С моим соседом случилась история – нарочно не придумаешь! Он мне сам рассказал. Как-то вечером приходит и говорит:

– Ты не мог бы мне составить компанию?

И уже сам факт его обращения вызвал во мне любопытство. Дело в том, что Анатолий Николаевич – так его звали, – никогда соседей не чурался, был вежлив и любезен, но всё же как-то умудрялся избегать разговоров. Никто о нём толком ничего не знал.

А тут сам пригласил, провёл на кухню и, потирая руки от волнения, предложил:

– Может быть, выпьем?

От неожиданности я забыл все слова, и только кивнул в знак согласия.

Анатолий Николаевич достал из холодильника запотевшую бутылку водки, какую-то закуску, всё поставил на стол. Я совершенно не мог представить себе этого даже во сне.

– Праздник у меня сегодня, – словно разгадав мое недоумение, пояснил он. – Права из гибэдэдэ забрал.

– Не понял! – действительно не понял я. – У вас же «Москвич». Вы что, всё это время без прав ездили?

Он как-то хитро улыбнулся:

– Сейчас всё расскажу. Давай выпьем сначала.

И мы выпили.

Был Анатолий Николаевич человеком уже в возрасте. Казалось, проблемы мирового порядка его не беспокоили, а потому жил он тихо и мирно: сам никого не трогал и поводов себя обидеть тоже никому не давал. Жил он совсем один в маленькой квартирке: поговаривали, что очень давно от него ушла жена, не смирившись с причудами мужа, но о каких причудах шла речь – неизвестно: чужая жизнь потемки! Возможно, всё это было лишь досужим вымыслом, которым люди пытались объяснить некоторые странности моего соседа.

Работал Анатолий Николаевич экономистом на каком-то заводе – это не было секретом – и ездил на стареньком «Москвиче», собранном ещё на АЗЛК. Частенько мужики его подначивали: чего это он скряжничает, – живёт один, мог бы уже автомобиль и поновее купить! Но Анатолий Николаевич отшучивался, мол, новый ему не нужен, а главное – неинтересен. Он привык к старому, с ним у него вся жизнь прошла, и они с ним уже, можно сказать, товарищи. А товарищей, как известно не предают.

Машине его по всем показателям давно наступило время постоянно ломаться. Трудно поверить, но Анатолий Николаевич умел ремонтировать свою машину сам, и одному Богу известно, сколько упорного труда он в неё вложил. Он знал её до тонкости и по-своему одушевлял, говорил о ней с какой-то особой, трогательной нежностью, которую невозможно было ожидать от этого одинокого и замкнутого человека.

– В молодости кажется, что богатства бессчётны – рассуждал он, – сколько ни трать, не растратишь. С возрастом начинаешь испытывать привязанность не только к немногим оставшимся друзьям, но и к окружающим вещам. Человек только воображает, что беспредельно властвует над вещами. На самом деле, если долго живёшь вместе, то и люди и вещи часто отдают друг другу частицу самих себя. Я привык к этому автомобилю, многие воспоминания связаны с ним, и мне кажется, что если я сдам его в металлолом, то оторву от себя не только старую железную машину, но и прожитые годы.

Он рассказывал, а я рассматривал приклеенные к стене картинки, вырезанные из иллюстрированных журналов. Здесь и айсберг где-то в северных широтах, и какой-то тропический остров с пальмами на песчаном берегу, и собор Саграда Фамилия в Барселоне, и даже известный снимок участников группы «Битлз» в гусарских костюмах. Странный набор многоликого мира, насильственно втиснутый в квартирное пространство.

А ещё вечером, придя с работы, мой сосед любил ложиться на постель и включать сидипроигрыватель. Сначала Анатолий Николаевич мурлыкал тихо, потом начинал подпевать увереннее и громче. Через тонкую стену я очень хорошо слышал его голос. Слух он имел не важный и сильно фальшивил, но одно не вызывало сомнений: пение доставляло ему громадное удовольствие.

