, а братья Тиней.

- Я буду звать тебя Тин–Ти–Ней. Хорошо?

Они долго беседовали в ту ночь, рассказывая все, что еще не знали друг о друге.

- Понимаешь, – говорил Тин–Ти–Ней, - у каждого дождя есть своя мелодия.

- Да, и свой характер, - соглашалась девочка.

- Откуда ты знаешь?

- Я вас различаю.

- Правда. А тебя люблю больше всех.

Тин–Ти–Ней удивился и обрадовался:

- Ты добрый, - сказала девочка, - а еще веселый. А за что ты любишь меня?

- Ты подарила мне мелодию моей жизни.

- А можно ее услышать?

Тин-Ти–Ней взлетел от окна к проводам и наиграл нежный высокий мотив, показавшийся ей давно знакомым.

Дин-Дин взяла гитару и повторила песню дождя.

Так они встречались все лето.

Никто в целом свете не знал, что девочка дружит с теплым летним дождем по имени Тин–Ти-Ней и играет ему по вечерам на гитаре.

Но шло время. Девочка взрослела.

- Почему ты грустишь, Дин-Дин? – как-то спросил у нее дождь.

- У всех есть друзья. А у меня только ты.

- Разве этого мало? - насторожился Тин–Ти-Ней.

- Понимаешь, на меня никто не обращает внимания. Когда ты уходишь, наступает пустота. Мне так одиноко. А я так хочу, чтобы у меня кто-то был!

- Ты уверена, что это принесет тебе счастье?

- Ну, конечно!

- Хорошо, - сказал Тин–Ти-Ней, - я исполню твое желание, но тогда мне придется уйти из города. Если ты поймешь, что это не для тебя, назови мое полное имя. И я вернусь.

- Что мне делать, чтобы я была любима?

- Сыграй мою мелодию.

Так жизнь Дины переменилась. Стоило ей взять гитару и заиграть волшебную мелодию, как юноши забывали обо всем, кроме нее. У Дины появился парень. Потом другой, третий… Наконец, она стала менять их, как перчатки.

Город постигло неурожайное время. Посевы побивало градом. Они гибли от засухи.

Душа Дины очень скоро устала от всевозможных встреч. Ей стало горько и тоскливо. Она поняла, что такая любовь ей вовсе не нужна. От дождя до дождя прошло не так уж много времени. И следующим засушливым летом девушка открыла окно и тихо позвала:

- Тин–Тин-Ти–Тан–Тан-Та–Дин–Дин–Ди-Ней! Это я! Твоя Дин–Дин! Ты был прав. Мне вовсе не надо того, что я просила. Вернись!

И дождь вернулся, излившись теплом в ее ладони.

Они долго беседовали весь вечер, рассказывая то, что случилось, пока не видели друг друга. И Тин-Ти-Ней утешал ее, плачущую, как мог.

- Я хочу теперь семейного счастья. Хочу, чтобы у меня были дети. И муж.

- Разве тебе плохо со мной?

- Мне хорошо. Но понимаешь…

И все повторилось. Девушка наиграла мелодию своему будущему супругу. И дождь ушел надолго. На двадцать лет.

Дина растила детей. Штопала носки. Варила борщи и компоты. К ним в город заходили другие дожди. Скучные осенние, холодные, заунывные, гневные, грозовые, летние… Не было только теплого и тихого Тин–Ти– Нея.

Казалось, Дину больше никто не понимал. Дети выросли и разъехались. Жизнь вроде бы удалась. Но не было теперь в ней ни волшебства, ни счастья. Все шло размеренно и благополучно.

И мерзкой ветряной осенью, когда с деревьев уже облетела вся листва, Дина открыла окно и отчаянно назвала имя своего старого друга.

Тин–Ти–Ней тут же окутал теплым туманом дома и кварталы, дыхнул далеким морским бризом ей в лицо.

- Почему ты пришел? Ведь я предала тебя. Ведь я никто! И ничто! Я ничего не достигла в жизни! Я как тысячи других живу на этой земле! За что? За что ты любишь меня? – рыдала повзрослевшая Дин-Дин.

- Просто ты такая. И все.

- Ну, какая я? Какая? Скажи!

- Не знаю. Просто я тебя понимаю. Просто ты – моя песня.

- Мне надо что-то изменить.

- Я хочу, пока еще не поздно, что-то совершить в жизни. Может быть… стать известной?

- Ты же знаешь, что надо делать.

- Тогда бери гитару. И иди.

- А я буду ждать, когда ты поймешь, как ты не права.

Вскоре появилась новая рок-звезда. С экранов улыбалось ее напомаженное лицо, и имя Дианы несколько лет не сходило с губ зачарованной молодежи. Новый хит «Песня дождя», усиленный звучанием синтетических современных инструментов, произвел фурор. Ее снимали в клипах, передавали по радио. Стал знаменит и город. Друзья и знакомые считали за честь, если Диана одаривала их своим вниманием. Только не было самого дождя. Он где-то скитался в дальних странах.

И что-то сломалось в ней. В ее душе. Стареющая, утопающая в славе и богатстве, она поняла, что она-то сама никому не нужна. Ни мужу, ни детям, ни друзьям. Что ее никто не понимает, не слышит и не любит.

И холодной зимой, бросив всех, она вернулась из прекрасного особняка в свою старую квартиру, достала запылившуюся гитару. И заиграла мелодию совсем не так, как играли ее синтезаторы, а тихо и нежно, как пел когда-то Тин-Ти-Ней. Но дождь не приходил. На улице стояла лютая стужа.

Дин-Дин с трудом вспомнила забытое имя и прокричала его, захлебываясь вьюгой.

И в тот же миг полил дождь.

- Ты вернулся! Вернулся!

Она хотела обнять старого друга, но не смогла.

- Да ты пьян!

- Потому что ты рядом, - ответил Тин–Ти-Ней.

- Ты так любишь меня?

- Ну, за что? Ведь все, что было у меня, сделал ты! А я сама такая же, как сотни, как тысячи других!

- Нет! Ты такая, а они не такие, - повторил он старые слова.

- Сможешь ли ты остаться, Душа моя! Мне так тебя не хватало! Всю жизнь мне не хватало тебя!

- На дворе зима. Думаешь, легко было долететь до тебя? Я вернусь весной. Хорошо? – ласково погладил ее по голове Тин-Ти-Ней.

- Хорошо, я буду ждать столько, сколько ты захочешь.

И он вернулся, когда у Дины родилась первая внучка. Вернулся в тысяча первый раз, как тысяча первая сказка Шахеризады, утешая первый детский плач.

- Теперь ты будешь любить ее? – спросила совсем поседевшая Дин-Дин.

- Нет! Я не могу любить ее как тебя.

- Но почему?

- Потому что она не такая, как ты, моя Дин-Дин!…

А потом Тин-Ти-Ней долго плакал на ее могиле, облизывая одинокий крест. Он знал, что теперь никто из людей не сможет услышать и понять его песню.

8. БЕЛЫЕ ЦВЕТЫ

В непролазной чаще черного леса стоял когда-то угрюмый город. И жили в нем несчастные люди. Свои драгоценности они прятали в сундуки и сейфы. Дома обносили высокими заборами. И свирепые псы бегали в каждом дворе.

Но самое страшное – лица свои люди прятали под масками. Когда шли на работу, надевали маску научности, когда шли в магазин – маску самодовольства. На все случаи жизни у них были свои маски. Они изворачивались, лицемерили, и всяк норовил обмануть другого. Со временем души у всех так зачерствели, что превратились в совсем маленькие песчинки…

Но вот однажды в их городе появился дом, совсем непохожий на остальные. Окруженный садом с невиданными белыми цветами, благоухающими на весь город, он вызывающе стоял на центральной площади без решеток и заборов, и от него исходило белое сияние. А среди цветущих вьющихся растений качалась на качелях молодая женщина с длинными рыжими волосами, которые как костер на снегу полыхали среди белого сада.

Жители надели маски превосходства и безразличия, хотя, конечно, разглядели все до мельчайших подробностей. Дождавшись ночи, они надели маски жуликов и пришли воровать белые цветы.

Жадными руками вырывали они все с корнями, а клумбы затоптали, ведь их нельзя унести с собой. Каждый житель посадил в своем черном саду белые цветы, но к утру они опустили головки и зачахли.

Днем жители угрюмого города, надев маски любопытства, пришли к необычному дому, и опять, будто нетронутый, благоухал белый сад, а женщина безмятежно качалась на качелях.

- Да она издевается над нами! – подумали жители и ночью одели маски убийц, чтобы отомстить ей.

Но когда они проникли в дом через открытые окна и двери, тот оказался совсем пустой, лишь тени метались по стенам. Обезумевшие, они ломали дом, топтали сад, но стоило им отвернуться, как все снова возвращалось к своей красоте.

Без сна провели жители города остаток ночи. И что-то переменилось в них. Неудержимая сила тянула всех к непокорному дому. Утром они окружили его кольцом, даже забыв надеть маски, и спросили женщину, которая с улыбкой на лице поливала цветы:

- Кто ты? Зачем ты появилась у нас? Почему ты без маски? Почему нет забора вокруг твоего сада? И почему тебя не охраняет свирепый пес?

- Я? – женщина засмеялась, и всем сразу стало легко на душе. - Я – ваша мечта! Я долго ждала, что вы придете без масок, и вы пришли. За это я подарю каждому по цветку.

Складки одежды женщины расправились, и все увидели прозрачные крылья. Незнакомка стала перелетать с цветка на цветок.

- Выбирайте, - говорила она. - Вот эти белые хризантемы – цветы надежды, белые орхидеи – цветы совершенства, белые гвоздики – цветы дружбы, белые розы – цветы чистой любви, белые пионы – цветы невинности, белые лилии – символ чистоты… Возьмите их, они ваши!

Тогда каждый осторожно и недоверчиво выбрал себе по цветку, чтобы посадить его в своей душе. И город сразу заискрился светом. И рухнули заборы. И разбежались собаки. И открылись кованые сундуки…

А на месте волшебного дома взметнулось большое рыжее пламя. Жители собрали все теперь уже ненужные маски и бросили их в это пламя. И оно поглотило их.

И расступился черный лес. Теперь это самое счастливое место на земле, которое можно назвать раем. К нему сто дорог. Загляни в себя. И если ты найдешь в своей душе хоть один белый цветок, тебя с радостью встретят в этом городе.

9. ДЕВОЧКА И ВОЛШЕБНИК

Наступил последний день старого года, но что-то странное творилось в мире.

Осень давно раздела деревья, забрала с собой красочный занавес и оставила сцену. Гудели в ожидании провода. Пауза слишком затянулась. И оркестр ветров, в который раз, повторял увертюру несравненной примы. Зрители стенали: «Где же Зима? О! Где же Зима?»… Похоже было, что красавица просто забыла о своих обязанностях.

Земля уже не знала, что делать ей на пустых подмостках в праздничный день, точно полуголая дебютантка, не выучившая роль. Остывшая, она давно не принимала дождя. И дождь, прикоснувшись к ней, превращался в лед. Льдом покрылись газоны, дома и машины. Многорукими хрустальными сосульками таращились деревья и кустарники. Машины опасно скользили по блестящему обледенелому шоссе…

А волшебник спал.

Вы знаете, что может разбудить волшебника? Нет? А я Вам скажу. Волшебника может разбудить лишь первый снег.

И вдруг, с наступлением сумерек, Зима ворвалась в город запыхавшейся метелью. Пушистая, нахальная и прекрасная, она бесцеремонно и уверенно подарила себя сразу всем, по-хозяйски сдула последнюю пыль осени, одним лишь синим взором своим сковала реку, ажурным кружевом украсив берега и… отперла снежные врата.

С изысканным вкусом великолепной художницы развесила она по саду волшебника невесомые хлопья. Накрыла праздничной скатертью стол в его беседке. И волшебник проснулся.

- С доброй ночью! – сказала ему Зима.

- С доброй ночью! – ответил волшебник.

- Может, хватит сидеть в четырех стенах?! Ты же таким выдумщиком был! Волшебство бы какое сотворил!

- Удиви – сотворю!

- Удиви – удиви! Думаешь, так просто удивить друга после стольких лет знакомства? Впрочем, я сегодня особенно постаралась. Выйди да удивись!

Вышел волшебник в сад. Поглядел на роскошь белых икебан Зимы и… не удивился. Снег как снег!

- Старею, - огорчился волшебник и вернулся в дом.

Вы знаете, зачем надо волшебнику непременно удивиться? Нет? А я вам скажу. Если чародей не удивится в Новогоднюю ночь, мир не увидит нового чуда…

- Все очень мило, - сказал волшебник, - и со вкусом, - Зима еще смотрела с надеждой, - и как всегда красиво.

Эта безнадежная концовка учтивой речи насторожила её не на шутку.

- Да ведь так и заболеть можно! Ну, хватит киснуть! Выйди к людям! Материализуйся в кого-нибудь! – Зима смотрела в зеркало, в котором не было отражения.

- Ну, и в кого? В синицу? В белку? В мышку? Нет! В кошку!

- В блошку! – потеряла терпение своенравная Зима. - Некогда мне тут тебя удивлять! Мне еще 600 волшебников разбудить надо! Полетела я… - и снежной птицей выпорхнула в окно.

В доме сразу стало пусто и неуютно. Волшебник заметил, что давно никто не стирал пыль с его старого рояля, и вьющиеся белые розы разрослись по всему дому непозволительно распущенно. Картинами застыли на стенах любимые сказки.

Волшебник завел их снова. И это немного взбодрило его. Он подошел к зеркалу, круглому, как одиночество.

- Может, пойти хоть раз в своем нормальном виде? – сказал он себе и тут же увидел свое отражение.

Это был удрученный мужчина, лет сорока пяти, во всем черном, с веками, немного опущенными на карие пронзительные глаза. Он поправил темные с легкой проседью волосы и мягко улыбнулся своей волшебной улыбкой.

- Надо бы одеть что-нибудь нарядное, - с этими словами он стянул со стола скатерть, подаренную ему только что Зимой, и обмотал ее вокруг шеи вместо шарфа.

Снег не хрустел под ногами волшебника, потому что он шел в нескольких сантиметрах над ним, не оставляя следов.

Город ликовал. В разноцветные окна домов выглядывали торжествующие украшенные елки, мелькали танцующие пары, иногда попадались запоздавшие влюбленные. Отовсюду доносился смех и приятная музыка. Чарующие запахи жареного и печеного щекотал ноздри. Щелчки хлопушек и откупоренного шампанского возвестили о прибытии Нового года.

Башенные часы пробили полночь.

Вдруг среди веселого шумного города волшебник почувствовал, что кто-то плачет. И он пошел на это чувство, как животные идут на запах. Вы знаете, какими чувствительными могут быть волшебники? Нет? А я Вам скажу. Добрые волшебники всегда приходят чувством на чье-то несчастье.

Посреди искрящейся радостными фонариками площади плакала маленькая девочка. Ее горячие слезы падали на зябкое заношенное пальтишко, на большие не по росту черные валенки и на снег, проделывая в нем дырочки до самой земли. И это были самые горячие снежные дырочки на свете.

«Это очень бедная девочка», - подумал волшебник, а вслух сказал:

- Зачем ты так горько плачешь? Ты не боишься, что твои слезы прожгут землю насквозь?

- А я и не плачу, - ответила девочка, моментально спрятав в рукаве соленые капельки.

Волшебник заглянул в детские глаза и с удивлением обнаружил, что девочка действительно не плачет.

Он поднял с земли ее застывшую слезинку, которая в его руке тут же превратилась в изумруд.

- Но ведь ты же только что… - произнес он изумленно, держа в руке бесценную находку.

- А теперь нет, - и девочка улыбнулась.

И волшебник удивился во второй раз.

«Это очень гордая девочка», - подумал он, превратив детскую улыбку в нежный цветок незабудки, и осторожно спросил:

- А ты сможешь рассмеяться?

- Конечно! – воскликнула девочка и рассмеялась.

И волшебник удивился в третий раз, потому что ее смех упал в ладони волшебника маленькой радугой.

«Это очень красивая девочка», - подумал волшебник, но, когда присмотрелся повнимательнее, заметил, что из глаз девочки, что так весело для него смеялась, по-прежнему бежали слезы.

Он бережно спрятал изумруд, незабудку и радугу, снял свой необычный шарф и одел его на смеющуюся-плачущую девочку.

- Каримба! Карамба! – произнес он, и шарф превратился в белый горностаевый комбинезончик, а неудобные валенки стали уменьшаться, пока не сели по ноге крохотными меховыми пимами.

Широко раскрылись детские глаза:

- Дяденька! Ты волшебник? – девочка перестала разом и смеяться, и плакать.

- Да, - скромно улыбнулся волшебник, - а ты кто?

- Василиса Прекрасная?

Девочка опять рассмеялась, только теперь по-настоящему:

- Это мама зовет меня Василиса Прекрасная, когда сердится, а ребята - Васькой.

Волшебнику понравилось, что его причислили к ребятам. И девочка почему-то не боялась незнакомого мужчину. И Вы знаете почему? Нет? А я Вам скажу. Дети, как волшебники, чувствуют сердцем добро. И в глазах ее волшебник прочел лишь восхищение и ожидание счастья.

- Полетаем? – осторожно спросил он и протянул ей руку.

И лишь девочка коснулась руки волшебника, в нее тотчас хлынул необычный поток шипучего газированного воздуха, много-много маленьких звенящих искрящихся шариков. Девочка стала невесомой и тоже приподнялась над дорогой, совсем чуть-чуть.

- Полетаем! – смело согласилась она и оттолкнулась от земли.

Волшебник тоже радовался, тоже подпрыгивал и смеялся. И, как Васька, сбивал с крыши сосульки и кидал в нее снежками. Его морщины разглаживались. На вид ему уже нельзя было дать никак не больше тридцати.

- Смотри! – восклицал он как мальчишка, - а я могу вот так!

- И я могу! – девочка смело кувыркалась в воздухе и прыгала до самой крыши. Щеки ее заалели. И она радовалась своему новому другу.

Вы знаете, как могут радоваться дети? Вы знаете. Они могут радоваться, не чувствуя усталости.

- Ты здесь живешь? Какой красивый домик! – девочка смело зашагала по тропинке, оставляя крохотные следы на свежем снегу.

Волшебник приподнялся над этими следами, боясь их нарушить и удивляясь, какие они славные. Сегодня он опять мог удивляться всему: звездному небу, заснеженным деревьям, старой башне с живыми часами на ней… И причина этого удивления шла впереди по тропинке, восклицая поминутно:

- Смотри, какая беседка! - или, - Смотри! Смотри! Какие узоры на стеклах!

- А у тебя есть елка? – спросила Васька, положив пальчики на дверную ручку.

- Она красивая?

- Самая красивая! – и шепнул в ладони, - Каримба! Карамба!…

Девочка открыла двери. Комнаты были нарядны и чисты. От недавнего запустения не осталось и следа. На стенах лучились волшебные сказки и звали в свой мир неповторимым очарованием. Фонариками летали с цветка на цветок живые светляки и бабочки. А елка, что стояла в центре, была украшена большими снежинками и гирляндами из тончайшего хрусталя, которые торжественно и тихо позванивали при каждом движении девочки. Васька, как маленький котенок, обследовала все своим любопытным взглядом.

- Здорово! – наконец восхищенно выдохнула она.

- Правда? – произнес юноша-волшебник. На его кудрях растаяла седина. Взмахом руки он зажег свечи и накрыл столик лучшими лакомствами мира.

- С Новым годом! – сказал он, разливая чай в хрустальные чашечки.

- С Новым годом! – сказала девочка, которая даже не заметила, как изменился волшебник.

Она откусила кусочек пирожного и вдруг стала совсем грустной. Она, очевидно, вспомнила о своем горе.

- Что-то не так? – встревожился волшебник.

- Нет-нет, - попыталась успокоить его девочка, - просто, просто…

Но от этой попытки она, наоборот, вернулась в реальность и вдруг заплакала, в высший знак доверия не удерживая и не пряча горючих слез.

- Просто… меня никто не любит…

Волшебник допил остатки чая из ее чашечки и от этого заглянул в ее мысли, в ее жизнь.

- Ну, ты же знаешь, что это не так, - сказал он ласково. - Не плачь! Ты самая чистая, самая добрая, самая прекрасная девочка на свете! И сегодня я могу исполнить любые твои желания.

- Да?!!! Ты можешь все?

- Все, - скромно ответил волшебник.

- Почему же ты не сделаешь всех людей счастливыми?

- Дитя! – ответил ей глубокий старик. - Всех людей сделать счастливыми не может даже Господь Бог!

- Но почему?

- Они ищут счастье там, где его нет.

Он встал, зябко поеживаясь, поднес руки к блестящим игрушкам елки, точно греясь от их блеска.

- Я не могу исполнять желания людей, если они мне не нравятся. Много раз я пытался помочь им. Но как это сделать, если свои лучшие дни замешивают они на вине и безделье? Как убедить их, что в деньгах нет спокойствия, надежды - в интригах, мечты - во власти… Как объяснить им? Маленьким… Смертным… Что глупо тратить время на корысть, месть и ревность, когда так мало дается его для любви…

На стенах по-прежнему распускались прелестные сказки, но их уже никто не замечал.

Тикали ходики.

- Значит, они не хотят быть счастливыми и поэтому несчастны? – тихо спросила девочка.

- Да, - ответил волшебник.

Девочка сняла с себя снежный шарф и оказалась в старых больших валенках и пальтишке.

- Ты прости, меня в таком виде домой не пустят…

Шарф снегом рассыпался в ее руках.

Морщины болью прорезали лоб волшебника, ведь он увидел недоверие в детских глазах.

- Подожди! – задержал он ее у выхода. - Подожди! У нас еще есть вот это! – он достал ее слезинку, улыбку и смех. - Пойдем!

Они поднялись по хрустальной лестнице на крышу.

Волшебник обратил лицо к звездам и простертыми руками подбросил в небо свои сокровища.

- Каримба! Карамба! – выкрикивал он. Небесный свод стал переливаться всеми цветами радужного сияния, вспыхнули зелеными изумрудами звезды, а потом расцвели незабудками.

- А теперь загадывай свои самые заветные желания! И все, что ты загадаешь, обязательно сбудется!

С неба посыпались звезды.

«Я хочу, - подумала девочка, с мольбой глядя на небо, - чтобы наша учительница не ругала Настю за то, что она пишет левой рукой. Хочу, чтобы бабушка не готовила суп с луком, потому что братишка его не любит. Чтобы мама не работала по ночам. Хочу, чтобы вернулся отец…»

По щекам девочки опять побежали слезы:

- Чтобы взрослые не наказывали хотя бы сегодня детей за разбитую посуду, как меня, а праздновали вместе с ними. И чтобы слепая кошка, что родила котят в подъезде, прозрела и увидела, какие они славные…

Звезды перестали падать.

- Но ты ничего не загадала для себя! – воскликнул пораженный волшебник.

- Разве? – девочка улыбнулась, опять спрятав слезы в рукаве. - Проводи меня домой.

…Новогодняя ночь заканчивалась. На востоке забрезжил рассвет. Друзья мигом очутились в ее комнате. В зеркале появилось отражение девочки. Волшебника рядом не было.

- Нам пора проститься, - сказал волшебник.

- Ты еще придешь? – спросила девочка.

- О том, что ты загадала, не беспокойся, - вместо ответа сказал волшебник.

- Ты придешь? – упрямо переспросила девочка.

- Ну, конечно, - обманул волшебник, хотя знал, что теперь девочка будет ждать его всю жизнь.

- Спокойного утра! – сказала девочка.

- Спокойного утра, - ответил волшебник.

Девочка прилегла под елкой у камина и скоро уснула. Она ведь была маленькая и очень устала.

- Ангелов тебе к снам! – сказал старик и поцеловал ее в глазки.

- Ангелов тебе к судьбе! – сказал мужчина и поцеловал ее в лоб.

- Ангелов тебе к счастью, – сказал юноша, и, не смея тронуть, добавил, - прощай!

…На улице опять пошел снег. Где-то за городом уже проснулось солнце. И солнечный снег падал, точно выделанный из молочно-апельсиновых капель. Абрикосовый густой воздух обволакивал уснувший после бурного праздника город.

А по дороге шел мальчик с золотыми кудрями.

Зима нагнала его и закружила вокруг снежным виром.

- Я никогда не думал, что ты так удивительно хороша! – воскликнул мальчик.

- Да, я такая! – ответила Зима.

- Ты переливаешься в таком великолепии! – говорил мальчик.

- Продолжай, - великодушно позволила Зима. Она любила, когда ею заслуженно восхищались.

- Я счастлив! – сказал волшебник. - Я могу снова удивляться!

Мальчишка шел к своему дому, бережно обходя следы крохотных пим, радуясь, что не позднее первого января все желания девочки исполнятся.

И Вы знаете, почему волшебник больше никогда не придет к девочке? Нет? А я Вам скажу. Потому что ни один волшебник не имеет права делать чудеса дважды для одного и того же человека. И в жизни каждого, хотя бы и во сне, чудеса случаются только раз.

10. ПРИНЦЕССА ДОЖДЯ

Поздней осенью в один из дождливых утренников вдруг потеплело. Из земли проклюнулся росток небывалого пурпурного цветка. Пчелка Жаль-Жаль прожужжала:

- Глупый! Куда же ты? Ведь теперь осень! Листья с деревьев опали! Я чувствую - вот-вот ударят морозы и убьют нежность твоих лепестков!

Но цветок не послушался. И уже к вечеру раскрылся во всем своем трепетном великолепии. Был он чем-то похож на сладчайший ожег первого поцелуя, так вдохновенно все дышало в нем счастьем.

Пчелка Жаль-Жаль села в теплый венчик, и тут же вздрогнули волшебные тычинки. Прозрачный цветок стал увеличиваться в размерах, пока не превратился в великолепный замок. Это струи дождя вели хоровод, переливаясь всеми цветами радужного фонтана серебряных нитей, образовывая стены и своды сказочного замка формы цветка. И ветер затихал перед ним, восхищаясь волшебной гармонией.

Пчелка прожужжала под аркой входа:

- Жаль-Жаль, никто этого не увидит! Жаль-Жаль! Никто не оценит! И некому встречать Принцессу Дождя!

Пчелке не терпелось узнать, какою же теперь родится Принцесса. И очень удивилась, даже отпрянула, когда навстречу вышла загорелая пышная женщина, которая приветливо улыбнулась, заметив старую знакомую.

- Что же? Что же это? – вспархивала пчелка.

- Дождь дождю рознь, - многозначительно произнесла новорожденная, - поэтому не апрельскую Инфанту Капели, и не Майскую легкомысленную Фею видишь ты перед собою. В этот раз я появилась осенью, а стало быть, надо соблюдать все правила этикета…

- Ты думаешь, в этот раз удастся? – спросила пчелка Жаль-Жаль.

Принцесса ничего не ответила, пожав плечами.

Капли дождя просачивались сквозь лепестки замка, точно через мелкое сито, и делали в лужах волны колец. И эти круги, освещенные вечерними фонарями, блестели и переливались, точно небо опрокинулось песочными часами. И теперь дрожащие звезды оказались под ногами.

Принцесса поправила разлетающийся лепестками, вечно мокрый плащ и направилась к выходу.

- Подожди! Подожди! – жужжала над ухом пчелка Жаль-Жаль, - Они не готовы еще принять знания! Ты в этом городе за ночь не найдешь того, кто достоин! Ах! Как жаль! Как жаль, что ты никогда не слушаешься меня!

- Жизнь моя – один день! – решительно возразила Принцесса. - Не сидеть же мне до утра в этом замке. Не для этого дается мне шанс…

Принцесса окунулась в толпу города. Ее волшебные волосы излучали аромат идеальной чистоты и свежести, и прохожие оборачивались на этот запах, вдыхая его благословение, становились умиротвореннее и чище.

Принцесса Дождя заглядывала в удивленные глаза прохожих, и сама грустно улыбалась, видя, как люди легко поддаются очарованию. Она прошла по площади, по роскошным и дешевым магазинам, спустилась в метро, но ни одна душа не показалась ей настолько привлекательной, чтобы подарить тайну перевоплощения.

Наконец она появилась на вокзале. Люди толкали друг друга, жевали на ходу пирожки с картошкой и грибами, тащили чемоданы и казались слишком озабоченными своими проблемами.

Звуки флейты заставили Принцессу зайти в зал ожидания. Там на подоконнике сидел музыкант и играл полонез. Мелодия лилась торжественно и чисто. И люди бросали деньги в шляпу музыканта.

Его большие глаза грустно смотрели в никуда. Принцессе показалось, что она нашла приемника своих знаний, и для начала сотворила очень маленькое чудо – корзинку с пирожками.

- Как тебя зовут? – спросила она музыканта.

- Вениамин, - улыбнулся юноша одними губами. Глаза оставались печальными. - Ты продаешь пирожки?

- Вроде этого, - ответила Принцесса. Она забыла о своем несуразном виде и подала Вениамину пирожок с изяществом инфанты.

Музыкант ухмыльнулся. Но от угощения трудно было отказаться, и он съел несколько пирожков молча, пару раз взглянув на часы.

Принцесса Дождя в это время любовалась прекрасным юношей - он казался ей безупречным идеалом красоты. Черные крупные локоны, тонкий нервный нос, мягкие губы, а главное - эти глубокие печальные глаза, в которых отражались сразу все переливающиеся капельки дождя.

- Ну, и много ты зарабатываешь за день? – перебил ее мысли Вениамин, спросив опять одними губами. Глаза по-прежнему оставались отрешенными.

- Ничего. И очень многое. Еще одну жизнь.

Музыкант посмотрел на назойливую разнаряженную в нелепый и совсем не модный мокрый плащ тетку с пирожками с наигранным сочувствием, но Принцесса Дождя не заметила этого взгляда, потому что думала в это время, какое красивое, музыкальное у него имя «Ве-ни-а-мин!». Точно звонкие капли ударяются о стекло: «Ве–ни–а-мин!».

- Я хотела тебе рассказать…

- Я бы для тебя поиграл, - перебил ее музыкант, - но у тебя все равно нет денег, так что отойди, не сбивай клиенток, я уже порядком устал, а заработал совсем мало… - и он опять заиграл полонез, мастерски исполняя все тонкости мелодии великого композитора.

Но Принцесса Дождя не уходила. Она собрала с земли горсть опавших листьев, которые тут же превратились в кучу грязных денег.

С разочарованной улыбкой бросила женщина их в шляпу музыканта. И только тогда его глаза засветились от счастья.

- Спасибо! Спасибо! Мадам! Я готов играть для Вас хоть всю ночь! Куда же вы?… - кричал вслед Вениамин.

- Жаль-Жаль! Такой красивый юноша, - жужжала над ухом пчелка Жаль-Жаль. - Он думает, что получил больше всех! Он сможет купить теперь себе целый замок!

Принцесса, сдерживая чувства, как и подобает коронованным особам, гордо прошествовала по всем улицам города, раздавая из своей корзины пирожки. В руках удивленных прохожих они превращались то в новую ленточку для волос, то в теплый шарфик, то в золотые сережки, а то и просто в пачку сигарет. Все зависело от того, что на данный момент желал прохожий. Наконец, немного успокоившись, она скрылась в замке. Теперь она была обречена на новое рождение и поиск. Ее провожала пчелка, и на прощание она сказала Принцессе:

- Не печалься, прекрасная Принцесса. Пока ты искала одного, чтобы сделать его сверхсчастливым, очень многих людей ты сделала просто счастливыми, более добрыми, и во многих поселила надежду. Разве этого мало для одного дня?

- До встречи весной, - это был уже только легкий голос тихого ветра.

И дождь прекратился. Заяснели звезды. В город вернулся холод. К утру эти звезды застыли кругами в лужах, заледеневшими дождинками, а ветер развеял по улицам колючками льдинок причудившийся призрак замка Принцессы Дождя.

11. ПУСТОЙ ОРЕХ

Старая Орешница знала, что он пустой, но тратила на него времени столько же, сколько на остальных своих детей, только, глядя в его сторону, длинно и прерывисто вздыхала. Орешки росли и зрели на дереве, отягощая ветки с завидной уверенностью, не догадываясь о внутренней пустоте своего брата.

Когда дети дозрели, Орешница сделала все, чтобы поровну поделить землю между ними для последующего роста, и разбросала их в разные стороны.

- Растите в большие деревья и давайте плоды! – наставляла она.

Пустой орех тоже получил свой кусочек земли.

Но заветы матери удалось выполнить только нескольким укатившимся в траву, поскольку их не заметили женщины из соседней деревни. Остальных собрали и понесли на базар.

Как обрадовались орехи, попав в корзину. Еще бы! Им предстояло большое путешествие! И пустой орех тоже обрадовался.

На рынке их сдали оптом и, подержав немного на складе, повезли на поезде в большой город.

- Мы едем в дальние края! – загордились орехи. И радовались до тех пор, пока не попали на стол.

Это был день рождения маленького мальчика. Пустой орех лежал на большом блюде вместе со всеми и так же как полные братья надувал щеки от важности.

- Съешь меня! Съешь меня! – пищали они.

- И меня! – повторял за ними пустой орех.

Но мужчина, который колол орехи, отложил его в сторону. Орех ведь был легкий, поскольку пустой.

- На, - протянул он его имениннику после того, как ушли гости, - сделай что-нибудь.

У мальчика уже была коллекция самодельных человечков из шишек, желудей, репейника.

Не долго думая, мальчик нарисовал на орехе носик, ротик и очки, приделал туловище и сказал ему:

- А ты будешь президентом!

И посадил его на верхнюю полку, на зависть остальным человечкам.

Пустой орех, конечно, всегда догадывался, что он не такой как все, но чтобы стать президентом целого шкафа самодельных человечков!… О таком счастье он просто не мечтал!

- У меня была возможность вырасти в целое дерево, - снисходительно говорил он своим подданным, - была возможность путешествовать по всей стране, я так вкусен, что стал бы лучшей приправой к любому блюду, но я должен нести тяжкий крест руководителя, и я буду верен своему долгу до конца.

У барышень в юбках из высушенных цветов от такой проникновенной речи на глаза наворачивались слезы, они подпрыгивали на своих спичках и пищали:

- Да здравствует Орех! Да здравствует Орех!

И все подхватывали эти слова в восторге. Ведь пока не раскусишь, трудно понять, что он пустой!

12. ЦВЕТОК ЛЮБВИ

Негатив черно-белой ночи оживил еще далекий, но уже постепенно рождающийся во всем солнечный свет. Проснулся невидимый дух весеннего леса Лель.

Соловьи вспомнили самые чистые трели. И каждая травинка волнительно протягивала на тоненьких своих ножках тяжелую переливающуюся капельку росы - а вдруг именно она бриллиантом засияет на теплых волосах Леля. Бархатные трилистники заячьей капусты ковром обновили поляны. Березы нетерпеливо шуршали шелковыми юбками. Вдохновенно журчал по белому песочку доверчивый родник. Каждый обитатель Лисьих горок чувствовал приближение гостей и старался показаться в лучшем своем наряде.

И вот затрещали дружно сороки:

- Идут! Идут!

- По-ра! По-ра! – предупредила кукушка.

Лель бережно посадил в землю посреди поляны крохотное жемчужное зернышко и поднялся высоко над лесом, чтобы не пропустить ни одного шороха волшебного дня.

Навстречу друг другу к заветной поляне шли юноша и девушка. Они много раз встречались там, не замечая друг друга. Но этот день начал завораживать их еще предрассветными снами и теперь торжествовал мириадами солнечных зайчиков и неуемным пением птиц.

Они вступили одновременно на живой зеленый ковер. И… О! Чудо! На их глазах распустился дивный дурманящий цветок. Они оба вдохнули этот аромат и посмотрели друг на друга…

Поляна закружилась. Юноша и девушка уже не видели и не слышали ничего вокруг, потому что земля поплыла под ногами. И два сердца вдруг забились одновременно…

Прошел день. Высыпали звезды. Но влюбленные не замечали их, околдованные тонким запахом цветка.

Пролетела неделя, за ней другая, третья, промчалось лето, но по-прежнему ласкало влюбленных тепло очарованной поляны.

Один за другим заворачивались в спираль общей жизни годы…

И однажды цветок истощил свои силы и увял так же неожиданно, как и распустился.

- Какое отвратительное у тебя лицо! – сказал вдруг юноша, и волосы его взметнулись растрепанной белизной.

