Закатов здесь почти не бывает.

Солнце падает за горизонт резко – как в воду. Как в море. Рано и быстро начинает темнеть.

Земля остывает мгновенно – за день напитавшаяся жаром и раскалившаяся. Словно огонь, накрывшийся, как одеялом, дождём.

Воздух наполнен самыми разными запахами. Такими, какие встречаются только здесь – на восточном берегу Крыма.

Запах полей. Степной, цветочный. Запах трав. Тяжёлый, сухой. Если нет сильного ветра - он держится долго, опускаясь к вечеру на землю и укутывая её собой.

Запах гор. Запах земли, камней. Раскалённый у подножия и ледяной на вершине. Запах, напоминающий о переменчивости всего вокруг и о незыблемости – как будто эти горы будут стоять и стоять здесь века, пока однажды не превратятся в песок.

Запах моря. Чёрного, глубокого, которое отрезает остров от всего остального мира. Запах солёной воды, тины, рыбы. Запах, прилипающий надолго, приносящий не свежесть, а опасность, страх навсегда уйти в эту безвоздушную темноту.

И эти три стороны Феодосии сливаются вместе в один-единственный отрезок времени – когда солнце начинает опускаться, и почти сразу наступает ночь.

- Надо бы вернуться, лошади не любят темноты, - говорит Ваня, согласившийся сопровождать меня.

Молодой парень в джинсовых шортах до колен и красной, заметной ото всюду, рубашки. Худой, загорелый – настоящий южанин.

Мы отдыхаем, сидя на жёсткой колючей траве.

Под конец дня мы забрались далеко в горы, на самую вершину Тепе-оба.

Рядом стоят наши лошади. Они беспокойно жуют траву и объедают кусты. Дома – внизу – им дадут прошлогодние яблоки. Они знают это и хотят поскорее вернуться.

Но вернуться не так просто.

С вершины видна вся Феодосия. Справа – город. Ближе к центру белеют многоэтажные дома с красными, голубыми и зелёными крышами. Они кажутся одинаковыми, тесно стоящими друг с другом. И если кое-где вдруг вытянется один высокий дом, его тут же окружат десятки маленьких. А ближе к берегу – сотни частных домиков с многочисленными пристройками, отчего одноэтажный дом кажется уже извивающимся ввысь горбатым великаном.

Сразу за городом – степь. Оттуда мы только что пришли. Издали кажется песчаной пустыней – с холмиками-барханами, волнами, уходящими вдаль, и, кажется, вот-вот появится верблюд.

А если посмотреть налево – Феодосийский залив. Людей не разглядеть – только, издали кажущееся ярко-синим и бесконечным, море.

Узенькая горная дорожка, по которой мы пришли и по которой нам придётся идти обратно, убегает вниз, и от неё пахнет пылью и солнцем.

Мы сидим в тени, которой здесь немного.

Лошади у нас разные. Моя – смирная, спокойная, старая. Она почти не смотрит на меня. Только иногда вздрагивает от мух, кружащих над ней, и бьёт по спине хвостом. Его - резвая, шумная, молодая. Её не особо интересует трава и кусты. Она всё время переходит с места на место.

Лошади не очень любят друг друга и постоянно задираются. Иногда они начинают, как собаки перед дракой, пристально друг на друга смотреть и фыркать, словно рычать, тогда Ваня прикрикивает на них и замахивается рукой. И они ненадолго успокаиваются.

Я смотрю на свою лошадь – и когда она видит мой взгляд, начинает быстро жевать листья. Но как только я отворачиваюсь от неё – она опять замирает и словно бы ищет кого-то.

- Какие они разные, - замечаю я Ване.

- А то! – улыбается он, - двух одинаковых не найдёшь. Такая природа!

И он гладит свою лошадь – хитрую, постоянно пытающуюся забраться куда-нибудь в кусты и сбежать.

Вечером уже не так жарко – хотя солнце стоит в самом зените. Но ещё мгновение – и оно упадёт за горы – и наступит ночь.

Ночи здесь страшные. Заблудишься – не найдёшься. Одно спасение – говорят все по-русски, хоть и другая страна.

- Ну что, по коням! – командует Ваня, - а то до темна не успеем. Ночевать здесь охота? Кабанов можно встретить.

Мы поднимаемся. Спину ломит – в седле с самого утра.

- Кабанов я встречал, - говорит Ваня - на Кара-даге.

Я не верю. Но киваю.

- Ох, удирал!

И Ваня весело смеётся.

- И медведя видел, – уже серьёзней добавляет он.

- Какого медведя?

- Того самого! У подножия Аю-дага. Который в море живёт.

- И тащит всех в воду?

- Зачем? Живёт себе спокойно. Лежит.