Наверно я, долго не отрываясь, смотрел на него, пытаясь понять, что на самом деле представляет собой мой сосед, и Анатолий Николаевич, улыбаясь и поглаживая намечавшуюся лысину, толкнул меня локтём и по-приятельски подмигнул. Сегодня он был явно возбуждён, и лицо у него светилось, как у именинника.

– Выпьем? – предложил он мне, уже наливая. – Первый стакан пьют во здравие, второй – в сладость, третий – в безумие, четвёртый – в беснование… Так в Писании сказано.

Я улыбнулся.

– Вчера я на себе испытал, – как ни в чём не бывало, продолжил Анатолий Николаевич. – Вечером после работы я заехал на машине в гараж за картошкой. Гараж у меня самый обычный – металлический, в обычном кооперативе. Подъезжаю, а там, у соседа из гаража напротив – сборище. Все знакомые мужики собрались. Ты знаешь таких, которые постоянно в гаражах пропадают. Сосед у меня, Серёга, надо сказать вообще – этакий типаж народного авто-слесаря, почти заслуженного инженера-механика. Все его знают, а он знает всех; в любой гараж запросто вхож. С одним выпьет, с другим просто поболтает, и каждому помогает с удовольствием, что не попроси: перебрать подвеску, приварить какую железяку, перебортировать колёса, – всё что угодно! Подъехал я, махнул рукой компании, и к себе в гараж – заниматься делом. Ковыряюсь в мешках, и не заметил, как сосед подошёл. Говорит:

– Давай к нам присоединяйся. У меня сегодня день рождения.

Не знаю, правду говорит или это придумка такая, повод чтобы выпить – мне без разницы. Я не любитель подобных мероприятий. Это у них вся жизнь в гараже проходит.

– Я на минуту заехал, и сейчас уже уезжаю! – взмолился я.

– Успеешь, – заявляет он. – Дома никто не ждет. А для нас у тебя времени никогда нет.

– Ну что я могу поделать? Всё дела да заботы. Потом опять же – руль, – пытаюсь я как-то откреститься от их весёлой компании. – Это вы тут рядом живёте, – говорю, – а мне до дому ещё четыре километра.

– Ладно тебе, уважь хотя бы присутствием, – говорит сосед. – Пить никто не заставляет. Разве что – лимонада нальём. Поговорим по душам.

Стало мне как-то стыдно. Подумают, что я действительно чураюсь их компании. Короче, согласился я немного постоять с ними, поприсутствовать. Не знаю, что со мной случилось.

 

До сих пор я жил так, как жил. Вроде бы даже так, как хотел; делал, что сам хотел, никто меня не заставлял. Только в жизни моей ничего серьёзного не случалось. Дни проходили все одинаковые. Но я никогда не жаловался. Не имел привычки. Со стороны я многим кажусь странным и одиноким – отчасти это правда. И я знаю, что надо мной посмеиваются и отпускают вслед шуточки…

– Вроде не замечал, – попытался я обмануть его.

– Не надо, не стоит меня жалеть. Вчера я вдруг понял, что заблуждался, полагая, что никому ни до кого нет никакого дела, что все мы друг другу чужие. Со своим высокомерием, что я думал о том же Серёге и его компании? Что они проживают свои жизни в единственной радости – после работы собраться в гараже, поговорить о деньгах, тёщах, бабах… при этом обязательно пропустить стаканчик-другой, потом прийти домой, посмотреть телевизор, и залечь с женщиной в постель. Всё!

Собственное «я» не давало мне возможности жить с людьми, понимать их. Я держался особняком, а они вместе держались друг за друга. Я считал их собутыльниками, а они оказались просто хорошими приятелями. И что самое важное, как мне кажется, они понимали, что к чему в этой жизни, в отличие от меня. Привыкли мы все человека по одёжке судить, а это всё равно, что по скорлупе определить, какое ядро в орехе.