- Какой у тебя грубый голос! – ответила девушка, и лицо ее прорезали глубокие морщины…

Они пошли каждый в свою сторону, с удивлением вдыхая холод осеннего леса. Черные деревья качали корявыми руками пустые вороньи гнезда. Травинки пожухли и скрючились.

Лес снова был черно-белым, как на негативе сна.

- Неужели все это было с нами? – подумали старики.

Лель проводил каждого из них до границы своих владений. А затем вернулся на заветную полянку и озябшими руками собрал горсть новых жемчужных семян из засохшей чашечки цветка любви

Одна из миллиона, а может, миллиарда, Икринка уродилась золотой. И мать-рыбка заботливо зарыла ее в чистый песочек подальше от остальных простых икринок.

Но случилась засуха. Озеро отступило. И маленькая Икринка осталась на берегу совсем одна. Она не знала, что волею судьбы могла исполнять желания.

Тут она увидела стайку только что вылупившихся из головастиков лягушат.

- Эй, ты! Золотой головастик! Ты почему не превращаешься в лягушенка?

- Я сейчас! Я попробую! – сказала Икринка и превратилась в золотого лягушенка.

- А теперь прыгай как мы и квакай! Вот так! – учили лягушата.

И Икринка запрыгала и заквакала как они, только чуть дальше и чуть лучше. Она ведь была золотая!

Лягушата тут же выбрали ее своей предводительницей, и они поскакали в лес.

В лесу меж веток гадюка рожала маленьких змеючек.

- Ползите! Ползите скорее отсюда! – зашипели змеючки лягушатам. - Сейчас мама нас всех съест!

Так и случилось. Не успела Гадюка выродить последнюю дочку, как тут же ее догнала и съела, а вместе с ней и нескольких лягушат.

Спаслась лишь маленькая Икринка, потому что послушалась змеючек, превратилась в золотую змейку и быстро уползла в березовую рощу, где на все голоса пели птицы. Икринке очень понравилось их пение. И она тут же обернулась золотою птичкой и запела в тысячу раз прекрасней, чем все птицы в лесу.

Долго-долго жила птичка под сенью прохладных деревьев. Но птицы не принимали ее в свою стаю. Она ведь была самой лучшей. Ей нравилось летать высоко в небе. Но со временем стала чувствовать Икринка одиночество и неодолимую тягу к чему-то, а к чему не знала.

Однажды в лес пришла прекрасная девушка.

- Ах! – воскликнула она. - Какие необыкновенные лилии!

Икринка тут же превратилась в цветок с тонкими золотыми лепестками.

И девушка сорвала этот цветок, выбросив все остальные цветы, что собирала раньше.

Навстречу ей шел, улыбаясь, юноша. Он стал обнимать и целовать девушку, и золотой цветок упал в траву.

- Кто же я? – подумала в отчаянии Икринка. - Может я человек?

Не было в мире красивее девушки. С золотой кожей и золотыми пышными волосами, девушка прошла мимо влюбленных, и парень тут же забыл о своей невесте и бросился вслед за Икринкой.

- Ты богиня? – спросил он ее, когда догнал.

Икринка колебалась с ответом.

- Я не знаю, - промолвила она, подходя к озеру.

Парень оказался очень настойчивым. Он больно схватил ее за руку и притянул к себе. Икринка насилу вырвалась, прыгнула в озеро и поплыла.

С каким же удовольствием погрузилась она в глубокий голубой прохладный омут. Так взгляды погружаются в небеса. Так дети погружаются в сказки…

Икринка набрала полные жабры чистой воды лесного озера и почувствовала, что сама превратилась в рыбку.

- Я рыбка! Я рыбка! Я знаю теперь, что я рыбка! – плескалась Икринка на солнечном плесе.

Рыбки со всего озера почтительно окружили ее со всех сторон.

- Нет! Ты не рыбка, - сказали они Золотой Рыбке, - ты что-то другое. Но ты прекрасна!

13. ЛУЧЕЗАРНОЕ СУЩЕСТВО

Жил-был один бездарный писатель. То есть ему-то как раз казалось, что он очень талантлив. Не раз он внушал и окружающим, да и самому себе, как прекрасно он владеет словом. Жена слушала его, затаив дыхание. Надо, правда, добавить, что у нее не было другого выхода, но так как она была еще более бездарной, ей приходилось мириться с «талантливостью» своего мужа. Дети тоже не принимали его всерьез, потому что от писательства писателя не было для семьи никакой практической пользы. Жили впроголодь, в замызганной ветхой лачуге, до которой никогда не доходили руки нашего «таланта». Ночами сидел он за столом с пером в руке, накуривался до одури сигарет, напивался чая, перелистывал последние издания своих друзей и делал многозначительный вид. А когда жена уходила на работу, а дети в школу – он ложился спать.

И вот однажды в один из таких дней то ли солнечный луч запутался в метаморфозах сигаретного дыма, то ли ветер, забившись об занавеску, принес с собою в сон писателя волшебство, а показалось нашему «таланту», что он и не спит вовсе, а по обыкновению сидит за столом, собираясь что-нибудь эдакое написать. И комната вроде та же, а не та, а глубже, шире, объемнее. И он вроде тот же, да не тот, а моложе, красивее и неизмеримо талантливее. А вместо окна будто дверь. И она приоткрывается, а на пороге стоит маленькое ЛУЧЕЗАРНОЕ СУЩЕСТВО.

И писатель понял, что в этом существе заключен весь мир. И жизнь. И сон. И все стихии. Огонь. Земля. Вода. Ветер. Эта маленькая Лучезарная мечта стояла на пороге и улыбалась. Она была так близко, что писатель не разглядел ее лица, а только струящийся ангельский свет, живущий где-то внутри нее. Это существо, как котенок, стояло на пороге, еще не решив для себя, для чего же оно здесь…

Наконец писатель изловчился и попробовал поймать Лучезарное Существо. Мгновение – и оно уже в его ладонях. И это мгновение было ослепительно и прекрасно.

Существо лукаво дало себя поймать. На самом деле оно было неуловимо как мысль. Лучезарному Существу захотелось все в доме переставить, поменять, почистить. А потом порезвиться как следует, ведь это Существо было еще ребенком. И писатель позволил гостю поначалу все.

Чего бы ни касалась рука Лучезарного Существа – все преображалось. Вроде бы и тот же борщ, что сварила жена, да не тот, а точно настоянный на небесных травах. Вместо потолка образовался хрустальный купол, такой же лучезарный и светящийся, как и само Существо. Песни, которые пробовал петь когда-то писатель, теперь обрели совсем другой смысл и мелодию, а душа уже предчувствовала новые сцены и образы и дышала всей грудью. Лучезарное Существо взяло писателя за руку и подвело к той самой двери, через которую пришло к нему. И писатель увидел весь невообразимо-огромный космический мир, заглянул в историю народов и вселенной. Он уже знал, о чем будет писать. И боялся только одного – что ему не хватит и десяти жизней, чтобы описать все, что он увидел с порога своего дома за этот миг. Он сел за стол и стал работать.

Проходил день за днем. Существо любило качаться на маятнике часов, как на качелях, любило выдувать пыль из-под пианино, любило строить из детских кубиков лабиринты. Когда ему было скучно, Лучезарное Существо просилось на волю. Но писатель не хотел его отпускать.

- Погоди! Ты видишь? Я работаю! – прикрикивал он. На что Существо не обижалось, а лишь улыбалось своей лучезарной улыбкой.

Наконец жене и детям надоел непрошенный гость. Дети были обижены, что существо строит из кубиков гораздо лучше. А жена… Понятное дело – женщина! Ведь до прихода Существа она хоть и была бездарной женой бездарного писателя, зато теперь стала вообще никем. И само собой потихоньку стала кляузничать на Лучезарное Существо. Оно де пыль разгоняет, ломает часы и прочее. Существо, конечно, все это видело и пряталось по углам.

- Послушай, - сказал однажды писатель гостю, - ты вот тут не ходи, здесь не сиди, там не пой, ну в общем, можно только здесь, здесь и здесь.

И Лучезарное Существо послушалось.

Дела писателя пошли в гору. Выходил роман за романом. Дети стали отцом гордиться. А жена по-прежнему ревновала, правда, и это делала она бездарно.

Лучезарному Существу оставили лишь маленькое разрешенное место на краю между книгами и печатной машинкой, где оно могло гулять. И Существо по-прежнему было послушно.

А писатель все писал и писал свои романы и как-то раз нечаянно сдвинул рукавом со стола стакан с чаем.

Ну, конечно же, в этом обвинили бедное Лучезарное Существо.

- Придется ввести для тебя новое правило, - сказал писатель. Он натянул тонкую струну от стола до окна.

- Теперь ты будешь обитать здесь. Ты довольно?

И существо опять согласилось. Оно взобралось на струну и пошло по ней босыми лучезарными ножками как по канату. Струна оказалась очень тонкой. И Существо скоро порезалось. Из ножек на пол побежали капельки прозрачных слез. Но Существо дошло-таки до окна, хотя что-то менялось в нем с каждой секундою. Оно вытерло слезы с порезанных ножек и, весело рассмеявшись, взлетело над натянутой струною.

Вся семья с негодованием взирала на непокорное Существо. Как посмело оно ослушаться!?

А оно посмело и больше. Подлетев к столу писателя, Лучезарное Существо, как бы играючи, нажало пальчиком на кончик стакана, и тот со звоном разлетелся вдребезги. Затем оно демонстративно покачалось на маятнике часов, разрушило глупые домики глупых детей, бросило лишь полувзгляд на тесто хозяйки – и оно прокисло.

Существо коварно взглянуло на всех обитателей дома. И целая буря отразилась в его глазах! Оно могло бы наказать их и гораздо больше, но не стало и, войдя в свое обычное прекрасное расположение духа, вылетело в точно для него распахнувшуюся дверь.

И тотчас все стало меняться вокруг. Одна за одной со стола стали исчезать рукописи и книги, написанные нашим «талантом», лучезарный купол превратился в низкий пыльный потолок. Обвисли обои. Покосились стены. Дверь захлопнулась, и вместо нее из сна в явь неотвратимо стало проявляться узкое грязное окно, усиженное мухами.

И писатель проснулся.

Он ничего не помнил из того, что написал во сне. Он даже не помнил лица Лучезарного Существа.

Хлопнула дверь – то пришла с работы жена, и вернулись со школы дети.

Писатель взялся за голову и стал безутешно плакать. Ему казалось, что он прожил еще одну жизнь - полную, талантливую и прекрасную, только во сне. И эта жизнь кончилась.

15. ОЗЕРО РОЖДЕНИЯ

Там, где рождаются облака, стихает ветер. Зачарованные деревья бережно держат на своих хрустальных ветках переливающиеся снежные хлопья. Там, где рождаются облака, заиндевелые травы берегут теплое озеро…

Пошел как-то Димка кататься на лыжах, да и забрел ненароком в незнакомые места. Смотрит – дедушка старый, борода седая, длинная – бережно поднимает новорожденные облака и развешивает, как пеленки, над волшебным лесом. А облака все разные: то белым олененочком вспрыгнет, то козочкой, то лебедушкой расправит крылья.

Стоит Димка, от восхищения глаза раскрыл. Заметил его дедушка, улыбнулся в усы свои длинные. «Заходи, - говорит, - гостем будешь».

Пошел Димка за дедом в снежную пещеру. А пещера та не простая оказалась, а о семи зеркалах, что разными цветами переливаются, точно цвета радуги.

Заглянул Димка в первое. Видит, вроде он – не он. Вместо плеч весы покачиваются. Да правая чашка перевешивает.

- Хороший ты будешь человек, - сказал ему дед, - добра в тебе больше, - и подвел его к другому зеркалу.

Смотрит Димка – младенец новорожденный растет, взрослеет, вот в него, в Димку, превратился, вот и форму военную надел, вот и костюм примеряет свадебный. Вот и еще взрослее сделался. Вот и постарел совсем. И почернело зеркало.

Испугался Димка, а виду не подал. Подошел к третьему зеркалу, да оторопел вовсе. Глядит на него дракон семиглавый.

- Это что? Тоже я? – деда спрашивает.

- Ты, милок, ты. А это не головы драконовы, это семь составных человеческих, что борются меж собой за твою душу. Но я вижу, разум в тебе сильнее всех страстей.

Подошел Димка к следующему зеркалу, совсем ничего не понял.

Стоят в зеркале два Димки. Один только черный, а другой белый, спиной друг к другу повернутые. Один глядит с ненавистью, другой с любовью.

- Это твои хранители. Один дорогу тебе вверх прокладывает, другой вниз. Белый - на правом твоем плече, черный – на левом, только без зеркала их не увидишь. А это твои дороги, - сказал дедушка и подвел его к пятому зеркалу.

Смотрит Димка - перед ним карта расстелилась. А на ней не вся земля и даже не вся Москва, а только часть ее и еще его подмосковный город рядом. И как ниточки, оставляет за собой крохотный паучок белые дорожки, вышивает жизненный Димкин путь.

- Красивая звездочка получилась, - сказал Димка и подошел к шестому зеркалу. – А это что?

- А это то, для чего ты родился.

Смотрит Димка – поле мышки вспахивают, разрывают, ходы прокладывают. Потом зерна кукурузные посеяли. Стали ростки всходить. И сразу как будто початками из земли.

- Чудно, - сказал Димка, - кем же я буду?

- Строителем.

Подошел Димка к седьмому зеркалу, которое на полу лежало, увидел себя, какой он есть на самом деле. В смешной лыжной шапке и полосатом шарфе. Моргнул, а это вовсе и не зеркало, а озеро, и он в нем отражается. И деда рядом нет. А из озера и впрямь облака рождаются. Какое - олененочком, какое - козочкой, какое лебедушкой белой плывет.

Вздохнул Димка глубоко, встал на лыжи и покатил прочь от озера, домой дорогу искать.

16. ЗАМОК КРЫЛАТЫХ

У неё была одна особенность. Девочка могла смотреть на солнце длинно, не отрываясь. И глаза её от этого не болели. Солнечные лучи наполняли всю её трепетную душу необыкновенной горячей лаской. Именно от этого в синих печальных глазах Олеси возле зрачков появились золотистые коронки – маленькие солнышки.

К ней приходили чудесные и сказочные сны. Там она могла летать без крыльев. А еще иногда утром, если солнечный луч касался смуглой щеки, ей снилось странное существо с легкими крыльями на спине. Это был редкой красоты молчаливый юноша. Он прилетал в радужных лучах солнца, садился на край постели и восхищенно заглядывал в глаза Олеси, любуясь ими. И чем дольше крылатый юноша смотрел на неё, тем сильнее зажигалось сердце, точно от лучей солнца, только еще более мучительно и нежно. И она ждала этих чудесных снов, старалась раньше ложиться спать и очень огорчалась, если пасмурная погода не давала солнечному лучу проникнуть в спальню.

Взрослея, она все искала такого же в жизни. Только окружающие её юноши совершенно не были похожи на невероятного друга из сна. Она отказывала буквально всем до тех пор, пока родителям не надоели капризы дочери, и они решили её выдать замуж без согласия. За день до срока, когда была назначена свадьба, крылатый юноша снова привиделся Олесе. В его лучезарных глазах дрожали слезы. Но и в этот раз он не промолвил ни слова. «Забери меня с собою!» - взмолилась Олеся. Но юноша растаял от голоса матери, которая принесла в спальню невесты свадебное платье.

Весь день прошел в смятении. И ночью девушка не сомкнула глаз. А уснула лишь под утро, с первыми лучами солнца. И только во сне пришло решение. Ведь она может летать! Точно сомнамбула с открытыми глазами, встала Олеся с постели. Хладнокровно бросила свадебное платье в камин. Легкая ткань тут же загорелась от малой искры. Олеся оттолкнулась от земли и поднялась в воздухе. Поплыла над лестницей, не касаясь её ножками. И, поймав легкое движение утреннего сквозняка, плавно вылилась вместе с ним из форточки.

Долго летела девушка, думая, что если она, не дай бог, проснется, то разучится летать. Но она не просыпалась. И вот уже земля растаяла далеко за облаками, и Олеся ступила ногою на солнце. Она оказалась на широкой сверкающей дороге, усыпанной алмазами. Справа вздымалась огненная лава, а слева – лучезарное синее море. Дорога привела её к хрустальным зарослям диковинных деревьев. Олесе казалось, что все это она уже где-то видела: нехоженую дорогу, мертвое море и застывший лес. Она шла, пока дорога не стала совсем узкой, и деревья не закрыли её своими ветками. Тогда Олеся оттолкнулась от солнца и поднялась над солнечным лесом. В глубине причудливых зарослей девушка обнаружила высокий замок и направилась к нему. Дорожки так же были усыпаны алмазами. На хрустальных кустах, покрывшись хрустальными капельками хрустальной росы, блестели хрустальные розы.

И тут, возле застывшего фонтана, Олеся увидела странную статую. Это была девушка, очень похожая на неё, только искусно исполненная из какой-то неизвестной породы, похожей на антрацит, бриллиантин или горный хрусталь. Только за спиной девушки были крылья очень-очень тонкие и хрупкие. И глаза, как синие льдинки, а вокруг зрачков – солнышки, как у неё, у Олеси. Рядом с первой статуей Олеся увидела вторую, третью. Весь парк был в подобных изваяниях в человеческий рост: юноши, девушки, мужчины и женщины, точно остановленные чародеем в воздухе эльфы, наполняли пространство парка солнечной страны.

Но душа звала Олесю в замок. Оттолкнувшись от алмазной дорожки, девушка обогнула фонтан и направилась прямо в открытые двери замка. Все залы были населены такими же крылатыми статуями, застывшими в воздухе. И лишь в одной комнате сидел у зеркала живой древний старец, опустив ветхие крылья.

Олеся несказанно обрадовалась, увидев живое существо. Старец, напротив, отвернулся и закрыл лицо руками. Но и мгновения хватило ей, чтобы узнать в убеленном сединами крылатом существе юношу, которого видела она в своих снах, потому что от его взгляда опять затрепетала душа.

«Это ты! – воскликнула она, - это ты! Мой прекрасный крылатый ангел! Я узнала тебя! Мне не важно, что ты стар и не можешь поднять крыльев. Я люблю тебя всем сердцем и останусь здесь с тобою, пока смерть не разлучит нас!» С этими словами она повернула к себе его сморщенное лицо, заглянула в лучезарные глаза, полные слез, обняла со всей силою и всей тоскою, что пестовала в своей душе, пока жила на земле, и нежно поцеловала его прямо в дряхлые сухие старческие губы. Старец вздрогнул всем телом от этого прикосновения.

А Олеся проснулась. И поняла, что больше не сможет летать. Она по-прежнему находилась в замке крылатых. Только откуда-то с верхних высоких этажей заиграла волшебная музыка, все вокруг задвигалось, запереливалось. Слышались звуки живого фонтана и летящих крыльев. Зал был наполнен радостными крылатыми существами. Олеся взглянула на своего избранника, и сердце её сладко заныло в груди. Старик улыбался сквозь слезы точно таким же, каким приходил к ней во сне: молодым и небесно прекрасным.

И в тот же миг встретились ожившие воды моря и огненной лавы. Исчезла дорога, усыпанная алмазами. Вместо неё взметнулся ввысь мощным салютом в честь обретших счастье огромный огненный протуберанец.

17. ВОЛШЕБНАЯ КНИГА

Скосили рожь. По колючей стерне трудно стало ходить босиком. Но ребятишки бегали напрямки в дальний лес по грибы по ягоды. И Павлинка с ними. Вечером её ножки горели, и бабушка мазала их обратом от молока, приговаривая:

- У сороки боли, у вороны боли, а у Павушки заживи!

И боль проходила. Однажды Павлинка спросила:

- Бабушка, а ты всё знаешь?

- Нет. Не всё.

- А кто всё знает?

- Кто с книгами дружбу водит.

Открыв старый скрипучий сундук, бабушка достала голубую бархатную книгу с золотым тиснением и причудливыми завитками, бережно положила на стол к окну.

- Это не простая книга, - прошептала она, - волшебная. Её всю прочитать невозможно, потому что она – жизнь. Вечная жизнь! Вот смотри, это Аз, это Буки, это Веди…

Павлинка быстро освоила АзБуку. И когда учителя набирали детишек в классы, прочитала голубую книгу от корки до корки.

Но вот вскинулась в садах черёмуха. Зацвела в лесу клубника, костяника, вишня. Пава получила аттестат и уехала в город учиться дальше. Там она вышла замуж. И когда немного подросли её дети, решила им почитать. Какими дивными показались ей хитросплетённые сюжеты сказок. Было только непонятно, почему бабушка говорила ей в детстве, что книгу эту прочесть невозможно. Уж, казалось, знала её наизусть!

Шло время. Быстро ли, коротко ли, но и у детей появились дети, захотели научиться читать. Забились снежинки об окно небоскрёба. Достала Павлина из сундука своей бабушки голубую бархатную книгу и стала учить их грамоте. Читает Павлина, не может начитаться. Как написано! Как! Слово за слово в цепочку складывается, как следок за следком. И лучше не скажешь!

А годы дальше слов бегут. Вот и правнуки читать научиться захотели. Достала прабабушка Павелина заветную книгу, да читать ей в тягость.

Что же случилось? Вроде то написано, да не то. Она бы иначе сказала, точнее, проще, а где и красивее. Но правнуков, всё ж таки, по ней читать выучила.

Тут быстро-быстро полетели годы. Ни поймать, ни сохранить: яркие, красные, жёлтые, словно листья осенние по ветру разлетаются.

Собралась из последних сил Павелина, решила вернуться в родные места. Взяла с собой голубую бархатную книгу да и попрощалась с родными. Долго ли, коротко ли, но приехала вовремя.

Смотрит – скосили рожь. Сняла обувь. Пошла босиком по колючей стерне напрямки во брошенную деревню. И дом свой нашла. И стол нашла. Положила на него голубую бархатную книгу и открыла дрожащими руками. А в книге той все листы белые, чистые, ни одной буковки.

Поняла старуха, что ей одной из всех на роду выпало прочесть и понять книгу ту до конца. Вздохнула она глубоко, поклонилась в пояс родной земле да и начала писать книгу заново.

18. ЗОЛОТОЕ ПЁРЫШКО

Забрала река мужа. Долго плакала-убивалась женщина на белом песке. Да слезами горю не поможешь. Вытащила сети сама. А в них – ни одной рыбки! Выбилась из сил бедняжка да и уснула. Не ведала она, что по вечерам прилетает к той реке Золотая птица счастья.

Слетела птица на землю, пожалела спящую женщину и поцеловала её.

А вскоре родился у той женщины мальчик, да не простой, а с тремя золотыми пёрышками на груди. Мать эти пёрышки велела никому не показывать, рубашку всегда носить. Но как-то раз пошёл мальчик на реку рыбу ловить. Солнышко припекать стало. Мальчик и скинул рубашку. Заиграло солнце в его пёрышках, и прилетела на берег Золотая птица счастья.

- Садись, - говорит, - Золотое пёрышко, мне на спину и держись покрепче!

Мальчик так и сделал. И полетели они далеко-далеко на край дня.

Так повторялось каждый день. Весь мир посмотрел мальчик: высокие холодные горы и бурные реки, зёленые холмы и дремучие леса. Но они продолжали жить бедно со своей матушкой возле реки, и никто не знал о том, что мальчик был несказанно счастлив. Но сам мальчик этого не понимал. Он подрос и стал грустить:

- Мы так бедно живём с моей матушкой, - сказал он птице, - не могла ли ты сделать так, чтобы мы жили как все, чтобы у нас был просторный дом и вдоволь рыбы и много денег?

- Есть у меня сестра, Синяя птица, - ответила птица счастья, - лишь она может исполнить твои желания. Делай для неё, что она попросит, только не отдавай свои пёрышки…

И друзья полетели на край ночи, где жила Синяя птица счастья.

- Будет у вас с матушкой просторный дом, - сказала величественная Синяя птица, - только садись мне на спину.

Пересел мальчик с Золотой птицы на Синюю, и полетели они к луне. Много диковинных мест показала ему Синяя птица, но были они не такие красивые, как на Земле.

- Я исполню твоё второе желание. У вас всегда вдоволь будет рыбы, только позволь, я твои пёрышки перекрашу в синий цвет?

Мальчик согласился.

И уже под утро, когда они вернулись к дому, мальчик спросил:

- А как же третье желание? Я хочу быть богатым!

- Для этого мне нужно самую малость – три пёрышка на твоей груди.

Забыл мальчик, о чём предупреждала Золотая птица, вырвал пёрышки без сожаления и отдал их птице. Мигом вспорхнула Синяя птица и улетела, смеясь.

С тех пор зажили они с матерью в большом просторном доме. У них было вдоволь рыбы и денег. Но больше никогда не залетала к ним Золотая птица счастья. А мальчик звал её на берегу всю жизнь, которую прожил как все. И от него ничего не осталось. Ну, может быть, только эта сказка.

19. ЗВЕЗДЫ В СОЛОМЕННОЙ ШЛЯПЕ

Жил один охотник. Это был очень хороший охотник. Ловко добывал он лося и без страха мог посмотреть в глаза медведю. Из соседней деревни подобрали ему родители достойную пару, ладную и работящую. Родила она ему трёх сыновей. Дружно жила семья. Строились. Сеяли пшеницу. Растили детей.

Так и продолжалось бы дальше. Но однажды пошел охотник в лес и забрел так далеко, где не бывал раньше. Много дней блуждал он, пока лес не расступился перед широкой рекой.

Прильнул охотник губами к прохладной воде и тут рядом с собой увидел отражение прекрасной девы в соломенной шляпе.

Синей тенью отражалась в грустных глазах прохладная река. Соломенные волосы спутаны ветром. Рот слегка приоткрыт и не знает, улыбаться ему или сердиться. Но вот вздрогнули ресницы. Девушка отпрыгнула и пошла по песку, оставляя легкие, почти невесомые следы.

- Постой! – охотник догнал ее и взял за руку.

- Разве ты меня не боишься? – спросила девушка.

- Ты кто? – нахмурился охотник. – И почему это я должен тебя бояться?

- Я? – девушка задумалась, опустила глаза. - Я сама не знаю, кто я. Но меня все боятся. А ты правда не боишься?

- Я ничего не боюсь.

- Это хорошо, - сказала девушка.

Она сняла с головы свою шляпу и сказала:

- Смотри! Смотри на небо! Даже днем через соломенную шляпу можно увидеть звезды!

Охотник заглянул в ее волшебную шляпу и забыл о семье, о детях и о родной деревне.

Девушка привела его к себе в соломенную хижину. Все там было из соломы: и стены, и крыша, и коврики, и гамак… И в них шуршал теплый ветер.

Целую неделю прожил охотник у прекрасной девы. Даже устал от безделья. И сразу вспомнил, что надо идти домой, где его ждут дети и семейные хлопоты.

Еще грустнее стали глаза у прекрасной девы. Сняла она шляпу и отдала охотнику.

- Возьми, если захочешь снова ко мне. Загляни в нее, увидишь звезды, и ноги сами приведут тебя сюда.

Горько было расставаться охотнику - успел полюбить он лесную нимфу. Спрятал он шляпу и пообещал вернуться.

Быстро нашел охотник свою деревню. А там уже три года прошло. Радостно встречала его семья.

И жизнь опять потекла своим чередом. Охотник ходил на охоту. Сыновья росли. Вместе сеяли и убирали хлеб.

Только иногда он грустно вспоминал о Соломенной деве.

- Вот, - думал, - запашем поле, потом - вот, соберу урожай… А дальше - зима, охота, дети, жена, заботы…

И все повторялось по кругу.

Прошло много лет. Старший сын вырос, стал неплохим охотником, почти как отец. Искал он как-то топорище в старом сарае и нашел кожаную отцовскую сумку, а в ней шляпу. Заглянул он в нее и увидел звезды!

- Отец! Отец! – вбежал он в дом. - Смотри! Я вижу в шляпе звезды! Отец! Отпусти меня в дальний лес на охоту! Так и просится, так и зовет душа!

Ничего не ответил старый охотник, глядя на красивого и бравого молодца. Такие из дальних странствий не возвращаются. Пока нет семьи, нет хлопот - нет и тяги к родному очагу. Забрал шляпу и бросил в печь. Хрустко загорелись сплетенные хитрым узором соломинки. Печально улыбнулось из огня прекрасное лицо. Взметнулись светлые волосы и рассыпались звездным салютом.

И все погасло, как будто ничего и не было.

20. КРАСНАЯ ЛИНИЯ

На краю между Светом и Тьмою проходила когда-то Красная линия. По одну сторону жил ангел Дар, по другую – чертенок Мот.

Были они не первыми среди слуг своих хозяев, раз жили на границе света, поэтому не гнушались друг дружкой, ходили друг к другу в гости, сплетничали о властителях Света и Тьмы, играли в кости… Дошло до того, что тонкая грань между ними почти стерлась.

Не знаю уж как, но узнали об этом главный Бог и главный Демон и решили покончить с такой сомнительной дружбой.

Поговорили промеж собой и решили послать к приятелям хитрого кота Врединку, чтобы тот придумал какое-нибудь средство и рассорил их навеки.

Добежал Врединка по Красной линии до Мота и Дара, а те чай пьют. Садись, говорят, с нами.

- А вот, кто из вас главней, с тем и сяду, - стрельнул зелеными глазами Врединка.

- Я главный! – сказал Дар. - Взмахну крылом – все засмеются!

- Нет! Я главный! Шевельну хвостом, и все заплачут!

Заспорили приятели, загорячились, не могут решить, кто из них главней. А коту того и надобно.

- Я гляну – сад зацветет! – кричит один.

- А я плюну, и он осыплется!

- Да уж, конечно, ты только на пакости горазд! Травинку и то посадить не сможешь!

- Ах так! – рассердился Мот. - Вот возьму и сотворю что-нибудь! Такое!

- Такое! Вот тако-о-ое! Круглое! Мир свой сотворю! И буду в нем Главным Богом! Во!

- Мой мир все равно будет лучше! – кричит Дар.

- Нет мо-о-о-й!

Не долго думая, стали колдовать, лепить, выделывать. Полработы почти закончили, да кот помешал. Взмахнул хвостом, и срослись две половинки разных миров: белая Дара и черная Мота, смешались в один круглый шар.

- Земля! – воскликнули все трое.

- Я ее сотворил! – кричит Черт.

- Нет, я! – доказывает Ангел.

А кот сидит в сторонке, наблюдает, что дальше будет. Устали творцы, пошли спать. Не спал только Врединка. Стащил он у Мота сигарету и засунул ее глубоко внутрь Земли. Затлела Земля. Зашевелились вулканы на ней. Вокруг образовалось маленькое небо с облаками.

Весь следующий день ругались ангел и черт из-за сигареты, но потушить Землю так и не решились, пошли спать. Земля теперь жила отдельной от всех жизнью!

А ночью опять навредничал кот. Потерся об шар, блохи с него на шар-то и понапрыгали.

Проснулись утром Дар и Мот, видят – Земля населена…

- Че это? – спрашивает Дар. - Черное! Прыгает и летает! Фу! Гадость какая!

- Давай потоп устроим! – предложил Мот.

Взяли приятели ведро воды и полили на свое творение. К Земле океанами вода понаприлипала.

- Хорошо! – воскликнули творцы.

- Давай что-нибудь посадим!?

- Давай! Ой, смотри! Там кто-то еще остался. Не всех смыло!

- Да ладно. Пусть живут!

Насадил Дар цветов и деревьев всяких, трав, а Мот кактусов да колючек.

- Ты чей это посадил? – возмутился Дар.

- Не видишь? Колючушки! – растянул мордаху в блин довольный Мот.

- Горе мне с тобой! Ну ладно, давай разумных существ там поселим, - предложил Дар.

- И пусть они Богу молятся. Мне пусть молятся!

- Тогда ты своих твори, а я своих сотворю, чтобы, значит, они нам по отдельности молились!

Дар сделал их по своему образу добрыми, справедливыми и красивыми. А Мот по своему подобию - подлыми, завистливыми, злыми, ну, как у чертей водится.

Устали, намаялись, еле сил хватило, чтобы уложить человечков на Землю для живительного сна, и пошли на покой.

Тем временем Врединка не терял времени даром. Раз толкнул он Землю лапкой – очнулись люди на ней. Два толкнул лапкой – перемешались между собой. Три толкнул лапкой – стали плодиться и размножаться.

Проснулись творцы. Глядь! На Земле народу видимо-невидимо! Перемешалось Добро и Зло. В ком больше Добра, а в ком Зла – не понять. Бегают люди по Земле, не знают – кому молиться!

- Молитесь мне! Я Бог! – воскликнул Дар.

- Молитесь мне! Я Бог! – возразил тут же Мот.

Стали друг с другом спорить и подрались. Врединке того и надо.

- Наших бьют! – кричит.

Прибежали тут все чертенята и боженята и давай драться. Так друг друга и мутузили, пока главный Бог и главный Демон не пришли и не разогнали всех по своим местам.

- Нашел средство? Поссорил? – оба кота спрашивают.

- Так точно, Ваши Превосходительства!

- Что это? – спросили вместе Бог и Демон, указав на вращающуюся планету.

- Да вот же, круглое и вертится?

- Ну, это. Ну, вот это…

- Ну, в общем, Земля это.

- Да, я и сам вижу, что Земля. Я спрашиваю, кто все это натворил?

- Та-ак! Все ясно. Продукт совместной деятельности, - опустил хвост главный Демон.

- Побочный эффект средства, - пожал плечами Врединка.

- Дар! – разгневался Бог.

- Да, Господи, Ваша Светлость.

- Три недели отбывания на Земле в виде человека! Потом вернешься - поговорим.

- Мот! – сдвинул брови правитель Тьмы.

- Да, Ваша Темность.

- Тебе сигареты на кой были выданы? Черт бы тебя побрал!

- Открыть новый филиал ада!

- Да? Ну, тогда дуй на Землю и открывай!

Сели два главнейших правителя Вселенной у Земли. Один по одну сторону Красной линии, другой – по другую. Любуются.

- И как эта идея мне самому в голову не пришла? - почесал в затылке Бог.

- А мне не нравится, - насупился Демон.

- Ну, не люблю я так! Раньше все ясно было. Вот Зло. Вот Добро. Вот Красная линия. Это же Зараза! А если и дальше все перемешается? Нет! Это дело надо в корне пресечь!

- Погоди! Не кипятись! – возразил мягко Бог. - На вот булочку с изюмом.

- Айй! – отмахнулся от него правитель Тьмы.

- Ну, давай оставим.

- Ну, в виде эксперимента.

- Ну, под мою ответственность.

- А! Делай что хочешь, только потом опять начнешь меня во всем обвинять.

- Ладно. День трудный выдался. Эй! Врединка! Проследи, чтобы там ни-ни! Ну, ты понял! И шарик этот охраняй, чтоб не стащили. На нем наши люди, - посмотрел на булочку, от которой отказался Демон, с сожалением и бросил ее коту. - На вот, за работу.

Ушли правители. Устроился кот на стертой линии. Сам хитро так улыбается, изюм из булочки выковыривает. Поглядел на Землю и заурчал разными голосами:

- Нет! Я Бог!

- Ф! Ф! Ф! «Наши люди»…

- Я БОГ! – и стал уплетать булочку.

Жил на белом свете Пьяница. Он столько пил, что уже не помнил, каким нежным и ласковым был ребенком; он забыл, что у него золотые руки, а сердце чистое и благородное, как лазоревый цветок…

Он пил за троих, но и работал за семерых.

Хозяин был очень рад такому работнику, потому что платил ему за одного. И Пьяница допился до того, что забыл о времени. Вся жизнь казалась ему одним пьяным угаром, в котором нет смысла.

Каждый вечер он приходил к реке и ставил на песке крест, зачеркивая еще один прошедший день.

- Что ты рисуешь? – спросила его любопытная Русалка, подплыв совсем близко.

- Я ставлю на себе крест, - ответил Пьяница.

- Ты ставишь на себе кресты каждый день? – засмеялась озорная Русалка. - Но ведь их же все равно смывает волной! Какой в том смысл?

- Не знаю, - ответил Пьяница. – Не знаю и все. Я просто конченый человек. Выпьешь со мной? Я угощаю.

- Я не пью, – рассмеялась Русалка, - и тебе не советую. А за тобою слежу давно. Ты сильный. Ты умеешь делать все. И великодушен, как прекрасный принц.

- Как можно такое говорить? Ты же меня совсем не знаешь! Ведь я… - Пьяница допил бутылку и начертил на песке еще один крест.

Тогда Русалка подплыла ближе и стерла рисунок своими белыми ладошками.