Я вспоминаю легенду о медведе. Как когда-то в горах Крыма обитали лишь дикие звери. Среди них - огромный медведь. Вожак – старый и грозный. Однажды они спасли маленькую девочку, которая стала жить среди них. Но потом она выросла, превратилась в красивую девушку. Старый медведь очень любил ее. Девушка громко пела песни, а медведь с утра до ночи слушал её. Но затем она спасла юношу и стала петь для него. И юноша захотел увезти её далеко – на свою родину. Медведь увидел их – отплывающих в море. И погрузил передние лапы и морду в воду. И море бурлило у его пасти, вливаясь в нее широкими потоками. Девушка уплыла, а медведь продолжал лежать, всматриваясь вдаль, где исчезал чёлн с той, к кому он так привязался.

С тех пор лежит старый медведь на берегу. Окаменел и стал горой. Старой крымской горой.

Наверное, этого медведя и встречал мой сопровождающий ночью, когда даже горы просыпаются и начинают бродить по острову.

Я глажу свою лошадь по ушам. Она дёргает ими.

- Ты лучше стукни её по бокам, - говорит мне Ваня, - быстрее идти будет.

И показывает, как надо ногами бить по бокам лошадь.

Но мне жалко. Я слегка сжимаю её бока коленями, но она этого даже не чувствует. Она тянется к кустам, которые ещё не все обглодала. Но потом начинает медленно тащиться за Ваней.

Дорога очень узкая – круто уходит вниз. Подниматься было проще. Когда спускаешься – кажется, вот-вот лошадь споткнётся и полетит вниз.

- Нужно сесть немного назад, - говорит мне Ваня, - откинуться. Если прижиматься вперёд – лошади будет тяжелее идти.

От этого становится ещё страшнее.

- Это же не машина, - добавляет он, - а природа!

Он часто прибавляет - «природа!» - точно это слово должно оправдывать всё, что происходит на свете.

Я откидываюсь назад и крепче держусь за поводья.

Мы идём в тишине. Раздаётся только ритмичное лошадиное цоканье.

Дорога однообразная. Кусты, редкие деревья. С одной стороны дороги горы, с другой – обрыв. Всё время хочется смотреть вниз. Но я начинаю бояться, что закружится голова.

Иногда сквозь деревья появляется синим пятном море. Отсюда оно кажется спокойным. Но сегодня большие волны.

Мы идём так уже долго, начинает темнеть, и от усталости, спадающей жары и монотонного бездействия клонит в сон.

Я думаю о том, как странно оказаться вдруг в другой стране. Ехать через границу. Но постоянно слышать русскую речь, только иногда перемежающуюся с украинской – знакомой, узнаваемой, понятной.

- Риба! риба! свіжа риба! – с утра кричат на море.

И тут же по-русски:

- Барабулька, крабы, вино!

Вдруг – толчок! Я вздрагиваю. Моя лошадь резко прыгает в сторону. Бросается к самому обрыву. И замирает у края.

Я вскрикиваю.

Ваня подъезжает ко мне.

- Испугалась?

- Немного, - говорю я.

Хотя мои руки очень крепко вцепились в поводья.

Лошадь уже вернулась на тропинку, но ещё как-то озадачено смотрит вокруг – точно не узнаёт мир.

- Почему она прыгнула? – спрашиваю я.

Ваня пожимает плечами.

- Никогда не знаешь, что ей придёт в голову. Может, испугалась чего. Мышь или зайца. Природа! – прибавляет он своё любимое.

Я погладила лошадь – дрожь прошла по её спине.

- Испугалась больше меня, - говорю я.

- Это с ними часто бывает. Она у тебя спокойная, но трусливая. У лошади сердце зайца.

Я посмотрела вниз – далеко, где и не разглядеть, течёт горная речушка. Вода, должно быть, ледяная. А по склонам гор – деревья – где мог притаиться кто угодно – хоть заяц, хоть мышь.

«Мне не видно. А она чует. – Думаю я. - Природа…»

Лошадь понуро пошла вперёд.

Когда стали подходить к базе – лошади зафыркали и пошли быстрее.

- Почуяли дом, - засмеялся Ваня, - сейчас понесётся.

Но моя лошадь не понеслась. Она, как мне показалось, тяжело вздохнула.

Нам на встречу выскочил жеребёнок. Он на своих длинных сильных ногах скакал вокруг лошадей, но не подходил к ним слишком близко – опасаясь нас.

- Не объезженный ещё. Не оседлали. Но скоро я его возьму, - говорит Ваня.

И мечтательно смотрит на молодую, ещё свободную, лошадь.

Я даю своей старушке булку и яблоки.

Она берёт и тихо жуёт. Съела – и смотрит на меня. Я даю ещё. Она также тихо берёт и жуёт.

Старая мудрая лошадь. Я глажу её. Она больше меня. И умнее. А сама испугалась зайца.

- Ну что, природа, - говорю я ей, - бери, ешь. Заработала.

И она берёт. Ест.

Я сажусь в машину.

А над городом уже ночь.

И позади осталось всё – горы, тропинка, речушка, лошади, море – всё.

Только молодой неопытный ещё жеребёнок носится и скачет вокруг привязанных лошадей. Но и он скоро скроется из виду.