Снова я вспомнил кое-что из того славного времени, когда нас, врачей средних лет, поспешно учили на офицерских курсах. Надо же, много лет прошло, а будто вчера...

 

Итак, мы приезжали каждое утро туда, а вечерами возвращались домой. Иногда бывали и ночные занятия, и марши по два дня, но редко. Из Иерусалима нас оказалось всего пятеро, поэтому удобно было собираться рано утром на том же месте и ехать уже в одной машине, по очереди. В пути мы развлекались болтовней о судьбах мира. Военная форма, надетая на нас, располагала к оценкам категоричным, к простым и радикальным решениям всех мировых и местных проблем. Шоссе из Иерусалима к побережью сначала проходит среди гор, потом есть долгий спуск на равнину. По мере снижения над уровнем моря, сужался и масштаб проблем, нами решаемых.

 

Мы еще высоко. Едем, обсуждаем.

 

-А вчера сказали, что Иран уже вовсю начал обогащение урана. Они своего добьются и плевать на всех хотели, понятно же, - начинал уролог Игорь.

- А расхерачить весь этот Иран, чтоб неповадно было,- развивал тему хирург Олег.

- Давно пора, - это уже все мы хором.

- А Клинтон тут выступил... - анестезиолог Вадик не закончил фразу.

- Гондон твой Клинтон, - вставил Сережа-нейрохирург, сидевший за рулем.

- Гондон, еще какой! - исполнил хор.

 

Мы спускаемся вниз.

 

- А уже сегодня сказали, что позавчерашний террорист на перекрестке около Нетании вовсе не из Калькилии пришел, а его даже из Рамаллы привезли, - заметил Игорь.

- Из Рамаллы? Так сегодня уже нужно, чтобы никакой Рамаллы не осталось. Вообще так должно быть: пришел взрывать из Рамаллы - нет твоей Рамаллы! - Приговор огласил Олег.

- Только так,- откликнулся хор басами.

 

Мы уже на равнине. Едем себе спокойно. Даже помолчали немного. Потом дорога повела нас между двумя неопрятными городками Рамле и Лодом. Здесь мы уже думали, как бы всю эту дребедень привести в более приличный вид. Встали на светофоре рядом с пустырем.

 

- Вот зачем здесь пустырь? Могли бы поставить что-нибудь, памятник, я знаю, обелиск. А за ним большими буквами - "Лод - город-труженик!" - заметил Вадик.

- Неплохо,- ответил хор.

 

Так и прошли очень быстро эти семь недель. Мы приехали в последний раз. На сегодня осталось сдать экзамен по военно-полевому суду, но сперва с утра провести последние строевые занятия под руководством старшего прапорщика, грозы всех нерадивых солдат этой базы, по кличке "Черный сокол". Он служил здесь с незапамятных времен. О нем слагали легенды.

Мы бодро помаршировали по плацу. "Черный сокол" с мегафоном стоял поодаль, чтобы видеть всю картину с трибун, где встанет большое начальство. Он остался даже доволен, хотя ему это было несвойственно. Потом собрал нас подле себя, построил, стал объяснять еще раз, как все пройдет, в десятый раз растолковал, как мы должны выглядеть перед лицом командиров и гостей. Он, конечно же, был уверен, что на церемонию приедут наши семьи с малыми и большими детьми, как принято.

 

- Вот они приехали, встали здесь, ждут, а ребенок захотел писать, куда им пойти? - сурово вопрошал "Черный сокол", сверкая очами.

 

Тема спонтанных детских желаний появлялась в его наставлениях уже не впервые, она становилась гораздо важнее многих других, но не нашим скудным умам было дано заполнять клеточки в шкале ценностей. Мы просто знали правильный ответ:

 

- За первым бараком налево есть туалет, командир!- проскандировал строй.

- Верно, - с облегчением тихо сказал "Черный сокол".

 

После этого с нами наспех позанимались военно-полевой юриспруденцией, ясно было, что ничего мы не поняли. Однако же предстоящий экзамен был так придуман, что сидя перед компьютером, требовалось "кликать" варианты ответов, причем при ошибках разрешалось начинать заново, и так до победного конца. Только во времени уложиться.

 

Закончился экзамен. Мы справились, a Виталик, флегматичный педиатр из Хайфы, не успел, и ему сказали, что придется пересдавать в другой раз.