- Я тебя знаю как никто другой, потому что я тебя чувствую. Пойдем со мною, - нежно запела она и взяла его за руку. - Там у нас совсем другой мир. Вода очистит тебя и успокоит. Забудь все, что обижало тебя и угнетало. Ты красивый, нежный, милый. Я сделаю для тебя все, что ты пожелаешь!

И Русалка глянула на него своим глубинным взглядом, перед которым даже трезвый не смог бы устоять.

- Так со мной еще никто не говорил, - из глаз пьяницы побежали пьяные слезы. – Ты мой единственный друг!

- Полюби меня! – Сказала Русалка и прильнула к его губам…

Всю ночь они качались на волнах любви. Дуреющим ароматом в заводях пели ночные лилии. И сердце Пьяницы тоже пело, пока звезды не закружились в вальсе вечности…

А на утро его тело нашел хозяин шагах в тридцати ниже по течению.

- Допился, окаянный, - проворчал он, - Где же мне теперь найти такого дурака!?!

22. ЛЕКАРСТВО ОТ ЛЮБВИ

- Черствеет мир, - пробурчала старуха, раскрывая толстую замусоленную книгу и ворча под нос, - раньше любви всё просили, привороты делали. А теперь, ишь ты! Отворот ему понадобился! Грех это! Ой, грех!

Но мужчина выразительно положил на стол деньги. И старуха стала задавать вопросы по существу:

- Давно её любишь?

- Больше года.

- А почему разлюбить надумал?

- Это мешает мне в карьере, в бизнесе, в работе, в семье. Да и дети у меня. Я их любить должен.

- Дети – дело серьезное. Ладно. Приходи завтра за полчаса до полудня. Помогу. Но только деньги убери. Отдашь ты мне за это молодость своего сердца.

- Никогда любить не сможешь никого, кроме своих детей.

- И всего-то? Договорились!

И вот, на следующий день пришли они в поле к Крутицам между Реутовым и Новокосино. И как по заказу – на дорогах ни машин, ни людей. Даже Носовиха опустела. Старуха достала из узелка двенадцать выструганных осиновых колышков, воткнула их в землю и зашептала:

- Солнце, оставь свою тень! Тень, отдай свое солнце! Забери мой лёд! Отдай любовь!

- Войди в центр круга, - сказала она, когда стрелки часов подошли к двенадцати, - и возьми меня за руку!

Мужчина послушался. Тут он увидел, что колышки натыканы в землю в определенном порядке, напоминая своеобразную спираль. И лишь он это понял, тень от первого колышка коснулась второго, тень второго коснулась третьего и так далее, пока тень двенадцатого колышка не достигла ног стоящего в круге.

Мужчина не почувствовал боли, а только заполонивший сердце холод.

Он оглянулся на старуху, но вкруг него проворно собирала колышки прекрасная молодая девушка.

- Постой! – закричал мужчина с сердцем старика. - Я передумал!

- Поздно! – улыбнулась Ведьма.

23. ТАНЦЫ ПЕГАСОВ

После издания очередного бестселлера Серегин даже не пил, испугавшись синдрома абсолютной бездарности, порог которого проходит каждый творческий человек, завершивший большое дело. Когда в его косинский дом приезжала Лучинская и читала свои стихи, он чувствовал себя отрешенным. Их поэтическая карусель раскручивалась от осени к осени каждый год, но именно теперь что-то в душе Серегина бунтовало.

Украденные у судьбы вечера больше не казались романтическими. Лучинская раздражала способностью точечными ударами рифмы попадать в выхолощенную серегинскую душу. Весь дом был буквально нашпигован рукописями и записками поэтессы. Ни с того ни с сего он закрыл ладонями уши и вскричал:

- Все! Я больше не вынесу! Уходи!

Дом заполнила глухая черная пустота. Серегину не хотелось никого видеть, не получалось читать и не удавалось выдавить из себя ни строчки. Писатель замер на взлете, не падая, но и не поднимаясь в небо. Он открывал окна веранды и чердака и позволял пожухлым кленовым листьям летать по комнатам. Он тосковал по Лучинской, но и ненавидел её, время от времени очень яростно открывал и закрывал крышку рояля, по которой еще недавно скользили тонкие изящные пальчики. Он с каким-то животным наслаждением жег в камине черновики будущего романа, совершая только ему понятный обряд очищения. И когда последний листок, пожранный пламенем, возмущенно вылетел огненным протуберанцем из камина, писатель услышал на чердаке отчетливые постукивания.

С каждой ступенькой, преодоленной им, Серегин предвкушал приближение чего-то немыслимо фантастического. И его ожидания оправдались. В лучах вечернего солнца, добравшегося до чердачных окошек, распахнутых настежь, в любовном танце кружились две прозрачные лошадки с крылышками, каждая величиной с ладошку.

Только одна лошадка была как бы с чертами Серегина, а другая - копия поэтессы Лучинской. И писатель очень отчетливо видел это сходство, несмотря на лошадиные морды крылатых существ.

Писатель любовался чарующим танцем, пока лошадки с последними лучами солнца не стали совсем невидимыми.

Теперь Серегин знал, чем питаются Пегасы. На следующий день он ждал часа заката у камина. Для необыкновенной пары он приготовил стихи своей возлюбленной. И бросив их в огонь, снова услышал серебряное цоканье копыт.

Лошадки снова танцевали до заката.

Так каждый день писатель стал жечь в камине стихи Лучинской, пока в доме не осталось ничего, даже фотографии. Он взбежал на чердак и застал только одну лошадку, мечущуюся в разные стороны. Поклонник, похоже, её покинул.

Необъяснимая тоска овладела писателем. Он по какой-то причине чувствовал себя главным виновником всей этой лошадиной трагедии. И не спал всю ночь.

А утром она сама прилетела в его комнату и грустно улеглась рядом на подушку. Серегин бережно погладил маленькую прозрачную лошадку. Та глубоко вздохнула и заплакала.

К счастью сказать, в доме была довольно большая библиотека. И маленькая лошадка с лицом Лучинской переставала грустить, когда Серегин ей в угоду сжигал какой-нибудь прочитанный-перепрочитанный том. Лошадка округлялась, толстела и летала уже с трудом.

И вот настал день, когда в доме осталась только одна книга – последний изданный детектив самого хозяина. Лошадка билась в судорогах на подушке и просила всем своим видом сжечь его. И Серегин бросил его в камин.

Пока горела книга, лошадка ржала и била копытами, пытаясь освободиться от груза, находящегося внутри. И только последние языки пламени долизали остатки книги, раздалось пронзительное ржание маленького крылатого жеребенка. Вглядываясь в новорожденного, Серегин узнавал себя и Лучинскую и тысячи авторов, произведения которых был вынужден уничтожать в последнее время.

Тем временем лошадка облизала свое дитя, они в последний раз покружили по комнате и вылетели через каминную трубу на волю.

Удивленного писателя заставил очнуться звонок.

- Привет, Серегин! – говорила Лучинская. Голос показался ему измученным, но каким-то просветленным.

- Я виноват перед тобою. Прости, – Неожиданно для себя произнес он.

- Что-нибудь новенькое написал?

- Слава Богу, ничего!

- У нас родился сын, – хотела удивить Лучинская.

Но писатель не удивился:

- Я знаю. Это будет самый талантливый человек. Вот увидишь!

24. ЗОЛОТОЙ ПРИНЦ

Давным-давно жил на свете жестокий принц. В его покоях все сверкало из чистого золота. Люстры в тысячу свечей день и ночь горели в залах. А вокруг высокого замка не смолкали стоны измученного народа.

Никого никогда не любил принц и казнил слуг за малейшую провинность. И все знали - когда скрипят золотые решетки красного подвала, значит тиграм на растерзание дана еще одна жена золотого принца. Столько крови пролил властитель, что ею можно было окрасить всю страну.

Однажды возле замка остановился табор. Народ стекался на представление. Приехал и принц в золоченой карете…

Сладостно ныли гитары. Весело плясали вокруг костров чумазые цыганята. Но лучше всех была танцовщица - цыганка с длинными, бьющими по загорелым плечам черными плетками распущенных кос. Ярко алым горным шиповником горели ее губы, и юбки разлетались чарующим цветком.

- Сегодня ночью ты придешь ко мне в замок, - сказал ей принц.

- Не приду! – ответила цыганка.

- Разве я для тебя недостаточно красив? – удивился принц, ведь ему никто никогда не смел отказывать. - Разве ты не хочешь стать хозяйкой всей этой роскоши? Ходить в золоте? Повелевать страной?

- Ты очень красив, - учтиво поклонилась цыганка, - но я хочу сегодня танцевать. Я люблю треск огня, шепот звезд и плеск воды.

Принц рассердился, и слуги его тут же схватили цыганку и привели в замок. Правитель вышел в тронный зал в самом блистательном своем наряде, велел расстелить лучшие ковры. Цыганку одели в благоухающую юбку из живых алых роз, зажгли огни, наполнили каменный бассейн родниковой водой.

- Ты хотела плясать – пляши! – промолвил золотой принц.

- А теперь не хочу! – гневно отвернулась женщина.

- Почему? – сердце властителя первый раз в жизни горело от любви. - Ведь я сделал все, как ты хотела, - он подвел ее к окну, - вот твои звезды, вот вода, а вот огонь!

- Я не привыкла смотреть на небо из золотой клетки. Твоя вода уже мертвая. И мертвый огонь. И розы на этой юбке напоминают о пролитой крови. Они уже мертвы.

- Может быть мертвый и я? И моя любовь? – вскричал принц.

- Может быть, - тихо ответила цыганка.

От негодования и несправедливости к своему чувству своенравный принц велел бросить дерзкую на растерзание тиграм. Но звери не тронули цыганку, лишь стали ласкаться к ее ногам. Тогда принц приказал сжечь ее. Но пламя угасло, лишь она коснулась загорелыми ножками раскаленных углей. Ее кинули в бассейн, но как рыбка поплыла цыганка и опять невредимою предстала пред своим мучителем, сверкая непокорными очами.

Принц негодовал и восхищался. Но гордость не позволяла ему уступить. И на закате, когда последние лучи солнца осторожно коснулись далеких гор, ее привели на самую высокую башню.

- Одно твое слово все может изменить, - сказал в надежде принц.

- Да, может, - пророчески заговорила цыганка, - я погибну, но ты будешь жалеть об этом вечно. Ты станешь ничем – золотым солнечным последним лучом. Напоминанием о единственной и жестокой любви. Глядя на тебя каждый человек будет чувствовать необъяснимую тоску, поэты будут слагать песни… Прощай, Золотой Принц, - с этими словами она нежно поцеловала его.

Ошеломленный властитель еле удержался на ногах от нахлынувшего прозрения:

- Значит и ты любишь меня?!

Цыганка опустила голову. Потом резко бросила в него острый свой взгляд, четко и тихо чеканя каждое слово:

- Да. Люблю. Но жизнь я люблю больше, поэтому выбираю смерть.

И на глазах изумленной стражи бросилась из окна на крутые скалы.

И с последним лучом солнца растворился принц, будто его не было. Постепенно пришло в запустение королевство. Люди разошлись кто куда в поисках лучшей доли. Разрушился замок. Лишь на руинах во время заката появляется привидение, тоскливым угасающим лучом окрашивая все вокруг. Печален свет несбывшейся любви. Это все, что осталось от золотого принца. В руках у него алая роза. А из глаз бегут кровавые слезы.

25. КУРЯТНИК

В курятнике жили ленивые куры. Маленькие свои яйца они несли нерегулярно да и то от случая к случаю. Получалось два-три яйца в неделю. Но зато, когда кто-то из них сносил очередное яичко, поднимался переполох восторга. Прибегала хозяйка и уносила эту ценность в дом.

Хозяйка была недовольна тем, что куры несутся плохо, и купила новую красивую курицу. Ах! Какая это была курица! Всем курицам курица! Перья её переливались оттенками золотых и огненных красок, от желтых до красно-коричневых и жарких.

Но главное достоинство курицы заключалось в том, что она приносила яйца каждый день, а в каждом яйце было по два желтка. Ясно, что куры встретили пришелицу крайне недружелюбно. Они раздували перья и кудахтали изо всех своих курячьих сил.

«Куд-куда ты пришла? У нас и так тесно! Ко-ко-ко-ко-коленька! Скажи-ка ей, пусть уйдет!». Коленька даже закудахтал от удивления и ничего не мог толком прокукарекать, потому что, как ни странно, а вот петуху-то Коленьке новая курица как раз очень нравилась.

Наконец гостье надоело кудахтанье, и она снесла золотое яичко.

И куры успокоились. Все. И сразу.

В курятнике стало сказочно тихо. Никто не хотел поднимать переполох. Яичко закатили в угол и спрятали от хозяйки.

26. ГОРБАТАЯ ДЕВОЧКА

В родовом имении одного скромного дворянина несколько дней творилась неразбериха. Лютое рычание и вой дикого волка, посаженного на золотую цепь, сотрясало округу. Хозяин поместья уже и сам был не рад, что отдал приказ своим слугам пристрелить двух злобных волчат и любыми путями приручить попавшегося в капкан матерого зверя.

Да к тому же бегали мамушки и нянюшки с флаконами, кувшинами и тряпочками. Готовился срок родин. Молодая черноволосая женщина металась на подушках. А сам почтенный отец семейства пытался утихомирить маленькую Лилю, которая капризничала без матери и просилась к нему на руки.

И вот срок настал. К вечеру воскресного дня из спальни донесся крик новорожденного ребенка, от которого угомонился даже посаженный на цепь дикий волк. Доктора вздохнули с облегчением.

А к ночи все стихло. Уснул особняк. На шелковых подушках и ситцевых успокоили его обитатели свои головы. Не спала только нянюшка, которой доверили новорожденную девочку. Вдруг в самую полночь точно волчьи глаза блеснули в темноте. В отворившееся окно влетели и завыли два маленьких смерча. Трепетнулась, словно птичка, и потухла свечечка на столе. А девочка вскрикнула в колыбельке и затихла навеки.

Испугалась нянюшка такой беде. Как сказать ей было отцу с матерью, что её вины нет, и жизнь ушла из новорожденной так странно? Завернула она в одеяло мертвого ребенка, увернулась от злобно зыркнувшего волка, поставленного охранять ворота, и отправилась в городской детский дом, где иногда по утрам прибирала и мыла полы. Она знала, что неделю назад туда подкинули девочку.

Пробралась нянюшка тайком к её кроватке, забрала живого ребенка, положила на его место мертвого и поспешила обратно в богатый особняк.

Никто не заметил подмены. Принесенная из детского дома девочка была удивительно спокойной. Её личико все время улыбалось, принося окружающим несказанную радость. «У неё лик ангела» - сказал отец семейства. Мать, гордая собою, что произвела на свет такое чудо, поцеловала его с благодарностью. И подкидыша нарекли Анжеликой.

Обе девочки были окружены одинаковой заботой и любовью родителей. Только очень скоро между ними стала очевидна большая разница. Лиля, родная старшая дочь, несомненно была красивой, но черноволосой и белокожей, как и её родители, да и все родственники. Анжелика, напротив, оказалась смуглой. А льняные волосы приводили всех окружающих в полный восторг. Но был у неё один недостаток. Между лопаток торчал небольшой, но неприятный на вид горб. Все знали об этом и очень огорчались. Больше всех горевала нянюшка. Она понимала теперь, почему настоящие родители отказались от девочки. Негласным правилом обитателей особняка стало прятать этот дефект и даже не упоминать о нем, как будто его и нет вовсе. Казалось, что и родителям, и девочке от этого легче.

Более бойкая и требовательная Лиля очень быстро освоила тонкости верховой езды, отлично училась по всем предметам, неплохо рисовала и играла на клавикордах. Но прислуга больше любила Анжелику за какую-то милую задумчивость, когда та нежным голосом пела в саду цветам свои нехитрые песенки о том, что ей очень хочется посмотреть, что там, далеко-далеко за облаками. Она охотно помогала каждому – и садовнику, и посудомойке, гладила ладошками лошадей вместе с конюхом. Младшая сестра не пыталась даже садиться на лошадь, стесняясь своего горба, закрывала его необыкновенно густыми волосами и виновато очаровательно улыбалась. Её лучшим другом стал дикий волк. Только из её рук брал он пищу и даже позволял отстегивать цепь и гулять с ним в тенистых аллеях парка.

Но шло время. Сестры заневестились. Давно пора бы уже было выдать Лилю замуж. Только женихи охотнее ухаживали за младшей сестрой. Их манила её загадочность и недоступность.

И, конечно же, это стало раздражать Лилю. Ей все время хотелось закричать: «Вы что, не видите? Она же горбатая!» Лишь дворянское воспитание не позволяло делать этого. Лиля потребовала для себя лучших парикмахеров, перекрасила волосы, и каждый день их завивали щипцами. Долго смотрела она в глубь озера, чтобы глаза стали синими и чтобы хоть чуть-чуть походить на младшую сестру. Лиля думала, что весь секрет её обаяния исключительно во внешности. Только все было тщетно. Уже на следующий день крашенные волосы Лили отрастали, и из-под белых росли её настоящие черные волосы. Точно вся её темная сущность просвечивалась изнутри. А глаза так и оставались карими. И мать, и отец, и нянюшка пытались объяснить Лиле, что она и так очень красива. А Лиля уже и не знала, что же делать, чтобы привлечь женихов.

И вот однажды коронованные особы, проезжая мимо, решили заехать в особняк нашего дворянина на денек-другой погостить. Молодому златокудрому принцу очень понравилась Лиля. Разговор зашел о свадьбе. Но, как заколдованный, тут же забыл он о старшей сестре, стоило ему увидеть младшую, заговорить с ней, заглянуть в таинственные лучистые глаза. Внимательно отнеслась к Анжелике и королева. Может быть, глядя на неё, думала она о своей дочери, от которой отказалась из-за дефекта на спине. Ведь принцессам подобает быть безупречными! Что-то останавливало её давать какие бы то ни было советы своему сыну. Но и принцу, и королю Анжелика очень нравилась. Наконец царственная чета сделала великую честь, назначив день свадьбы принца и Анжелики.

И опять забегали нянюшки и мамушки. Заметалась прислуга с платьями, ленточками и шляпками. Чернее тучи с каждой минутой становилась Лиля. Но и Анжелика загрустила не на шутку. Долго плакала она, обнимая любимого волка. Ей вовсе не хотелось выходить замуж, хотя бы и за принца.

Но время неумолимо приближало час венчания.

Анжелику нарядили, первый раз в жизни сделали высокую прическу, усадили в украшенную венками карету и повезли в королевский дворец. Чады и домочадцы шествовали следом, ведя на цепи дикого волка. В простой повозке ехала и Лиля, кусая губы от злости. Ведь это она должна была сегодня идти под венец.

На широкой площади перед королевским дворцом собрались самые богатые и знатные люди королевства. С балконов и крыш наблюдали за шествием и все простолюдины города. Они замерли от восхищения, когда под фатою разглядели ангельское личико, а невеста изящно вышла на бархатную дорожку, усыпанную лепестками роз. И только королева ахнула от позднего прозрения. Она узнала в невесте себя такою, какой была когда-то. Но она не посмела сказать ни слова, боясь, что её опозорят на все королевство.

Принц уже ждал Анжелику рядом со священником, и девушка скромно подала свою руку из-под фаты.

Началась церемония. Священник спросил: «Может кто-то из присутствующих знает обстоятельство, препятствующее свадьбе?» Королева часто-часто задышала и замахала веером. Ей стало дурно, что сейчас обвенчают родного брата и сестру, но все посчитали это за простое материнское волнение.

«Я знаю!» - вскричала Лиля. Она ринулась к сестре, сдернула руками нежную фату и разорвала белое платье невесты. Волосы, поднятые в высокую прическу, не могли закрыть то, что пряталось долгие годы. Все на площади ахнули, когда увидели на спине Анжелики отвратительный горб. Возмущенно заревела площадь. Люди стали кричать, смеяться и кидать с балконов в невесту мочеными яблоками. Но и тогда мать не заступилась за несчастную дочь. А невеста закрыла лицо руками.

В этот миг волк сорвал зубами цепь. Он злобно ощетинился и зарычал на толпу. Из глаз его сверкнули, точно молнии, два маленьких смерча. Они коснулись спины Анжелики. Внутри что-то зашуршало, заворочалось, звучно хрустнуло. Лопнула кожица, точно бутон пиона, из спины стремительно развернулись крылья.

Анжелика взлетела над удивленной площадью, над её балконами и крышами, над особняками знатных особ и королевским дворцом. Её детское желание исполнилось - крылья понесли её к облакам. А волк, угрожающе рыкнув еще раз, скрылся за ближайшим лесом.

27. СМЕЮЩАЯСЯ

В пыльном обшарпанном притоне собрались наркоманы «косяка задавить». Рассказывали друг другу небылицы про «полный улёт», про свои «галюны». Тут Кривой Финт байку загнул про смеющуюся девочку. Видеть её можно только два раза, а на третий хана! Но счастье от неё небывалое! А прячет её у себя Хмырь Одноглазый. И за просмотр деньги дерёт страшенные.

В небылицы сейчас не верят. А ему поверили. Собрались и пошли до Хмыря.

Открыл им двери странный дядька. Один глаз мутный. Другого – нет совсем. Угрюмо проводил их по длинному коридору, заставленному всяким хламом, в пустую комнату, где всей мебели – клетка стояла птичья под накидкой бархатной.

Расселись наркоманы у стен, ждут.

Открыл хозяин клетку. А в ней – маленькая девочка с золотыми волосами, как куколка красивая, разнаряженная в кружева.

- Ой! Какой смешной! - воскликнула она. - А этот! А этот!…

И засмеялась. И с самого первого мига, как заблестели в комнате прелестные зубки, все испытали ощущение радости и предвкушение счастья. Восторг и блаженство охватило их. Стало так легко, будто хотелось воспарить. Им показалось, что вот перед ними то, к чему стоит стремиться, о чём они мечтали в жизни. Счастье, источаемое Смеющейся девочкой, было столь велико, столь огромно, что присутствующие начали поначалу стонать, а потом рычать и реветь, точно дикие звери.

Наконец Одноглазый накрыл кроху бархатом. Возвращаясь в реальность, все точно ощутили физический удар. Их затошнило. Обессиленные, расползались они кое-как по домам.

Но на следующий день, как по команде, с утра снова оказались у заветной двери.

Кривой Финт запаниковал первый:

- Ребята! Только последний раз! Говорю вам: два – это край!

И снова – пустая комната. И все трепетно дышат от предвкушения желанного смеха.

- Ах! Это вы! Мне с вами весело! – восклицает девочка. И всё идет по новому, ещё более мощному витку. Присутствующие погружаются в океан счастья. Один лишь Финт не глядит в её ангельские глазки, на её смеющиеся зубки. А его товарищи не могли и не желали отводить лица от клетки, как заколдованные. И уже бились от небывалого счастья в судорогах. Из губ их хлопьями валила пена, во рту появились острые клыки. А над клеткой разрасталось яркое сияние с ещё более ослепительными сгустками света внутри его.

Одноглазый Хмырь снова накрыл клетку вовремя и выволок «счастливцев» за дверь.

В третий раз он запросил баснословную сумму. Правдами и неправдами наркоманы смогли собрать такие деньги и пришли к нему снова. У подъезда остался только Кривой Финт. Он отговаривал их до последней минуты и теперь дрожал от страха. Финт был готов к самому ужасному – куче трупов, которую сейчас притащит Одноглазый Хмырь.

Но вот дверь открылась, и с бешенным лаем на волю вырвалась стая облезлых псов, которую Хмырь выгонял палкою.

- О Господи! – взмолился Финт. - Помилуй меня, грешного!

28. РАСТИ, СЛАВКА!

Он знал теперь, что Дьявол – женщина! Он видел ее так близко, как видят на руке собственные линии жизни.

- Ты навсегда останешься маленьким, - сказала Дьявол кокетливо…

У него была тайна. Он видел духов, ангелов и эльфов, которые жили среди людей. Славка любил наблюдать, как эльфы вились вокруг грудных младенцев, и когда дети падали, эльфы подставляли ладошки. Прятали они и влюбленных от чужого взгляда.

Единственно чем Славка отличался от остальных детей – разными глазами. Один – доверчиво-голубой, другой – черный, как глубокий омут.

Но вот наступило отрочество, юность, а затем зрелость. Славке исполнилось двадцать. Но он не рос! В школе дразнили его карликом. Девушки обходили стороной. В армию не взяли.

- Мама, почему все ребята выросли, а я не расту? – спросил однажды Славка.

Мать спрятала заметавшийся взгляд.

- Ты обязательно вырастешь, - солгала она.

И Славка понял это. Он, как никто другой, отличал ложь от истины.

Тогда он стал задавать вопросы потусторонним силам, пока, наконец, не попал в офис Дьявола.

Красивая и жуткая одновременно, Дьявол благосклонно разглядывала Славку, который все еще пытался выяснить причину своего уродства. Он спросил иначе:

- Почему я такой?

Дьявол поманила его красным ноготком, достала альбом с живыми картинками и, как ведут экскурсии по мастерской художники, стала рассказывать о своих произведениях.

На альбомных листах шевелились уродцы - одноглазые, безносые, с разными ногами…

- А вот детки, зачатые на 10, 15 день после пивного застолья. Правда, прелесть? Перепоночки на пальцах?…

Наконец Славка увидел себя как в зеркале.

- Это ты, Чудо мое! Моя гордость! Потрясающий результат! При чертовски здоровых родителях на 20 день после употребления самого примитивного шампанского!… Но это – работа для души! – Дьявол кокетливо наклонилась к нему совсем близко, так, что сердце Славки сжалось от жгучего холода. - Ты себе не представляешь, чем приходится заниматься, - доверительно зашептала она, - сколько вложено сил и средств, чтобы создать мощное наркополе! Число моих клиентов с каждым годом помножается вдвое! Думаешь, легко подвести человека на преступление, ложь, убийство, воровство? У меня столько врагов! Ты себе не представляешь!…

…Славка шел по огромному городу, маленький и несчастный. С реклам «Так просто быть разной!» о пользе сигарет смеялась Демон разными лицами. Светящиеся бары зазывали глупую молодежь, чтобы приобщить к алкоголю. Дразнили с экранов телевизора черти: «Мы так одеты, потому что так мы пьем наше пиво!» Старухи-алкоголички лет 30-40 рылись в мусорных кучах в поисках бутылок.

Славке стало больно и жалко себя и других, несчастных и счастливых, и счастливых более, чем несчастных. Жаль убийц, воров, проституток и их жертв, но больше всего жаль детей, которые еще не родились. И он закричал:

- Люди! Что вы делаете!? – Славка выхватил у девушки изо рта бутылку с пивом и бросил ее о землю. Та разбилась, и жидкость змеей уползла в обочину.

У других влюбленных он выхватил сигареты и разорвал:

- Пожалуйста! Пожалейте своих будущих детей!

Весь вечер он бродил по городу и просил «взрослых», которые были моложе его, отказаться от бутылки или пачки сигарет. И те, пристыженные, опускали глаза. Ночью, когда все уснули, он достал краски и стал замазывать придорожные рекламные щиты, пока Дьявол не схватила его за руку:

- Чего ты добиваешься? Еще одно движение против меня – и я лишу тебя волшебного дара!

- Я хочу, чтобы ты умерла! – твердо сказал Славка.

- Но я бессмертна! – грустно улыбнулась Дьявол, потом, вздохнув, добавила. - Ты был любимой моей игрушкой…

Славка проспал несколько дней. Вокруг него летали духи, ангелы и эльфы, приговаривая:

- Расти, Славка! Расти, Слава! Расти! Расти!

А когда родители приехали с дачи, они не узнали своего сына.

На кровати, широко раскинув руки, лежал богатырь под два метра ростом и смотрел на них спросонья голубыми, как небушко, глазами.

- Да это же наш Ростислав! – воскликнули они.

А он не видел больше никого из потустороннего мира, но теперь четко знал, что должен делать в этой жизни.

Согласитесь, ведь совсем не обязательно их видеть, главное понимать, чего они хотят.

Когда уехали родители, Лешик прибегал домой с футбольного поля, смывал зной прохладным душем и, предварительно отстояв воду, поливал цветы из банки, потому что у него сломалась лейка.

Однажды на несколько дней он забыл про цветы. А в банке над водой образовалась странная пленка.

Прозрачное загустение постепенно стало приобретать очаровательные формы. Лешик решил понаблюдать, что будет дальше. И в один прекрасный день кокон развернулся, и из него родилась не то птичка, не то рыбка – маленькая прекрасная девочка с рыбьим прозрачным хвостом и легкими крылышками, размером с большую бабочку.

Лешик подставил ладошку, и новорожденная перебралась на нее, проветрила крылышки и распушила хвостик. Она вся переливалась, как лунный камешек.

- И как тебя зовут? – спросил Лешик, разглядывая необычное существо.

- Назови как-нибудь. Я – твоя!

И он назвал ее Элис.

Странное существо не требовало много внимания. Но Лешик полюбил часами смеяться вместе с Элис, когда та плескалась в большой ванне или летала по комнате.

Элис спала в банке, лежа на спинке, распустив крылья по воде, прозрачной пленочкой закрыв почти всю поверхность.

Лешик брал ее с собой на озеро, выпускал поплавать с рыбками и порезвиться с бабочками. Он никому не показывал Элис, боясь, что ее обидят или отберут.

Когда приехали родители, Элис заволновалась:

- Лешик! В нашем доме чужие?

- Нет! Это мои мама и папа.

- Ты можешь сделать, чтобы их не было?

- Но они мои родители!

- Можно я сделаю, чтобы их не стало?

- Нет! Нет! – взмолился Лешик. - Я прошу тебя, Элис! Не причиняй им вреда!

- Ты сам выбрал. Я больше не твоя, - сказало странное существо, сделало прощальный круг по комнате и выпорхнуло сквозь стекло.

Элис летела прямо к луне, и Лешик смотрел на нее, пока не заболели глаза от слез.

- Почему ты плачешь? – спросили родители?

- Элис! Она больше не вернется! – ответил повзрослевший сын.

- О! У нашего сына без нас был роман! – воскликнул удивленный отец. - Я думал, ты пока только за мячиком бегаешь…

- Кто она? – спросила мать.

- Элис? Просто сказка!

30. ДЕТСКИЕ ПЕСЕНКИ

Испокон веков гнездились пеночки-веснички в зелёном лесу возле людского поселения, улетая лишь на зиму в тёплые края. У далёкого моря они скучали по родным местам, гнёзд не вили, песен не пели. Пеночка Весенка знала это от своей матери, та - от своей, а та, естественно, от своей. И всё бы продолжалось по-прежнему. Но вернулись однажды птички из дальних стран и не могут узнать родных мест. Пролегли тут и там шумные дороги. Истоптаны заповедные места беспокойными тропами. Выросло поселение в большой город. Да как от него улететь? Родной ведь! Не одним поколением выбранный. Что делать?

И полетела пеночка Весенка к старой вороне за советом. Жила та ворона ближе всех к шумному городу. И даже людей не боялась.

- Что происходит с лесом? – спросила Весенка старую ворону.

- Да не трепыхайся ты так, - ответила ворона, - на ваш век хватит леса-то!

Полетела пеночка Весенка ни с чем. Беспокойно прошло лето. Наступила осень. Подались птицы в тёплые края. А вернулись – снова леса не узнать. Вокруг дома стоят многоэтажные. Между деревьев – кучи мусора набросаны.

- Что же делать нам теперь? – опять прилетела Весенка к вороне.

- А ничего! Вейте гнёзда, как раньше, да птенцов растите. Я же сказала. На ваш век хватит!

Ещё беспокойнее прошло лето. Ещё тревожнее возвращались пеночки из дальних стран к насиженным гнёздам. И не узнали они места прежних гнездований. На месте леса образовалась гигантская свалка. Даже пеньков не осталось. Тяжёлые рычащие грузовики вываливали один за другим горы едкого смрадного мусора. А над всем этим ужасом, на белом небе, точно чаинки на блюдце вспархивали стаи бесчисленных чёрных галдящих ворон.

Узнала среди них Весенка самую старую и спросила:

- А где же наш лес?

- Был ваш лес. А теперь это наш дом. Потому что мы – избранные птицы. Мы живём везде. И едим всё. Мы и останемся. А ваш век прошёл.

Затрепетали от негодования пеночки. Но куда деваться от родного, пусть и непутёвого города!?

Развернула обиженная Весенка свою стаю и полетела она прямо в небо. И летела долго, пока каждая пеночка не превратилась в детскую весёлую песенку.

Теперь каждую весну возвращаются песенки в тот зачумлённый, задыхающийся город и заставляют людей по-детски улыбаться и радостно петь.

А старая ворона удивляется: почему то там, то здесь раздается пение пеночки-веснички, ведь в этом городе давно живут только каркающие птицы!

31. ДЕРЕВЯННАЯ ВЕРНОСТЬ

Вы мне нравитесь, - прошептал маленький Кедр уже подросшей и опушившейся Ёлочке.

А через год добавил:

Ёлка потупила взгляд. Будучи девушкой воспитанной, она промолчала.

Через три года Кедр сказал её:

- Я Вас люблю.

Ель опять ничего не ответила, но через пять лет протянула к Кедру корешок и игриво наступила ему на ногу.

Кедр был счастлив, каждую весну вскидывая на Ель взгляд из-под мохнатых зелёных ресниц. А Ель, осмелев, иногда по осени бросала в него шишечками.

В лесу время шло медленно и тягуче. Но вот однажды в размеренность их жизни ворвался страшный ураган. Молнии поджигали одиноко стоящие деревья. И некому было защитить их. Грохотал гром. Соседние берёзки вырывало с корнем и бросало оземь, как веники.

Ураган добрался и до наших соседей.

- Держитесь! – крикнул Кедр Елке.

- Я стараюсь, - ответила она.

Но мощные порывы ветра, казалось, хотели поломать её надвое. Бедняга сопротивлялась как могла.

- Я сейчас погибну, - взмолилась Ель.

- Нет! Нет! – запротестовал Кедр.

- У меня нет больше сил. И перед смертью я хочу сказать Вам только одно. Я тоже очень, очень люблю Вас!

За эти несколько секунд урагана деревья сказали друг другу столько, сколько не говорили за всю жизнь. Тут ветер рванул с такой небывалой силой, что Ель не устояла на ногах и повалилась прямо на стоящий рядом Кедр. И всё успокоилось. Полил дождь. А Ель заплакала в объятьях Кедра:

- Брось меня! – вдруг неожиданно для обоих перешла она на «ты». - Я такая большая и толстая. А ты маленький и стройный. Брось! А то мы погибнем вместе!

- Я никогда не брошу тебя, - ответил Кедр.

Прошло много лет. Я как-то гуляла по лесу и увидела два этих дерева: высокий и тонкий Кедр и упавшую на него огромную зелёную Ель. При малейшем движении ветра Кедр скрипит на весь лес. И Вы знаете? Состарившийся и почти засохший, он скрипит не от боли. Он поёт от счастья! Он сам мне об этом сказал.

32. ШАРМАНКА

Катёне всегда хотелось на чердак. Ей казалось, что хранится где-то под самой крышей огромный запылившийся сундук. А в сундуке!..

Вот только верхняя дверь была всегда наглухо закрыта.

На Новый год в небольшой семье Катёны обычно ставили елку. Веселились и пели до утра. Но уже в сентябре как-то все не заладилось. Отец запил. Его уволили с работы. Мама работала практически за долги. Ходила в старых, совсем уже не модных потертых полусапожках. А бабушка сильно хворала. Врачи говорили, что ей очень нужна шаль из собачьей шерсти, но такая вещь стоила баснословные деньги. Октябрь и ноябрь прошли в тревожном поиске средств на существование. Пришлось Катёне бросить музыкальные занятия и бассейн. Она пела теперь только когда мыла посуду. Тем временем подходил Новый год.

30 декабря бабушка все-таки нашла в себе силы встать с постели и сходить на чердак за старой искусственной елкой и игрушками. Они с матерью быстро украсили комнату. Но из-за нескрываемой грусти в лицах взрослых обстановка все равно казалось печальной.

Отец опять пришел пьяный. Его рано уложили спать да и сами уснули. Только Катёне не спалось. Совсем другого ждала она от предстоящего праздника. Она тихонько пробралась на кухню и заметила на столе ключи от чердака. Ни минуты не сомневаясь, что её ждет что-то необыкновенное, она вскарабкалась по скрипучей деревянной лестнице, зажгла допотопную керосиновую лампу и отперла вожделенную дверь.