Сначала, находясь с ними, я отбывал словно повинность, – мучительно было слушать их типичный пьяный трёп. К тому времени, наверное, они уже осушили не одну бутылку. Мало что понимая, я лишь кивал головой, если обращались ко мне. Так прошёл час, а может, и больше. А потом случилось невероятное: меня словно подменили. Помню только что первую рюмку водки, которую мне налили, я вытянул почти с отвращением. Перед глазами всё вдруг закачалось, поплыло, и я сразу перестал ощущать, где я и что со мной происходит. И все мои дела-заботы ушли куда-то очень далеко. Я почувствовал себя прекрасно и с неожиданным любопытством воспринимал всё происходящее как забаву. А дальше – больше, как в сказке. Я словно слетел с тормозов.

– Ты можешь поверить, что так бывает? – будто вспомнив обо мне, спросил Анатолий Николаевич, но моего ответа дожидаться не стал, ему, возможно, и не нужен был ответ, ему необходимо было дать волю словам, накопившимся в душе, выговориться, поскольку он не делал этого очень давно, а быть может – никогда.

– Кажется, около часа ночи, мы стали прощаться, обниматься как шальные и говорить друг другу слова, за которые потом обычно бывает стыдно, – продолжил он свой рассказ. – Уже почти распрощались, готовые разойтись в разные стороны, как вдруг, Серёга всех остановил, вспомнив, что теперь попасть домой мне будет не так просто. Проблемы с транспортом в нашем городе, как известно, начинались после девяти часов вечера. Но я на тот момент мало что соображал и, наверное, без меры хорохорился, потому что мой новый товарищ меня урезонил:

– Ну что ты, Толик, трепыхаешься, как рыба на крючке? Успокойся и скажи честно: ты на велике ездить умеешь?

– А то! – ответил я, и тогда он прикатил откуда-то велосипед.

Я обалдел!

– Доедешь? – спрашивает.

– Запросто! – отвечаю.

Серёга придержал велик, пока я усаживался в седло, подтолкнул, крикнул на прощание: «Счастливого пути!», и я поехал.

Весь город давно уже спал. Уличные фонари кое-как освещали дорогу. Спьяну в темноте расплывались силуэты домов и растягивались до бесконечности тени деревьев. Путь был мне знакомым, тысячи раз изъезженным. Но сейчас я выбивался из сил, преодолевая это расстояние.

Отдалённый шум автомобиля прервал плавное течение моих мыслей. Рассекая фарами сумрак, машина пролетела мимо меня и вдруг остановилась. Скорее я почувствовал, чем увидел, что из автомобиля вышли люди. И, если честно, тут мне стало по-настоящему страшно. Как в детстве, когда лазали в чужой сад таскать яблоки. Именно такой был страх – детский, панический, перемешанный со стыдом. Я напряжённо всматривался в угрожающую неизвестность. Они стояли, прячась в тени и явно поджидали меня. Сворачивать и отступать было поздно, поэтому собрав остатки мужества и перебарывая страх, я покатил прямо на них. И тьма расступилась – в мигающем свете габаритных огней, я увидел перед собой двоих гибэдэдэшников. Какое же это счастье, после жуткого испытания встретить блюстителей порядка!

– А ну стоять! – раздался голос и в ночной тишине, усиленный эхом, он прозвучал с особой железной непреклонностью.

Я остановился и соскочил на асфальт. Луч яркого света от ручного фонарика больно ударил в глаза. С моего лица наверно ещё не успела сойти счастливая улыбка, потому что кто-то из них спросил:

– Чего так радуемся?

– Ну, так, чё ж не радоваться? – бодро так отвечаю. – Жизнь-то прекрасна!

– Да ну? – чувствую, не поверил он мне, тут же спрашивает: – Пьяный?

– Да, пьяный. После трудовой недели имею право.

– Что и права есть?

– Есть, – говорю, а сам похлопываю себя по нагрудному карману, заколотому булавкой, чтоб не потерять. – Тут у меня все документы: паспорт гражданский и на машину, водительское удостоверение и даже медицинский полис.

– Давайте сюда, – потребовал он.

Они подошли ко мне вплотную, и я отдал без задней мысли.

Тот, что со мной разговаривал, был в звании лейтенанта, второй – сержант, наверное, водитель. На них обоих ладно сидела полицейская форма, а бок оттягивала тяжёлая кобура с пистолетом.

