На ладони ложится апрель и, свернувшись клубком, Засыпает примерно под правой твоей ключицей. У подъезда старухи, устроившись плотным рядком, Надрываются - как бы дождик не приключился. Мне сегодня приснилось: как-будто идёт война И, уставши стоять в отдаленьи, а может сдуру, Внесезоннная недобаюканная весна Закрывает собой предрассветную амбразуру. Мне приснилось, что в списках на вечность давно уже нет Наших данных. и это заслуженно, если подумать. Каждый сделанный шаг начинает другую ветвь, Событийность теряется в гуле чужого шума. Ручейки чьей-то крови сливаются в новый исток, Разделяя собою остатки пустых территорий. Забегая вперёд: проигравших не помнит никто, Но они попадают в учебники по истории. Голоса, что бывали прежде в большой цене, Прорываются тонким подтекстом в ночных эфирах... Ну а мы, как всегда, выживаем в любой войне. Жалко только, что в качестве дезертиров. *** Она не находит желания и причин идти и молчать, идти и дрожать в ночи. Теряла билеты, права, зажигалки, ключи - теперь вот теряет мужчин. *** Она не встречает его на перроне в пять. Он мается, ждёт. Он привык постоянно ждать. Она не приходит. И страх начинает жать на веки - да так, что открытыми не удержать. Обратный идёт ровно в семь. Покупает билет, находит в кармане остатки своих сигарет, подумав, становится так, чтобы падал свет. Зачем-то читает новости из газет. *** Она не берёт телефон. Замолкает трель. Ей думается мимоходом о сентябре, где листья врастают в небесную акварель. Платформа купается в утреннем серебре. И вот остаётся от силы минут тридцать пять. Она начинает деления отмечать: "Прошло пять минут. Я не вышла его встречать" (ключами звеня, выбегает ещё через пять) *** Она замечает мужчину в конце платформы - он курит одну за одной под фонарным плафоном. "Наверное, встретить забыли". И рельсы стонут под тяжестью поезда, утром полупустого. *** Рассвет накрывает сентябрь золотым одеялом. Он всё продолжает стоять в глубине вокзала: "Вот девушка на платформу легко взбежала. Встречает кого-то? Наверное, опоздала." *** Одна прядет нить за нитью и говорит: "Устала от лживых клятв и чужих молитв. Пошлю ей счастливый жребий и путь прямой, Полночных рейсов и долгих дорог домой." И нить направление ищет в её руках (Рождённым в рубахах вовек не сносить рубах): Врачи выдыхают "Ну надо же, повезло..." Ребёнок кричит. И никто не находит слов. Другая свивает нити в тугой клубок: "Гора, говорит, высока, океан - глубок. Там было всегда и везде. Не тебе, сестра, Решать, куда ей идти и о чём мечтать. Я дам ей возможность напиться воды и огня, Поверить в других, что важнее - в саму себя, Остаться на месте, но вечно искать свой дом, Уметь говорить, но слова подбирать с трудом" И мойры вращают скрипучее колесо : Истоптаны ей сто дорог и сто тысяч слов Мешают глухими ночами спокойно спать - Она привыкает и перестаёт молчать. Ей нравятся люди. Она говорит с людьми О крае суровых скал и прозрачных льдин, О южных морях, забытых в ладонях гор, - О том, что считают неважным с каких-то пор. Но ей наплевать. А впрочем, так было всегда: Дарила себя кораблям, маякам, городам, Любила бездомных собак и весёлых детей. Жила, как жилось. А если жилось не с тем, То тут уж простите. Везение - дефицит. Его не хватает всем, кто в ночах не спит. Она понимает быстрей, чем любой другой, За что ей придётся платить и какой ценой: Стоять на перроне и больше не знать,зачем, Искать в рюкзаке с десяток ненужных тем, Менять адреса, уметь вычитать людей, Стирать имена, стареть, отходить от дел... А мойры незримо стоят за её спиной И третья вступает: "Пора бы уже домой. Мы очень старались и очень её берегли. Если не ладилось - что ж, как могли. Как могли" Склоняется, прядь поправляя седых волос, Зажав кулаки, над одной из своих полос... И скрип обрывается так, что в ушах звенит. И мойры молчат, начиная другую нить. |