Все было именно так, как и представляла девочка. А может она видела это давно в детстве? Ящики, коробки, мешки со старым барахлом, потертые лыжи, её детские коньки, патефон, сломанный мраморный умывальник… А в центре чердачной комнаты действительно стоял огромный запылившийся сундук. Катёна трепетно подошла к нему и хотела было отворить крышку, но тут в темном углу кто-то зашевелился, мяукнул и на сундук запрыгнул плюшевый кот с тремя головами. Девочка не испугалась, потому что кот смотрел на неё пришитыми пуговицами весьма доброжелательно.

- Меня сделал твой отец, когда был маленьким, - сказала одна голова.

- Какой ужас! Ребенок ничего не боится! Она как мы! – заявила вторая голова.

- Она хочет праздника, - сказала третья.

- Ты кот Баюн, о котором отец рассказывал мне сказки?

- Да-а-а-а! – протянули мяукающе сразу три головы.

- Хочешь всех удивить? – предложила первая голова.

- Какой ужас! Ты что, предлагаешь ребенку идти позориться на народ?

- Не сомневайся! У неё хватит мужества! - возразила третья.

- О чем это вы? – спросила Катёна.

Ничего не объясняя более, трехголовый кот спрыгнул с крышки сундука, и она сама открылась. Внутри лежала старая шарманка с картинками и ларец, в котором хранились с незапамятных времен карточки с предсказаниями на целый год.

- Ничего особенного не надо делать. Просто крутить вот эту ручку и петь вот так! – первая голова кота запела забавную новогоднюю песенку, наполовину веселую, наполовину грустную. Её подхватили две другие головы. – Запомнила?

- Запомнила, – петь-то как раз Катёна очень любила.

- Возьми нас с собой прогуляться! Нам так надоело пылиться на чердаке! – взмолился кот Баюн. – Не пожалеешь!

И Катёна согласилась.

Рано утром, когда все еще спали, девочка оделась потеплее и пошла на центральную площадь. Она держала в руках шарманку. А на её плече сидел плюшевый трехголовый кот. Площадь очень быстро наполнилась продавцами мороженого, хлопушек, новогодних украшений, всяких экзотических кушаний и вещей. Люди разбирали все это охотно, торопясь к праздничным столам и ёлкам. Но самый большой успех был у Катёны!

На звуки шарманки подходили любопытные. Кот делал вид, что он – просто механическая игрушка, вытаскивал фанты с предсказаниями судьбы. А девочка пела под грустно-веселые звуки старинного музыкального инструмента.

Уже к обеду она заработала достаточно денег, чтобы купить продуктов к праздничному столу. А ещё она выбрала самые модные сапожки для матери, теплую шаль из натуральной собачьей шерсти для бабушки и подарок отцу.

Когда она вернулась домой, уже вечерело. Мать и бабушка только руками развели, когда девочка торжественно вручила им свои заработанные сокровища. На кухне воцарилось оживление. Все три женщины - маленькая, средняя и пожилая - лепили любимое блюдо: пельмени. Кот важно сидел под елкой, карауля сувенир для отца семейства. Наконец дверь открылась. Хозяин пришел угрюмый и очень удивился радости, поселившейся в доме. Дочка подбежала к нему и затараторила, не дожидаясь полночи:

- Папа! Я сегодня с твоим котиком ходила на площадь. Папа! Я так хорошо пела под шарманку, что люди давали мне деньги! Я купила бабушке шаль из собачьей шерсти! И маме сапожки! И тебе я приготовила подарок! Вон он, под ёлкой!

Недоуменный отец встал на колени, как ребенок. И взял у кота из рук сверток. Разворачивая газету, он обомлел. Подарком оказалась бутылка водки.

Девочка ждала, что её похвалят. Но отец вдруг взревел точно бешеный медведь. Из глаз его брызнули слезы. Он сгреб в охапку Катёну, целуя её и приговаривая:

- Ты пела? Девочка моя! Ангел мой! Как ты могла? Как я мог?! Прости меня! Клянусь! Я больше никогда! Никогда этого не допущу!..

Он поднялся с колен и разбил о ступени крыльца старую шарманку. Девочка недоумевала. Мама с бабушкой почему-то плакали. А трехголовый кот улыбался под елкой, но этого никто не замечал.

Когда прозвенели куранты, все сели за стол, где дымились на тарелках пельмени.

- Папа, - осторожно спросила девочка, - можно я тебя о чем-то попрошу?

- Говори, - сказал отец.

- Подари мне, пожалуйста, своего котика!

- Он твой! – улыбнулся отец.

- Я твой! – шепнули тихонько на ушко Катёне сразу три счастливые головы.

Теперь все были с подарками. Откупорили бутылку.

Праздник удался. И следующий год прошел в мире, согласии и достатке.

Может быть потому, что это была последняя бутылка в этом доме.

33. ЩЕНОК ЛЮБВИ

Ворона, переполненная до краев чувствами, закурлыкала вместо привычного карканья. Дама оглянулась на незнакомый крик, убедилась, что это именно ворона, а не какая-то другая птица, только просто разомлевшая от нежности.

Постучав монетой в массивную черную дверь, дама заставила себя дышать ровнее и спокойней.

- Он очень болен, - говорила дама, теребя ремешок сумочки, молодому черноволосому магу, - он не умеет любить! Он не знает, что такое любовь!

- А ты знаешь?! – не то спросил, не то сказал тот утвердительно.

- Знаю! Конечно, знаю!

- Ты видела ее когда-нибудь?

- Ну, любовь эту самую. Ты видела?

- Кто ж ее видит? Ее чувствуют.

Маг убрал волосы резинкой в кривой хвостик, достал из ящика стола две пары радужных очков в прозрачной оправе и пригласил даму в лабораторию.

На полках и столах находились многочисленные банки и бутылки, совершенно пустые на первый взгляд.

- Не бойся, одевай! – предложил ей маг очки. И дама одела.

Тут она увидела, что в банках кто-то шевелится. Полупрозрачные животные, которых она никогда не видывала, пытались вырваться из заточения и царапали посуду изнутри. Надписи на банках были самые разнообразные: ТРУСОСТЬ, НЕНАВИСТЬ, ЖАДНОСТЬ…

- Они живые? – удивилась женщина.

- Как видишь, - ответил маг.

- А любовь? Тоже есть?

- Сколько угодно. Целый выводок.

Похожее на собаку существо облизывало десяток таких же, только поменьше, в пустом закупоренном аквариуме.

- Могу предложить вот этот экземпляр.

- И долго оно живет?

- В зависимости от обстоятельств. Гарантия – один год. В случае чего можно обменять.

- А кто они все? – показала женщина на обитателей лаборатории и поежилась.

- Ну, можно сказать, инопланетные вирусы. Отделять их крайне сложно, избавиться трудно. Заразиться, напротив, легче всего.

Заплатив приличную сумму за щенка любви, которого маг осторожно пересадил в маленькую баночку, женщина задала еще один вопрос:

- Скажите, а та… ворона, что сидит на флигеле?

- Вы заметили? Да… точно. Пока я принимал роды, сожрала одного щенка, теперь с ума сходит от любви… Очень эффективное средство. Уверяю…

Придя домой, дама спрятала банку со щенком под одеяло и пошла готовить ужин.

Муж по обыкновению лег первый, и щенок внедрился в его ауру.

Она не узнавала человека, с которым прожила 20 лет!

Первое время дама была счастлива. Конфеты. Букеты. Обещания… Казалось, муж превратился совсем в другого человека.

Но очень скоро даме начало надоедать его обожание. В конце концов, она просто устала и начала избегать своего мужа.

Это родило в нем подозрительность и ревность. Муж превратился в деспота, придирался к каждому слову, каждому вздоху и как маньяк бродил за ней с биноклем.

Не выдержав и полугода такой жизни, однажды ночью дама сбежала из дома к той самой темной массивной двери, от которой принесла домой заразу.

- Мой муж очень болен, - сбивчиво объясняла она молодому магу, - он любит меня как сумасшедший! Я не знаю, что с ним делать!

Маг выслушал все это, посмеиваясь, пуская кольца дыма в потолок.

- Это дорогое удовольствие, - сказал он, пожалев ее, наконец.

- Я согласна на любую сумму…

На следующее утро совершенно здоровый муж, не обративший на ночное отсутствие жены никакого внимания, протирая глаза и позевывая, включил телевизор.

Сердце дамы забилось от восторга.

- Мой муж больше не любит меня! Какое счастье!

Жила-была мышь. Не буду говорить, в каком кабинете проводила она время, а то, может быть, другим мышам станет обидно. Каждый день серая мышь надувала из себя большую крысу, перекладывала на столе папки с документами и бумагами, думая, а не потерять ли чего? А вдруг посетители кабинета недостаточно её уважают и недостаточно боятся её серости? Мышь знала, где можно ставить печать, а где нельзя. Так же знала она, сколько времени надо потратить, чтобы выдать ту или иную справку.

К таким вот выкрутасам мыши посетители давно привыкли. Они знали, если в этот кабинет попадают документы, они могут потеряться, могут не подойти по каким-то причинам, могут задержаться в работе, что хуже всего.

И чтобы мышь работала охотнее, а вернее, не мешала работе, ей приносили деньги и оставляли в конверте на столе, а порою, прямо так, давали в лапки.

Мышь думала, что очень хорошо устроилась в жизни. И уже стала походить на человека.

Однажды ей очень захотелось пойти на рынок, купить чего-нибудь вкусненького. Взяла она денежку и ужаснулась. Прямо поперек на бумажке было написано «ВЗЯТКА!» Перебрала мышь остальные накопления. И на всех других бумажках была та же надпись. С трудом нашла денежку, на которой не было злополучной надписи, (кажется, ей подарила ту денежку мать на день рождения), и, успокоившись, мышь пошла на улицу.

Вкусненького ей уже не хотелось. Одна мысль терзала нашу бедную мышь: а не сошла ли она с ума? Зажав крепко в лапках ценную бумажку, она тихо открыла кабинет своего врача. Там, за большим столом, сидела толстая крыса, а может быть, надутая мышь.

- На что жалуетесь?

- У меня, кажется, галлюцинации. Вот вы видите что-нибудь на этой бумажке?

- Нет, - ответила крыса, - нормальные человеческие деньги.

- Ну, слава Богу, - вздохнула облегченно мышь, - тогда возьмите, меня надо срочно вылечить.

И только крыса, как всегда, взяла денежку, как на ней отчетливо проявилось страшное слово «ВЗЯТКА!»

- Что это вы такое мне суете! – воскликнула крыса и выгнала бедную мышь из кабинета.

Целую неделю после этого мучилась бедная мышь оттого, что ей пытались всучить ненавистные деньги, поперек которых видела она только слово «ВЗЯТКА!». И хотела она их взять, да не могла.

Пришлось мышке покинуть кабинет. Трудно было отвыкать от своей значимости, от уважения, с каким посетители протягивали ей денежки. Но ведь надо было как-то жить. И мышь пошла воровать, где и попалась в мышеловку, потому что совершенно не умела этого делать.

35. ПАУК И МУХА

Чистенький горшочек был расписан в Гжели синими птицами счастья. В нем жили по соседству два прекрасных существа: Глоксиния, выпускающая из недр своих на волю бархатные колокольца фиолетовых цветов, и большеглазая муха Лика.

На улице деревья давно примеряли потерянные варежки и перчатки, а здесь, на подоконнике, было тепло и светло.

Когда хозяйка поливала Глоксинию, муха выползала из-под цветка, досыта напивалась из его мохнатых листьев и умывала черные лапки, головку и крылышки. Затем Лика вылетала из-за кружевной занавески на прогулку.

Муха беспрепятственно попадала во все закоулки просторного дома. И как-то раз заметила в углу гостиной огромного паука Варфоломея.

До чего же он был красив! Мохнатые лапки! Тонкий желтый ремешок на талии! Красный крест по черному френчу… Но главное – его многочисленные глаза, от которых совершенно невозможно было бедной Лике оторвать взгляда.

Паук деловито и сноровисто свил несколько переливающихся паутин. Понятно, что Лика с восторгом рассказывала Глоксинии о чудесном пауке и его творении. Та же отнеслась к пришельцу с опаской и даже отговаривала подругу летать в гостиную.

Но красота многочисленных глаз так запала в душу бедной Лике, что ни о чем другом она думать просто не могла.

На следующее утро муха сразу же полетела к паутине. К ее ужасу тонкое кружевное строение пострадало, и в паутине запуталось несколько мушек с кухни, клоп Яшка и рыжий таракан Никодим. Несчастные готовились испустить дух, а паук, выразительно посмотрев на Лику, принялся ремонтировать порванные сети.

Несколько дней картина повторялась. В паутину попадались мухи. Паук плел новые сети. А Лика умирала от любви. Наконец она осмелилась и подлетела к хищнику совсем близко.

- Слушай! Летала бы ты где-нибудь в другом месте! – нахмурился паук. – Я же тебя, дуру, просто съем!

- Съешь! Съешь! Съешь! Съешь меня! – прошептала безумная Лика и самоотверженно бросилась на погибель.

На ее счастье пришла с базара хозяйка, заметила паутину, всплеснула руками и смела ее веником вместе с пауком и его новыми жертвами.

Долго Лика выбирала лапками остатки липких нитей из своих крыльев, рыдая и всхлипывая в гжелевом горшке.

- Ничего не понимаю, - утешала ее Глоксиния, - как можно вообще любить паука! Тем более, если ты – муха!

А она действительно ничего не понимала.

36. БЕСПОКОЙНАЯ СОРОКА

Сорока метила в Жар-птицы. Всегда-всегда-всегда-всегда! Ой, и до чего ж она любила все блестящее! Так бы и собрала все на свете в свое гнездо, так бы и понацепляла на себя!

Однажды ей попалась банка из-под консервов. Долго выдалбливая остатки кильки из блестящего круглого сокровища, Сорока размышляла, какая она благоразумная:

- Ай да я! Ай да я! Ай да умница моя! – приговаривала она.

Схватив пустую банку в клюв, Сорока перетащила её в гнездо. Однако, несколько дней спустя, птица поняла, что с банкой, да еще с жестяной, жить неудобно и к тому же холодно. Взяла Сорока банку обратно в клюв и полетела в березовую рощу к подруге Сойке.

Радушно встретила её Сойка.

- Я тебе подарок принесла, - трещала Сорока, - он такой полезный! Посмотри, как блестит на солнце!

Развела крыльями Сойка - зачем ей пустая консервная банка? Но спорить не стала. Оставила подарок у себя.

Стала жить Сорока без банки, радуется, что так просто от ненужной вещи избавилась да еще кому-то подарок сделала, приговаривает:

- Ай да я! Ай да я! Ай да умница моя!

Пролетала как-то мимо рощи, а у Сойки в гнезде, Бог ты мой, все переливается как в сказочном дворце! Не выдержала Сорока, спустилась-таки.

- Слышь, подруга, отдай ты мне банку обратно! А?

- Бери, зачем она мне? – обрадовалась Сойка - ей самой такую здоровенную вещь совершенно невозможно было из гнезда выбросить.

Вот. Взяла Сорока ту банку и довольнешенькая вернулась домой.

- Ай да я, ай да я, ай да умница моя! – кричит, аж в гнезде подпрыгивает от радости.

Только не прошло и недели, как банка та опять стала надоедать Сороке.

Взяла Сорока банку и полетела к Сойке:

- Ты прости, дорогая, что я у тебя банку забрала. У тебя она гораздо лучше смотрится. Вот тут как раз освещение. Роща! Березы! Красота! А у меня – бор сосновый, к нему эта вещица совсем не подходит…

С полгода смотрел лесник Василий, как Сорока летала по лесу с консервной банкой. Да кричала как оголтелая. И в толк не мог взять, для чего она это делает?!

37. БАРБАРИСОВЫЕ ЗАРОСЛИ

«Вот бы спрятаться в барбарисовые заросли, чтобы ни один змей не посмел потревожить мой покой», - думала маленькая птичка по имени Чи. Она надела самый неприметный, самый серенький фартучек и принялась за дело.

Довольно быстро Чи смастерила гнездо из веточек, хвоинок и высохшего прошлогоднего мха. Когда работа была закончена, она отложила в гнездышко четыре пятнистых яичка и накрыла их своим легоньким, теплым, пушистым тельцем.

На ту беду неподалеку появился амурский полоз По. У него как раз по плану сегодня был яичный день. И По, царственно щеголяя золотыми обручами на панцирном черном шелке своего мускулистого тела, влез на тонкое дерево, выглядывая добычу. Патриарх знал, что яйца, добытые в барбарисовых зарослях, самые вкусные! Ага! Углядел! Очень хорошо! И По осторожно направился к небольшому гнездышку замеревшей от ужаса птички. Показав чудеса акробатики и не попортив шкурку, По очень быстро оказался возле гнезда.

- Ах, здравствуйте, милый По! – запела сладкоголосая Чи. - Я совсем недавно была в гостях у Вашей матушки, и она велела передать Вам низкий поклон! Она так восхищается Вами!

По так сильно растерялся, что укололся от неожиданности. Он считал себя самым лучшим в лесу. И не хотел показывать перед какой-то птичкой, что совсем не знал своей матери. Не то чтобы он ей не помогал, но даже и совсем не помнил! Но и Чи прекрасно знала об этом. Она видела несколько лет назад, как растолстевшая полозиха откладывала яйца в прелую труху возле старого кедра и тут же бросила их на произвол судьбы. Конечно! Какое тут может быть правильное воспитание!

- А что еще говорила моя матушка? – спросил По.

- О! Она так гордится Вами! Она говорит, что Вы самый, самый красивый, самый воспитанный и самый добрый змей не только в нашем лесу, а и, пожалуй, во всем мире! И Вы знаете, я думаю, что она совершенно права!

У бедного полоза даже глаза округлились от сладкой песни.

- Да. Я такой, - сказал он. - Передайте ей, что я очень люблю ее, очень.

Птичка затаила дыхание.

- И… как Вас зовут, уважаемая?

- Чи! Меня зовут Чи!

- Так вот, уважаемая Чи! Если Вам понадобится, ну, там, какая-нибудь помощь, я всегда рад помочь! Всегда рад! – и По, гордо держа голову, так же плавно выполз из колючих зарослей как и вполз…

Когда вылупились птенчики и стали просить открытыми клювиками пищу, у Чи начались бесконечные перелеты за насекомыми и гусеницами. Но она никогда не забывала каждый день на ночь давать им уроки правильного воспитания:

- Помните, дети мои! - наставляла она. - У вас нет острых зубов, как у тигра. Нет сильного тела, как у полоза. Но даже при самых невероятных, самых ужасных обстоятельствах оставайтесь всегда предельно вежливыми!

38. ВЛЮБЛЕННЫЙ ЛЕО

Не так было все с Таисьей. Ну совсем не так, как с другими! Презирала она и власть его, и деньги. И лишь смеялась насмешливо, возвращая дорогие подарки…

Леонид уже битый час тащил на себе дохлого пса, которого сбила случайная машина. Как кстати был этот пес! Как был благодарен Леонид счастливому случаю! Теперь у него есть приманка для самого хитрого зверя!

Солнце радостно прыгало по сопкам совсем рядом, как ручной белесый колобок. Леонид вскинул глаза на часы: сколько еще там до темноты?

Впрочем, он слегка злился на Таисью. И эта злость еще больше разжигала любовь к недоступной девушке. Несмотря на десятки ее категоричных «Нет!», мужчина чувствовал, что тоже нравится. Чувствовал подспудно. Почти на подсознании. Просто понимал, что делает что-то не то, может быть, говорит не так, что ей хотелось бы услышать… Маленькая синеглазая хохотушка с весенним именем Тая однажды рассказала, что есть в тайге за двумя каменными вратами ручей, исполняющий любые желания, которые приходят в голову, когда путник прикасается к нему губами. Эта мысль забавляла его. Уж он-то знал, что загадать! Да где найти каменные врата? Другое дело – леопард. Вот в чем он видел настоящий выход. Он героически добудет возлюбленной самого редкого и красивого зверя в мире! И закажет в Доме моды для Таисьи шубку! Как же она будет хороша!

Тропа то подымалась на пологие сопки, то спускалась в низины. Тогда Леонид проваливался в снегу, отплевывался, чертыхался, вытирал пот с ресниц и снова шагал в самую непролазную глушь. Братаны браконьеры говорили, что для животных наступили голодные времена. И леопард придет скорее на какую-нибудь свежеубитую дичь. Не побрезгует и собакой. Еще они говорили, что можно месяцами бродить по тайге и ни разу не увидеть эту редкую желтоглазую кошку, не то чтобы добыть ее.

Журчание ручья охотник скорее угадал, чем услышал. И, ориентируясь на звук, ясно увидел следы двух гигантских кошек. По всему телу волоски встали дыбом. Звери были здесь совсем недавно! Следы не запорошил вчерашний куржак. Хищники сначала остановились у родника. Наверное, пили. Один из них купался в снегу, чистя шерстку. Затем перебрались на ту сторону ручья через поваленное дерево и затерялись в скалах.

Леонид поглядел по сторонам и глубоко вздохнул. Сбросил со спины на землю дохлую собаку, рюкзак и ружье. И лишь затем нагнулся к говорливому родничку.

- Интересно, что там на уме у этих леопардов?- подумал он и прильнул к роднику. А когда утолил жажду и поднял глаза, увидел ясно среди деревьев две каменные скалы, ну ни дать, ни взять – врата! Матерь Божья! И тут же оторопел, пытаясь вспомнить, что же подумал в первую минуту, но так и не вспомнил. Его мысли заняла охота.

Все! Пора делать засаду!

Вскарабкаться на дерево не получилось. А что, если устроить гнездо прямо на одной из скал? И родник будет как на ладони. И ружье с оптическим прицелом можно покрепче зафиксировать…

Леонид приладил угощение для зверей у ручья, сорвал несколько веток с молодого кедра, и, пятясь задом, стал заметать следы, чтобы никто не обнаружил его местопребывания. Глупо, конечно, а вдруг сработает?

И уже наверху, когда, безумно уставший от вертикального подъема, он примостил к ступеньке скалы ружье, проглотил холодную сосиску с хлебом и забрался в спальник. Время превратилось в сон. И три часа в миг обратили ласковые слова.

- Лео! Ты с ума сошел! – мурлыкнула Таисья.

Леонид мгновенно проснулся. И не поверил глазам. Вечерело. На той скале, что напротив, сидела не Таисья - грациозная леопардесса, царственно взирая вниз на такого же гигантского пятнистого леопарда, который, зацепив зубами дохлую собаку, взбирался все выше, прыгая по деревьям, увитым лианами.

Осторожные, неуловимые и бесстрашные хищники были совсем рядом. И не замечали его. Охотник нащупал спусковой курок. В кого выстрелить первым? В самку? Или в самца? В самца? Или в самку? У пантеры красивее узор, коричневыми розетками. Зато самец больше. А из двух шкур вообще получится просто роскошная шубка! Как бы их обоих задеть? В кого стрелять первым? Все-таки? В самку или в самца?

- Ты, дорогая, поешь! – положил добычу Лео у ног самки.

Но та не торопилась. Выпустила из лапок темно-шоколадные коготки с белыми ножами на кончиках. Царапнула шерстку собаки. Лениво откусила кусочек, несмотря на то, что была очень голодна.

- Думаешь, так все просто? Накормил меня, напоил, и я твоя?

- Ветка! Милая! Ты же знаешь, как я тебя люблю!

- Я не знаю, - мяукнула протяжно самка и отвела в сторону взгляд.

«Ветка? Он сказал Ветка? Эту леопардессу что, так зовут? Или этот Лео ничего не говорил? И мне показалось? Или это телепатия? Что происходит? Почему я не могу выстрелить в них? Ведь мне нужны шкуры!» – думал Леонид, прицеливаясь то в одного, то в другого.

- Ты знаешь, милая, - продолжал тем временем Лео нежно и сладко, - что я весеннюю добычу отдам за один твой утренний взгляд.

- Почему утренний?

- Потому что по утрам твои глаза божественно голубого цвета! И отражаясь в них, небо становится голубым! И всю осеннюю добычу я отдал бы за один взгляд вечерний!

- Почему вечерний?

- Потому что вечером глаза твои синее синих птиц. И, умываясь в твоем взгляде, становятся синими реки и осенние сумерки и туманы. А за один твой ночной взгляд я отдал бы всю добычу лета!

- Да! Потому что ночью очи твои сверкают, как две дикие планеты! И от них зажигаются звезды и луна!

- А днем, когда я сплю? Что отдал бы ты за один мой сонный взгляд? – шутила леопардесса.

- О! Он дорогого стоит! Твой сонный уставший взгляд. Уставший, благодаря мне! За него я не пожалел бы добычи голодной зимы!

Грациозная кошка на миг замерла, выжидая, а не скажет ли еще что-нибудь ее изящный кавалер. Неторопливо она откусила еще кусочек. Быстро проглотила его и, точно улыбнувшись, ласково ответила:

- А твои глаза, мой Лео, похожи на два золотых солнца! Потому что ты, мой Король, самый красивый и умный в этом лесу…

Леонид в своей засаде так удивился происходящему, что потерял контроль, шевельнулся и нарушил стопой своей камешек малый, который сорвался со скалы, стуча и брынькая.

- Кто здесь? – встрепенулась Ветка.

- Человек! – ответил, весь собравшись струною, Лео.

Два леопарда, слегка пригнувшись, уставились на Леонида одинаковыми расписными мордами. Только глаза у них были разные: у самки синие-синие, как у Таисьи, а у самца желтовато-золотистые, похожие на яркие осенние листья. Казалось, они читают его насквозь, эти глаза.

- Что делает он на наших скалах?

- Охотится, - спокойно ответил Лео.

- У него ружье. Он нас убьет?

- Ты уверен?

- Он теперь никогда не убьет ни одного леопарда. Потому что он знает наши имена. Пойдем отсюда. Забирай собаку. Похоже, это его подарок.

- Ну что ж, спасибо тебе, человек, этот подарок очень кстати, - сказала Ветка, схватила зубами собаку и первая спустилась со скалы. А Лео еще раз взглянул на охотника, точно утверждая взглядом свои последние слова, и тоже очень быстро скрылся из глаз.

Леонид еще некоторое время тупо смотрел в след удаляющейся нереализованной мечте. Почему он в них так и не выстрелил? Оставалось загадкой. Единственная мысль вертелась в мозгу: «Они как мы! Они совсем как мы!»

Обратная дорога получилась короче. Леониду все время казалось, что за ним с интересом наблюдает кто-то и идет по следам. Он даже наслаждался этим. И почему-то не боялся совсем. Все думал о Таисье. Что он теперь подарит ей, если шуба «ушла гулять в тайгу?»

А когда между последним дубовым подлеском показался просвет, он услышал слова Лео:

- Ты просто скажи ей, что ее глаза прекрасны, как у моей Ветки!

Леонид остановился и ответил пятнистому призраку, скрывающемуся где-то рядом:

- Лео, братан, спасибо за совет! Но я лучше скажу ей, что я в жизни не убью больше ни одного леопарда. Я ведь теперь знаю ваши имена!

39. ПОДАРОК ОСТРОВА

Человек знает множество песен. И по песне нельзя его определить. Зато у китов одна песня. У каждого своя. Иногда эта песня передается из поколения в поколение. А когда песни забывают, они становятся маленькими песчинками.

Люди знают много сказок. Зато у зверей одна сказка. Своя у каждого. И рассказывают они ее только в особых случаях. А если сказку не вспоминать долго, она не умирает - ее душа превращается в солнечного зайчика.

Ты уже знаешь, что человек может мечтать сколько угодно. И по одной мечте его тоже трудно узнать. Зато у птиц одна мечта. У каждой - своя. И она тоже передается из поколения в поколение.

О том шептались розовые лотосы. И я услышала, что мечты не умирают. Они превращаются в эти фантастические цветы. А еще я узнала о чем мечтает Розовый фламинго. О чем поет Белый кит. О чем рассказывает сказки Полосатая дикая кошка. И в том нет большого секрета. Все их мечты, песни и сказки о Любви. Ты знаешь? Ведь птицы тоже могут любить. И любят звери. А как любят киты!..

Но вот чего не знаешь ты, так это того, что в далекие времена не было китов. Не было птиц. И не было зверей. А на самом краю Земли, на высоком острове, обитало одно единственное разумное существо. Его никак не звали. Потому что некому было звать. У него были руки и ноги, крылья и хвост. У него было два сердца, которые уравновешивали друг друга. Поэтому оно не знало любви и печали. Оно было совершенным. Оно могло нырять со скал сквозь голубую прозрачность прибрежных вод в самую черную глубину самого бездонного океана. Оно так же ловко передвигалось по суше. Оно взлетало с самой высокой скалы в голубое небо под самый купол черных глубин космоса. Оно было одно. И при этом было счастливо.

Длинными бессонными ночами оно любовалось далекой Звездой, которая в те времена была тоже единственной на небе. Звезда эта так ярко горела, что, казалось, можно разговаривать с ней как с живой. И существо заговорило. Оно проникновенно рассказывало ей о том, как прекрасен его остров, как лучезарно земное небо, как прохладен магнетически притягательный океан. За тысячу и одну ночь оно рассказало ей тысячу и одну сказку, спело тысячу и одну песню, поделилось тысячей и одной мечтой.

Оно не знало, как завистливы и жестоки Звезды. Поэтому манило к себе.

И однажды Звезда действительно приблизилась к острову. И существо увидело ее безжалостные огненные глаза. Гостья из космоса потянулась к нему, чтобы заключить в объятья. И в тот же миг дикий крик вырвался из груди бедного существа. Потому что поцелуй Звезды оказался роковым. Острыми лучами, точно лезвиями, Звезда рассекла его на тысячи частей. Изрубленный хвост выбросила в море, крылья зашвырнула на скалы, остатки тела разбросала по острову. Два сердца Звезда оторвала друг от друга, испепелив. Одно – горячими угольями рассыпала по земле. Другое – светящимися искрами закинула в глубины космоса. А потом вернулась на небосклон и затерялась там навсегда.

Она знала, что таким образом можно убить живое существо. Не понимала лишь одного - что песни, мечты и сказки не умирают. Из крыльев странного существа возродились птицы. Из хвоста - киты и дельфины. Из тела – звери. А из головы - люди. Вот только сердец досталось каждому по одному. С тех пор зажженные звездою теплые сердца ищут себе подобных на земле. Они не понимают, почему их так завораживают звезды и сводят с ума. Они наказаны Любовью. Вечной тягой ко второму сердцу.

Я подслушала, как рычат звери, как поют киты, как кричат птицы и как стонут люди, когда они любят. Эти звуки так похожи!

Я бы никогда не поверила в эту историю. Но ее рассказал мне тот самый остров. Ты знаешь? Я видела целые заросли розовых лотосов. В них превращаются мечты легкокрылых птиц. И цветы подтвердили его слова. У подножья острова есть бухта поющего песка. Звонкие песчинки, каждая из них, поведала мне о песне кита. Они все собраны здесь с незапамятных времен. И продолжают собираться. На этом острове целая роща, наполненная солнечными зайчиками, которые умеют рассказывать сказки. Их столько, что не выслушать за всю жизнь!

Но остров подарил мне еще один подарок. На какое-то время я оказалась тем самый существом, которого никак не звали, потому что некому было звать. У меня были руки и ноги, крылья и хвост. В груди я ощутила биение двух сердец, и они дополняли друг друга. Я почувствовала себя совершенной. Я нырнула со скал сквозь голубую прозрачность прибрежных вод в самую черную глубину самого бездонного океана. Я обошла этот чудесный остров вдоль и поперек, как будто это был мой дом. А потом я летела сквозь голубое небо под самый купол черных глубин космоса. Я была одна. И при этом была счастлива.

Но увидела ту самую Звезду и… проснулась.

Я вспомнила, что в груди моей всего одно сердце. И как все живые существа на земле, я обречена любить.

Девчонки давно покинули родительское гнездо. И кормились на свободных хлебах. А орленок Грис никак не решался на это. Может быть потому, что сыновья больше любят своих матерей, и им трудно оторваться от их тепла. Мать с отцом давненько утомились от воспитания. Орленок занимал слишком много места. Родители ютились рядом с обжитым гнездом, бочком-бочком на холодных камнях. Да и кормить Гриса становилось накладно. Вот мать Кларисса и стала подпихивать его, подщипывать клювом, пытаясь сбросить со скалы. И с таким молчаливым упреком смотрела на птенца, что леденило душу. На что орел Кован вскрикнул как отрубил:

- Рано! Рано, мать! Успокойся!

И Кларисса успокоилась.

Но это не означало, что отторжение, появившееся в семье, исчезло. Напротив, оно, как вбитый клин, увеличивалось и ширилось и становилось порою просто невыносимым. А в один прекрасный день мать просто отказалась кормить Гриса. Она не принесла в гнездо ничего, кроме отчужденного взгляда. Кован бросил Грису мышонка, как подачку, и произнес:

- Ты должен понять, сынок, что у тебя есть крылья.

Но сын, кажется, не понимал...

Родители полетели за добычей, когда новое солнце, очень аппетитное на вид, теплым желтком рождалось из двух сросшихся сопок, похожих на чашу. Новое солнце рождалось каждый день. И не было в том для орленка-переростка ничего удивительного. Он знал, что, пролетев над гнездом, очередное небесное светило опустится с другой стороны, и его проглотят дальние горы с многочисленными мегалитами, похожими на зубы дракона. Зубы были разные. Некоторые острые, а некоторые затупившиеся или вообще наполовину стертые. Наверное, солнца были очень твердыми, и горам приходилась больно разгрызать их, чтобы проглотить…

Но не успело новое солнце проделать и трети обычного пути, как набежали тучки, ударились друг о дружку, разворчались, разгремелись, точно две дикие кошки, не поделившие территории. А потом разом вместе расплакались, обнявшись. Солнце вмешалось в потасовку и стало вытирать им слезки. А на небе появилась радуга.

Из груди Гриса вырвался непонятный звук, выражающий восторг и любопытство одновременно. Он захотел взглянуть на переливающийся мост поближе, и все его существо подалось вперед. Грис оттолкнулся и… не понял сразу, что остался без поддержки насиженного теплого места, еще вчера казавшегося совершенством. Он не смотрел вниз, а только вперед, он хотел приблизиться к небесной полуокружности. Но она удалялась. Орленок догонял радугу, пока не устал. Он вспомнил о гнезде, о вчерашнем напутствии отца. Он понял, наконец, что может управлять своим телом. И небывалая гордость заполнила его до краев, как жгучий напиток. От этой гордости зашумело в голове. Что-то бешено застучало в груди. И Грис приземлился на верхушку кедра. Немного передохнув, он снова устремился к радуге. Небесная арка то вспыхивала совсем ярко, то гасла. Орленок, перелетая с одной верхушки на другую, догонял ее.

Но не догнал. Радуга растаяла. Только орленок не считал себя проигравшим. Он издал победный клич и полетел туда, где топорщились из высоких гор зубы дракона, чтобы посмотреть, осталось ли что-нибудь от вчерашнего солнца. Может быть, горы поделятся с ним остатками добычи?

Над зубами Грис оказался довольно быстро. Но не обнаружил даже намека на вчерашнее солнце. Зато зорким глазом приметил в траве у подножия гор зайчонка. Насытившись, он полетел дальше, поймав струю ветра и зависнув так, как зависал отец. Грису понравилось. Он повторял это с другими потоками воздуха снова и снова до тех пор, пока солнце не исчезло в молочном озере облаков. «Наверное, солнце этого дня проглотило озеро - решил Грис, - надо будет завтра слетать туда, разведать, может, что-то осталось…»

Дорога домой оказалась короткой.

Кларисса и Кован сидели в гнезде вдвоем как в прежние времена и с аппетитом рвали клювами теплого козленка. Они были счастливы. И с любовью глядели друг на друга.

Грис приспособился рядышком на холодной скале, время от времени посматривая на родителей и понимая каким-то внутренним чутьем, что это уже не его гнездо.

41. МАКС-ИНОПЛАНЕТЯНИН

Я и сама умею рассказывать сказки… а тут.

Я ехала с конкурса журналистов «Вся Россия 2000». День выдался жаркий. Москва уже маячила впереди своими закрутками и заморочками, и не хотелось нырять в ее условности, но пришлось.

В голове еще звучали веселые песни Казани, где-то на дне сумки грел самолюбие заслуженный диплом, а руки заранее ныли от предстоящего перехода по метро с гитарой, подарками, приготовленными для детей, фруктами и экзотическими татарскими сладостями. Денег почти не оставалось. Но нести самой пять мест не представлялось возможным. Я вышла из вагона и взяла носильщика. Он проводил меня до метро. А дальше?

