- Взаимодействие интеллектуально-теоретических и интуитивно-экзистенциальных сторон, - профессор Лепницкий подошел к краю кафедры, оперся на длинную указку, словно на трость, и продолжил: - Является определяющим в когнитивном процессе.

В наступившей паузе в верхних рядах аудитории что-то подозрительно дзинькнуло.

Профессор поднял глаза.

На последнем ряду сидели два друга - Иванков и Ошурков. У обоих были хвосты по предмету еще за весенний семестр.

«Чем вы занимаетесь, мерзавцы?» - Лепницкому захотелось взорвать криком тишину, рвануть вверх по ступенькам и, раздавая указкой удары направо налево, крушить головы нерадивых студентов…

Но профессор был культурным, пятидесятисемилетним, рано овдовевшим мужчиной, и потому он мягким голосом интеллигентно спросил:

- Что это вы там делаете, друзья?

Ошурков пригнул голову, прячась за высокой прической, сидящей впереди студентки. Иванков, убирая в рюкзак пустую бутылку, нагло соврал:

- Мы конспектируем, профессор!

Лепницкий посмотрел на часы:

- На сегодня все, господа. У кого есть вопросы?

 

Мокрый черный асфальт впитывал свет окон, фар и уличных фонарей.

«Пренебрежение к причинно-следственной связи рационального, основанном на опыте, и иррационального - тем, что мы называем духовностью, культурой, воспитанием - способно привести к катастрофическим последствиям и психологического, и психопатического характера», - думал профессор Лепницкий, шагая домой под моросящим дождем.

Уже остановившись перед входной дверью высотки, именуемой в народе, как Второй Дом Советов, Лепницкий вспомнил, что лифт в их подъезде все еще не работает.

Лепницкий вошел в здание, поднялся на площадку первого этажа и замер у лифтового портала. Телескопические двери лифта и его обрамление приветствовали профессора недоступным холодным блеском тисненой нержавеющей стали.

Раздался тихий щелчок, двери лифта бесшумно открылись, потом закрылись, и прямо перед Лепницким возник невысокого роста крепкий бородатый мужик в синем рабочем костюме и темной кепке.

- Экспериментальный лифт, мать его… с этим… как его… импорто… замешательством, - словно оправдываясь, сказал бородатый, проходя мимо Лепницкого, и у самого выхода, не оборачиваясь, бросил:

- Схема не идет. Завтра специалист с завода приедут.

- А сегодня? - только и спросил Лепницкий, успев прочесть белое слово «Лифтналадка» на скрывшейся за дверью форменной куртке.

«Два месяца без лифта. Контрацептивы!» - пронеслось в голове профессора. Он переложил портфель в правую руку, левую опустил на перила и, обреченно вздохнув, потащился на последний – одиннадцатый этаж. Домой.

 

На площадке между пятым и шестым этажами, подложив обе руки под правую щеку и свернувшись калачиком, загородив собой путь и упершись головой в ступеньку, в черном спортивном костюме и кедах на босу ногу, спал электрик управляющей жилищной компании Сидоров.

- Эк, ты разлегся. Устал что ли? – отдышавшись, сказал Лепницкий и пару раз несильно ударил носком своей лакированной туфли в подошвы грязных сидоровских кед.

Сидоров дернулся, повернул голову и открыл глаза. Зрачки несколько секунд блуждали по независимым орбитам. Глаза электрика уперлись в галстук профессора.

- Эй, приятель, вставай, - крикнул Лепницкий.

Взгляд Сидорова стал на мгновение осмысленным. Он замычал:

- Му-у-у-у.

Затем приподнял левую руку, сжал ладонь в кулак и несколько раз потряс им в сторону профессора. Потом качнул головой, взгляд его затух, а рука безвольно упала на бетонный пол.

Лепницкий, путаясь в полах своего плаща, придерживая левой рукой шляпу, правой рукой балансируя портфелем, осторожно переступил через неподвижное тело.

 

За окном аудитории опадали последние листья. Невидимый ветер гнул голые ветки и стволы деревьев.

- Профессор, нам бы зачет, - начал было Ошурков.

- Мы готовились, - беспардонно врал Иванков.

Ошурков тяжело и шумно вздыхал.

- Дак, - неопределенно разводил руками Иванков.

- Что ж. Берите экзаменационные листы в деканате, - Лепницкий равнодушно отвернул голову.

 

Свинцовые тучи окутывали спутниковые антенны, облизывали плоскую крышу Второго Дома Советов.

