Первый снег убаюкал лужи И несмело лизнул окошко... Ложь тихонько царапала душу Мягкой лапой сибирской кошки. И, устав непристанно биться За крупицу чистейшей правды, Полетела душа, как птица, Добровольно в кошачьи лапы. Ложь её согревала пуншем И готовила кофе с корицей, Превращая невзрачную душу В ослепительно белую птицу! На коленях, качая, мурчала, Мягким пледом укрыв неслышно, Ну а чтобы душа не скучала, Отпускала порой на крышу. Там, на крыше, с высот небоскреба, Птица часто смотрела вниз На искрящийся блеск сугробов И ...совсем не стремилась ввысь... Сберегая свое оперенье И белоснежности зимний цвет, Возвращалась ко лжи на колени И привычно гасила свет... А сугробы прокисли однажды, Зазвенела беспечно капель... И чей-то кораблик бумажный Прямо в лужице сел на мель. Снег на крыше бессовестно таял И, несмело шагнув на карниз, К пролетающим мимо стаям В миг душа устремилась ввысь! Сбившись в кучу, как зерна в меже, Удивленные старые вороны Воскликнули вдруг: -Ах, какая же Ты ослепительно черная!! А внизу, на весеннем окошке, Щурясь отблеску солнечных луж, Улыбалась пушистая кошка И готовила зимний пунш.... ...с той поры пролетающим птицам смотрят души уставшие вслед, согреваются пряной корицей и гасят привычно свет... |