И тут на ступеньках я увидела бомжа. Самого типичного разгрязнющего бомжа, каких много подрабатывает на вокзалах носильщиками. Человек неопределенного возраста со светлыми волосами и очень светлыми голубыми глазами на загорелом лице глядел на меня с готовностью помочь. Мы быстро договорились о цене. Он взвалил на плечо мою дорожную сумку, и мы спустились в метро.

Честно говоря, мне было совсем не до него. Но, зная, насколько тяжела сумка, я постепенно стала сочувствовать своему вынужденному попутчику, когда заметила краем глаза, что его качнуло на повороте.

На первой же остановке я спросила:

- Хочешь сок?

Для Макса, так он представился, вопрос показался неожиданным:

- Где ты его возьмешь, здесь, в метро?

Я пожала плечами.

- Ананасовый? – спросил он.

- Персиковый. Подойдет?

- Я уже лет двадцать не пил сок…

Я достала две коробочки с персиковым соком, чем удивила Макса. Глаза его засветились, и он, как берет дорогую игрушку ребенок, бережно взял в свои огромные почерневшие от непосильной работы руки миниатюрную коробочку с соком и благоговейно выпил содержимое.

- Ты – ангел! – сказал он восхищенно.

«Ну вот, - подумала я, - за какую-то коробочку с соком да еще и ангелом…» Мое внутреннее «Я» тут же опустило с облаков на землю. «Ты далеко не ангел, - сказало оно мне, - и это звание получила незаслуженно». Может быть, поэтому стало очень жаль Макса. Но, подавив в себе хотя бы внешние проявления этих чувств, я заговорила с ним не как госпожа с носильщиком, а так, точно он был моим другом. Я рассказала вкратце, что еду с конкурса и что я - писатель. Это обязывало на взаимную откровенность. Но Макс не хотел рассказывать о себе.

- Я думал, тебе лет двадцать, - сказал он, как обычно говорили мне мужчины, желающие подчеркнуть свою симпатию, и добавил, - а ведь мы с тобой ровесники.

Мы уже вышли из метро, когда я заметила, что Макса качнуло еще раз.

- Ты что-нибудь ел? – спросила я тревожно.

Теперь пожал плечами он, как-то виновато улыбаясь. Я достала из сумки огромный банан.

- Откуда ты их берешь?

Я в своей жизни видела только раз, чтобы ели настолько быстро. Так мгновенно проглатывают блин собаки. Не успела я нагнуться еще за одним для себя, как у Макса в руках была уже одна кожура. В этот момент я твердо решила покормить его как следует.

День набирал жар и зной. Утреннее маршрутное такси, в которое мы протиснулись со своими сумками, дожидалось пассажиров.

- Знаешь, у меня есть тайна. И я открою ее тебе. Ты такая необыкновенная…

Я остановила жестом хлынувший поток его многочисленных комплиментов.

- Что за тайна?

- Я – инопланетянин, - заговорщицки шепнул Макс.

Я чуть не упала с кресла:

- Я с планеты Эфиар, у зеленой звезды Панзеры.

- А я испанский летчик на повороте.

- Ты мне не веришь? – обиделся Макс, и губы его дрогнули обиженно, как у ребенка. Он готов был заплакать.

- Верю, верю, - попыталась я исправить положение, - рассказывай. Мы все на этой планете инопланетяне. Так?

- Так, - обрадовался Макс.

Так был найден компромисс. «Что это? Паранойя? – думала я. - Или выдуманная жизнь, куда прячется этот выброшенный за черту обществом человек? Он дурит меня? Хочет заработать на моей наивности, как делали это многочисленные Мавроди и прочие проходимцы?» Но восприятие маленькой пятилетней Светки, жадно впитывающей все сказки и истории, уже дергал мое нетерпение и требовал от меня, от большой Светланы Васильевны, чтобы я внимательно прислушалась к рассказу Макса.

И я прислушалась.

Я жил раньше на планете Эфиар. Это самая красивая планета в системе Панзеры. У вас в системе Солнца всего одна живая планета – Земля. А у нас четыре: Келора, Кифара, Алерат и Эфиар. Власть на Эфиаре.

Я тоже входил во власть. У меня был целый континент, жена Джуна и дочь Юна. Мне было 927 лет, когда это случилось. Люди на Эфиаре живут долго, дольше, чем на Земле. Они умеют справляться со всеми болезнями, потому что на одной из планет растет чудесный цветок Руно. Его сок Сизока обладает целебными свойствами. Стоит поместить тело в подобный раствор, как залечиваются все раны, можно даже вернуть жизнь. Цветок светится в темноте. Помнишь сказку об Аленьком цветочке? Это не сказка. Это правда. Руно существует на самом деле.

Я уже говорил, что возле вашего Солнца только одна живая планета – Земля. Но она Панзеру не интересует. Ваша цивилизация очень отсталая, можно сказать, периферия галактики, и люди на ней как бы отбывают срок за прежние преступления на других планетах. Им дается шанс. Они здесь получают новый скафандр (так он называл тело) и пытаются себя реализовать. Неважно, в шкуре оленя пришли они на землю или в шкуре кота. Солнечная система интересна Панзере только из-за планеты Марс. Там добывается редкий минерал бриллиантин. На Земле наши его часто ищут, бурят скважины, но пока не нашли. Он мягкий, как пластилин, и прозрачный, как стекло. Если через бриллиантин пропустить высокочастотный ток, он становится тверже алмаза. Нужен бриллиантин для покрытия космических кораблей. Его добывают только на Марсе. И бриллиантин очень ценится в космосе.

Вот за бриллиантином и полетел наш корабль. Его экипаж состоял из троих. Я был капитаном, моя жена Джуна – пилот и помощник и еще робот Бладекроп, который содержит корабль, ведет его самостоятельно, производит уборку и прочую работу. Реагирует он только на цифры и мои команды.

Но это был не обычный полет, как остальные вылазки за бриллиантином. Еще до этого, на соревнованиях по биопортации, брат Джуны Зерес попросил меня на обратном пути с Марса заскочить на Землю за полосатыми кошками. У него имелся громадный зоопарк со всех планет. А такие кошки водятся только на земле. Но я не знал, что они хищные. Животные на Эфиаре большие, лохматые, добрые и нежные, как няньки. Они напоминают ваших чертей и обезьян. Только их можно научить говорить как попугаев.

Я согласился, не чувствуя опасности. Хотя знал, что Зерес всю жизнь завидовал мне: и когда я закончил со знаками отличия Межпланетный Магистрат, и когда Джуна поставила мне на главной площади возле Магистрата золотой памятник. Золото там не ценится, просто желтый нержавеющий материал. Там ценится бриллиантин.

Добыли мы его пять тонн и успешно приземлились на этой планете. Это было на Дальнем востоке 500 лет назад. Теперь это место называют Залив Петра Великого. Вот в его устье и завис корабль, увидев несколько тигров. Я обрадовался, так как почти исполнил просьбу Зереса. Закрыл защиту. И тут тигр напал на меня, изодрав в клочья. Он уже пожирал мое мясо, и я видел это, выйдя из тела. Моя жена Джуна, оставив корабль, расстреляла тигра и еще несколько таких же кошек. Разыгралась гроза, и корабль, оставшись без управления и без защиты, погрузился на дно залива. Джуна вызвала помощь. От неожиданной молнии погиб подоспевший борт 388 корабля. Удалось прорваться на Тигровую сопку только 389 борту, и он привез Джуну и мое полуобглоданное тело на Эфиар. Меня тут же вылечили в сизоке. Но интриги Зереса продолжались. Он собрал на Панзере суд Магистрата. И суд, обвиняя меня в гибели двух кораблей и потере 5 тонн ценнейшего бриллиантина, приговорил меня к сожжению скафандра.

Как страдали Джуна и Юна, когда публично на главной площади Эфиара сжигали мой «скафандр». Моя душа металась рядом, но они не видели меня. Не слышали. Я, потеряв тело, попытался войти в свой золотой памятник, но, почувствовав жуткий холод, тут же вышел из него. Страдая от обиды и одиночества, я летал по Эфиару среди зданий, которые строятся в виде деревьев, среди его жителей, одетых в обычные прозрачные одежды, и не находил приюта и успокоения. Я подлетал к космическим кораблям, которые приземляли на Эфиар мои друзья. К ним тут же подводились коммуникации, метро и банки, но и они не видели меня.

Тогда я решил полететь к Магнезеру - Богу Космоса. Я взмолился и попросил дать мне шанс вернуться на Эфиар. И Магнезер сжалился надо мною. Он послал меня на Солнце. Знаешь? Оно не желтое внутри, а синее. Поэтому и атмосфера у вас голубая. И на нем живут три человека - Христос, Будда и Ислам. И вот, я очнулся на Земле. В теле взрослого мужчины. Это была тюремная больница. В палате больных тифом из 24 человек остался в живых только я. Мой новый скафандр оказался хуже и болезненнее прежнего. Но точно такой же. Ведь люди на всех планетах одинаковые. Все люди – звезды. У всех пять пальцев, две руки, два глаза. После болезни у заключенного изменилась группа крови и цвет глаз. Я не узнал свою мать и брата. Прошлое на Эфиаре возвращалось ко мне урывками, пока не выстроилось в логическую цепочку. Оказывается, я отсидел в тюрьме 10 лет. Мои родственники русские. И живут в Узбекистане.

А здесь, на Казанском вокзале, я просто выживаю. Я должен поехать на Дальний восток и поднять корабль. Первым делом искупаться в сизоке, стать молодым и здоровым. Научить жителей Земли многому: и об их скрытых возможностях, и о других планетах. Но какие-то силы не пускают меня. Может быть это Зерес? Или Магнезер испытывает меня? Не хочет открывать коридор для далекой цивилизации? Иногда я разговариваю во сне с Джуной и Юной. Они по-прежнему любят меня и ждут, что я вернусь…

Так мы доехали до моего дома.

- Когда ты ел в последний раз? – спросила я.

- Мы едим в монастыре 2 раза в неделю. И моемся по записи раз в неделю.

- А где ты спишь?

- На вокзале. Если есть чем заплатить проводнику, сплю в вагоне, если нет - так устраиваюсь как-нибудь…

- Хочешь, зайдем ко мне, позавтракаем? – спросила я, когда мы, наконец, добрались до моего подъезда.

- Издеваешься? – Макс неуверенно глянул на мой беленький дорожный костюмчик.

- Я тебя с детьми познакомлю… Ты же будешь хорошо себя вести. Правда?

- Мама, кто это? – шепнул Юра, когда замусоленный грязный бомж тщательно отмывал в нашей ванной комнате руки и лицо.

- Макс. Он – инопланетянин.

У Юрки раскрылись до максимальной широты глаза. Потом он подумал, что я шучу, и улыбнулся. Но мое представление заинтриговало. И Юрка прямо так и прилип к Максу.

- Сестренка, мне только чаю. Больше ничего, - застеснялся Макс, пряча ноги под стул.

- Разберемся.

Я извлекла из сумки гостинцы. Дети тоже приготовили к моему приезду сюрприз – пятилитровую кастрюлю самой первой, самой крупной клубники с дачи, заботливо помытой и очищенной от хвостиков их детскими ручками.

Я наскоро разогрела какие-то остатки вчерашнего ужина - не то картошку, не то макароны, залила это дело яйцами, подогрела суп, уставила стол фруктами. И пригласила Макса завтракать.

- Кофе? Чай? Вино? Коньяк? Водка? – я разыгрывала роль официанта.

- Я не сплю? – Макс чувствовал себя неловко и боролся с голодом, потом сдался. - Кофе!

- Расскажи им о своей планете, - попросила осторожно я и взяла рабочий блокнот.

И Макс повторил детям все, что говорил мне. Василина, не дослушав, ушла в свою комнату, Юра, напротив, остался до конца, точно выпил чудесную сказку.

Когда Макс увидел мои рисунки, он чуть не задохнулся. В первый раз так эмоционально реагировали на мое творчество. Глаза его жадно впивались в размытые акварели, грудь вздымалась как меха органа:

- Признайся! Ты тоже! Ты тоже с нашей зеленой звезды! Зачем ты здесь? Ведь ты ангел!?

- Я не знаю, может быть, чтобы покормить тебя завтраком…

Мы проводили его с Юрой до станции. Я дала Максу визитку.

- Я позвоню, только если у меня будет все хорошо. Возьмитесь за руки, - попросил он, - загадайте желание и не расцепляйтесь как можно дольше, тогда все сбудется!

Я загадала, чтобы однажды вышла моя книга сказок, в которой было бы написано о Максе и о его далекой планете.

- Ангелы! – окликнул он нас, когда мы пошли. - Пока! Я никогда вас не забуду!

Макс поцеловал мою визитку.

Мы шли, держась за руки до самого дома, и говорили о роботе Бладекропе, который до сих пор на борту 370ВКК на дне залива и ждет команды. Мы говорили о жидкости сизока, в которую можно было бы поместить дедушку, чтобы он не болел, а заодно и бабушку, да и маму с папой, а в первую очередь, конечно, Макса…

Но он так и не позвонил.

В город опять пришел дождь. А здесь, в переходе под электричками, не капало. Народ проходящий, весь прилично одет, не как у них в брошенной деревне Стародымово. Притулилась Августина к перильцам, обе рученьки вперед протянула. За день кто-то рублик в них положил.

- Дай Бог здоровьица, - послала вслед благословение, да так и осталась стоять с монеткой в руках. Ладони чистенькие, маленькие, сухонькие. Августина их долго разглядывала. А что делать-то? Думала, к чему эти линии? Вся жизнь прошла как дождь, один, сероглазый дождь. Теперь и жить негде, и помирать не на что.

А мимо неё шел Валька. Работяга, но пьяница. Ему как раз рубля до поллитры не хватало. Раз прошел мимо Августины, два прошел. На третий не выдержал, подходит:

- Слушай, мать, дай рубь, будь человеком.

Августина как стояла, так и продолжала стоять. И прохожие не понимали, то ли просит она, то ли пьянице тому Вальке монетку протягивает. Взял Валька рубль и пошел, «спасибочки» на прощанье брякнул. Августина даже не расстроилась. Что ей с рубля-то толку?

К понедельнику Валька из запоя вышел и ушел в работу, как в запой. Денег заработал. Стал долги раздавать. Шел по переходу. Смотрит - Августина стоит, снова рублик в руке держит. И так ему стало жаль старушечку, маленькую, тихую, покорную такую, аж под ложечкой засосало. Как же мог он у неё, паршивец такой, последнее забрать тогда? И потянуло его к бабульке той неземным притяжением. Подошел, сгреб в охапку, поцеловал в самую маковку, в чистенький старенький платочек. Августина только ахнула.

- Что ж ты, мать, тут так и стоишь?

- А живешь-то с кем?

- Да ни с кем.

- И я ни с кем, - вздохнул тяжело. Шатнуло его от переживаний, аж отошел на несколько метров, точно взрывной волной отбросило.

Походил-походил, будто веревочкой привязанный, по кругу. Достал сигареты, закурил.

- Курить вредно, - тихо сказала Августина, не глядя на Вальку.

- А мне некому говорить, что вредно, вот и курю, - Валька хитро улыбнулся, взглянул на старушку из-под козырька поломанной кепки, решил позабавиться еще, что ли. - Мать, а рубь дашь, мне на пиво не хватает?

- Пить вредно, - возразила Августина.

- А почему в прошлый раз дала?

- Жалко тебя стало.

- А теперь не дашь?

- А теперь не дам.

- Ишь ты, идейная, - усмехнулся Валька-пьяница, - да я так, мать, проверял тебя. Хошь, пойдём ко мне? Хошь, насовсем?

- Я тебе зачем? Старая?

- А ты мне говорить будешь, что вредно, а что полезно.

- Тебе что, никто не говорит?

- Говорят, да как-то неубедительно.

- А ты пьяный дурной?

- А я завязал. И курить брошу. Хошь, брошу? Мать, пошли ко мне жить!

…С тех пор Августина живет у Вальки. Правда, он курить не бросил, и попивает иногда. Дак то ж иногда!

43. ЛУННАЯ РАДУГА

Сенька жмурился от света, проникающего в спаленку из коридора. И ждал, когда же родители уйдут. Уж больно не терпелось ему побыть одному. Наконец дверной замок щелкнул, и мальчик услышал удаляющиеся шаги.

Свобода! Долой одеяло! Долой смешную пижаму с улыбающимися месяцами! Ведь он уже совсем большой. Недавно Сеньке исполнилось четыре года!

Длинные доски, которые отец настелил поверх окрашенного пола, показались очень привлекательными. Сенька некоторое время раскачивался на них и прыгал как на качелях, пока это не надоело.

Он тут же оделся во все черное и прицепил тонкий отцовский галстук.

Вприпрыжку выбежал на просторную кухню. Сам расправился молотком с двумя грецкими орехами. Подтянулся на цыпочках и распахнул форточку. Теплая июньская чернота взлохматила макушку. Так мало видно было в окно. Так ничтожно мало! Только несколько деревьев и лавочку, на которой обнимались какие-то влюбленные. Сенька глубоко вдохнул в себя заманчивую прохладу улицы и решительно открыл входную дверь.

Ну конечно же, ступеньки были предназначены лишь для того, чтобы по ним спускаться на улицу. И Сенька отважно сделал это.

Каспийск дышал приливом моря. И его влажным бризом. На кустах и на траве отчаянно белели улитки. Круглые белые фонари рисовали для каждого прохожего длинную изменяющуюся тень. Никто не обращал внимания на четырехлетнего ребенка, одетого во все черное. Согласитесь, трудно заметить черного котенка черной южной ночью, особенно, если он не плачет.

Бабульки по краям дороги продавали вареную, вкусно пахнущую кукурузу, посыпанную крупной солью. Но жители города торопились мимо них к дому культуры.

Сенька пришел на площадь возле дворца последним. Бархатное небо перемигивалось звездами с морем. Совершенно круглая луна наблюдала с крыши. На чистой каменной площадке журчал фонтан. Сенька приблизился к нему и замер. В многочисленных звенящих брызгах он увидел лунную радугу!

Он лег на каменный портик фонтана и все глядел на необыкновенное чудо. Сенька закрывал то один глаз, то другой. От этого фонтан перемещался как живой. И радуга плясала и пела тихую, но звонкую колыбельную песню.

Мальчик даже не заметил, как закрылись оба глаза. И как потом оказался на сильных руках отца. Он проснулся лишь тогда, когда мама нежно одевала на него пижаму в улыбающихся месяцах.

- Мама! Я видел лунную радугу! – воскликнул Сенька.

- Ах ты, негодяй! – поцеловала она его ласково и засмеялась.

44. МЫШКА В ВАННОЙ

Знаете, что такое барак? Одноэтажное строение с высоким крыльцом. Длинный коридор, а по бокам – двери, двери, двери… Каждая дверь – квартирка, где живет семья.

Кроме людей в таких постройках может обитать всякая живность: вши, клопы, тараканы, мыши, крысы и прочее.

А в том бараке, о котором я хочу рассказать, насекомых вывели общими усилиями, а вот с грызунами никак не могли справиться. Если кто-то из жильцов закапывал в погребе свеклу или морковь, животные тут же это находили и уничтожали в любом количестве. Если даже в кастрюльке какая-нибудь хозяйка опускала в подпол яйца, на следующий же день крышка была сдвинута, а внутри оставались одни скорлупки.

Короче, хулиганки с хвостиками вели себя весьма откровенно.

И как-то раз Юрий разбудил перед уходом жену словами:

- Юленька, там мышка в ванной. Не пугайся, - и ушел.

Юленька сразу заснула. А через час, когда пошла в ванную, барак сотряс оглушительный визг! Ну как же! Мышка в ванной! Животное, по всей вероятности, тоже перепугалось не на шутку. Безрезультатно карабкаясь маленькими серыми лапками быстро-быстро, оно старалось выбраться на волю из неожиданной западни. Упало в небольшую лужицу, встало на задние лапки и вдруг… уморительно чихнуло!

Господи! Ну как убивать такую прелесть?!

И Юленька решила поймать мышку в ванной. Она взяла железный ковшик и железную крышку потяжелее, чтобы мышка не выбралась, и принялась её ловить.

Серая мышь оказалась весьма проворной. И Юленьке пришлось изрядно постараться, чтобы её поймать. А когда мышка была уже в ковшике, Юленька нечаянно придавила мышке хвостик. Мышка запищала. Да громко! А Юленька заверещала! Да звонко! Ковшик упал, загремел. Мышка, обезумевшая от страха, выбежала, и снова стала карабкаться по стенкам ванны.

Насилу успокоившись, Юленька героически надела толстую перчатку и снова поймала злополучную мышку, поместила её в свой железный ковшик, приоткрыв крышку специально для хвостика, чтобы не прищемить его снова.

Понятно, что все соседки уже умирали от любопытства, что там за визг? Они повыглядывали из своих квартир, когда Юленька торжественно вынесла пойманную мышь в железном ковшике в общий коридор.

Это было похоже на шествие Клеопатры через когорты восхищенных римлян. Наконец Юленька достигла входной тяжелой двери, распахнула её и, спустившись с высокого крыльца, опустила ковшик на землю.

Мышка увидела голубое небо, уморительную мордашку неумытой, непричесанной Юленьки, блеснула от радости черными бисеринками глаз, шевельнула усиками и, в три прыжка преодолев высокое крыльцо, оказалась в коридоре барака. Соседки от страха закрыли двери. Оставалась одна незапертая дверь. Юленькина.

Как вы думаете? Куда побежала мышка? Правильно. В ванную.

45. КОВЫЛЬНЫЙ ВЕНОК

В доме умалишённых лежала старуха. Она ничего не говорила уже несколько лет и умела спать с открытыми глазами. Когда это происходило, можно было заглянуть в её сумасшедший сон. И я заглянула.

Во сне она стояла на песчаном откосе и держала венок из ковыля. Мимо проплывали лодки. Много лодок. И на них – люди. Много людей. Но, приглядевшись, я поняла, что это не совсем люди…

- Я помню тебя, - говорила старуха, примеряя свой венок, - я родила тебя от гусляра, Гудим, ты первая моя юношеская песня…

И снова подплывала лодка.

- А… Ненагляда моя, - вздыхала старуха, гладя прекрасную деву по хмельным волосам, - отец твой был таким ненаглядным, таким синеоким, глядела бы и сейчас, не нагляделась. Вот и родилась ты от взглядов моих лёгкою, точно вздох реки…

Венок из седого ковыля никому не подходил. Был он белый, точно сплела старуха его из своих волос.

- Здравствуй, здравствуй, Вятко старшенький и Вязга придира. Видно не любила я отца вашего так, как должно. Вы уж простите меня, грешницу, если что не так. Донимала я его, а вы от сомнений моих народилися…

- Дай-ка и тебе веночек примерю, Неёла моя, неудача. Всю-то жизнь ты со мной жила, всю-то кровушку выпила. Но куда ж от тебя денешься, доченька, какое ни есть, а родное дитя.

Речи её слагались точно стихи. И дети её странные со странными именами были не детьми, а чувствами, которые возвращала на проплывающих лодках река её жизни.

- Берестинка, родная, доведётся ли ещё хоть разок на лес взглянуть, - говорила старуха, или, - и Завид здесь, и Нечай, и Смеян, как я рада, рада вам, детки…

Мне казалось, что я давно-давно слышала эти имена, и они будили что-то на дне глубинной памяти моей, которая просыпалась там, во сне у старухи, и таяла снова, точно туман у песчаного откоса…

…Вдруг зрачки прояснились, и старуха увидела меня, а я увидела своё удивлённое отражение в её сумасшедших глазах. Я знала, что у этой женщины никогда не было детей, и некому было подать воды. И я, наполнив стакан водою, принесла ей. Старуха не хотела пить. Но она обрадовалась, засуетилась, заворочалась, достала из-под подушки венок, видно совсем недавно сплетённый из белого ковыля, совсем такой, как во сне, и дрожащими руками бережно положила мне на голову. Венок пришёлся как раз в пору.

- Ты пришла ко мне, моя младшенькая, - произнесла она первое и последнее, что услышали в больнице, - моя Сказка!

46. ЧЕРНИЧНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

Прожила бабка жизнь. Ничего путного не нажила кроме троих сыновей и семерых внучат. Лежит она как-то на печи и слышит: собрались невестки на кухне и стали ругаться, кому что из ее тряпок старых после смерти достанется.

Ругались, ругались, чуть не передрались. Надоело бабке слушать.

- Рано вы меня, невестушки, хороните. Что надо вам, забирайте так. А я пойду лучше на Святое озеро. Буду вспоминать, каки грехи были, у Бога замаливать.

Сказала так, поцеловала внучат да и пошла.

Вот идет она лесами темными, горько плачет. Шла-шла да и заблудилась совсем. Видит - пень, не пень, зверь, не зверь - человечек лесной из-под черничного куста на нее глазенками зыркат.

Бабка аж плакать перестала от неожиданности. А человечек ее за ногу цап!

- Попалась! Ты пошто мой черничник топчешь?

- Прости, государь, черничный человечек, это я не по злобе, а по глупости. Чем, скажи, я, старая, смогу искупить свою вину?

- А расскажи мне сказку. Как рассказывать будешь - буду слушать, а кончится сказка - я тебя съем!

Рассказала бабка сказку. Понравилась она человечку. Еще, говорит, давай!

Так и стала бабка ему сказки сказывать. Много ли, мало ли времени прошло, а вспомнила бабка все триста сказок, каки знала.

- Хорошие у тебя, бабка, сказки, - сказал лесной человечек, - придется тебя не наказать, а наградить. А наградой мой совет будет. Не ходи-ка ты, бабка, на Святое озеро, рано тебе еще грехи замаливать, а покушай ты лучше ягодок с моего черничного куста.

Послушалась бабка. Отведала ягодку, протянула руку за другой - глядь, а одежда на ней другая стала, и рука-то молодая совсем.

Вернулась бабка из лесу уже не бабкой, а красавицей писаной.

Начала она новую жизнь лучше прежнего.

А сказки… Сказки помнит, в уме бережет, а вдруг опять жизнь заставит пойти на Святое озеро, грехи замаливать…

47. СНЕЖНЫЕ ЛЮДИ

Возвращался мужик домой. Вдруг завихрился снег. И вырос на дороге огромный сугроб. Никак его не объехать – всё растёт и растёт! Вышла из него Снежена - снежная дева, ручкою белою к себе манит.

- Что надо тебе от меня, снежная дева? – спрашивает мужик, сам дрожит от холода.

- Красоту твоей жены и молодость! А не отдашь – прощайся с жизнью! Заморожу!

Делать нечего. Согласился мужик. Приезжает домой. Видит – бабка дряхлая вместо жены родной его встречает. Кожа висит. Во рту – один зубок. А глаза молодые – радуются, что муж вернулся.

Горько заплакал мужик, рассказал всё жене и детям. Да слезами горю не поможешь!

А у мужика того трое сыновей было. Хоть и маленькие ещё, да бедовые. Снарядились они и пошли в лес материнскую красоту и молодость в дом вернуть. А то как без неё?

И дала им матушка с собою пирогов–подорожников, да кувшин молока.

Зашли дети в чащу. Снег по колено. Смотрят – избушка. Вокруг огромные следы больших ног Снежного человека. Устроились братья у выхода – ждут. Вышел Снежный человек. Изловчились братья – и поймали его. Старший за правую руку держит, младший – за левую, а средний его коленом к земле придавил.

- Не губите, добры молодцы! Отдам вам всё своё добро!

- Нам твоего добра не надобно! Научи, как вернуть красоту и молодость нашей матушки. Похитила её Снежена - снежная дева.

- Так то сестра моя старшая. А как вернуть красоту – не знаю. Про то младшая сестра рассказать может.

Поблагодарили братья Снежного человека и пошли к его младшей сестре. Видят – озеро замёрзшее. Гладкое, словно зеркало. А на нём девочка катается-забавляется, льдинками-сосульками играет. Позвали её братья. Прибежала девочка. Спросили они её, как материнскую красоту и молодость вернуть.

- Ах вы, хитрые какие! – топнула по льду девочка ножкой. Закружились льдинки, колючками в братьев впиваются. - Накормите вы меня сначала, напоите, потом спрашивайте!

Достали братья котомки, поделились пирогами-подорожниками и молоком поделились.

Наелась девочка, напилась:

- А теперь рассмешите меня!

Стали братья вместе в ней по льду кататься. С непривычки падают. Смеётся девочка, аж снег с деревьев осыпается. Насмеялась вдоволь и говорит:

- Накормили вы меня, напоили, рассмешили, а теперь напугайте меня!

Не знала она, что нет ничего проще, чем напугать снежного человека. Чиркнули братья спичками все трое разом. Вспыхнули огни. Зажмурилась девочка от страха, что растает.

- Говори, - схватили её братья, - довольно нам с тобой нянчиться!

- Вы идите всё прямо по тому ручью, - показала девочка, - там увидите ледяной терем. В нём спит Снежена в комнате о семи зеркалах.

- А если не спит?

- Спит, спит. Ветра нет и сегодня не будет. Отражения у зеркал все разные. Как увидите отражение своей матушки, берите его осторожно, чтоб не зазвенело, и бегите со всех ног. Успеете дотемна – ваше счастье. А не успеете – пеняйте на себя!

Поблагодарили братья Снежную девочку и пошли по замёрзшей реке в ледяной терем. Видят – спит в нём прекрасная Снежена. Тишина такая, точно всё вокруг умерло. В зеркалах отражения разные. И среди них нет их матушки.

Растерялись братья. Не знают, что делать. Смотрит младший, а над кроватью седьмое зеркало, и в нём матушкин лик замороженной вуалью застыл.

Сняли братья осторожно ту вуаль и побежали прочь. Бегут, ног под собой не чуют.

Добежали до озера. Снежная девочка хотела было пургу поднять, да вспомнила, как уважительно отнеслись к ней братья, все капризы её исполнили, и лишь ладошкой помахала вслед:

- Счастливого пути! Заходите в гости! Ещё покатаемся! И пирогов приносите… и молока!

- Хорошо! – пробежали мимо братья.

А на пути Снежный человек стоит. Хотел он было детей в снежный ком закатать, да вспомнил, что не тронули они его добро да поблагодарили за науку. Помахал им рукой:

- До свидания, удальцы! Будете в моих краях - заходите в гости!

- Непременно! – торопятся братья. Бежали-бежали - не успели. Лишь крыльца коснулись – зашло солнце за синий лес. Выпала вуаль из рук и разбилась.

Выбежали родители. На пороге лишь ледяные искорки горят! Заплакали дети горько-горько от обиды такой. Упали те горячие слёзы на крыльцо, растопили матушкину красоту и молодость. И тут же матушка преобразилась и стала ещё лучше прежнего!

А снежные люди потом ещё не раз встречались им в лесу. Но только это уже совсем другая сказка.

48. ВОЛШЕБНАЯ МОНЕТКА

В конце весны маму положили в больницу, и Василинка очень огорчилась. К ним насовсем переехала бабушка.

- Купи мне мороженого! Бабушка, купи мне персик! Купи мне фиолетовую сумочку, как у взрослой!– приставала к ней девочка, когда они возвращались с детского утренника.

- Какая же ты еще маленькая! – покачала головой бабушка и вложила в ладошку девочки монетку. - Вот тебе денежка. Она волшебная. На неё можно купить то, что пожелаешь. Но только что-нибудь одно. Ты подумай хорошенько и реши, чего именно ты хочешь, и купи это сама.

И бабушка направилась к подъезду, а Василинка осталась на улице со своим сокровищем в руке.

Подумать только! Ей доверили настоящую денежку! И она к тому же волшебная!

Сразу же направилась Василинка в сторону киоска с мороженым.

- Куплю это, нет, это, нет, лучше вон то… А может быть, пакетик с орешками? – думала она. - А может, не покупать орешки, а лучше съесть помидор?

И Василинка решила пройти по магазинам, а вдруг ей что-то захочется еще больше! Ведь денежка всего одна!

На крытом рынке пахло молодой зеленью, огурцами, яблоками и медом. И Василинка растерялась, не зная, что же выбрать.

Кучи меховых и механических игрушек смотрели на неё с разных сторон. Кофточки, бантики, и, конечно, заколки и сумочки, «как у взрослых» манили с прилавков.

- Что же мне купить? – думала вслух Василинка, крепко зажав в кулачке волшебную монетку.

Тут она увидела множество живых цветов.

- Что толку мне от мороженого, съем и все! И от персика тоже, их всегда мало, опять захочется. А куплю лучше я маме её любимую белую розу. Посмотрит она на неё и сразу выздоровеет! – решила Василинка и подошла к цветочнице, протянув ей свою денежку.

- Можно мне взять вот этот цветочек?

Продавщица хмыкнула, глядя на жалкую монетку в руке бедной девочки.

- Да ты знаешь, сколько стоит эта роза? – возмутилась было она.

- Не знаю, - честно сказала Василинка, - но сегодня бабушка сказала, что я могу на эту денежку купить все, что захочу. Только это должно быть что-то одно. И знаете, почему?

- Почему? – спросила продавщица.

Василинка поднялась на цыпочках, прошептав женщине в самое ухо:

- Потому что эта денежка волшебная!

А потом добавила доверительно, ну совсем как своей подруге:

- Я думала купить себе мороженое, а потом яблочко, а потом заводного клоуна, а потом туфельки… Но, когда увидела ваши цветы, подумала, что мама непременно выздоровеет, если я принесу ей белую розу в больницу.

У продавщицы на глаза навернулись слезы:

- Да, как я сразу не заметила, эта денежка действительно волшебная. На, возьми, - и она протянула девочке благоухающий благородный цветок.

Дома бабушка была очень удивлена рассказу Василинки о том, как та принимала решение о покупке.

- Я была совсем не права, - сказала бабушка, - ты у меня уже совсем взрослая. А мама, конечно же, поправится, когда мы отнесем твой цветок в больницу!

49. БОТАНИЧЕСКИЙ САД

Был когда-то в Балашихе знаменитый ботанический сад. Наша живописная природа так и манила, так и звала сюда дворянство.

Горенки знаешь где? Вот там-то в восемнадцатом веке и построили усадьбу с дворцом. Правила тогда царица Елизавета. Подарила она с барского плеча ее графу Разумовскому. И в начале девятнадцатого века при дворце был разбит большой ботанический сад, считавшийся одним из чудес Московии. Больше девяти тысяч видов южных растений разводили в саду. Длина оранжерей составляла полтора километра.

Говорят, жил в той оранжерее маленький гном–садовник. Ну, это вроде духа, домового. Бегал он беспрепятственно среди орхидей, пил нектар, спал в теплых листьях. Но больше всего любил одолень-траву, что росла сама по себе. Вечерами, когда раскрывались кувшинки на озере, садился он в них, вытягивая ножки, касался воды и становился видимым, а потом шептал в пестик цветка свои заклинания:

- Одолень-трава! Помоги-сбереги маво барина от плохих людей! Чтобы лихо о нем не подумали, чтобы скверно о нем не помыслили! Чтобы раем расцвел его зелен сад! Чтобы солнце не спалило! Чтоб дождем не размочило…

О том садовнике не ведал никто, кроме самого барина, его первого сына да еще первого сына его сына. И все бы было хорошо, пока не подслушала маленькая барыня, как наследники говорили о чудесном гноме.

Пришла она ночью на озеро (ведь девчонки все очень любопытны!) и схватила его за крылышки.

- Отпусти меня! – говорит домовой–садовник, а сам сердится.

- А ты желание мое исполнишь? – спрашивала, топнув ножкой, девочка.

- Тогда вели мне платьев новых шелковых да ленту атласную в кружевах пожаловать. И станок для вышивки. И узоров красивых. Нет! Чтоб узоры уже были вышиты! Будто я чтоб уже их вышила!

- Да как же так?

- Да так! …И пирожных полный стол, и чтоб с Марийкой не делиться!

- Они же прокиснут, барышня!

- Пусть киснут! И еще…

- Дак и этого, может, достаточно?!

- Не достаточно! – сжала девочка его сильнее, подумывая, что бы еще выпросить.

Тут нечаянно треснули крылышки. Обломились. Упал домовой–садовник навзничь на траву и стал невидимым.

Не вернулся он больше в те места, долго-долго после лечил свои крылышки, а сад тем временем пришел в запустение. Теперь на том месте нет-нет да и вырастет какой-нибудь небывалый цветок.

А тот домовой–садовник очень любит хозяек, что за цветами с душой ухаживают. Как знать, может он до сих пор шепчет в чашечку одолень–травы свои заклинания.