С минуту старший изучал мой паспорт, ещё столько же времени техпаспорт на автомобиль, нашёл, что всё в порядке, и вместе с медицинским полисом вернул их мне. После этого принялся внимательно изучать моё водительское удостоверение. Я уже начал нервничать. Где-то на границе сознания мелькнуло, что я допустил какую-то непоправимую ошибку, и мне стало за себя обидно. «Вот чёрт! – думал я – попался, как распоследний чайник. До дома оставалось уже совсем ничего».

Тем временем, повертев взад-вперёд мои «права», лейтенант передал их сержанту, а тот без какого-либо интереса, сразу же спрятал их в папку.

– Что за дела? – вырвалось у меня. – Верните мне мои «права»!

Они посмотрели на меня так, будто до этого я был глухонемой, а теперь заговорил.

– Спокойно, – заявил лейтенант. – Когда протрезвеете, прейдёте в отделение, там посмотрим, что с вами делать.

И такая строгость в его голосе, что весь мой хмельной задор тут же прошёл. Я почувствовал себя потерянным, подавленным и посрамлённым. В самом деле, что можно сделать в создавшейся ситуации? Спорить – бесполезно, раздавят, даже фамилии не спросят. Кто я такой? Тут и рассуждать нечего. Влип, так влип!

Я стал сам себе противен.

Слышу, старший мне говорит:

– Значит так: сейчас садитесь на своего коня, и потихоньку рулите до дома. Мы сзади будем вам дорогу подсвечивать.

– Это ещё зачем? – проблеял я.

– Затем! Чтоб не заблудились, – наверное, ехидно улыбаясь (в темноте не заметно), ответил лейтенант. – К подъезду сопроводим.

– Не надо. Я сам доберусь, – осторожно пытаюсь от них отделаться.

– А мы сомневаемся, – говорит он. – Видели, как по дороге петляете. Свалитесь или не дай Бог, под машину угодите – мы потом себе не простим.

Вспоминать стыдно, как под присмотром полиции я домой добирался. От волнения ноги постоянно с педалей соскальзывали. А ещё мне казалось, что со всех сторон, с окон на меня смотрели и видели, каким я стал безобразным и жалким.

У подъезда лейтенант, не выходя из машины, мне говорит:

– Ну что, спокойной ночи? – и уже вполне миролюбиво добавляет: – Я завтра буду в отделении с двух часов дня до шести вечера. Не опаздывайте.

И они уехали.

Я долго не мог заснуть, осмысливая глубину происшедшего, и окончательно измученный мрачными мыслями и предположениями, заснул уже под утро. Единственная радость – следующий день был субботой.

После всех этих приключений пробудился я совершенно разбитым. В голове стояла какая-то гудящая пустота. Разумеется, до этого дня я даже не предполагал, что когда ложишься спать пьяным, то просыпаться – сущий ад. Во рту пустыня Сахара, тело ломило, будто по мне прошёлся асфальтовый каток. Заставить себя подняться с постели стоило невероятных усилий. Я принял душ, не в состоянии о чём-либо ещё думать. И по мере того, как моя память восстанавливала отрывочные, бессвязные и невероятные воспоминания, меня бросало то в жар, то в холод. Как всё вышло дико, нелепо и смешно. Меня такое возмущение взяло, что не дай Бог! Это что ж получается? У меня забрали водительское удостоверение за то, что я в нетрезвом состоянии управлял велосипедом? Просто смех! И как это понять? Скорее всего, ехал начальник со службы домой, одолевала его смертная скука, а тут подвернулся пьяненький простофиля, вот и решил начальник повеселиться, показать свою власть. Только так и можно было его понять.

Проклиная всех и вся на свете, с нелёгким чувством я перешагнул порог кабинета.

– А-а, ночной нарушитель! – он узнал меня сразу. – Проходите.

– Какой такой нарушитель? – спрашиваю язвительно. – День рождение отмечали, я выпил и машину в гараже оставил. Мужики дали мне велосипед. Разве на него нужны «права»?

