Живите с ровным превосходством над жизнью – не пугайтесь беды и не томитесь по счастью, ведь и горького не до веку и сладкого не дополна».

 

А.Солженицин.

Архипелаг Гулаг, т.11.

 

Москва. 2005 год.

Раннее летнее утро. Тишина. Утренний свет все ярче освещает небольшую комнату с высоким потолком. Старый диван-кровать. На боку лежит старуха, укрывшись под самый подбородок одеялом в свежем цветастом пододеяльнике. Морщинистая рука по-детски подложена под старческую порозовевшую щеку. Неровный булькающий храп.

Первый солнечный лучик медленно начал движение от окна вглубь комнаты. Это движение разгорающегося дня прервало звук храпа. Раздался протяжный шумный выдох, последовал скрип пружин старой диван-кровати. С трудом перевернувшись на спину, старуха еще раз шумно вздохнула. Лицо выражало гримасу от явной боли. Боль выдавила протяжный стон. Дрогнули мешковатые, почти без ресниц, веки, и с трудом, часто подрагивая, стали подниматься вверх. В щелочки полуоткрывшихся глаз слезой блеснули выцветшие серые зрачки. Зрачки медленно погуляли по наполненным влагой мутным белкам, чуть поднялись вверх, и оживившись, остановились, словно в потолке нашли свою цель …

 

* * *

 

Берлин. Ораниенбург. Май 1945 года.

Оперуполномоченный отдела СМЕРШ 2-го Украинского фронта младший лейтенант Василиса Зарубина, уже второй месяц, как была откомандирована в составе своего отдела в специальный фильтрационный лагерь, расположенный в местечке Ораниенбург, что севернее Берлина, почти в его дачном пригороде. Русские комендантские власти, не долго думая, расположили советский фильтлагерь непосредственно на территории бывшего немецкого концлагеря. В первый же день прибытия в лагерь, группа советских офицеров, в составе которой были офицеры НКВД и СМЕРШевцы, обошла с экскурсией всю территорию немецкого концентрационного лагеря. Посещение бывшего нацистского концлагеря спецкомендатерой советской оккупационной зоны было задумано специально для создания определенного «боевого» настроя у группы следователей НКВД И СМЕРШ, прибывших в Берлин для проведения фильтрационной работы в среде советских военнопленных. Эту экскурсию Василиса запомнила на всю жизнь …

Лагерь, скрытый в белых дюнах и в сосновых борах, занимавший огромную территорию, состоял из жилой и производственной зон. У лагеря были и многочисленные филиалы. В производственной зоне располагались хозяйственные помещения – склады, кухни, лазарет. На складах высятся горы обуви – женской, мужской, детской. Склад протезов находился под охраной автоматчика. Когда открыли дверь, то советским офицерам открылась потрясающая картина – огромные лотки с зубными протезами с золотыми частями, мостиками, отдельные золотые. Здесь же хранились и брикеты из лома золотых зубных протезов, подготовленные нацистами для переплавки. Отдельно высилась кирпичная громада крематория, похожего на производственный цех с широкими квадратными трубами. Огромные бетонные помещения с герметичными дверями и душевыми никелированными рожками. Экскурсантам объявили, что это не банные помещения с душевыми кабинками. Из рожков шла не вода, а газ. Василису поразилась чистота, которая были всюду. Далее шел термический цех с печами, куда входят длинные лотки из специальной жароупорной стали.

Недалеко от входа в жилую зону несколько двухэтажных зданий поражали своей опрятностью, хотя и были отгорожены от бараков высокими стенами с колючей проволокой. Именно в этих изолированных помещениях коротали свом дни привилегированные узники – австрийский премьер-министр Шушнинг, целая плеяда французских и польских министров, руководство немецкой компартии. От этих опрятных зданий жилой зоны в разные стороны расходились лучи одинаковых серых бараков. Надписи на бараках напоминали о бывших обитателях: французах, поляках, немцах, югославах, евреях, русских и др. Есть надписи на немецком языке. Их оставили на стенах бараков рядовые члены компартии Германии, зверски замученные фашистами. Внутри бараки были оборудованы с разным уровнем «комфорта», хотя этот термин меньше подходит к оценке содержания несчастных людей в немецких лагерях смерти. Не все бараки были одинаковыми. В некоторых бараках были широкие проходы между деревянными двух-ярусными кроватями, застеленными пикейными одеялами, тумбочки, чистые наволочки на подушках, большие умывальники. Но таких бараков было немного.