50. НАКОМОДНЫЕ СЛОНИКИ

Никакого сладу не было с маленькой шалуньей Лёськой. Пришлось матери как следует отшлёпать хулиганку и запереть в дальнюю комнату коммунальной квартиры, которая полгода пустовала.

Лёська долго барабанила в запертую дверь, потом поняла, что это бесполезно и решила обследовать незнакомую часть дома.

Комната оказалась захламленной старыми вещами и мебелью. Сквозь пыль пробивался запах лаванды и шалфея, а сквозь дырки нестиранной тюли – нежный свет первого снега.

Лёська открыла шкаф, достала черный бархатный капор, прикинула его у зеркала, затем набросила на узкие плечи вязаную тяжелую шаль и накрасила губы жирной красной помадой.

Теперь Лёська походила на маленькую старушку, которая когда-то жила здесь.

Шалунья еще не умела читать, поэтому корешки старинных книг, из-за которых, собственно, не могли никак поделить комнату наследники, не произвели на Лёську никакого впечатления. Зато взгляд её остановился на массивном комоде, где по длинной салфетке маршировали девять мраморных белых статуэток.

- Слоники! – радостно запищала Лёська и полезла на кресло, чтобы их достать.

Резная ножка кресла пошатнулось. Лёська уцепилась за салфетку и полетела на пол, увлекая мраморных слоников за собою. Всех девятерых.

И тут, ударяясь об пол, слоники заверещали как живые:

- Ай! Ой! Больно!

Лёська легла на теплый ковер и построила их перед собою.

- Вы откуда? – спросила шалунья.

- Из Индии, - ответил самый большой слоник. - Мы здесь давно стоим. На счастье.

- Бедные! Вам не скучно?

- Скучно, - ответил слоник поменьше, - у нас ведь тоже есть мечты, но никто никогда не спрашивал нас об этом.

- А чего бы ты хотел?

- Тоже мне, мечта! – засмеялась Лёська. - Разве о деньгах мечтают? Мечтают о любви!

- Я мечтаю о любви, - воскликнул третий слоник.

- А ты? – спросила она четвертого.

- Я люблю поесть, - признался тот.

- А я – музыку.

- Я – женщин.

- А ты, самый большой? Чего ты хочешь?

- Нас девять, - ответил самый большой слоник, - это священное число, за ним начинается новый жизненный цикл. Поэтому многие годы мы исполняли чужие желания. Но если ты, милое дитя, хочешь сделать нам что-то хорошее, подумай о пристрастиях каждого. Я же хочу хоть одним глазком увидеть далекую нашу Индию.

В это время послышались шаги матери. Лёська быстро вытерла губную помаду, сбросила капор и шаль, а слоников спрятала в кармашек.

Когда все заснули, Лёська вылезла из-под одеяла и отправилась расставлять слоников по своей квартире.

- Ты мечтаешь о любви, значит будешь жить у Ольги. Они только что поженились, и любви у них хоть отбавляй! - произнесла Лёська рассудительно, поставив слоника на тумбочку молодоженов.

- Тебе жить на кухне, тебе – на пианино. А тебе - в спальне сестер. Ты теперь будешь стоять на полке с книгами. Ты…

Лёська подумала, куда же определить слоника, который любит славу, и, пробравшись на цыпочках в комнату писателя, поставила его прямо на рабочий стол.

- Дядя Слава непременно напишет о нем сказку, - подумала она.

В комнату нумизмата она отнесла того слоника, который мечтал о деньгах…

На следующий день она напросилась с матерью на рынок. Терпеливо, как никогда, Лёська ходила за ней хвостом среди развалов одежды и обуви. И даже позволяла примерять на себя платки и кофточки. Она знала, что после китайцев и корейцев мать обязательно подойдет к индусам. И мать подошла.

- Дяденька! Вы из Индии?- спросила Лёська продавца в чалме.

- Отвезите, пожалуйста, моего слоника домой!

- Хорошо, - сказал индус, широко улыбаясь, и принял белый подарок в свою смуглую ладонь.

Теперь у Лёськи оставался один, самый маленький слоник, который ничего не успел сказать.

Как ни просила его девочка, как ни уговаривала, тот не проронил ни звука.

- Ты – самый маленький. И я – самая маленькая в нашей квартире, - сказала ему Лёська, укладывая его рядом на подушку, - поэтому я оставлю тебя себе. Но ты не беспокойся. Если ты чего-нибудь очень-очень захочешь, я обязательно исполню любое твое желание. Только скажи! Я сама буду твоим счастливым слоником.

И она уснула. А самый маленький слоник лежал рядом и хитро улыбался. На самом деле это он приносил счастье. И то, что Лёська оставит его себе, он не только знал, но и очень хотел этого.

У высокой солнечной горы в семье богатого хлебопашца родился сын, и назвали его Крокус. Однажды случилась засуха. Спалило урожай. Трудно пришлось семье. Взобрался тогда Крокус на гору и бросил вызов самому Солнцу:

- За что же ты нас так не любишь? Ты – светило, должно любить всех одинаково!

Улыбнулось Солнце. И решило наказать смелого юношу.

Наступила его первая взрослая весна. Бросило Солнце со своей горы огненный взгляд, и попал он прямо в молодое сердце. И полюбил Крокус прекрасную девушку. Так полюбил! Так полюбил! Сил нет! Поженили их родители. И жили молодые счастливо до поры. Но вот настала вторая весна. Снова Солнце лучом душу прожгло. И полюбил Крокус другую девушку. Еще прекраснее первой. Так полюбил! Так полюбил! Ну просто нет никакого спасу! Делать нечего. Родители ему и вторую сосватали. Прошел еще год. Наступила третья весна. И снова Крокус влюбился в новую девушку. И снова взял ее в жены. Прошло много весен. И каждую весну у Крокуса прибавлялось по одной жене. Когда он умер, пятьдесят жен его собрались на могиле и долго плакали.

А на следующую весну там, где похоронили Крокуса, из земли вырос странный цветок. Чуть дождался он, когда снег сойдет, и тут же распустился в небесном великолепии.

С тех пор это случается раз в год. Очень-очень ранней весной. Когда сердце земли обнажено для первой песни. Она начинается с самой высокой ноты. Вы можете вдохнуть ее аромат, хотя он еле уловим. Он настолько нежен, что делает нас невесомыми, светлыми и беспричинно счастливыми. Я говорю о цветке по имени Крокус. Для того чтобы среди тающих сугробов появился нежный цветочный венчик, нужен один солнечный день.

Лишь один солнечный день! Вне времени, точно так же, как приходит к нам любовь. Их называют Безвременники. Это первые весенние цветы.

Их луковички похожи на маленькие сердечки! И вот еще, что поразительно. За год там, под землей, сердце множится вдвое. И срок жизни крокусов равен человеческому.

52. ПОЛТОРА ИВАНА

Иван ел лук от семи недуг. Вот и вырос больше всех. Когда родня вставала рядом, он мог всю многочисленную семью обнять руками. И был выше их.

Так и назвали его - Полтора Ивана.

Когда он спал, мать подкладывала ему под ноги сундук. А избушка была так мала, что приходилось Ивану спать поперёк.

Надоело Полтора Ивану так жить. Решил он себе отдельный дом построить. И пошёл место искать.

Шёл он, шёл. Забрёл в лес сосновый, стройный, высокий. А в нём – поляна. Цветы на поляне той лазоревые. А под ними – родничок вьётся. Обрадовался Полтора Ивана красоте небывалой. Удивился, что никто ещё такое дивное место не обжил. Давай деревья валить.

Тут земля загудела, задрожала. Расступился жёлтый песок, открылась пещера тёмная, а оттуда голос страшный как взревёт на всю округу:

- Ты кто такой, и зачем пришёл в мой лес?

- Я? Полтора Ивана. Тесно мне стало в доме родном. Вот и приглядел себе эту поляну. Хочу дом поставить.

- Поставишь, - говорит голос, - только прежде всего придётся тебе силой со мной померяться. Коль одолеешь – живи в лесу, а упадёшь с ног – служить тебе на меня целый год!

- Ну, что ж, - отвечает Полтора Ивана, - выходи на белый свет, давай драться.

Вышел из пещеры чародей, Полтора Ивану по колено ростом, схватил его да и бросил оземь так, что у нашего богатыря в глазах потемнело!

Стал Полтора Ивана на него в лесу работать. Было у того Чародея много подземных тайных ходов по всему лесу, тысячи комнат о тысячи сундуках с золотом, серебром, пушниною. Но самое ценное, что было у Чародея – две красавицы дочери, а третья Безряха. И все три полюбили Полтора Ивана.

Вот прослужил он год, решился у старшей дочери спросить, в чём же сила Чародея. Не хотела старшая с богатырём расставаться и говорит:

- В лазоревых цветах. Как отведаешь того цветика - станешь сильнее батюшки и победишь его.

Скушал Полтора Ивана лазоревый цветок. А сил и не прибавилось.

Опять бился Чародей с ним за право жить в лесу. И опять победил Полтора Ивана. Пришлось ему еще на год остаться. А как срок прошёл, он у средней сестры спрашивает:

- Как мне батюшку твоего победить?

- А ты цветочек лазоревый съешь да хвоинками закуси с наших сосенок. В них и сила вся, - обманула средняя дочь, которая тоже не хотела богатыря от себя отпускать.

Так и остался Полтора Ивана работать у Чародея ещё на год.

Но время быстро в сказках бежит. Прошёл и третий год. Подошла к нему Безряха и говорит:

- Не в хвоинках сила батюшки нашего и не в цветиках.

- А в чём же?

- А возьмёшь меня в жёны, тогда скажу.

Подумал, подумал Полтора Ивана, как же ему с Безряхой такой жить, но уж больно надоело ему на Чародея спину гнуть.

- Хорошо, - согласился Иван, - говори!

- А сила его и в лазоревом цветике, и в хвоинках, и в хрустальном роднике нашем.

Поверил Полтора Ивана Безряхе. И выиграл состязание с лёгкостью.

- Кто же надоумил одолеть меня? – удивился чародей. - До сих пор это не удавалось ни одному смертному.

- Дочь твоя младшая, Безряха, подсказала. За это я обещал на ней жениться, - вздохнул Иван.

Вздохнул глубоко и чародей, понял он - если дочь родного отца наказала, значит стоит того пришелец.

- Любишь? – спросил он её.

- Ещё на одного любви хватит?

- Хватит на полтора.

- Ну что ж, - сказал тогда Чародей, - живите, коли так. А наградой моей подарок свадебный будет.

Взмахнул он рукой - и выстроился большой и ладный дом на поляне. Взмахнул второй раз - и расцвёл вокруг зелен сад. Взмахнул третий раз - и показалась Безряха Полтора Ивану красавицей да рукодельницей неописуемой, хотя по-прежнему оставалась Безряхой. Это любовь её огромная на него перешла.

От счастья Полтора Ивана сам не свой. Благодарит Чародея и за дом, и за сад, но главное - за чудесную жену.

Стали они жить поживать лучше некуда! Вся родня в гости ездила. И удивлялась, что такой ладный да громадный богатырь Полтора Ивана в Безряхе нашёл. Дышит на неё – не надышится, радуется – не нарадуется, за двоих работает, за двоих хозяйство ведёт.

А она его любовью держала. Да такой большой, что на двоих хватало. И на себя, и на Полтора Ивана.

53. ВЕТОЧКА ИЗ САДА ДАРИАЧАНГИ

У всех были родители, а у Оэ только мачеха да старый сад, который почти засох. Каждую ночь мальчику снились чудесные сны. То приснится страна Дэвов и алмазы под ногами. То в Багдаде мальчик очутится. По одну сторону – луна сидит, по другую – солнце. То умывается он, а утренняя звезда серебряную воду льёт на руки из золотого кувшина. А то попадёт в хрустальный замок.

Поэтому он долго не хотел просыпаться. Но мачеха пинала и била его, пока Оэ не начинал рассказывать новый сон.

- Отдай мне свои сны! – сердилась мачеха.

- Как же я тебе их отдам? Это же сны!

- А не отдашь – из дома выгоню! – заявила однажды мачеха и пошла к колдуну. Распустила волосы, плачет, рассказывает о волшебных снах мальчика с несказанной завистью.

Захотелось и колдуну иметь такие сны. Понял он сразу, что это мать покойная каждую ночь сыну сказки рассказывает. А мачехе наказал – пусть скажет пасынку, чтобы во сне забрал он у сказочных существ их силу и принёс в явь.

Уложила мачеха пасынка спать, а сама не легла, ждёт, что будет. И колдун не спит, под окнами ходит.

А мальчик уснул. И приснился ему дивный сон. Будто попал он в волшебный сад Дариачанги. Гнут плоды с одной стороны ветви, а с другой они - в цвету! У окна в высокой башне сидит сама красавица Дариачанги, распустила свои золотые волосы. Свесились они до самой земли, а на концах волос – цветы радужные светятся! И узнал он в ней свою матушку. Окутала его мать волосами, подняла в башню, прижала к груди.

- Наказала мне мачеха волшебную силу у тебя забрать, - сказал Оэ, - чтобы ей тоже сны снились сказочные, а иначе – выгонит она меня из дому!

- Знаю, знаю, - ответила матушка, - не выгонит, не печалься, сынок. Я сильнее её, и будет по-моему. Передай ей от меня подарочек в благодарность за то, что растит тебя.

С этими словами взяла она одну волосинку свою с цветком на конце и из головы выдернула.

- Как проснёшься – отдай ей. И ещё. Не забудь мой платочек в окошко выбросить. А тебе я подарю веточку. Посади её среди деревьев, которые сохнут по мне. Теперь просыпайся, не жди, когда разбудят!

Проснулся Оэ на рассвете. Видит, мачеха сидит, его сон стережёт. Протянул он ей длинную волосинку с цветком на конце:

- Это подарок из сна.

Приняла его мачеха, стала на глазах хорошеть и добреть и про сны чужие забыла.

Бросил мальчик платок в окошко, и превратился колдун в камень.

Сам же принёс веточку в материнский сад и посадил её среди увядающих растений. И тут же перенёсся из сна в явь сад Дариачанги, как это бывает только в сказках.

Зажила семья по-новому. Мачеха стала доброй и больше не била мальчика. А чудесные сны продолжают ему сниться до сих пор, только он их никому не рассказывает

54. ЗЛАЯ ВЕДЬМА И УМЕЛАЯ ЖЕНА

Жила в городе злая ведьма. Скучно стало ей одной злиться. Поглядела она по сторонам, решила мужа найти. Да где тут найдёшь? Молодые – глупые совсем. От бедных – проку мало. Богатые – толстопузые!

Понравился ей Середняк. Ни бедный, ни богатый. В доме – порядок и мир. Добротное хозяйство. Да и сам - ладный, здоровый и крепкий. Вот только одна заковыка – жена у того Середняка уже есть. «Ничего, - решила ведьма, - жену мы изведём!» И околдовала того Середняка сильным приворотом.

Тут же влюбился в ведьму мужик и согласился на её уговоры от жены избавиться. Порешили они дать жене такие задачи, с которыми бы она век не справилась.

Не знала ведьма, что достаток в доме и мир – всё на жене держалось. Тем не менее прикинулся муж больным и говорит:

- Сходи-ка ты, жена, на болото, сорви корень одолень-травы, выпью я его настой и вылечусь.

Не стала жена перечить. Пошла. А муж с ведьмой радуются. Ведь с болота никто не возвращался, потому что жила там Злодива и всех в болоте топила.

Жена, конечно, сразу увязла. Смеётся Злодива, а женщина ей и говорит:

- Не губи меня, хозяйка болота, я тебе пригожусь.

Любопытно стало Злодиве, вытащила она женщину, спрашивает:

- А что ты умеешь делать?

- Зачем на моё болото пожаловала? Знала, что здесь люди гибнут?

- Знать-то знала, да муж у меня болен. И нужен ему корень одолень-травы.

- Ну что ж, - согласилась Злодива, - сроку тебе до заката. Огород мой прополешь от сорняков, дорожки песком посыплешь, деревья подрежешь, хворосту соберешь да в это время лягушек паси, чтобы ни одна не пропала. В доме приберёшь, обед приготовишь, бельё перестираешь, высушишь да выгладишь. Успеешь – дам тебе корень, а не успеешь – утоплю!

Улыбнулась женщина. Эту работу она каждый день делала да втрое больше. И к обеду с заданием справилась. Села лягушкам сказки рассказывать. Раскрыли рты лягушки, слушают. Ни одна не пропала.

Понравилась Злодиве женщина. И дала она ей за работу не один корешок, а два. Жена Середняка невредимою домой пришла, принесла мужу корешок одолень-травы довольнёшенька. Второй про запас оставила - вдруг кто-нибудь опять заболеет. Сама спать легла.

А наутро ведьма уж новое зло задумала. И велела Середняку послать жену в лес. Жил в том лесу страшный и жестокий разбойник. Много лет грабил он жителей города да и близлежащих сёл. И никто не мог поймать его, потому что была у разбойника яблоня, да не простая. На ней росли яблоки удачи!

- Плохо мы живём, жена, - говорит ей муж, - не хватает нам удачи. Если бы я съел яблоко, было бы всё по-другому.

И пошла бедная женщина в лес. Каждого убивал разбойник, кто забредал в его владения. Убивал и грабил. А тут услышал нежную, дивную песню о том, как любит женщина своего Середняка, как ходила на болото за одолень-травою, чтобы его вылечить, и как теперь идёт к разбойнику за яблоком удачи.

Растрогала его песня. Вышел к ней страшный и жестокий разбойник сам весь в слезах. «Спой, - говорит, - ещё что-нибудь!»

Весь день пела женщина разбойнику самые лучшие песни, какие знала, а на закате привёл он её к яблоне и спросил:

- Знала ты, что убиваю я всех, кто в мой лес приходит?

- Знала, - говорит женщина, - но что для любимого мужа не сделаешь?

Насыпал он ей целый передник волшебных плодов и отпустил с миром.

Пришла жена домой сама не своя от счастья. Яблоки прибрала. Одно мужу дала. Сама спать легла. А наутро ведьма уж новую каверзу приготовила: засыпала весь сад-огород камнями.

Муж и говорит жене:

- Иди-ка ты на Каменную Гору. Видно Царь Горы разгневался на нас, раз забросал камнями. Принеси живой цветок. Мы его посадим, и не страшны будут саду-огороду никакие напасти.

Заплакала жена, ведь не было такого случая, чтобы кто-нибудь с той горы вернулся. Да делать нечего. Пошла.

Долго ли, коротко ли шла, а взобралась на вершину. Видит – замок хрустальный. Зашла жена Середняка в залы дивные с высокими потолками. Среди колонн стройных не картины – люди, замурованные в зеркала. А на троне сидит старый, дряхлый Царь Горы. Из глаз – молнии!

- Велика в тебе любовь, - удивился он женщине, - раз осмелилась ко мне прийти. Не оставлю тебя в зеркале, если задашь мне сто один вопрос. И чтоб все разные. И чтоб интересно мне было на них отвечать.

Устроилась женщина на полу перед троном Царя Горы и давай спрашивать. Что было до рождения света белого? Почему с неба звёзды падают? Отчего сияет радуга? Откуда ветры дуют? Почему птицы поют, а лягушки квакают?

Весь день отвечал на её вопросы старец. А под конец женщина спросила:

- Почему таким странным стал её муж, или разлюбил?

- Вот с этого вопроса и начинать надо было, - ответил Царь Горы. - Не разлюбил он тебя, а околдован. Приворожила его ведьма. И три раза сгубить тебя хотела. К Злодиве посылала, к разбойнику и ко мне, только не за живым цветком, а за лютой смертью.

- А как же мне теперь снять чары с мужа? Научи уму-разуму, отец!

- Дам я тебе не один живой цветок, а целый букетик. Ты один цветок мужу отдай, а остальные подальше спрячь. И спать не ложись. Ночью ведьма придет в ваш дом. Станет зелье варить. А ты не спи, запоминай, как. И сваришь такое же, только в десять раз сильнее. Мужа им напои и сама выпей, и кончатся ваши беды. А теперь задавай последний вопрос.

- Чем отблагодарить тебя, Царь Горы, за твою доброту и мудрость?

- А уже отблагодарила ты. Таких интересных вопросов мне никто не задавал. Никто не был так внимателен. А ведь старикам главное, чтобы их выслушали!

С этими словами он отодвинул трон, проредил густые заросли живой травы и подарил женщине целый букет цветов.

Так получилось, что вернулась жена Середняка домой опять невредимою.

«Ничего, - думает ведьма, - сейчас я такое зелье сварю, что Середняк сам жену свою придушит!»

Вот легли спать супруги. Да жена не спит. Слышит – прокралась на кухню соседка. Развела огонь. Воды вскипятила, бросила туда одолень-травы, яблоко и живой цветок. Отвар в стакан вылила, рядом с её мужем поставила, прошептала над ним:

- Полюби меня навеки! - и ушла.

Не долго думая, взяла тот стакан жена, вылила далеко за ворота, а сама вернулась на кухню. Развела огонь, вскипятила воды, бросила туда одолень-травы, все яблоки удачи и цветы жизни. Вылила отвар в стакан, поставила рядом с мужем и прошептала над ним:

- Полюби того, кого сердце подскажет!

Наутро проснулся Середняк, выпил половину отвара и на жену другими глазами взглянул. Выпила другую половину жена – озарился дом здоровьем, удачей и процветанием.

Пришла к воротам ведьма, чтобы Середняка навсегда увести. А он на неё и не смотрит. На жену свою не нарадуется, не надышится.

И лопнула ведьма от злости.

56. ДАРЫ АНГЕЛОВ

Крапива – одна из многосильных трав, от ста недуг. Если бы люди знали, насколько она полезна, ничего кроме крапивы не выращивали бы в садах своих. Недаром древние рисовали ангелов, восходящих к трону Всевышнего с веткой крапивы в руках.

О ней ходит много легенд, одна лучше другой, а я вам расскажу волшебную.

Жила девчонка на селе. Повиликой звали. Поцеловали её при рождении два ангела, белый и чёрный. Первый подарил чудесный дар врачевания, второй – гордыню великую. Стала Повилика подрастать, родителям помогает с радостью. Девки за ягодой идут - и она с ними. А собирает–то больше всех! Песни поёт всех звонче. Да и лицом пригожа. Батюшка с матушкой ей не нарадуются. Как появилась Повилика у них – болезни точно попрятались. Если у кого-то голова болит или спина – всё проходит, стоит ей руку приложить. Так всю округу лечить стала сызмальства. Вредителей в садах поубавилось. А женихи-то уж и тут как тут. Всем мила девчонка. Всем нравится! Да вот ей-то, как раз, и не нужен никто. Смерит взглядом сватов и скажет, точно душу обожжёт: « Я – красива, молода, в работе первая и в веселье. Людей от всех хворей лечить могу. А ваш жених – только пиво пить горазд. Не пойду за него! Не пара он мне!»

Родители и рады. Не хотят девчонку от себя отпускать.

Прослышал про ту чудо-девицу царь. И тоже сватов к ней послал. А ему – тот же ответ. Разгневался царь. Велел девчонку силой привезти, а дом её пожечь. Так слуги и сделали. Привязали Повилику покрепче к лошади и повезли во дворец. И как заехали в золочёные ворота, взмолилась она отчаянно:

- Сидишь ли ты, Белый ангел, на правом плече? Зачем дал мне дар, если он горе принёс? Твоя крапивная малина, Повилица – Повилика прощается с вольным житьём. Сидишь ли ты, Черный ангел, на левом плече? Почему не позволил любить? Теперь сидеть мне во дворце, как в темнице, а сирых и убогих не вылечить! Так пусть уж лучше я травою стану, а никому не достанусь!

Встрепенулись ангелы, пожалели девчонку и превратили Повилику в траву. Оглянулись стражники, а к лошади пучок крапивы привязан. Схватился за него царь, да руки лишь обжёг, жгучею оказалась трава крапива. Бросил он её оземь. И поползла крапива повиликою в родное село. До сих пор его ищет. Быстро зарастают крапивой гари и кладбища. От неё земля вылечивается. Не растёт только во дворцах.

Да и люди о целебных свойствах крапивы давно прознали. Кто гордости её жгучей не побоится да выпьет из крапивы настой – исцелит себя от многих болезней, а иные предупредит. И кроветворна она, и болеутоляюща. Даром Белого ангела до сих пор помогает от радикулита, гастрита, диабета и даже от рака.

И съели бы уже крапиву всю, коли не дар Чёрного ангела. Умеет растение себя охранять жгучим и гордым нравом.

57. ЗВОНКИЙ СМЕХ

Жил-был мужик. И выросли у него два сына: старший, Илюшка-мастак, да младший, Юрушка-простак. Илюша с детства был прижимистый, в деньгах толк понимал. А Юрушка – добрый, улыбчивый, последнюю рубашку отдаст с легким сердцем.

Подошло время мужику помирать. Вывел он сыновей в чистое поле, указал грань, разделил поровну землю до самого дома. А братьям сказал такие слова:

- Милые мои сыновья. Хорошо я пожил на этом свете, да, видно, пора и честь знать. А вы долго не печальтесь. Хозяек в дом приводите и живите как сердце подскажет. Меня же похороните под калиновым кустом у речки Смородины. Там я с вашей матушкой встретился.

Сказал так да и помер.

Закручинились братья, но делать нечего, надо отцов наказ исполнять. Взяли они лопаты и пошли копать могилку под калиновый куст.

Долго копали. Вдруг обе лопаты ударились во что-то твердое. Вытащили полный горшок золотых монет.

Илюшка первый ухватился за горшок:

- Я старший, мне и делить!

Рассовал все золото по карманам, Юрушке же отдал горшок, где на дне оставалось всего три монеты.

Улыбнулся младший, да не стал старшего укорять.

- Спасибо, - говорит, - брат, и на этом!

На следующий день все село собралось с батюшкой проститься, хороший ведь был человек.

К вечеру разошлись селяне, остались братья одни. Поправили свечи. Сели молитвы читать. И уснули.

Привиделось им одинаковое. Встал отец, подошел к Илье, прямо на пол вытряхнул деньги из его карманов. Подошел к Юрушке, достал и его три монетки. Приложил каждую ко лбу – засияли они, засветились, как будто солнышко выглянуло.

Проснулись братья поутру. Илья собрал с полу монеты, пересчитал - на месте.

Похоронили отца, погоревали и стали невест себе выбирать.

Присмотрел Илья себе дочь трактирщика, Прасковею, на двадцать лет старше себя. И лицом Прасковея не вышла, зато с приданным, и хозяйственная, деньгам толк знает и мужу место в доме.

Справил Илья свадьбу скромнее скромного. Построил на своей половине каменный дом. Открыл в нем лавку. Коммерцией занялся. Работников не брал. Сами с Прасковеей управлялись. Скупали у бедняков посуду, муку, холсты. В лавке своей втридорога продавали. Копились денежки. Земля их полынь-травою зарастать стала.

А Юрушка все чаще стал заглядываться на дочь садовника – Василинку синеглазую. Звонко смеялась Василинка. Звонче всех на селе!

Через год приходит Юрушка к брату и говорит:

- Нет у меня теперь родителя, благослови меня ты, Илья, на венчание с Василиною.

- Ну и простак ты, Юрушка! Зачем тебе дочь бедного садовника? У них ни кола ни двора своего нет, потому и с твоим хозяйством не управится!

- А я научу. Не жить мне без Василины. Полюбил я ее за звонкий смех, за походку легкую, за глаза синие…

- Не смех звонкий надо любить, а звонкую монету! – наставляет Илья.

А Юрушка знай на своем стоит:

- Отец велел жить как сердце подскажет! Не дашь благословения, так я и без тебя женюсь!

Делать нечего. Согласился брат.

Побежал Юрушка любимую свою обрадовать:

- Вот, голубка моя синеглазая, три монетки от батюшки остались. На одну монетку сыграем свадебку, на вторую – дом поправим, а на третью накупим нарядов тебе красивых.

Обрадовалась Василинка:

- Всех подружек на свадьбу созову! А домик хочу не каменный, а из теплого светлого дерева. Только вот красивых нарядов мне не надобно. Ты не слушай, что говорят люди глупые. Давай лучше купим саженцев да украсим наше поле зеленью.

Согласился Юрушка. А как порешили, так и сделали.

Теперь оба брата зажили семьями.

Научил Юрушка Василинку и стирать, и готовить, и холстину на отцовском станке ткать. Трудно было, да весело. Бегала Василинка по двору, как солнечный зайчик. То тут, то там кудряшки белые мелькали. Рассадила по всей земле саженцы: где смородинку, где вишню красную. С поселянами всегда приветлива, нищим хлеба вынесет, всяку собачку погладит. Весь день по двору у Юрушки – звонким колокольчиком смех! Через год родила она ему девочек близнецов. Заботы поприбавилось.

А брат с женой Прасковеей подтрунивают. Смешно сказать – Юрке с Васькой самим-то шубы не справить новой, а они еще девок народили! Всю землю прутиками утыкали – сад называется! А сами все деньги копят, да под матрац складывают.

Но напрасно они ехидничали. Пришла еще одна весна. Зацвел сад, да такой красивый, каких в тех местах и не видывали!

Угрюмо стал поглядывать Илья в Юрину сторону. Не понятно ему – почему тот веселый такой! Принесла ему Василина еще двойню - на этот раз мальчишек. Еле концы с концами сводит молодая семья, чтобы деток своих прокормить.

Неладно жилось Илье в холодном каменном доме. Не случилось у них с женой деток. Сначала не хотели, все деньги копили, а потом уж поздно стало. Работа – она и пчелу за сорок дней изнашивает, вот и Прасковея что-то прихрамывать стала.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Детки подрастать стали. Саженцы махонькие превратились в большие деревья. Да и близнецы росли под стать яблонькам. Кудри белые, щеки румяные, глазки синие, как у Василины: голосочками звонкими с утра до вечера звенят, батюшке с матушкой помогают. Работа гуртом споро идет!

Вот как-то Илья и говорит брату:

- Хороший у тебя, братец, сад! Поставил бы ты забор, а то крайние яблочки у тебя воруют!

- А пусть! Мне не жалко. Может моим яблочком путник голод утолит. А у меня – где одно своруют, там два вырастут!

А брат задумался.

Вечером, как стемнело, пошел к яблонькам, сорвал яблоко, ждет, вырастут ли два. Но два не выросли. Ухмыльнулся брат, бросил яблочко в траву и пошел восвояси. Только на том месте весной сразу два дичка стройненьких из земли потянулось.

Быстро летело времечко. На одном подворье раздавался звонкий и счастливый смех, на другом – холодный звон золотых монет.

Опять пришла смерть в дом братьев, забрала жену Ильи – Прасковею.

Осиротело хозяйство Ильи. Продал он последние товары, закрыл лавку. Нет былой силушки, нету детушек – нету помощи. Лежит он в пустом холодном доме – воды подать некому. Лежит, свой матрац поглаживает. Добровольно смерти ждет. И на всякий случай оставил завещание, чтобы похоронили его на любимом матраце, рядом с женой.

Смилостивилась смерть, пришла за ним.

Собрались прощаться селяне. Дивятся такому завещанию. Где ж это видано, чтобы на матраце хоронили?!

- Как велел брат, так и сделать надобно, - сказал Юрий.

Матрац оказался тяжелый. Порвалась ветхая ткань. Звонкой насмешкой посыпалось на пол золото.

Ахнули соседи. Позавидовали:

- Ой! Юрушка! Счастье тебе привалило!

А кто-то шептал в сторонку:

- Дуракам всегда везет!

Юрий велел сыновьям все золото собрать и в матрац зашить:

- Не принесло моему умному брату-мастаку золото счастье, а мне, простаку, и подавно не принесет!

Уложили матрац в гроб вместе с покойным. И похоронили как у людей водится. Все честь по чести.

Ну а кому через много лет этот клад достанется, об этом другая сказка сложится.

58. ГОЛОВЕШКА

Пошел мужик в лес по грибы и заблудился. Слышит, где-то рядом деревня, а найти не может, точно черти с ним играют. Хотел он воды напиться – забрел в прогорелую падь. Ни капли росы на листьях, хоть землю рой! Хотел огонь развести – вдруг дождь ни с того ни с сего пошел, затушил костерок, намочил одежду.

- Видно, разгневал я хозяина леса, - подумал мужик и тут увидел - что-то светится. Вышел к реке.

А смеркалось уже. Тоскливо стало мужику, страшно и холодно. Смотрит – огонь не огонь – пень гнилой, а вокруг него не то люди, не то звери сидят, бормочут странное, непонятное.

А деревья сучьями в спину подталкивают. Делать нечего. Подошел он к пню. Шапку снял, поклонился:

- Здравствуйте всей честной компании, дозвольте у вашего костерка погреться…

- Ты зачем затоптал мой чистый родник? – затряс тут головою дядька Водяной.

- И зачем раздавил под березой муравейник?

- Гриб пошто с корнем выдернул? – вместо здравия налетели на него лешие.

Тут понял мужик, к кому в гости попал.

- Ой! Простите меня, лесные мужики! Не хотел я обидеть ваших подданных! Чем теперь мне искупить свою вину?

- Только жизнью своей, - завопило вокруг.

- Жизнь моя не вами была мне дадена, значит и не вам отобрать ее!

- Ну, тогда, - удивились лешие, - должен будешь ты реку вычистить, камни выскоблить, муравейник поправить, и тогда мы отпустим тебя домой. А пока заночуешь на мельнице.

Тут исчезли все. Огляделся мужик. Видит, мельница стоит старая-старая. Чуть скрипит на ветру, еле держится. Отворил он дверь. Пусто вокруг. Лавка. Стол да печь. Да сундук в углу стоит кованный. Решил он развести огонь. Заглянул в печь – лишь головешка одна лежит. Взял он ее руками, да обжегся. Горячая оказалась. Выронил мужик головешку на пол, а та как закричит человечьим голосом:

- Ты зачем разбудил меня, Ванечка?

- Ты что же, головешка, живая али как?

- Да не головешка я, а несчастная пленница. Вот уже три года я лежу в печи, жду, когда меня из беды вызволят. Ты иди-ка, Иван, отвори сундук, достань из него свечу вечногорящую волшебную, сядь на лавку за стол и читай, не оборачивайся. А обернешься, беды не миновать!

Так и сделал Иван, как Головешка велела. Читал, читал да и обернулся. Видит, голова вроде девицы, остальное все Головешка. Спрашивает:

- Все теперь?

- Все да не все! Читай скорее! Не оборачивайся, а то не успеем мы из леса заколдованного выбраться!

Дальше стал Иван читать. Страшные чудовища ему привиделись. Половину прочитал. Невтерпеж ему. Обернулся опять. Видит, девица уж до пояса освободилась. Спрашивает:

- Все теперь?

- Все да не все! Читай! Читай скорее!

Опять Иван читать принялся. Вот уже до конца дошел, захлопнул книгу. Оглянулся.

Смотрит – головешка полностью девицей обернулась. Злыми светящимися глазами на него глядит, руки к его шее тянет. Дунула она, хотела свечу задуть. Да не тут-то было. Взял Иван ведро с водой, плеснул прямо в горящие очи. Зашипела девица и остыла. Вернулся человеческий облик. Стоит она, укоряет:

- Говорила же тебе, не оборачивайся! Так мог бы и с жизнью расстаться! А теперь бери в правую руку свечу, в левую книгу и ступай за мной!

Подошли они к реке. Осветили ее свечой. И очистилась река. Каждый камешек засиял в темноте. Пробрались к муравейнику. Открыла книгу девица на нужной странице. Стала читать. Муравейник заново выстроился. А грибы из лукошка попрыгали, по местам обратно устроились.

Мужик спрашивает:

- Все теперь?

- Все да не все! А теперь самое главное осталось! – взяла его девица за руку, и побежали они.

Тут завыли вокруг лешие. Засвистели. Ветками за волосы цепляются. Бросила она наземь книгу. Дождь пошел. Приутихли лешие.

Побежали они дальше. У болота дядька Водяной булькает. Омутами бурливыми пугает. Бросили оземь свечу. Высохла дорога из лесу к родной деревне. Побежали они посуху. А тут и третьи петухи пропели. Солнце выглянуло.

Узнал тут только мужик свою суженую, что пропала три года назад.

На деревне в тот день было много радости.

Вскоре свадьбу сыграли веселей веселого.

Тот мужик лесником заделался. И наказывал сотоварищам, соплеменникам, малым детушкам речку в чистоте держать, старый лес беречь. А дары его собирать, в пояс кланяясь земле за каждый грибок или ягодку.