Лепницкий вошел в здание. В полумраке площадки первого этажа синим цветом зачарованно светилась кнопка вызова лифта, играя отраженными лучами на стальной поверхности портала.

«Неужели?» - профессор Лепницкий недоверчиво нажал на кнопку.

Тишину подъезда огласила нежная, ласкающая слух мелодия звуковой сигнализации, возвестившая о прибытии кабины на этаж. Двери лифта бесшумно отворились и перед профессором предстали залитые светодиодными лучами текстурированные ограждающие конструкции купе. С зеркальной задней панели кабины на Лепницкого смотрел высокий мужчина в черном плаще и черной фетровой шляпе, с очками в роговой оправе в пол-лица. Профессор осторожно ступил на искусственный камень пола, и ему представилось, что вот сейчас очаровательный женский голос вдруг скажет: «Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция – Любовь».

 

С небес срывались первые снежинки. Некоторые из них упали на Второй Дом Советов, с его редким для архитектуры смешением стилей конструктивизма и неоклассики.

 

Сидоров нажал кнопку приказа. Двери закрылись. Кабина бесшумно пришла в движение. Сидоров взглянул на зеркальную панель, и время будто бы остановилось…

По замыслу главного инженера проекта зеркала в кабине современного лифта должны создавать восхитительный эффект анфилады…

Но Сидоров не видел ряда последовательно примыкающих друг к другу пространственных элементов. Он увидел в зеркальной панели небритого, еще не старого, но загубленного обстоятельствами и самим собой человека – в синей куртке, старой грязно-черной спортивной шапке. Сидоров увидел глаза, вокруг которых мелкой сеточкой резались морщины. Лоб, с почти прямой бороздой посередине. Два бутылочных горлышка в карманах куртки.

Он забыл, когда смотрел на себя в зеркало. Даже когда брился в ванной, Сидоров видел лишь подбородок, щеки, участок шеи.

Сидоров не узнал себя! Его пронзило словно электрическим током.

Кабина остановилась. Двери открылись…

В своей квартире Сидоров прошел в кухоньку, вытащил бутылки из карманов куртки, но не стал сразу открывать одну и пить из горлышка, как это делал часто. Он разделся догола, залез в ванную и с полчаса стоял там под душем, закрыв глаза. Потом долго брился. Потом прошел в комнату надел все чистое и перед старым шкафом с треснувшим зеркалом так же долго причесывался.

После этого он снова прошел в кухоньку, взял в руки бутылки. Задумался, но затем решительно убрал бутылки в ящик под мойкой.

В дверь позвонили. Сидоров открыл. На пороге стояла троица - сантехник Брагин из их конторы держал под руки Надьку-продавщицу и Верку из трамвайного депо.

- Впускай нас, а то дамы замерзли, - Брагин подтолкнул женщин. - Вперед!

Сидоров сделал шаг навстречу, преграждая путь, и сказал:

- Не могу я сегодня.

От неожиданности Брагин опешил. Верка громко икнула. Надька с шумом дунула на закрывшую лоб челку. Сидоров захлопнул двери.

Компания ушла не сразу. Брагин звонил, стучал в дверь сначала рукой, потом ногами. Верка орала на весь подъезд:

- Подумаешь, хахаль нашелся. Скотина! Сам прибежишь. Хам!

Сидоров стоял перед закрытой дверью и все слышал. Минут через десять стало тихо.

 

Любовь Андреевна - миниатюрная и сгорбленная, в шерстяной коричневой накидке - была больше похожа на маленькую фею, чем на старенькую, давно вышедшую на пенсию учительницу. Короткими тонкими ручками в черных замшевых перчатках она откинула капюшон, смахнула с предплечий снег, вытерла носик платочком и только тогда вызвала лифт.

В залитых ярким светом прямоугольных, зеркально-пространственных, объемных формах кабины почудилось ей, что она на балу - в анфиладе большого дома. Еще миг, и закружит ее в вихре вальса молодой статный кавалер…

Любовь Андреевна мечтательно вскинула головку. Трубадуры сыграли короткое вступление… И она вдруг увидела прямо перед собой отвратительную размашистую надпись вульгарного сиреневого цвета: «Сидоров - казёл».

Маленькая фея сверкнула очами, нащупала что-то в кармане, сделала несколько стремительных коротких движений-пасов и с достоинством королевы покинула волшебный прием.