 

Вот и вечер, уже прошли мы победным строем, встали перед трибуной, начальство одарило нас речами. Наступила кульминация: мы оказались с лейтенантскими погонами на плечах. Не все, однако. Виталик их пока не получил из-за несданного экзамена. Все закончилось. Пустота. И тут какой-то бес вселился в нас: молча быстро собрались, рванули к машинам, кавалькадой помчались в ближайший супермаркет. Там гонцы побежали в нужный отдел, вышли с тяжелыми сумками, снова по машинам. Кортеж помчался в сторону пригородной шашлычной (где не было освященных древними традициями ограничений). Мы заполнили машинами парковку, ворвались туда со своими сумками. Посетителей там сидело немного, и они почувствовали, что лучше дожевать свои куски и не задерживаться. Мы сдвинули столы, заказали мясо, а покамест схватили стаканы и побольше всяких солено-маринованных штуковин, благо это свободно прилагалось к основным блюдам. Достали, налили... Отличавшийся самым мощным голосом Олег встал, держа стакан:

 

- Господа офицеры!.. - разнеслось по залу, где все смолкло, и только шипело мясо на углях.

 

Все встали. Нужно было видеть эти лица! Такими бывают они, когда мы переживаем нечто, переходящее из века в век, высокое. И мы уже не принадлежим себе, а перед нами встают наши предки, сурово вопрошающие, так ли живем, а за ними - потомки, перед которыми тоже нам ответ держать. Такие лица бывают у невест в момент оглашения вердикта " Объявляю вас мужем и женой". Ну, вы поняли.

 

Выпили.

Помолчали.

Разлили.

Произнесли слова за счастье и мир в стране.

Выпили. И только теперь закусили.

 

После третьей, за нашу доблестную Армию, - спешить перестали. Тосты касались уже каких-то частных моментов, конкретных людей. Это напоминало нашу езду с гор вниз к равнине. Нам начали подавать мясо, и это было очень вовремя. Жарили там вкусно, а мы проголодались.

После шестой или седьмой показалось, что услышали плач. Да, так и есть. Виталик рыдал, сидя с краю. Ему сегодня не вручили звание из-за того экзамена. Все бросились к нему, но он оставался безутешен.

 

- У меня же дед офицером был, отец. Как домой вернусь? - вопрошал он, бия себя в грудь.

 

Неплохо было бы увидеть и услышать его в эту минуту студентам театрального института, трагического факультета. Сразу бы Эсхила с Шекспиром играть научились . Мы сдвинулись к нему поближе. Налили. Нашлись слова утешения:

 

- Виталька, друг! Экзамен этот - херня. Сдашь ты его, все будет путем, понял? Нет, скажи, понял?, - крикнул, поднимая стакан, раскрасневшийся гинеколог Паша.

 

Виталик встал, лицом просветлел.

 

- Мужики, спасибо вам. Да если б не вы... - он фразу не закончил. Снова была слеза, но уже другая, не как прежде.

Выпил. И мы с ним.

Потом мы по очереди подходили к нему, чтобы сказать что-то личное и выпить с ним вдвоем.

 

Много съели, изрядно выпили. После этого стали расходиться. В нашу машину впихнули зачем-то шестого, повезли мы его домой куда-то поблизости, я не помню, как он из машины исчез. Сережа-нейрохирург машину вел уверенно, а полиция в те годы еще не свирепствовала. Мы только заблудились в каком-то городке, решили не спрашивать никого, а кататься, пока не узнаем любое знакомое место. Запели песни про войну. Хорошо пелось, все слова помнили. На перекрестках только на светофорах из других машин глазели с опаской на нас, но не прерывать же песню!

 

Может, помнят жители Ришон-ле-Циона, как останавливалась на красный свет странная белая "Тойота", а из нее сильные мужские голоса горланили:

 

"... Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный,

Десятый наш десантный батальон,

Десятый наш десантный батальон.

Тра-татата."

 

А на другом перекрестке, где очень много скопилось машин, могли услышать:

 

" Хотят ли русские войны,

Спросите вы у тишины..."

 

А мы видели их лица, старались. И они смотрели, понимали, что, конечно же, не хотят. Но не дай Б-г кому-то что-то замыслить такое!

 

Мы выбрались из города, когда догадались посмотреть на указатели, выехали на шоссе. Справа от нас на пригорке стояли новые симпатичные домики. Мы как раз пели напоследок уже потише:

 

"... У незнакомого поселка

На безымянной высоте..."

 

Потом затихли. Сережа спокойно вел машину. Уральская школа. Олег сидел рядом с ним, старался не заснуть, а мы, сидевшие сзади, вскоре захрапели. Проваливаясь уже в сон, я только и успел подумать, что повезло мне, не нужно сегодня баранку крутить.