Лейтенант достал из папки моё удостоверение и, заглянув в него, положил на стол рядом с собою.

– Давайте по порядку, Анатолий Николаевич. День рождения чей, если не секрет?

– Нет, не секрет. Серёги… Соседа по гаражу. Но какое это имеет значение?

– Ладно. Дальше. Водительское удостоверение, действительно на велосипед не требуется, к сожалению. Но в дупель пьяным нельзя показываться на улице, тем более на проезжей части, не то, что на велосипеде, даже пешком.

Тут он был прав, и я, кажется, покраснел от стыда.

– Мало ли что на свете может случиться! Нужно головой думать, – продолжал он давить на мою совесть. – Так уж получается, что даже за небольшие свои ошибки непременно приходится расплачиваться, причем, дорогой ценой.

– В каком смысле? – осторожно уточнил я, подумав, что лейтенант хочет получить от меня денег.

– В том смысле, что вы взрослый человек и должны понимать, что рано или поздно за свои поступки придётся отвечать.

– Я понимаю и раскаиваюсь, – искренне сказал я.

– Это хорошо, если понимаете. Вы производите впечатление серьезного человека, а такие поступки вам не к лицу.

– Со мной это впервые, и признаюсь, мне самому неприятно, что так вышло.

– Серьёзно? Хотелось бы верить, что это не войдет у вас в дурную привычку.

– Никогда! – поспешил я заверить.

– Обещаете принять все меры? Чего бы это ни стоило? – полушутя-полусерьёзно спросил лейтенант.

– Честное слово!

– Человеческая память коротка. Выйдете от меня и забудете свои обещания.

– Никогда! – снова заверил я. – У меня очень хорошая память.

– На сто процентов? Обычно так не бывает. Обычно натворят делов, а потом ничего не помнят. Все на память жалуются, и хоть бы кто один на голову пожаловался.

– Да, кажется, это верно, – согласился я.

Лейтенант многозначительно посмотрел на меня, потом взял мое удостоверение и встал из-за стола. Вслед за ним с упавшим сердцем поднялся и я.

– Держите, Анатолий Николаевич, – протягивая водительское удостоверение, сказал он назидательно – Надеюсь, что сегодняшний урок пойдет вам на пользу, и вы сделаете соответствующие выводы.

– Обязательно… Конечно, – бормотал я. – Спасибо, – мне не верилось, что он так просто вернул мне «права». И пока лейтенант не передумал, я поспешил к выходу. На моё прощание он попрощался словами, которые можно было расценить как добрый совет, так и предостережение:

– Берегите себя.

Всю дорогу домой я думал о нём. Вопрос о том вправе ли он был отбирать водительское удостоверение, меня уже не волновал. Я не мог понять, почему имея возможность меня наказать, он этого не сделал. Может быть, потому что понимал, что я уже достаточно наказал себя сам? Прикидывался добрым? К великому моему стыду, я не мог в это поверить. Кто из нас может представить полицейского нормальным человеком? Уж такое сложилось мнение. А видеть дальше шаблона мы не научились.

Анатолий Николаевич замолчал, и какое-то мгновение в кухне стало совершенно тихо, пока в углу не заурчал холодильник. Я тоже молчал и, ожидая продолжения, не без интереса поглядывал через открытую дверь в его комнату. Мне было любопытно наблюдать царивший там беспорядок: повсюду разбросанные книги, журналы, какие-то бумаги, компакт-диски, карандаши. При этом грязной комната не казалась. Здесь жил человек, занятый своими делами.

– Иной раз прокручиваешь свою жизнь вспять, чтобы посмотреть, в какой точке она могла принять другое направление, – снова заговорил Анатолий Николаевич, – и понимаешь, что если бы отдавал себе отчет в том, что делал, может, ничего бы и не произошло. А с другой стороны, зачем-то ведь эти люди в моей жизни появились – то ли что-то открыть мне, то ли о чём-то напомнить? Ведь ничего в этой жизни просто так не случается.

Он полувиновато улыбнулся:

– Такая вот история.