На зеркальной поверхности кабины вишневой губной помадой сиреневая буква «а» была перечеркнута, и над ней появилась аккуратная вишневая окружность…

 

- Понятие - это форма мышления, которая отражает общие закономерные связи, признаки явлений, существенные стороны, - профессор Лепницкий подошел к краю кафедры, оперся на длинную указку, словно на трость, и продолжил: - И закрепляет их в определениях - дефинициях.

На последнем ряду аудитории Иванков и Ошурков дешевым портвейном отмечали зачет. За окнами мела метель. Где-то впереди маячила зимняя сессия.

 

Если все жильцы Второго Дома Советов просто совсем скоро привыкли к своему новому экспериментальному лифту, то электрик Сидоров с ним подружился.

- Привет! - всякий раз говорил Сидоров, когда заходил в кабину.

В ответ лифт бесшумно закрывал двери, а частотно-регулируемый привод лебедки плавно и быстро вез пассажира на необходимый этаж.

Сидоров сам звонил знакомому электромеханику, когда случались какие-то отказы или поломки у друга-лифта: то сломается водозащищенная пластмассовая накладка кнопки вызова; то датчик точной остановки забарахлит; то в пороге застрянет что-то и двери не закрываются…

 

Весна только-только получила карт-бланш.

Профессор Лепницкий вошел в здание. В полумраке площадки первого этажа синим цветом, зачарованно светилась кнопка вызова, играя отраженными лучами на стальной поверхности портала. На двери шахты мелом было аккуратно выведено: «Лепницкий дурак».

«Какое ущербноюморное хамство. Свиньи», - подумал Лепницкий, достал белоснежный носовой платок с тонким ароматом туалетной воды «Scuderia Ferrari». Профессор плюнул на слово «дурак», размазал всю надпись платком, нажал на кнопку вызова и неожиданно для себя сказал:

- Вот ганд…

Телескопические двери лифта со скрежетом открылись и заглушили окончание фразы…

 

Незримыми молоточками за окнами стучала капель.

Профессор Лепницкий протирал салфеткой стекла очков. По грифельной доске бегали солнечные зайчики. В дверь постучали.

- Да-да войдите, - негромко сказал Лепницкий.

Дверь со скрипом открылась, и в аудиторию влетел Иванков. За ним нерешительно протиснулся Ошурков.

- О, я уже и забыл о вашем существовании, - протянул Лепницкий.

- Нам бы экзамен пересдать, - промямлил Ошурков.

- Мы подготовились, профессор, - неуверенно сказал Иванков.

В его рюкзаке предательски дзинькнуло.

- Что это вы там подготовили? - спросил профессор Лепницкий и потер нос указательным и большим пальцами правой руки.

Иванков истолковал жест профессора по-своему и достал из рюкзака две бутылки дешевого портвейна:

- Вот.

- Ну а стаканы у вас есть? - спросил Лепницкий.

- Не-а, - ответил Ошурков.

- А, - махнул рукой профессор, вспомнив студенческие годы. Достал из портфеля складной пластмассовый стаканчик. - Наливай!

Ошурков на всякий случай вставил швабру в дверную ручку. Иванков зубами содрал пробку с первой бутылки.

Портвейн скоро кончился.

- Где зачетки?

Лепницкий наскоро расписался в зачетных книжках, взял портфель и сказал:

- Теперь я проставляюсь. За мной!

Они быстро оделись в гардеробной, вышли на улицу. Лепницкий поймал таксомотор, сел рядом с водителем и коротко скомандовал:

- В ресторан, шеф!

На заднем сидении Иванков и Ошурков, размахивая зачетками, высунув головы из окон, весело орали:

- К цыганам!

- К «Яру»!

 

В то же самое время знакомый электромеханик спускался в приямок шахты лифта Второго Дома Советов. Сидоров подавал ему ключи, отвертки, а вместо того, чтобы освещать приямок, слепил электромеханику глаза.

Верка из трамвайного депо тряпкой, смоченной в растворителе, пыталась стереть с правой вертикальной части обрамления лифтового портала корявую надпись, сделанную кем-то синей аэрозольной краской: Зенит – чемпион. Слово «Зенит» было подчеркнуто вишневой губной помадой и заключено в маленькие вишневые кавычки.

 

В открытое окно комнаты общежития влетел майский жук.

- Именно поэтому взаимодействие интеллектуально-теоретических и интуитивно-экзистенциальных сторон является особенно важным в когнитивном процессе, - закончил Иванков.

- Понял? – спросил у второкурсника Ошурков.

 

октябрь 2014