Погоди, послушай, сказка бьется родниковой жилкою, на волю просится...

Как-то витал могучий Дух леса над соснами в плохом настроении. Видит - женщина как женщина. Не красива, не страшна, не велика, не мала. А с нею ребятушки да и муж с ней.

Затаился Дух леса. Смотрит, как женщина детишек в хрустальной речке выкупала, волосы шелковые их причесала, мужа, что наловил тут же рыбку, приголубила. И не зависть его взяла, и не оторопь, а любопытство.

Направилось семейство домой. А Дух леса им то коряжину на дороге подбросит, то гриб пыхтучий. Женщина улыбается. Голову на плечо мужнино склонила. Ребятишки подле бегают. На проделки духовы никакого внимания.

Стал Дух леса то семейство каждый день встречать да и полюбил женщину не на шутку. А как полюбил - прикинулся добрым молодцем, на дороге ей попался. Выходи, говорит, за меня замуж и все тут.

Поклонилась ему женщина в пояс за такую честь, но согласия не дала.

Рассердился Дух леса. Мужа ее в речку скинул. Рванулась женщина. Ухватила руку мужнину. И слаба была, да родное на берег вытащила. Запалил тогда Дух вокруг торф сухой. Затлела земля. Загорелась. Стало все семейство пожар тушить. Кто чем мог. А потушили-таки.

Успокоился хозяин леса. И предстал пред ними во всем своем великолепии.

- Смелая ты женщина, хоть и слабая, - сказал он ей.

- Слабая - не слабая, а за себя постою.

- Ну что ж, не буду я вам больше препятствия чинить. А на прощанье возьми подарочек.

И подарил на память листик высохший березовый. Приказал беречь, на шнурке носить. Так удача с тем листом в семью вошла. Места чудные открываются. Грибы-ягоды все виднеются. Травы медвяные выстилаются. Птицы песни свои переливчатые петь стараются.

Дух же леса запечалился. Сел у речки на крутом бережку и стал грустить. Так грустил, усыхал, сох по женщине, что деревья вокруг, точно осенью, пожелтели все, с ветвей осыпались. И так крепко он задумался, вспоминая свою любимую, что разломилась его голова, а оттуда на свет вышла девочка. Кудри желтые, точно сохлый лист. А глаза-то как речка чистые. Лицом и походкой похожа на ту женщину, а силой - в отца. И назвал он ее Думушкой. В густой чаще, куда нет дороги ни пешему, ни конному, где бьют семь родников, лесной терем выстроил. Оставил там Думушку и полетел в другие леса развеять грусть-тоску.

Росла Думушка среди диких зверей и птиц. Плела одежду себе из тонких жил подорожника. Когда есть хотела - охотилась. Когда пить - поклонялась роднику. Умывалась дождями, ветром обсушивалась. Лес родной берегла. А выросла - потянуло ее мир вокруг посмотреть и себя показать. Стала она все дальше уходить из лесу. Вот и дороги людские высмотрела. Вот и поля. И деревни. Да и люди ее заприметили. Девица ловкая, быстрая, одна с волком может справиться. Стали легенды о ней по округе ходить. Стали песни складывать.

Потянулись молодцы в лес ее искать. Неприступной оказалась Думушка. Тех, кто шел к ней с уважением, награждала подарками леса щедрыми, но сама не показывалась. А кто шел к ней с грубой похотью, отрубала тому буйну голову. Отрубала и на кол вешала.

Возвратился как-то Дух леса к терему. Решил попроведать дочь. И остолбенел от ужаса.

- Что же, Думушка, ты наделала? Сколько глупых парней загубила! Полезай-ка ты лучше опять ко мне в голову! И сиди там, дитя слабое, неразумное!

Только Думушка не послушалась.

- Слабая - не слабая, а за себя постою.

Ножкой топнула. И нет ее. Стала Думушка невидимой. Хочет - в мысли зайдет. Хочет - в лес вернется. А в лесу уж она - хозяюшка! Может жизнь пред людьми их разворачивать. Может сказки листвою рассказывать, успокаивать любовный жар. Может песни, стихи нашептывать. Может до смерти одолеть. А может и на путь истинный вывести.

60. ЧЕРЕМУХА

Черемуха-Черемуха! Пеной черемуха цветет по весне, голову дурманом кружит, спать не дает!

Цветет Черемуха – значит не будет больше заморозков, высаживай огурцы в грунт. Цветет Черемуха – на леща иди, река богатым наградит уловом…

Раньше ой как много ее росло! И теперь нет-нет да и встретишь. Не всю еще голубушку повырубили!

Всяк про Черемуху свое рассказывает, а я вот что скажу. Еще когда Бога Родом считали, девчонка жила здесь. Черемухой звали. Черемая была она, то есть смуглая. Но волосами удалась на диво! Точно в пене белых кудряшек утопало ее смуглое личико. Мать девчонку пуще глаза берегла. Кудряшки ее причесывать причесывала, да не заплетала. Мала была еще Черемуха. Простоволосою бегала. Парнишки по ней с ума сходили. Малую сватали. Да мать замуж не пускала. Четырнадцать ей годков исполнилось. Самый цвет-весна!

Да вдруг на ту пору война случилась, в то время как мужики охотились в дальних лесах. Тут-то и напал на поселение Хан-Басурман. И девчонок всех как одну от материнских подолов оторвали. В рабство увели. В гарем к Хану. За горные кручи, за текучие реки, туда, где пески да колючки лишь растут…

Приглянулась Хану Черемуха. Он и так к ней, и эдак. А она кудряшками вольно встряхнет да и отвернет личико свое смуглое в сторону. Вдохнет старый Хан дурман ее пышных волос и не спит ночью совсем. А считал он себя самым-самым на всей земле. Все женщины перед ним гнулись. А тут на тебе! Решил он девчонку измором взять. Пить-есть не давал, в серые лохмотья одевал. Да не падкая на наряды оказалась рабыня. В синих глазах тоска подмосковной рекой холодила. Она и в лохмотьях нежнее всякого цветка. До одури!

Извелся Хан. Исстрадался. Упал перед ней на колени, стал плакать, умолять смилостивиться. Не могла она забыть родные места, тихую речку Пехорку. Рассвирепел Хан и отдал девчонку на потеху арапчатам-охранникам. Долго сопротивлялась Черемуха, да от судьбы не увернешься. И родила она сразу трех черных младенцев. Залилась слезами красавица. Не смогла снести позора. Привязала детей к себе пояском шелковым и бросилась в омут глубокий. Тонет, а сама думает: «Хоть бы глазком одним увидеть родную сторонушку, хоть бы в полгруди вдохнуть запах лесов родных…» Услышал ее мысли Дух речной. Обратил ее малым семенем. Призвал к себе серебристого Леща: «Ты плыви-ка, Лещ, по ручьям, по колдобинам, по проталинам, по озерам. И верни это спелое семечко туда, где ему быть положено!» Лещ послушался.

А из семечка выросло дерево. По весне оно в белой пене дурманных цветов. Ну, а ягодки на нем черные. Хоть и сладкие, но и горькие. Хоть душистые, но и терпкие. Кто надышится ароматом Черемухи – голова так и вскружится! Дуги из Черемухи прочные! Гнется она, но не ломится!

В цвет пошла Черемуха – не жди заморозков, высаживай огурцы в грунт. Как цветет она – на Леща иди. Он уж тут как тут, ее верный друг.

Когда всходы выныривают из земли сложенными ладонями стебельков в наш воздушный мир, когда солнце согревает ростки первым горячим теплом, на яровых полях заводятся пшеничные человечки. День и ночь сторожат они посевы. Увидеть их совсем не просто, зато легко услышать. Встаньте на поле пшеницы, прислушайтесь к голосам, которые шепчут и звенят. И вы поймете, что это они. А если удастся пройти по пшеничному полю и не зацепиться ни за один колосок, вы можете даже ненароком наступить на какого-нибудь зазевавшегося пшеничного человечка.

Волосы у них соломенные. Бороденки торчат. А глаза точно небо. Если погода ясная, то и глаза чистейшей голубизны, если пасмурная - серые, если светлые туманы осенние выпадают - глаза белесые делаются, синими же вечерами они густеют как васильки…

Жил на деревне возле пшеничных полей один купец вороватый. Простаки удивлялись - откуда у него богатства-то! Умные догадывались, конечно, да не хотели связываться. Вот поехал он ночью на поле, уворовал в телегу стожок скошенной пшеницы и не заметил, что подцепил себе в подарок пшеничного человечка. Не знал, что это похуже любой болезни. Приехал домой, в сарайку выгрузил. А на него глаза глядят из стожка-то черные-пречерные!

Так сердце у него в груди и ёкнуло. А пшеничный человечек за ним шасть в избу. Уснул кое-как в тот день купец, все сердце стучало.

Подкрался к нему ночью пшеничный человечек и давай нашептывать:

- Пшеничку-то взял. А ведь не сажал, не сеял…

Проснулся купец в холодном поту - к жене бежит.

- Жена! Совесть меня замучила!

- Как?! Отродясь у тебя совести не бывало!

- Да вот уж и не знаю, что и думать…

- И что же совесть твоя говорит?

- Пшеничку бы отвезти на место.

- Так отвези.

Не завтракавши, обув наскоро сапоги не на ту ногу, повез купец стожок назад.

А человечек в избе остался. И как вернулся купец, человечек - опять к нему. Из разных углов избы с вещи на вещь перепрыгивая, все шепчет, что ворованное да нечестно нажитое вернуть бы надо.

Роздал купец все деньги, и дом, и землю. Жена от него ушла. Осталась на нем рубашка, что матушка покойная сама пошила. А пшеничный человечек все не отстает.

Нанялся купец сторожем охранять поля пшеничные. И воровать забыл. Тогда и вернулся пшеничный человечек в родные места. А совесть? - спросите вы…

А совесть при купце осталась. Она ведь, как появится, от нее тоже не так просто отделаться.

62. МУЖИК, ВОР И ЦЫГАН ЯШКА

Вспахивал мужик каждый год поле. Вспахивал на себе. Хотел лошадку купить. Вспахивал. Потом ровнял. Сеял зерно. Васильки и ромашки выкапывал. Укрывал поле от заморозков рогожками. Колосок к колоску собирал серпом в стога по осени. На крупорушице зерно молол. И, продав муку пшеничную, покупал на ярмарке жеребеночка. Приводил домой, ставил в ясельки. Но и каждый год приходил в это время вор. Крал жеребеночка. Продавал его там же, на ярмарке, и на вырученные деньги пил-гулял весь год, остальное в кубышку откладывал. А мужик лапти плел да в усы пшеничные вора поругивал.

Было так десять лет. На одиннадцатый продал муку мужик, продал выгодно, много денег выручил. Да встретил на ярмарке цыгана Яшку с медведем. Развеселила цыгана такая история. «А погоди, - говорит Яшка, - пока жеребенка брать. Если накормишь меня, напоишь, одежду новую справишь, помогу тебе от вора избавиться».

Вот пришли с ярмарки мужик с цыганом домой затемно. В ясельки вместо жеребеночка медведя поставили. Сами спать легли.

Вдруг ночью шум-гам. Что такое? А то медведь вора поймал. И держит. Медведь тот ученый был. Ну, знамо дело, у цыган ко всякому зверью свой подход имеется.

Вор, конечно, врать стал. Изворачиваться. А медведь его все давит, все давит. Наконец вор взмолился, признался во всем.

- Забери,- говорит мужику, - все добро мое награбленное, да только отпусти живым.

- Нет, - говорит мужик, - мне твоего добра не надо. Ты мне мое отдай копейка в копейку.

- А проценты? - возмутился цыган.

- Да, - спохватился мужик, - и другу моему одежду справишь, и коня лучшего купишь. И цепь золотую для медведя.

На том и порешили.

Рассчитался вор с мужиком сполна. И цыган не обижен был. А молва со всех деревень ту историю быстро разнесла. Пришлось вору собирать манатки да в другие края перебираться.

63. ПОПЕРЕЧИНКА

Девочку нарекли Танюша. А звали Поперечинкой из-за своенравного характера. Всё старалась сделать она наперекор да всё по-своему.

Никак родная мать не могла с ней сладить и отдала Поперечинку старшей сестре на воспитание. Жила сестра Степанида особняком. Побаивался её народ. Отличалась та жестоким словом. А кому ж охота правду о себе слушать?!

Так стала жить Поперечинка у Степаниды.

- Принеси воды, - прикажет тётка.

Расплещет девочка половину.

- Ленивый делает работу дважды. Первый раз кое-как. Второй раз – как следует! Бери-ка вёдра и иди опять!

Делать нечего. Заплачет Поперечинка и идёт. А Степанида слёзки её соберёт да и в хрустальные бусинки обратит.

Вскопает Поперечинка грядку, позакапывает сорняки. Тут же тётка граблями сорняки на поверхность вытащит, стыдит, заставляет работу переделывать. Плачет девочка. А Степанида знай слёзы её собирает.

Худо ли, бедно ли, а прожила Поперечинка у тётки десять лет.

- Принеси воды, - скажет тётка.

Павой-лебедью принесёт её девица, ни капли не расплескав.

- Суп приготовь да полы помой, - попросит тётка.

Тут же делает всё Поперечинка. А порой знает, о чём попросит Степанида, сама встанет пораньше да исправит.

Как научилась всему, что женщине знать положено, так и кончились у Поперечинки слёзы. Привела её тётка в родимый дом. А мать-то её не нарадуется! До чего же легка характером! И улыбчивая! И послушная! И в руках работа любая спорится! С прохожими приветливая. В доме хозяйка да затейница. Сама вышьет да сама же и узор переделает под глаза. Одарила сестру, мать как могла.

Да и Степанида не с пустыми руками пришла. Бусы длинные принесла хрустальные для Танюшки в приданое. А на ниточках не бусинки, не обиды горели нанизанные – слёзы девичьи-поперечьи, что обратились мудростью и умением.

Был у одной бедной вдовы взрослый сын. Гордеем звали. Не пахал он, не сеял. Все на печи лежал да советы давал матери, как все исправить лучше. Невмочь стало ей за ним ухаживать. И выгнала мать сына из дому:

- Вот, говорит, тебе, Гордей, Бог, а вот порог. Иди-ка ты в люди, долю свою ищи. Нет у меня больше здоровья взрослого бычка кормить-одевать.

Дала на дорогу три пирожка и закрыла дверь на замок. Делать нечего, пошел Гордей свою долю искать как матушка велела. Да и забрел в лес. Слышит – кто-то ругается-сокрушается. Подошел ближе, а это старичок-лесовичок, плеточка под кушачок, за спиной – сеточка, мешок да сачок, в руках – пустой туесок да корзинка. Белкам грозит, кулаками машет. Пока он за опятами на сломленное дерево лез, бельчата все его грибы из туеска растащили.

- Не шуми, дедушка, - успокоил его Гордей, - грибов вокруг вон сколько! Попроси бельчат по-хорошему, они тебе этого добра еще больше насобирают!

Положил Гордей пирожок на пригорок. Прибежали белки, съели все без остаточка. А деду за это целый туесок грибов в миг принесли да еще мешок в придачу.

Пошел Гордей дальше. Слышит, опять дед ругается, почем свет судьбу свою клянет! Вернулся на поляну.

- Что же ты опять шумишь, дедушка? – спрашивает Гордей, вдовий сын.

- Да ягод на кисель дочь моя Каприза принесть велела. А я не вижу ни одной.

Положил Гордей на пригорок еще один пирожок. Слетелись птицы, склевали все до последней крошечки. А в благодарность со всего леса натаскали деду корзину ягод, да разных! И малина тут, и земляника, и черника, и вишня дикая! Обрадовался дед. Но спасибо не сказал, хитро в усы улыбнулся.

Пошел Гордеюшка дальше. Но только сел у реки, пирожком последним хотел закусить - опять услышал дедовы охи и ахи.

- Ну, чего опять? – деда спрашивает.

А дед стоит по колено в воде, сачком по дну водит, чуть не плачет:

- Ушицы бы надо, да рыба не ловится!

- Это потому, что ты, дед, больно шумливый! Распугал всех в округе. Стой смирно и держи покрепче сачок.

Покрошил Гордей в речку свой последний пирожок. Рыбки учуяли вкусный его запах. Приплыли со всех сторон, в сачок к деду попались.

- Экий ты головастый! – удивился дед. – Палец о палец не ударил, а я с добычей богатой домой ворочусь! Как раз мне такой зять и нужен.

Свистнул тут дед богатырским посвистом. И прибежала к реке кобылица в огненный цвет мастью. Глаза горят. Грива дыбом торчит. Из-под копыт – искры. Ударилась кобылица оземь и обернулась красной девицей. Как увидел её Гордей, еле на ногах устоял от красоты такой.

- Люба ли она тебе, Гордеюшка? – дед спрашивает.

- Ой, люба! - Отвечает Гордей и счастию своему не верит.

- Бери тогда её в жены. Каприза – хозяйка хорошая, рукодельница затейливая. И дом есть. И сад. И приданого за ней не меряно припасено. Только она у меня с характером. Коли смекалку проявишь- удержишь её навеки, а не сможешь дочь мою Капризу перехитрить, то и с жизнью простишься. Согласен?

- А что ж не согласиться, - отвечает Гордей. - Матушка велела долю свою искать. Теперь вижу – она моя доля. Нет мне без Капризы жизни.

- Тогда поймай меня, - игриво повела красавица дивной бровью, взметнула юбками, обернулись они скользким хвостом. А сама Каприза – рыбкою в речку нырнула.

Не растерялся Гордей. Выхватил у деда сачок да и поймал рыбку. Прямо в губы рыбьи её поцеловал. Обернулась дочь старика-лесовика дикой лебедью, хотела в небо улететь, но удержал её Гордей за перья белые, сеть дедову на неё накинул. И во второй раз поцеловал, только теперь уже в шипящий клюв. Рассердилась не на шутку девица. Взбрыкнулась всем телом и заржала кобылицей огненной масти, сеть отбросила, чуть не затоптала копытами. Вовремя увернулся Гордей, вскочил к ней на спину, выхватил у деда из-за кушачка плёточку и давай ту кобылицу по бокам со всей силы, любя, охаживать. Долго ли коротко ли носила его дикая лошадь, а прошло три дня и три ночи. Притомилась Каприза, стала шелковой. Вернулась к реке. Упала на траву без сил. Тут поцеловал её Гордей в третий раз в губы лошадиные. И вернулся к дочери лесника человеческий облик.

Благословил их старичок-лесовичок. И зажили они дружно и счастливо. Но Гордей в доме своем на всякий случай оставил сачок, сеть и плеточку, чтобы жена больше не капризничала.

65. ГРУСТНЫЕ ТЮЛЕНИ ЛАРГА

Давным-давно, когда по небу не летали самолеты, а по рельсам не ходили поезда, построил богатый купец крепкий корабль. Нагрузил его разными товарами. Подобрал опытную команду. И отправился в путешествие.

Долго ли коротко ли плыли они по морю-океяну, но обогнули землю, выгодно обменяли товары свои на заморские и собрались обратно. Да на той на чужой земле весна началась. Зазеленели деревья. Травы покрылись райскими цветами. А на эти цветы, как на ковер, вышли прекрасные женщины с большими глазами. Забеспокоились моряки, заиграла в жилах кровь, и захотелось им пить-гулять. Выкатили на берег бочку хмельного меда. И пошло веселье. Надо бы в обратный путь, но команда не хочет расставаться с новыми подругами. Уговорили они купца взять их с собой.

Подняли якоря и направили корабль в обратный путь. Плыли–плыли - заблудились в тумане. И ветер стих. Запасы продовольствия закончились. И воды нет. Ждет команда погибели. Как вдруг услышали звуки странного рожка. Сели на весла. И повернули на этот звук. Видят – скалистый остров. На острове – замок. А в замке – странный старик с трезубцем дует в морскую раковину. Вышли все на берег. Лишь купца на корабле оставили.

- Проходите, - говорит старец, - три дня гостями будете. Если захотите плыть дальше, без разговора отпущу. Ежели нет – еще на три дня оставлю, но надо будет вам наловить мне рыбы на долгую зиму. Ну, а если и через шесть дней не уедете, оставлю вас навсегда.

Посмеялись над его речами моряки и их женщины. Зачем им оставаться на скалистом острове да еще рыбу для старика ловить? Но виду не подали. Заходят в просторный замок. И диву даются. Как все чудно там устроено. Весь замок вырублен в скале так естественно, точно и не люди трудились над всей этой красотой, а сами Боги. Бьют с утесов хрустальные водопады. Вода успокаивается в теплых лагунах. И песок в них золотой. И солнышко на каменистых ступеньках играет.

Накормил их старик, напоил. Разморило моряков с дороги. Растянулись они на песке и проспали три дня. На четвертый день будит их хозяин острова и ведет вместе с подругами к тихой заводи. А в ней рыбы видимо-невидимо! И стали гости ловить ее прямо руками. Тут же ее разделывают и едят. А рыба сладкая! Не оторваться! Поедят – и тут же сами купаются. И на золотом песке, растянувшись, плавятся. Так прошло еще три дня. Наловили полные короба, что старик велел. Им бы плыть подальше с того острова. Но говорят морякам подруги - наша земля хороша, а эта лучше! Наша пища вкусна, а эта слаще! Зачем нам куда-то плыть? Давайте здесь еще хоть на денечек останемся! Послушались их мужчины. И остались еще. С утра до вечера стали пить-есть, на пляжах, растянувшись, лежать. Ждал их купец, ждал, не дождался. Через девять дней вышел на берег. Стал команду свою искать, старика кликать. Но никого не нашел. А на его зов лишь жирные откормленные тюлени собрались в матросских полосатых майках. Кричат что-то не по-человечески. И никак их не понять. Глаза у тех тюленей большие, грустные. А из глаз – слезы!

Понял тогда все купец. И бегом с острова обратно на корабль. Тюлени его долго провожали, пока их подруги не закричали в след, вроде раковина трубит морская.

С тех пор и появились грустные тюлени Ларга. Они тоскуют по родной земле. Купец очень быстро домой вернулся. Ветер попутный помогал. Историю ту не хотел рассказывать, да проболтал как-то спьяну какому-то трактирщику. С тех самых пор и говорят моряки, что женщина на корабле – плохая примета.

СКАЗКИ - СТИХИ В ПРОЗЕ

66. КСТАТИ О ПТИЧКАХ!

Когда я была маленькой, в нашей деревне дед жил по имени Бородай. Присказки разные плел-выплетал, да я не запомнила ни одной, кроме этой.

А Бородай все надо мной смеялся. Говорил, что люди шибко на птиц похожи. Особливо я. Хоть и не летаю. И звал он меня беспокойной пичугой.

Это когда я постарше стала, узнала кто такие жаворонки и кто такие совы. Жаворонки рано встают и ложатся рано. А совы, те, наоборот, встают поздно и ложатся за полночь. Организм у них так устроен.

А я, наверное, к стыду своему, была хоть и жаворонком, но каким-то совиным. Рано ложилась, но и поздно вставала.

Жизнь давно отняла у меня ту деревню, обменяла сон на ежедневные заботы. Из совиного жаворонка я давно превратилась в жаворонковую сову. Поздно ложусь и встаю рано. Знаю точно - это дед Бородай наколдовал. И приняла я от него эстафету всякие байки плести-выплетать. Расскажу я их тебе тьму! Хоть одну запомнишь?

67. СЕДЫЕ КОСЫ

Я ещё помню те времена, когда женщины с косами ходили. Седыми косами, уложенными короною на голове. Те женщины убирали хлеб, валили лес, стояли на заводе у станка. Они носили серые телогрейки и сапоги.

Женщины с седыми косами возводили города и строили каналы. Они на своих грубых руках нежно вынянчили и выпестовали страну.

А ещё женщины с седыми косами знали много сказок. И в детстве я жадно слушала. А теперь с благодарностью их возвращаю. Я знаю, каждое слово мое, каждая моя мысль оценивается строгими судьями моего детства. И нет ничего справедливее этого жюри. Потому что оно в сердце.

Мои сказки для вас, Ангелы с седыми косами на голове!

68. МУДРЫЕ МЫСЛИ

За толстым стеклом в шкафу жили книги. Они были разные. На нижней полке пыхтели от пыли неповоротливые энциклопедии, которые знали всё. Вот уж кто мог ответить на любой вопрос! Полки повыше занимали романы, повести, рассказы. Они тоже давали ответы, только длинные и подробные. С такими книгами хозяйка засыпала в кресле у камина, обнимая их как любимую подушку. А с самой высокой полки поглядывали маленькие томики стихов. В их глазах были одни вопросы. И хозяйка редко брала стихи, потому что давно выучила их наизусть.

Хозяйка не покупала новых книг. В основном их ей дарили. И вот, на день рождения кто-то принёс сборник под названием «Мудрые мысли». С каким упоением прочла женщина созвездие лучших умов под одной обложкой! И как это бывает, когда читаешь сразу много умных вещей, не запомнила ничего из прочитанного. Но осталась в восторге! И, конечно, отвела для новой книги в шкафу лучшее место.

Шло время. К хозяйке приходили гости, и она знакомила их с книгами в шкафу. Или же гости сами знакомились с ними, когда хозяйка накрывала белой скатертью стол. В один из таких приёмов хозяйка любезно предложила кому-то почитать «Мудрые мысли». Так сборник цитат попал в другие руки.

Хозяйка, скорее всего, не догадывалась, что у всех книг есть свой характер. Они привыкают к людям. А некоторые сильно обижаются, если их выносят из дома и не возвращают совсем. Обиделись и «Мудрые мысли». К тому же они немного умели колдовать.

Долго вспоминала хозяйка, кому же она отдала свои «Мудрые мысли», но так и не вспомнила. А книга после прочтения попала в третьи руки, потом в четвёртые. И все забывали предыдущих и последующих её хозяев. Так «Мудрые мысли» обошли весь город, не зацепившись ни в одной голове ни одним намёком. Обложка порядком истрепалась, страницы засалились и загнулись. Корешок ослабел. Но «Мудрые мысли» оставались быть по-прежнему мудрыми, потому что однажды перестали сердиться и вернулись в дом хозяйки через сотые, а может, тысячные руки.

Прочтя их снова от корки до корки и устанавливая за толстое стекло шкафа, хозяйка сказала:

- Да! Чудесная книга! У меня когда-то давно-давно была такая же. Только новая. Их теперь не выпускают. У кого же я её брала?

69. ЕСЕНИАНА

Женщина распахнутыми до сердца глазами смотрела в синее небо на синей воде и вдыхала теплый свет разгорающихся звезд.

Она чувствовала, как вместе с воздухом ее обволакивает безграничное очарование, которое, если пить, то невозможно напиться, потому что оно было упоительным.

Женщина цепенела, благоговея от нахлынувшей нечаянной жажды. Над нею таяли облаками крылья легендарных гигантских птиц. Далекий девичий смех перекликался радостно с белым перезвоном берез, вызваниванием ив, плачем глухарей, заливистых бубенцов и дремной рыбацкой песней. Шумели тростники, слышались не то тальянка, не то ливенка. Пахло яблоками и медом. Ели мягкими колючками лили запах ладана…

Наконец теплая зелень заголубела в небесном песке. Закадил черемуховый дым. На воде высветились желтые поводья месяца. Синее, голубое, алое, зеленое, рыжее, золотое забрезжило последним всполохом дня. Запереливалось, прежде чем роща не покрыла все это синим мраком.

«Береза забирает боль, ива утоляет слезы, осина очищает, дуб дарит силу… - вспоминались ею былинные предания. - Ой! Нет! Грех-то какой! Нельзя верить в неживое! Прости меня, Господи! - перекрестилась женщина украдкой, но не выдержала – обняла маленькими детскими руками березу так, что та застонала, зашевелила листвой. А с самого берега уже звала ива, и два дубочка воинственно топорщились, протягивая корявые крепкие ветви. - Дайте силы мне! Дайте силы!» - шептала она в исступлении.

Медленно раскрывались ночные душистые цветы для небесного венчания. И прежде чем вернуться в избу, она вдохнула в себя ненаглядный синий вечер со всеми звуками, запахами, движениями, светом.

И от этого вздоха зародилась в ней синеглазая душа русского поэта.

70. ЧЕРНИКА И БРУСНИКА

Благословенно родное Подмосковье! Сколько битв пережила родная земля! И германцы тут след свой оставили, и татары, и свирепый гунн.

Бают старые, Подмосковье все трижды на костях стоит!

Уже много-много веков назад защищали наши прадеды землю русскую! Но враги – не пироги, находились опять и опять! Они грабили поселения, вырубали леса, уводили в полон лучших женщин и крепких подростков.

Битвы долгие, жестокие окропили леса. Капли крови врагов черно-синие в траву падали, превращаясь в чернику-ягоду.

Кровь же пращуров наших прорастала брусникой в ельниках…

Ты попробуй чернику спелую! Пускай зубы от нее станут сголуба! Разве есть что на свете слаще крови врага побежденного!

Надкуси и бруснику алую. Разве есть что целебнее силы родных мощей?!

71. ВНУЧКА ДЕДА МАЗАЯ

Не то, чтобы она была первой красавицей, но этой девочке радовались все! Ей улыбались знакомые и незнакомые люди, подмигивали мальчишки, и даже школьная повариха старалась налить в её тарелку побольше борща.

Все дело в том, что в глазах необыкновенной девочки жили сотни маленьких солнечных зайчиков. И даже если девочка грустила, они прыгали, освещая все вокруг добрым сиянием.

Вы хотите спросить, откуда в глазах девочки появились солнечные зайчики? Да просто, когда она была маленькой, поехала как-то весной со своим дедом Мазаем в лес во время паводка. Дед её, Мазай, нормальных зайцев в лодку собирал, а весенние солнечные блики воды в глаза восторженной внучки попрыгали.

Вот и живет теперь девочка с солнечными зайчиками в глазах. Вы не встречали такую?

Я встречала!

72. ЧУДО–РЫБА

Amore и море звучало одинаково, потому что делало её легче. И море и любовь ассоциировалось со счастьем. Ах, море! Светинка казалась себе невесомой, когда шла по длинной мокрой песочной полоске, и та не проваливалась под её весом. И Светинка не оставляла следов.

Девочка пела высоко и нежно, как поют, наверное, только ангелы…

Это пение слушали волны, преклоняясь пред ногами Светинки. Слушала жар-птица, распластавшаяся по небу оранжевыми перламутровыми крыльями и поглядывающая на девочку огненным глазом-солнцем. А ещё слушала какая-то гигантская рыба, плывущая метрах в двадцати от берега.

Когда Светинка увидела большой плавник, она остановилась от неожиданности. И рыба остановилась. Нет. Она не ушла под воду. Она жадно в воде ловила звуки, которые доносились с берега. Светинка опять пошла. И рыба поплыла за нею. Тогда Светинка решила спеть специально для рыбы самую свою любимую песню. И она её спела. И рыба все это время шла за нею.

На пустынном диком пляже давно никого не было. Лишь впереди показалось несколько рыбаков.

Девочка вдруг вспомнила о том, что рыб можно ловить, что они предназначены для того, чтобы их кушали в варёном или жареном виде. Но таких больших рыб как эта она никогда не видела. И поэтому ей показалось невозможным поймать такую рыбу.

Девочка крикнула рыбакам:

- Смотрите, какая рыба! Вы можете поймать её?

Рыбаки ахнули и стали разворачивать сети.

Рыба остановилась в воде. Её плавник развернулся на 90 градусов и, медленно рассекая ленивые вечерние волны, поплыл в глубины расплавленного янтаря.

Девочка глянула на небо. Но и птица отвернулась от неё, закрыла огненный глаз-солнце, растворилась в предвечерье, раскидала перья по воде.

На Светинку накатила волна, замочила ножки. И девочка вдруг стала проваливаться в мокрой дорожке, что разделяла море и сушу.

Девочка давно выросла, но до сих пор не поняла, почему эта сказка никогда больше не возвращалась к ней.

73. РОДИНА ЦЫГАНА

Умирала мать на девятом этаже белой больницы. Просила в бреду положить ей в руки горсть земли с Родины.

Цыган сидел и думал: где же её Родина? Может быть, город Орджоникидзе? Мать говорила: когда он родился, падал крупный ровный снег, и ветер не колыхал его.

А может быть Каспийск? Послать детей, пусть привезут песка с побережья моря-озера?

Нет-нет! Это Курган! Поля-поля… А в подлесках из-под земли сыраны-суханы лезут!

Вздохнул цыган. Всю жизнь мать бродила по свету. Вовсе это не Сибирь, а Подмосковье. Берёзы белые! Запах ландышей и осин после дождя. Ровный ковёр травы как в Берендеевом царстве.

«Где же её Родина?» - думал цыган. Вспоминал байкальские сопки, подножья которых лижет хрустальная вода. Там, где растут багульник и царские кудри, где шумит тайга кедрами.

Вспоминал Питер, холодный, каменный, строгий. Ветряный Финский залив.

И вдруг осенило его: Родина цыган – Дорога! Где бы ни были они, куда бы ни ездили – в памяти оставались то поезда стук, то ржание лошади, то шепот автомобильного колеса.

Спустился цыган вниз, собрал пыль придорожную, поднялся в больницу к матери и вложил её в руки.

- Вот тебе, - молвил, - земля с Родины.

Улыбнулась мать в бреду, точно во сне. Крепко-крепко землю в руках зажала.

На следующий день глаза открыла. А через неделю на ноги встала и забыла болеть.

До сих пор, говорят, живёт. Только бродить не бродит, а жадными глазами на дорогу смотрит.

74. СКАЗКА ДЛЯ РОСЛЫХ

Это было все на самом деле. Или будет. Было или будет? Не помню - старая стала, путаюсь. Одно понятно: временной континуум повторяется, так что «было» или «будет» - уж и не столь существенно.

Жил себе да был один писатель-фантаст по имени Игет. Талантливый как Чертяка. Ясно, что Чертяке это не понравилось. И решил он Игету козни устроить.

И прикинулся редакторами. Пошел к ним Игет и принес свою фантастику. И послали его редакторы. И послал он их еще дальше. И тем посрамил Чертяку. Потому как талант-то все одно при нем, при Игете остался вместе с его фантастикой!

И прикинулся Чертяка напитками. Но талант не пропьешь. Выпил Игет все напитки. Хоть сам никакой, а талант остался. И тем посрамил Игет Чертяку.

Тогда Чертяка прикинулся женщинами. Стали те женщины Игету голову своими проблемами забивать. Всех поимел Игет, талант уберег и тем посрамил Чертяку.

Понес фантастику свою в издательство. Его все быстренько признали. И издали. Денег гору заплатили. Игет остров купил на Канарах. Греется на солнышке. Хотел Чертяка прикинуться солнышком, да не смог. Ну не могут черти в солнышки обращаться! И фантастика Игета им в этом не помощница!

Так Чертяка отстал от Игета навеки.

75. СКВОЗНЯК

На седьмом этаже небоскреба жила прелестная девушка, которая не догадывалась, насколько она хороша. Долгими вечерами любовалась девушка угасающими отблесками зорь - то розовых, то сиреневых, то лиловых, - и в глазах ее отражался пурпур облаков. Она открывала окно и протягивала руки к звездам, и те с радостью садились ей на ладони, смеясь и подмигивая.

На ее подоконнике жили многочисленные цветы, которые радовались, когда девушка поливала их, называла каждого по имени, сама им задавала вопросы, сама же на них отвечала, потому что голос цветов был ей непонятен. Цветы любили, когда ее легкие руки задумчиво порхали над клавишами старенького пианино, а от голоса девушки долго и трепетно вздыхали и росли… росли…

Увидел как-то девушку вездесущий ветерок по имени Сквозняк и насмерть влюбился в нее с первого взгляда.

- Ах! – сказал он. - Как хороша! – обернувшись винтом вокруг маленькой фигурки.

- Ох! – воскликнул. - Как удивительна! – играя мягкими кудрями ее русых, вызолоченных последним лучом солнца волос.

- Ух! – выдохнул. - Как волшебна! – подслушав стихи, слетавшие с ее милых губ.

Но девушка закрыла окно. И Сквозняк бился о форточку всю ночь, изучая каждый вздох, отразивший сон девушки.

Наутро он залетел в комнату снова, сорвал как мальчишка с пианино ноты и закружил по комнате.