В ходе экскурсии Василиса Зарубина усвоила, что все самое худшее в лагере доставалось евреям и русским, обреченным на истребление. В русской зоне бараки были самыми неприспособленными для жилья – узкие проходы, четырехярусные сплошные нары без матрацев. Сильный запах карболки.

Недалеко от административного здания ветер раздувал груду небольших светло-коричневого цвета карточек, размером с игральную карту. На карточках только номер и год рождения. Чаще попадаются карточки, в середине которых имеется ровный прямоугольник штампа «Jude».

 

* * *

 

Пригород Баку. Октябрь 1947 года.

- Ну, вот и все, Василиса Ивановна. Ваш Алёша готов. Все его вещи здесь, в чемоданчике. Ах, да. Вот, возьмите документы, ведь вы уже за них расписались. Там и справка с фамилией. Приедете к себе - сразу в райЗАГС. Оформляйте Алёшу на свою фамилию.

И тихо добавила - Все равно круглый сирота. Ему седьмой пошел. Мать погибла в Ленинграде еще до эвакуации, а отец пропал без вести в первые дни войны. Уже 1947-й пошел, а он не объявился. Значит, нет в живых. Да смотрите, не перекармливайте, а то у него организм слабый после болезни.

- А что его фамилия Бобрик? – уточнила Василиса.

- Да, Бобрик Алёша. Но надо оформить на свою фамилию, так Вам будет легче в будущем.

-Поняла. Спасибо за Алёшу, тетя Ханума. Будьте здоровы … Крепкое рукопожатие.

Заведующая Бакинским детским домом Джебраилова Ханума Тофик гызы долго стояла и смотрела, как удалялась по кипарисовой аллеи стройная молодая женщина и семилетний Алёша. Ханума очень привыкла к болезненному, тихому и доброму мальчику из Ленинграда, который постоянно искал у неё защиту. Пара уже скрылась за поворотом. Начал моросить теплый октябрьский дождь, и заведующая, тяжело вздохнув, вернулась в свой кабинет ...

 

* * *

 

Берлин. Ораниенбург. Май 1945 года.

Весь май 1945 года сюда, в фильтрационный лагерь в советской оккупационной зоне, свозили освобожденных русских военнопленных со всей Германии. Получив освобождение от советских войск, еще не отошедшие от ужасов фашистского плена, отягощенные болезнями тела и души, главными из которых были дистрофия и страх, несчастные испытывали вторичный стресс, попав снова в лагерь - в мир насилия и смерти. Из администрации лагеря особое внимание военнопленные обращали на Василису Зарубину, молодую и очень красивую женщину в военной форме, которая выполняла работу следователя по уголовным делам советских военнопленных. Высокая и стройная, Василиса во время допроса постоянно ходила, и тем самым находилась все время в поле зрения допрашиваемого. Несчастные военнопленные, впервые за несколько лет кошмара увидевшие вблизи обыкновенную женщину, просто теряли разум и чувство опасности, или наоборот, замыкались в себе, но не могли оторвать взгляд от Василисы. В большинстве случаев, Василисе за несколько минут допроса удавалось выжимать из истощенных и ничего не соображающих от страха бывших красноармейцев сведения о предателях, бывших полицаях, военнослужащих РОА, а также о бывших командирах и политруках, которые могли быть завербованы абвером или гестапо. Очень мешал страх, который сидел в допрашиваемых. Люди буквально были готовы оговорить любого, на которого мог указать следователь. Это обстоятельство существенно мешало работе. Иногда этих запуганных людей засылали обратно в лагерные бараки с задачей слушать все разговоры или их специально заводить, выявлять возможных агентов или немецких прислужников и предателей, а также всё в судьбах военнопленных, что могло бы заинтересовать следователя (обстоятельства попадания в плен, в каких лагерях был, кого встречал из знакомых, кого запомнил из лагерной охраны, кто прислуживал немцам, кто был старший по бараку, кого из бывших командиров и политруков помнит и т.п.).

 

* * *

 

Берлин. Ораниенбург. Май 1945 года.

… фильтрация. Обычное техническое слово. Слово «фильтрация» в последний год войны было новым, пугающим, но очень понятным словом для большинства советских граждан, оказавшихся в немецком плену. Фильтлагерь ... Сам «фильтр» начинался с хождения бывших военнопленных – живых скелетов в разномастной военной одежде всех стран Европы, по лагерной площади по кругу вереницами друг за другом. По внутреннему кругу, но навстречу внешнему, тоже двигалась вереница пленных. Между кругами через равные интервалы стояли офицеры и солдаты НКВД в фуражках с голубым околышем, которые зорко наблюдали за поведением пленных. Цель хождений – взаимное выявление предателей и изменников. По репродуктору постоянно звучали инструкции «Указывайте работникам органов на всех, о ком Вам известно, что они служили немцам, состояли в полиции, были во власовской армии, вели антисоветские разговоры». Каждый, кто прошел такую круговую фильтрацию, на всю жизнь запомнил еще одну фразу из того же репродуктора «Можете объявить об этом прямо в строю, а можете сообщить устно или письменно дежурным офицерам после. Дежурные офицеры принимают в комендатуре круглосуточно». И еще. В интервалах между объявлениями инструкций звучала музыка и песни. Время от времени слышались истерические крики «Берите его, он из полицаев ...; Я узнал его, суку …; Это обер-капо из пятого барака …». Но были и хорошие встречи, когда встречались однополчане или однолагерники, знакомые командиры и солдаты. Иногда брали и того, на кого указали как на предателя или антисоветчика, и того, кто указал. Конвейер фильтра продолжает работать …

Младшего лейтенанта Василису Зарубину все старшие по званию звали просто «Васей». «Вася» мастерски гоняла по огромной территории лагеря на трофейном мотоцикле БМВ, закрепленным за отделом СМЕРШ. На «Васю» Василиса не обижалась, так как обладала веселым нравом и легкостью характера. Злость и беспощадность проявлялась только в работе с врагами или предателями, но всегда с улыбкой. У нее был принцип – ничего не делать в пользу предателя, что могло бы смягчить справедливое наказание врагу. По делам, которым она вела, больше всех было приговоров к высшей мере. И всегда, с улыбкой …

 

* * *

 

Москва. Черемушки. Апрель 1968 года.

В новом кафе, что недавно появилось среди «хрущевок» в новой застройке в Черемушках, гуляла веселая свадьба. Молодой, но уже кое-что повидавший, офицер КГБ Алексей Зарубин вступал в семейную жизнь с Ниночкой, совсем молоденькой выпускницей медицинского училища. Хрупкая и красивая девушка вскружила голову выпускнику юрфака МГУ, да так, что не прошло и пяти недель со времени знакомства, как молодые решили расписаться. Родители невесты высказались за то, что надо бы получше друг друга узнать, мол, повременить пока со свадьбой. Отца у жениха не было. Мать, Василиса Ивановна Зарубина, работающая заместителем директора технического училища по воспитательной работе, фронтовичка, высокая, очень красивая и очень строгая женщина, сына поддержала. Сейчас она стояла у распахнутой форточки и курила, по фронтовой привычке, папиросы «Казбек». Ей и радостно, и грустно…

Летит время. Вот и Алёша женится. А у неё создать семью все как-то не сложилось. В 1947 году, после демобилизации, разыскала маленького Алёшу в в пригородном детском доме далекого Баку. Только приехала с Алёшой в Москву, как через месяц по партийной разнарядке её направили на работу в уголовный розыск в один из районов Москвы. А через год - снова вызов в райком партии. И новое направление – в Сегежу Карельской АССР, заместителем начальника женской исправительной колонии по воспитательной работе. Через 10 лет майор внутренней службы Зарубина уволилась со службы на пенсию по здоровью, и наконец-то вернулась с Алёшой в Москву. В это лето Алёша поступил в МГУ, а Василиса Ивановна устроилась на работу в профтехучилище. Сегодня ей было хорошо. Её сын, её гордость, её Алёша - сегодня женится. Она смогла одна вырастить его. В её жизни всё было только ради Алёши. Она обязана … Даже личной жизнью Зарубина пожертвовала: ни один чужой мужчина так и не смог войти в семью красавицы Василисы, хотя претендентов было хоть отбавляй, даже один генерал-летчик сватался. Отказала генералу. Немного грустно. Молодой семье дали однокомнатную квартиру в новостройке, и на днях она останется совсем одна. «Какой он у меня красивый – подумалось Василисе Ивановне, провожая взглядом вальсирующих жениха и невесту …

 

* * *

 

Берлин. Ораниенбург. Май 1945 года.

«Идти на фильтр» - лагерный жаргон. Даже офицеры отдела СМЕРШ и энкэвэдэшники тоже говорили «Я сегодня на фильтре… На фильтре сегодня был случай …», и т.п. Безостановочный конвейер фильтра работал ежедневно с утра до вечера. Были случаи, когда люди оговаривали друг друга. Чья-то «гениальная» идея о подобном методе фильтрации часто срабатывала. Начальник отдела СМЕРШ полковник Карский называл этот метод «самообслуживанием». Конечно, зачастую под жернова фильтра попадали и совершенно невинные люди. Однако, в целом, метод работал, т.к. на допрос к офицерам СМЕРШа попадали и тот, кого опознали, и тот, кто его опознал. Ну, а дальше отлаженная машина получения сведений отрабатывала не только непосредственную вину опознанного, но и выявляла в судьбе опознавшего такие факты, которые давали бы основание признать его виновным в совершении воинских преступлений. На всех лежала главная вина – нахождение в плену. Даже если человек совсем не виноват ни в чем, то его «дожимали» тем, что он просто рассказывал все, что знал негативного о знакомых ему обитателях лагеря. Вскоре эти военнопленные вызывались, допрашивались, от них получались новые компрометирующие сведения о знакомых военнопленных допрашиваемого … адский механизм работал и днем и ночью.

Непосредственной фильтрацией занимались офицеры СМЕРШ, которые и после войны пользовались неограниченной властью и правом последней инстанции в судьбе каждого бывшего советского военнопленного. Здесь, прямо в лагере, заседал военный трибунал, который вершил скорый суд. Всем уличённым давали большие сроки – 25 лет, но часто, несколько раз в неделю, осужденных к высшей мере наказания расстреливали в бетонном бараке. В основном, расстреливали бывших полицейских или бывших солдат РОА.

 

* * *

 

Москва. Лубянка. 1989 год.

На третьем этаже здания на Лубянке в огромном кабинете начальника одного из главных управлений КГБ СССР, за приставным столиком сидел майор Зарубин Алексей Петрович. Хозяин кабинета в строгом костюме молча смотрел на молодого майора, которого знал уже не меньше десяти лет. По настоятельной просьбе Зарубина в огромных архивах КГБ ССР было найдено архивное следственное дело, заведенное в 1945 году в фильтрационном лагере в отношении бывшего советского военнопленного Бобрик Василия Петровича. Тоненькая серенькая папочка, всего четырнадцать страниц. Парная фотография работы лагерного фотографа: анфас, профиль. Совершенно лысый и очень худой человек с узким лицом. Зарубин еще 2 года назад обратился к заместителю Председателя КГБ СССР с рапортом о поиске уголовного дела на гражданина Бобрик В.П. О причине интереса делом данного гражданина Зарубин честно написал «… возможно, что это мой отец».

Все дело в том, что выйдя на пенсию, Василиса Ивановна болела и часто лечилась в госпитале МВД. Как-то Алёша по маминой просьбе что-то искал в ее бумагах, и случайно наткнулся на старый конверт, в котором нашел пожелтевшую от времени справку. С трудом разобрал выцветшие надписи и … Этого не может быть! Оказывается, в 1947 году гражданка Зарубина Василиса Ивановна с целью усыновления получила (так и было написано «получила») в детском доме в г. Баку мальчика семи лет, оставшегося без родителей, Бобрик Алексея Васильевича. Кто этот Бобрик? Какой такой Алёша семи лет? Это что, ОН – АЛЁША БОБРИК??? …

Это открытие потрясло Алексея Зарубина. Первым порывом было срочно ехать в больницу к маме и все выяснить. К утру, после бессонной ночи, искренняя и бесконечная любовь к матери сделала свое дело. Алексей принял решение - мать не беспокоить. Никогда. Старую справку он положил на место. И начал розыск … С тех пор прошло два года. А вчера позвонили из приемной начальника главного управления КГБ СССР … Руководством комитета принято решение о допуске майора Зарубина, в виде исключения, к ознакомлению с обнаруженными в архиве документами.

… тоненькая папочка быстро закончилась. Последние страницы … акт о смерти, Постановление Верховного суда СССР 1959 года о полной реабилитации и снятии всех обвинений с гражданина Бобрик Василия Петровича (посмертно). Аккуратно подшита справка о том, что родственников гражданина Бобрик В.П. в результате розыска найти не удалось. Майор Зарубин начал листать папку назад. Вот! Вот он! Протокол допроса бывшего военнопленного Бобрик. Как ожог в голову ударила фамилия следователя отдела СМЕРШ, который принял дело к производству – лейтенант Зарубина В.И. Дата… знакомая подпись, … с протоколом ознакомлен … Бобрик. И всё, … время для Алексея остановилось. Генерал понимающе кивнул каким-то своим мыслям, взял со стола рабочую папку и тихо вышел из кабинета.

 

* * *

 

Берлин. Ораниенбург. Май 1945 года.

Советский фильтрационный лагерь в Ораниенбауме, небольшом, почти курортном пригороде Берлина.

… Расстрелы происходили в комнатах с бетонными стенами и полами. Осталось от немцев. У стен стоят деревянные сооружения, похожие на стойки. В верхней части стоек имелись три отверстия, расположенные по вертикали. В эти отверстия стреляли в затылок бывшим военнопленным из соседнего помещения солдаты специальной команды НКВД с голубыми околышами и голубыми петлицами. Иногда, когда работы у солдат было слишком много, к расстрелам подключали и офицеров отдела СМЕРШ. Василиса тоже несколько раз участвовала расстрелах. Она видела только затылки. Много затылков. Выстрел из ТТ – толчок отдачи затвора – затылок пропал, снова выстрел – толчок отдачи затвора – и так десятки выстрелов. К этому она относилась спокойно, как к обычной работе. В бетонном полу под стойками умельцами был устроен лоток и педаль для смывания крови.

В последние дни мая Зарубина закончила десяток дел в отношении изменников и предателей Родины. В ходе короткого следствия по делу бывшего офицера-артиллериста Бобрика, попавшего в плен в сентябре 1941 года под Гатчиной, на него дал показания некий военнопленный Шелудько, как на пропагандиста из РОА. Да непросто упомянул, а под протокол сообщил, что мол, этот Бобрик Василий Петрович, в администрации лагеря Nebenlager-41, занимался вербовкой русских военнопленных в РОА – Русскую освободительную армию.

На допросах Бобрик все отрицал, приводил многих свидетелей того, что он в это время был совсем в другом месте, даже требовал допросить его бывших хозяев, у которых он работал батраком по направлению немецкой лагерной комендатуры. Худой и весь лысый, Бобрик кричал, плакал, требовал прокурора, пытался доказать, что ни добровольно, ни по принуждению, он, Бобрик Василий Петрович, бывший инженер из Ленинграда, Родину не продавал и никогда во власовской армии не служил.

Но так происходило с каждым вторым-третьим, и Василиса не верила в эти байки военнопленных и считала их отчаянными бывших предателей спасти свою жалкую жизнь. В такие моменты она ненавидела все мужское племя на земле, и …улыбалась. Составила на тезку-Бобрика обвинительное заключение. Закончила уже под утро. Здесь же, в бараке, на свободной койке среди женского персонала лагеря, отдохнула до 8 утра. К девяти утра все материалы по делу потребовал военный прокурор. Почитал, удовлетворительно хмыкнул, помедлил немножко и подписал «Согласен на в.м.н.». Ничего не шелохнулось в очерствевшей за годы войны душе у Василисы Зарубиной. Ответила прокурору улыбкой. Через час военный трибунал вынес Бобрику приговор – «расстрелять».

 

* * *

 

Москва. Лубянка. 1989 год.

… сколько прошло времени, майор Зарубин не знал. Очнулся только от громкого боя напольных часов в генеральском кабинете. Хозяина кабинета нет. На столе лежит раскрытое архивное уголовное дело на гражданина Бобрик В.П. Многолетняя привычка владеть своими чувствами, наконец, сработала. Мозг действовал как автомат. Снова и снова вчитывался Зарубин в единственный протокол допроса Бобрика В.П., особенно то место, где он говорит о семье …, вот … о сыне … Сын Алеша, шести лет, проживает в Ленинграде с матерью …

В кабинет тихо вошел помощник генерала. Зарубин все понял. Кивнул, закрыл дело и протянул офицеру. Твердой и тяжелой походкой Зарубин шел по ковровой дорожке Главного управления. Он знал, что эта пустота в голове, тяжесть в сердце и в ногах будет с ним до конца его жизни, которую он проживет ради дорогой мамы … Впереди – одиночество наедине с самой главной тайной его жизни ради бесценной мамы.

 

* * *

 

Берлин. Ораниенбург. Май 1945 года.

Через несколько дней, прошедших после расстрела предателя Бобрика, в ходе следствия по другому делу, и другим следователем, было установлено, что бывший военнопленный Бобрик Василий Петрович никогда не служил в РОА и никогда не занимался вербовкой советских военнопленных во власовскую армию. На последующих допросах Шелудько выяснилось, что он сознательно оговорил Бобрика В.П., чтобы под шумок на него самого не обратили внимание. Оказалось, что Шелудько сам два года служил у немцев полицейским в лагерной команде. В этот же день Шелудько был расстрелян. Всем сразу стало ясно, что следователь Зарубина трагически ошиблась, обвинив в измене Родины совершенно невинного человека. Начальник отдела СМЕРШ полковник Карский отстранил Зарубину от следственной работы. Теперь она часами стояла на «фильтре» между двумя кругами верениц бывших военнопленных. Василиса прекратила улыбаться … Ей казалось, что все в лагере знали о произошедшем и она боялась встречаться со взглядами военнопленных.

Даже ночью она не могла сомкнуть воспаленные глаза. Перед глазами у Василисы стоял лысый затылок несчастного Бобрика … Никто в лагере не знал еще одного обстоятельства. На следующий день после вынесения приговора Бобрику, о котором к тому времени Зарубина начисто забыла, их, свободных в этот день офицеров контрразведки, направили в бетонный барак на приведение в исполнение приговоров в помощь солдатам НКВД. Без слов пошли все. Приказы не обсуждают. Такая работа ... Пленных приводили тройками по числу стоек. Приготовили третью тройку. Зарубина проверила оружие, и по команде старшего через отверстие в стене навела ствол на прорезь в стойке. И только нажав плавно курок, она поняла, что произвела выстрел в знакомый блестящий затылок …

 

* * *

 

Москва. 2005 год.

Прошли долгие годы. Новая Россия живет в новом веке.

Младшего лейтенанта войсковой контрразведки СМЕРШ Зарубину демобилизовали в начале 1946 года. Полковник Карский ход делу не дал и следственное «дело» на Бобрика В.П. не было пересмотрено. Через год она нашла, наконец, маленького Алёшу Бобрика в детском доме в пригороде Баку. В районном московском ЗАГСе её заявление об усыновлении Алексея Васильевича, с новой фамилией - Зарубин, было удовлетворено. В послевоенное время такие случаи были на каждом шагу … Впереди была жизнь, которую Василиса твердо решила прожить ради этого бритого наголо худющего мальчугана. Вот только взгляд его она так за всю жизнь не научилась выдерживать, постоянно отводила глаза … Ей казалось, что глаза мальчика всё знают и никогда он её не простит.

Профессор, полковник ФСБ в отставке, Алексей Петрович Зарубин уже давно преподает юридические науки в Академии ФСБ России, имеет двух дочерей и внука. В отдельной светлой комнате живет его любимая мама. Но даже сейчас, когда ей около 90 лет, по прошествии стольких лет совместной жизни, она не может выдерживать пронзительный взгляд своего любимого сына, и отводит в сторону слабые глаза. Веки опускаются, и Василиса Зарубина вновь оказывается в Германии в конце мая 1945 года - вот советский фильтрационный лагерь в Ораниенбауме, что пригороде Берлина; вот озорная «Вася» лихо гонит на трофейном мотоцикле вдоль серых бараков; вот унылая колесница «фильтра», вот комната с бетонным полом; вот прорезь в стойке, и … знакомый блестящий затылок …

 

* * *

 

… Солнце уже во всю завладело небольшой комнатой с высоким потолком. Старый диван-кровать. На спине ровно лежит старуха, положив морщинистые руки поверх одеяла. Мешковатые, почти без ресниц, веки, были подняты. Сухие глаза. Замершие серые зрачки, кажется, нашли свою одинокую цель.

В комнату тихо вошел уже совсем немолодой человек с совершенно лысой головой. В руках у него был поднос с завтраком для мамы, который заботливо приготовила для любимой бабушки старшая дочь. Поставил поднос на столик и подошёл к кровати.

Первый раз за всю жизнь мама не отвела взгляд …

 

От автора.

 

В рассказе использованы воспоминания бывшего советского военнопленного Соколова Валентина Павловича, прошедшего фильтрацию в специальном фильтлагере в Германии в местечке Ораниенбург, в мае 1945 года. Соколов В.П. ушел из жизни в 2001 году.