Девушка не рассердилась, а рассмеялась, ловя непослушные листки бумаги. Сквозняк раздувал ее юбку и рюшки на рукавах, целовал ее лучистые глаза, нежные щеки и блестящие зубы в невинной улыбке…

Несколько цветов, видя такое безобразие, хотели остановить шалуна, ухватили его за фалды развевающегося плаща и, не удержавшись на подоконнике, с дребезгом упали на пол.

- Мои цветы! – воскликнула девушка, закрывая все ходы и выходы для сквозняка.

Но было все равно поздно.

На следующий день девушка заболела. Это была не то Ангина, не то Грипп.

А что вы думали? Что-то путевое могло родиться от Сквозняка?

76. ПТИЦЫ ПРОЖИТЫХ ЛЕТ

Мне навстречу шел старик. Он нес на плечах прожитые годы. Усталыми, замученными грифами сидели они на сером пальто и мудро глядели по сторонам. И я видела их как вижу тебя.

Старик под тяжестью ссутулился и с трудом передвигал ноги. Вдруг прожитые годы взметнулись с плеч перепелами. Старик выпрямился, обернулся, узрел кого-то в окне третьего этажа, и лицо его помолодело в доброй улыбке. Там, за занавеской, находился источник его счастья. И это, конечно, была женщина. Он прошел мимо, весь обернувшись к ней. Кто был там, за окном? Может быть внучка? Или дочь? Жена? Приятельница? Последняя любовь?

Он скрылся за поворотом.

А птицы прожитых лет еще долго летали в округе и пели от радости. И я слышала их песню как слышу тебя.

Они дарили друг другу… облака.

У обоих были фотоаппараты. Их коллекция состояла из нескольких альбомов и десятка два больших фотографий в рамках, развешанных по стенам.

Они везли их отовсюду: с замшелой по весне Чукотки, туманного Чопа, с ветряного Забайкалья, с теплых и чистых озер Сибири. Облака были совершенно разные, невероятные, радужные, сказочные…

Однажды супруги поругались. Из-за мелочей. И разошлись.

Светлана убрала со стен облака и закинула их сгоряча за диван. А Валерий, глядя на это, хлопнул дверью, разбил о ступеньки фотоаппарат и решил больше никогда, никогда…

Валерий очень скоро сошелся с другой женщиной. Светлана же еще пару лет загружала себя работой, чтобы его забыть. Наконец и она нашла себе нового спутника жизни.

Проходили годы. Пустые. Бездарные. И бездушные. Иногда они смотрели на небо, но с досадой отводили взгляд. А по ночам им снились… облака.

Он не выдержал первым и, купив в магазине акварель, начал рисовать. Валерий все хотел изобразить то самое первое облако, с чего все началось. Они со Светланой не успели его когда-то сфотографировать и часто вспоминали в свои лучшие дни.

Душа его разрывалась от спокойствия и благополучия. Он искал в небе ответ, выходя по вечерам в открытое поле. За рыхлыми тучами, беременным дождем легкие перистые подкрылки, точно прочтя мысли Валерия, либо прятались за эти темные тучи, либо улетали еще выше в небо, убегая от безнадежности его мыслей, не в силах помочь. Слишком нежные и слабые, чтобы справиться с болью, поселившейся в человеке, они не находили в себе столько божественной силы, сколько было в том первом облаке, с которого все началось.

Валерий ждал его и звал. И однажды поздно ночью оно получилось. Прозрачное, розовое, точно небесный цветок, решивший еще раз раскрыться, облако растеклось само на огромном ватмане, расстеленном по всей кухне, точно движение души. Пока это розовое чудо сохло на полу, Валерий прыгал вокруг как мальчишка, зажав зубами крик радости. Получилось! Первый раз в жизни! Получилось!

Осторожно Валерий поцеловал в лоб спящую женщину, которая жила с ним все эти годы, свернул в трубочку ватман и тихонько закрыл дверь.

Ему отворил мужчина.

А она уже стояла у порога, изумленно раскрыв глаза.

- Оно? – взволнованно развернул на весь пролет лестницы Валерий свое розовое облако.

- Да – улыбнулась Светлана…

… Они долго лежали на траве, обнявшись и глядя на фиолетовые перья гигантских крыльев, порхающих среди звезд.

- Фотоаппарат не возьмет. Может, заснять на кинопленку? – спросила Светлана.

- Я не могу без тебя жить, - ответил Валерий.

Я пришла на край света, утирая слезы. На вершине обрыва стояла древняя старуха, широко раскинув руки. В один рукав влетали ветры, неся с собой пылинки, семена и камни, и, вылетев из другого, скрывались в неизвестном направлении.

Я подошла к ней. Женщина не посмотрела на меня, лишь слегка шевельнула бровью.

- У меня сгорел дом, - сказала я.

- Я знаю, - ответила старуха.

- Я хочу уйти от своего одиночества.

- Я знаю, - не моргнув глазом, повторила старуха.

- Кто ты? – спросила я.

- Ты знаешь…

Внимательно глядя на нее и ничего не зная и не понимая на самом деле, я принялась анализировать. Что означают эти ветры? Семена? Эти тысячи сконцентрированных коротких жизней, улетающих в разные стороны по всему свету? Это быльё? Не от того ли все быльем порастает? И эти камни… Время – разбрасывать камни… и время – собирать камни… Эта старуха – Время?

Старуха, улыбнувшись, сказала:

Она читала мои мысли. Царственно развернув голову, старуха глянула мне прямо в глаза, и от этого я превратилась в маленькую песчинку. Меня тут же подхватил волшебный ветер, и я, влетев в левый рукав времени, вылетела из правого. Теперь я могла различать быльё. Летая по свету, я видела, кому Время дарило розы, кому семена ромашки, другим доставались васильки и лютики. Мое пепелище поросло крапивой.

Сделав круг, я вернулась на край света, представ перед старухой в прежнем виде.

- Ну что, ушла от одиночества? - спросила Время и тут же сама ответила. - Нет!

Я не знала, что сказать, и опустила глаза в землю, чтобы снова не превратиться в песчинку.

- Вспомни о том, кто поверил в тебя. И возвращайся. Тебе еще не время…

И я вернулась.

Я долго мечтала об этой кукле. Тревожный взгляд её зеленых глаз не давал мне покоя. Но кукла с римским именем Антония оказалась фарфоровой да к тому же коллекционной, с настоящим сертификатом подлинности, поэтому непомерно дорогой.

Проходили долгие дни в ожидании денег. Я заходила в магазин посмотреть на куклу.

Наконец Антония заняла достойное место на моем фортепиано. И в комнате стали происходить совершенно невероятные вещи. Каждый раз что-то падало с полок и разбивалось, как будто комната наполнилась невидимыми малыми детьми. Неожиданно для всех расцвели кактусы, которые торчали без дела уже двадцать лет.

А вчера ночью я проснулась оттого, что на меня кто-то пристально смотрит. Во взгляде Антонии не было тревоги, а какая-то жестокая любовь и едкий укор. Я подумала обо всех своих не рожденных детях. У меня бы их могло быть много. Я поняла, какая сила заставила меня заполучить эту куклу. И поняла, что Антония хотела сказать мне.

80. БРОДЯЧИЙ ПЁС

Аннушка жалела пса. Тот приходил весь в репьях, с перебитой лапой или пораненным ухом. Быстро вылизывал из миски нехитрое угощение. И засыпал тут же в прихожей на квадратном куске затертого персидского ковра.

Пёс поскуливал во сне, рассказывая о чем-то своем, жалуясь, очевидно, Аннушке, насколько судьба к нему несправедлива.

Аннушка заботливо мыла пса в теплой пенистой воде, вычесывала из его сбившейся шерсти зубастую череду и колючки, приговаривая при этом:

- Ты мой хороший!

Через недельку-другую шерсть у пса начинала лосниться, голос креп, а в глазах появлялась уверенность. И пес уходил.

А Аннушка садилась к окну и глядела на дорогу, вздрагивая от малейшего шума. Мимо проходили люди, другие псы, домашние и бродячие. Мимо проходила жизнь.

А Аннушка ждала своего бродячего пса.

Она и теперь его ждет. Если увидите его, скажите, пусть возвращается.

Она любила Его как облака любят крылья.

Она бежала за Ним как бежит за нами мысль.

Она не давала проходу как воздух. И, казалось, нет от Неё спасенья.

Он бежал от неё всю жизнь, пока сил хватало дышать. Но судьба остановила их на крутом повороте так внезапно, что у него зарябило в глазах.

И Он почувствовал пустоту. Такую тоску чувствует Галактика, раскрутившись в одну нить.

Причина оказалась в Ней. Им завладела Она, пока бежала за Ним. Завладела целиком. И, чтобы забрать Себя, он побежал за Ней, но понял, что Она стала всего лишь тенью. Его Тенью.

82. РОЗОВОЕ ВАРЕНЬЕ

Я думала, тайна - внутри этих благоухающих лепестков. Роза торжествующе возвышалась над домашними цветами, излучая столь изысканный аромат, что те решили: эта царственная особа достойна занять лучшее место в комнате – на рояле, в резной хрустальной вазе.

Я всё ждала, что она раскроется, лепесток за лепестком, расскажет о загадке любви и очарования. Я целовала эти лепестки, как матери целуют щёки своих младенцев. Казалось, ещё немного, и я окунусь в новую сказку как в сон.

Но утром я проснулась и поняла – что-то не так. Взглянув на рояль, я увидела лишь голый стебель с жалкими колючками. Цветок осыпался. Но тайны под лепестками не оказалось. Сердце моё сжалось от обиды. Я не думала, что так быстро проходит любовь. Один за другим я собрала алые, бархатные, ещё живые лепестки в ладонь. Во мне всё бунтовало от несправедливости. И даже слезинки выкатились из глаз, упав на одинокий стебелёк. Может быть, от этого я с удивлением заметила, под листиком пробился маленький зелёный росток зыбкой надеждой.

Всю последующую неделю я посвятила себя стебельку, на котором когда-то обитала прекрасная роза. Я подрезала его сверху и снизу, пересадила из хрустальной вазы в обыкновенный глиняный горшок, полила и накрыла стеклянным колпаком.

Зелёный росток освоился очень быстро. Наверное, мои слёзы явились тем самым элементом, от которого зависела его жизнь. Через некоторое время он пустил новые листья и корни и настолько окреп, что мог обходиться без стеклянного колпака.

А весной я пересадила его в землю возле дома. Шикарный розовый куст с бархатными цветами радует моих друзей до поздней осени. А на зиму я укрываю его хвойными ветками.

У меня так и не получилось новой сказки. Я не узнала ни тайну любви, ни тайну очарования. Зато из ароматных розовых лепестков я научилась готовить варенье. Когда ко мне в гости приходят поэты, художники, музыканты, я угощаю их розовым вареньем. От этого, уверяю Вас, они пишут прекрасные стихи, музыку и радуют меня новыми полотнами.

83. ДОБРОЕ УТРО! ЛЮБИМАЯ!

Иногда встаешь «не с той ноги», и будто выпадают из рук вожжи удачи.

И волосы не хотят укладываться, и автобус уходит из-под носа. Бормочет обиженный желудок на неудачный завтрак. А на ноге к тому же образуется какая-нибудь занудливая мозоль.

В такое утро я шла на работу, угрюмо думая о ее бесполезности и считая бездарные дни до получки.

Тут, на асфальте прямо передо мною, появилась надпись: «Доброе утро! Любимая!» Три слова и два восклицательных знака были выведены старательно белой краской.

Я улыбнулась. И ответила неизвестному художнику: «Доброе утро!»

Как человек мыслящий, я, конечно, понимала, что эта надпись не для меня. Но что-то внутри растаяло. Я стала представлять, что некто таинственный встал на несколько часов раньше, а может быть, ночью, специально, чтобы поднять мне утром настроение, начертал метровые буквы на моем пути. Потом я стала примерять эту роль своим друзьям и знакомым, представляя, как бы каждый из них это делал. Картинки получались более чем забавными. И на работу я пришла в прекрасном расположении духа, шутя, смеясь и подпрыгивая.

С этого и началось.

Я теперь специально не садилась в автобус, а шла пешком через эту надпись.

«Доброе утро! Любимая!» - здоровалась со мной дорога. А я точно пересекала чью-то любовь, подпитывалась от нее положительными эмоциями. И жизнь моя стала походить на бразильский сериал с одной и той же серией.

Очень скоро я заметила, что и старые бабушки, и тетеньки, и молодые девушки, ступая на эту надпись и читая ее содержание, совершенно преображаются как после купания в волшебной реке, молодеют и хорошеют на глазах.

Я поняла, что каждая из них в глубине души надеется, что она и есть та самая «любимая», которой посвящена надпись, а может и вспоминает какие-то моменты из своей жизни.

Зачарованное место, тайну которого наверняка знают двое, до сих пор несет мощный положительный импульс.

Она просила: привези мне чудо! Первое чудо, которое увидишь! И он поехал в кругосветное путешествие. Нью-Йорк, Рим, Неаполь теперь казались ему пестрой кинолентой, прокрученной в убыстренном темпе. Максим летел на самолете ночью очень грустный. Ведь ничего сверхчудесного он так и не нашел. Ну разве может она, девушка с тонким вкусом, обрадоваться обыкновенному египетскому папирусу или амулету с земли обетованной? Такие штучки каждый день можно купить на Вернисаже.

Так рассуждал юноша, когда лайнер качнуло на повороте, и внизу показалась невообразимо огромная Москва, вся в ярких огнях, похожая на гигантского светящегося осьминога. Очень четко выделялось садовое кольцо и кольцевая дорога. Желтые бусы шоссе разлетались в разные стороны света как щупальца.

- Да, это же настоящее чудо! – воскликнул Максим и стал делать снимки, которые получились великолепно. Их принял самый дорогой журнал. И сразу на обложку.

Когда все свои подарки и фотографии он разложил перед Стэллой, его любимая девушка разочарованно вздохнула:

- Я думала, ты догадаешься привезти мне нитку морского жемчуга. Он там недорогой…

Деньги, вырученные за фотографии ночной Москвы, Максим потратил на колье для Стеллы. И девушка очень обрадовалась. Но больше они не встречались.

Сенька обернулся и… заблудился в поле ярких зеленых глаз Валерии. С того момента жизнь без нее потеряла смысл.

Он взял листок бумаги и попытался нарисовать её глаза. Но они получились какие-то не такие. Сенька скомкал бумагу и бросил её на пол.

Там, на полу, листок стал шуршать, разворачиваясь. И вдруг превратился в необыкновенный по форме белый цветок, который взглянул на Сеньку нарисованными глазами.

Парнишку это удивило. Приделав к смятому листку ножку, он установил цветок в вазе. «Пусть смотрит оттуда» - подумал он.

- Какая прелесть! – воскликнула мама, вернувшись с работы.

А потом, как бы случайно, положила ему на стол книжку с названием «Оригами», где было доступно изложено, как делать разные фигурки из бумаги.

С этого все и началось. Часами, терпеливо и внимательно, Сенька вырезал и складывал затейливые цветы и, приделав к ним проволочки, украшал комнату.

Но никому и никогда он не говорил, что делал это только для того, чтобы глаза Валерии посмотрели на него с восхищением и любовью.

И вот его звездный час настал. Параллельный класс, где училась Валерия, вызвал их 9 «А» на конкурс новогодних поделок.

Добрую половину выставки, размещенной в большом актовом зале, заняли Сенькины оригами.

Восхищалась вся школа. 9 «А» занял 1 место. Но Сеньку интересовало только её мнение. Он не сводил с Валерии взгляда и, затаив дыхание, ловил каждое слово.

- Фу! – фыркнула она, показывая на лучшее, что было в его коллекции, - цветок с глазами! И за это – первое место??!! Кто это делал? Какой-то Арсений Белохвостиков! Тоже мне, шедевры!

В этот миг глаза Валерии уже не казались Сеньке зелеными полями с каплями росы. В них увидел он лишь мрачную болотную зелень. Не дождавшись, когда закончится выставка, Сенька сложил свои поделки в большой мешок для мусора. И зал как-то сразу опустел.

Придя домой, Сенька решил сжечь все оригами. Закрыл двери. Достал из духовки железный поднос и приблизил к бумаге спичку. Оригами горели неохотно, словно сопротивляясь неправильному решению Сеньки. Пламя все время гасло. Но упрямство и обида сделали свое дело. И вот уже последний цветок отправился в огонь. В огне что-то случилось с нарисованными зелеными глазами. Они вдруг задрожали, точно живые. И стали несказанно хороши. Наверное, все это время им не хватало огня, а теперь они целую секунду глядели на Сеньку как настоящие. И он запомнил этот взгляд на всю жизнь. Теперь он знал, как надо рисовать глаза.

- Что ты сделал? – постаралась спросить как можно спокойнее мама, зайдя на задымленную кухню.

- Я сжег свою тайну, - ответил Сенька.

Под золой на железном подносе Сенька увидел крупные желтые слезы бумажной смолы. А может быть, это плакали нарисованные глаза.

И это было третьим неожиданным открытием неспокойного дня. Ведь раньше Сенька не знал, что тайны тоже плачут.

86. ЖЁЛТЫЙ ЛИСТ

Он достиг всего, что можно желать, и больше. Ему рукоплескали Париж, Лондон и Неаполь. Но в этом Подмосковном городке певец почему-то почувствовал себя неуютно. Все девушки в зале протягивали руки вверх, стараясь обратить на себя внимание, точно зелёная поросль от весенней песни. Но одна смотрела с недоумением и как-то грустно.

Певец старался изо всех сил, но она даже не улыбнулась, когда остальные просто прыгали от восторга. Пришлось изменить ход концерта. Лучшие задорные песни звучали сегодня. Но она не шелохнулась, глядя на него по-прежнему задумчивым пожелтевшим листом среди лета.

Певец недоумевал. Как кому-то может не нравиться то, что он делает!? Он обиделся на весь город. Не вышел на поклон. И даже отказался от гонорара за концерт.

Вернувшись домой, певец поспешил к роялю. Чувствуя себя полной бездарностью, он сбрасывал с полок песни, которые некогда так любила публика, разрывал ноты и топтал их ногами.

Перед глазами была она. И равнодушные глаза казались ему то взглядом строгого экзаменатора, то палача, то всей судьбоносной истории. Он выходил на крышу и смотрел туда, где находился подмосковный город, принесший ему столько неприятностей.

И вот – три месяца у рояля без друзей, без родственников, без телефонных звонков. Он творил, выворачивая себя наизнанку, то ныряя глубоко в свою душу, то взлетая вместе с ней в поднебесье.

Новый альбом дозрел только к осени. Певец тревожился, готова ли она принять протянутую на ладонях душу. В том самом Подмосковном зале он спел, волнуясь как мальчишка, главную свою песню. Зал заколдованно замер. Никто не встал, никто не протягивал к нему руки. Наверное, зрители были просто не готовы к такой музыке. Песня кончилась. И вдруг в угрожающей тишине вспыхнули одинокие горячие аплодисменты.

Её аплодисменты.

87. ЗАПИСКИ ДЛЯ ПРИНЦА

На пляже возле Белого озера в погожие дни всегда много народу. Вода сверкает на солнце, аж глазам больно! Наташка приходит сюда и долго сидит на песке под ивами. Она собирает бутылки, пишет записки, закупоривает горлышки и бросает послания в воду. Одна бутылка приплыла ко мне. И я прочитала: «Меня зовут Наташка. Мне очень плохо. Милый принц! Когда ты заберешь меня? Я жду!»

Так, чужая боль ворвалась в мою, и чужое одиночество перехлестнуло моё собственное.

Я без труда нашла Наташку, когда она закупоривала очередную бутылку. Её маленький кораблик детства терпел крушение, и девочка бросала в озеро просьбы о помощи. Но её надежда на реальность сказки пробудила и мою надежду.

- Твоя бутылка приплыла ко мне, - протянула я ей записку.

- Это не правильно, - сказала девочка.

- Что не правильно?

- Не правильно, когда толстые тети приходят загорать. Они на свои тела забирают слишком много солнца, и его не хватает для маленьких.

- Твоя бутылка приплыла ко мне, - повторила я, - и мне кажется, что я могу тебе помочь.

- Как? Ведь ты же не принц! – возразила Наташка. Она резко встала, как будто я сильно обидела её, и выхватила клочок бумаги у меня из рук. - Не приходи больше на моё озеро! И не трогай мои бутылки!

Девочка ушла. И я заплакала. Потому что она унесла мою сказку. В пустую бутылку я вложила другую записку: «Меня зовут Светлана Васильевна. Мне очень плохо. Милый принц! Когда ты заберешь меня? Я жду!»

А потом закинула её далеко в кусты, и больше не приходила загорать, чтобы Наташке досталось больше солнца и прекрасный принц, который когда-нибудь обязательно придет к Белому озеру.

88. ПЛАНЕТКА

Жила-была во вселенной маленькая Планетка. Ну, не такая уж и маленькая – чуть меньше Венеры. И летала она миллионы лет вокруг своего маленького Солнца, пока не повстречалась с залетным Астероидом.

И хотя Астероид был самым примитивным и бесформенным созданием, он с первого взгляда влюбился в нашу Планетку, тут же изменив свою орбиту.

- Можно ли мне полетать возле Вас? - спросил он.

Планетка подумала, что отказать гостю будет неучтиво, и согласилась:

- Ну, что же, летайте. Я на орбите у Солнца пока одна.

Теперь Планетка летала вокруг Солнца, а Астероид кружил вокруг нее.

Он рассказывал ей о звездах и кометах, о метеоритах и черных дырах. А еще он ругал всякими нехорошими словами ту планету, вокруг которой летал раньше.

Наша маленькая Планетка слушала с интересом. Ведь она совсем ничего не знала о других мирах, потому что всю ее поверхность укутывали облака.

- Вы такая красивая! – говорил ей Астероид, - Мы будем с Вами прекрасной парой! Я долго летал во Вселенной и нигде не встречал такого сильного Астероида, как сам, и такой прелестной Планетки, как Вы. Вы позволите мне любить Вас?!

- О, да! – отвечала Планетка, ведь и она чувствовала к нему притяжение.

Шли годы. Космические странники сначала были счастливы. Но наступило время Парада Планет, и Астероида стало тянуть «на сторону». И состарившаяся Планетка заметила, как спутник начал удаляться от нее.

- Ты по-прежнему любишь меня? – все чаще спрашивала она. – Ты все еще думаешь, что я самая прекрасная во Вселенной? Ведь мы замечательная пара, не правда ли?

- Да-да! Конечно, дорогая, - снисходительно соглашался он. А про себя неизменно добавлял: «Ох, и до чего же ты надоела мне!»

Но притяжение, оказывается, не бывает вечным, и Астероид сменил орбиту, когда встретил большую Планету с кольцами вокруг талии.

- О! Как Вы прекрасны! – воскликнул Астероид и, поддаваясь притяжению, сразу же переметнулся к другой Планете.

- Я знаю, - ответила ему красивая Планета с кольцами.

Вокруг нее уже крутились десять таких же спутников.

«Как же так? – подумала покинутая Планетка. - Ведь он же говорил…»

Она заплакала, и ее любовь пролилась живительным дождем.

Вот после той любовной истории и возникли на Планетке разумные существа. И, может быть, даже похожие на нас с вами.

Жил себе да был один писатель-фантаст по имени Игет. Талантливый, как Чертяка. Ясно, что Чертяке это не понравилось. И решил он Игету козни устроить.

И прикинулся редакторами. Пошел к ним Игет и принес свою фантастику. И послали его редакторы. И послал он их еще дальше. И тем посрамил Чертяку. Потому как талант-то все одно при нем, при Игете, остался вместе с его фантастикой!

Так Чертяка отстал от Игета навеки.

90. СТАРИК–СУДЬБА.

Шел мужик по полю белому. Нес крест свой на себе. Долго шел. Видит – дедушка навстречу идет, тоже белый, как то поле.

- Тяжело тебе, молодец? – спрашивает его дед.

- Ой, тяжело, - отвечает мужик.

- А почему, знаешь?

- А потому что ты крест на себе несешь. Брось ты его, Бога ради. Отдай мне. Вот увидишь, легче будет.

- Не могу, - отвечает мужик, - поскольку это мой крест!

Пошел дальше, не послушал деда. Или креста пожалел. Шел-шел да и упал. Сил жить не осталось.

А дед тут как тут. Завалил мужика валунами. И крест его же на самый верх установил, приговаривая:

- Не хотел ты при жизни от него избавляться, носи же его на себе и после!

91. БАБОЧКА С ПОЛОМАННЫМ КРЫЛОМ

Встретились на большой дороге Бабочка и Джип. Полетела после этой встречи Бабочка с поломанным крылом.

Все другие бабочки над клумбами летали, песенки пели. Нашу Бабочку в свою компанию не взяли. Зачем она им с поломанным крылом?

Заплакала Бабочка. Полетела туда, где работали художники. Они рисовали цветы и бабочек. А нашу не нарисовали. Ведь никто не купил бы картину, где изображена бабочка с поломанным крылом.

Пуще прежнего заплакала Бабочка. Но тут, откуда ни возьмись, прибежали школьники. Всех бабочек переловили сачками, а нашу не стали. Согласитесь, какую коллекцию может украсить бабочка с поломанным крылом?

Я все это говорю к тому, что если когда-нибудь Джип с Большой дороги случайно встретится с Вами и переломает Вам крыло, не отчаивайтесь. А вдруг Вы из-за этого кому-нибудь не понадобитесь!

92. СЕКРЕТ ЖИЗНИ

Приехал Борис в деревню.

- Попилим? – спросил его брат.

Стали они пилить. Пилили, пилили - умаялись.

- Устал? – спросил брат.

- Устал, - ответил Борис.

- Поколем? – предложил брат.

Стали они дрова колоть. Кололи, кололи - вспотели.

- Устал? – спросил брат.

- Устал, - ответил Борис.

- Давай тогда дрова в поленницу складывать.

Уложили дрова в поленницу.

- Устал? – спросил брат.

- Устал, - ответил Борис.

- Давай тогда сети чинить…

- А отдыхать-то когда? – спросил Борис.

- А это и есть отдых – перемена занятия. В этом и жизни секрет.

93. НАРИСОВАННОЕ СОЛНЫШКО

Уже никто не помнил, кто нарисовал на асфальте солнышко. Только проходя мимо, мама сказала сыну:

- Человеку радость от дела, а не от безделья.

Две старушки, которые наряжались, чуть наступало утро, чтобы поругаться друг с дружкой, неожиданно помирились и стали делиться рецептами. А мальчишки перестали подставлять лоб, когда подбрасывали камни.

Солнышко стало символом маленькой улочки, и люди улыбались, проходя мимо него.

Однажды полил дождик и смыл весёлое солнышко.

Неделю грустила улица. Только рано утром во двор вышла маленькая девочка, да такая хорошенькая, что ей только со звёздами играть!

В руке у неё была коробка мела. Тут же со всех сторон сбежалась детвора. Они стали рисовать на асфальте, кто классики, кто принцессу, кто рыбок.

А девочка нарисовала весёлое солнышко, потому что она больше ничего не умела рисовать.

Пока не умела.

94. СИМФОНИЯ МАЛИНОВЫХ НОЧЕЙ

Пурпурной малиновой ночью небо становится цвета дикого фламинго.

Когда заря с зарей сходятся, не хотят спать дети. Потому что все феи искусств слетаются к их кроваткам и одаривают детей талантами.

Перламутр заката сменяет алый рассвет. Когда заря с зарей меняется кольцами и обетами верности, влюбленным совсем не хочется расставаться. Феи любви в этот миг обрекают их на столько дней счастья, сколько может вынести человеческая душа.

Огонь заката сменяет кровь победного утра. Когда заря с зарей сходятся, сам Ярило вкладывает первым-последним лучом ариям силу и отвагу в сердца.

А если пожилые люди окажутся свидетелями разговора зари с зарею, им будет дана возможность постичь великую тайну жизни, смерти, любви и вечности.

Лишь только первые теплые лучи коснулись мерзлой земли, она ожила и вздохнула. Зелеными сорняками полезла из Земли во все стороны бесшабашная Любовь.

Пришел дед на свой огород, всю Любовь повыдергал. Нечего баловаться! Пусть лучше вырастет что-нибудь полезное. И посадил картошку, капусту, морковку и другие овощи.

Каждый день дед приходил на огород и терпеливо полол щедрую на Любовь Землю. Земля же растила своих родных детей гораздо прилежнее, а инородные, насаженные насильно кочаны кормила скуповато.

Однажды дед занемог. Он так долго не вставал с постели, что уже не помнил, какой это был месяц, какой день и даже какой час. Он боялся, что уже не поднимется. Да только поднял его с постели тончайший аромат. Вышел дед на огород. И не узнал свои грядки.

На теплом летнем ветру колыхалась Любовь Земли алыми маками, разлеталась снежинками одуванчиков, румянилась Иван-чаем.

Вздохнул глубоко дед и, вместо того чтобы рассердиться, улыбнулся, покоренный такой напористостью:

- Нашла ж ты меня, окаянная!

И стал потихонечку Любовь выпалывать, чтоб не разрасталась зря.

96. ПЛАТЬИЦЕ В ВИШЕНКАХ

На день рождения мама одела на Танюшку белое платьице в вишенках, белые носочки, белые сандалики, повязала на головку большой белый бант.

Вышла Танюшка гулять. Но никто на её платьице в вишенках внимания не обращает. Петя куличи в песочнице стряпает, Машенька из пучков травы садик делает для куклы, а Нелька-воображала вообще с книжкой вышла, хотя читать не умеет!

- А у меня новое платьице! – похвасталась Танюшка. Но никому не было до этого дела.

Тогда она отобрала у Нельки книжку и бросила прямо на куличики из песка, а потом и садик разрушила. Заплакали детки.

Тут гроза началась. Да быстро. Дождик все быстрее льет. Петя скорее ринулся спасать свои формочки и совочек, складывает их в ведерко. Машенька одевает кофточку на любимую куклу, чтобы она не простудилась. Нелька книжку отрясает от песка. А ливень как из ведра опрокинулся. Гром. Молнии. Выбежали детки из песочницы и к дому.

Танюшка причитает:

- Ах, мой новенький бантик, ах, мои беленькие носочки, ах, мое платьице в вишенках!

Ахала, ахала и упала в лужу. Теперь и Танюшка заплакала. А детки засмеялись. Уж больно она была забавная в этой луже!

97. ВРЕДНЫЕ РОМАШКИ

Девочка срывала ромашки, обрывая лепестки. И каждая говорила ей:

За полчаса все цветы из палисадника выпотрошили ревнивые ручки. Но вот появился предмет её обожания – мальчишка с лейкой. Девочка как раз обрывала лепестки с последней ромашки.

- Не любит, - сказала вредная ромашка.

- Что ты делаешь? – воскликнул мальчик. - Сейчас же уходи отсюда! Вот негодная девчонка!

И девочке пришлось убежать.

«Точно, не любит, - подумала она, - надо было поверить первой ромашке!»

98. МОЙ КОТИК

Мой котик был не таким, как все.

- Как тебя зовут?

- Мавр! – сказал котик и понюхал мои глаза, наивно полагая, что их можно выпить или съесть.

- Будешь мой.

Это чудо я положила в сумку и принесла в свой дом. И он не сопротивлялся.

С самого первого дня Мавр вёл себя как настоящий мужчина: он сбрасывал одежду непрошеных гостей со стульев и метил её, с утра до вечера рассказывал о своих болезнях и неудачах и позволял себя вкусно кормить.

Надо еще сказать, Мавр был очень ласковым и нежным котиком. Стоило мне обнять этого негодника, как моя одинокая душа обретала новые силы.

Я купила ему дорогой ошейник с бубенцом и выпускала гулять. И если Мавру хотелось вкусно поесть, он возвращался, позвякивая ошейником. Я и сама не ела таких деликатесов, какими кормила любимого котика.

Однажды я почувствовала себя особенно одиноко и протянула руки к Мавру, чтобы он излечил меня от тоски. Но у котика, по всей вероятности, были другие планы. Он вывернулся из-под рук во двор, даже не удостоив меня своим изумрудным взглядом.

Я бросилась за ним на метельную улицу и закричала:

- Мавр! Мавр!

Но мои попытки принесли мне только крупозное воспаление легких.

Не буду описывать настроение своих легких и своего сердца в те дни. Скажу только, что котик вернулся, когда я была уже совсем здорова.

Он как всегда позвонил бубенцом. Но я не обрадовалась этому звуку. Я уложила его в ту же сумку, в которой принесла в свой дом. Мавр вырывался, протыкая дерматин насквозь.

Когда мы пришли на ту самую улицу, к тому самому дому, где я впервые увидела свое сокровище, я выпустила его.

Он ощетинился и зарычал. Зеленые глаза Мавра метали красные искры. От злости спина выгнулась.

- Если ты оставишь меня, я прокляну тебя навсегда, - шипело что-то внутри него.

Но я вернулась домой одна, не чувствуя ни капли сожаления или угрызения совести. Мне было даже приятно, что я увидела истинное лицо своего друга.

Он топтал белые маки на белом песке. Он рушил солнечные кружева бликов на бирюзовых морских волнах винтом моторной лодки. И пробираясь сквозь заснеженное поле, подчеркивал свое превосходство двойной чертой колеи своей машины.

Человек ехал, летел, бежал, плыл. Шумели кедры, пели киты, кричали птицы: «Интересно, когда же у тебя проснется совесть? Ты не умеешь читать писем, что оставляет тебе дорога, не внемлешь языку трав, не чувствуешь запаха беды…»

И однажды он увидел… растоптанные белые маки на белом песке, порванную паутину, кедры, порубленные прямо в реки, и горы мусора. Оказывается, он обогнул Землю. И не было места, где бы Человек не оставил следов. Длина его пути оказалась короче, чем жизнь. Тогда Человек подумал: «А что дальше? К чему стремиться и куда бежать, плыть, лететь?»

Ему захотелось вернуться туда, где пахли детством нежные лепестки первоцветов. Но он не нашел их. Ему захотелось нырнуть в чистый ручей прохладного леса. Но сквозь обугленные ветки временами проглядывало лишь строгое солнце, пытаясь колоть ему глаза. Разгневанное море облаков, текущих по небу, предвещало бурю. Тучи заворачивались за верхушки деревьев как огромные волны.

И Человек понял. Он понял, что хотела сказать ему дорога, о чем шумели тогда еще живые деревья, пели киты и кричали птицы.

Он увидел под ногами последний задыхающийся цветочек. На дереве спасался от Человека оставшийся запуганный зверек, а в грязном озере плавала единственная чумазая рыбка. И тогда Человек опустился пред ними на колени и стал просить прощения.

100. СМЕХ ЦВЕТКА

На асфальте, да-да, прямо на асфальте, приподняв и раздвинув его своими богатырскими плечиками, звонко смеялся оранжевый одуванчик. Этот смех отдавался многоэтажным эхом на весь замороченный мегаполис. Быстро идущие по своим делам пешеходы оборачивались и не понимали, кто это так заразительно смеется. А цветочек совершенно не боялся, что кто-то на него наступит. Он вытягивал свою очень длинную и тоненькую шейку и совершенно искренне радовался всему, что видел здесь над асфальтом. Проезжали огромные автобусы, юркие автолайны, велосипедисты, детишки в колясках, сопровождаемые сердобольными мамочками или бабушками – и он смеялся, всем кланяясь, точно здоровался.

- Ишь ты, какой вежливый! – подошла я к нему и тоже поклонилась до земли, чтобы разглядеть его оранжевую улыбку.

- Почему ты не улыбаешься? – спросил он меня.

- Не знаю. Не вижу причины для веселья, - ответила я цветку, втянув в себя как можно глубже нежный щекотливый запах.

На что он рассмеялся еще громче:

- Какая же ты смешная! Ты ходишь с открытыми глазами, на самом деле они у тебя закрыты! Распахни душу! Погляди вокруг! И весной, и осенью, и летом, и даже зимой так много в мире разлито веселого цвета!

Пока странный оранжевый одуванчик готовил к полету свои семечки, я каждый день приходила его поливать. Водители автобусов и автолайнов и даже мамочки, которые везли коляски, очень удивленно смотрели на меня. Ведь москвичи давно не поливают цветы. За них это делают специальные дорожные службы, и поливают они только клумбы на специальных поливочных машинах. Но чтобы поливали асфальт…

В благодарность оранжевый одуванчик рассказал о том, что именно благодаря смеху он и добился того, что «вышел в свет», что грустные люди как дальтоники. Для них мир в сером цвете. Смехотворчество – дело нешуточное. И надо относиться к нему соответственно. А еще он открыл мне несколько тысяч различных видов цветовой гаммы смеха. И это только малая толика из того, что я успела запомнить. Итак: