Ну что ж, хозяин, спасибо тебе за хлеб-соль! За похлёбку, за пиво — отменные они у тебя! И особенно спасибо за заботу обо мне и о дочурке моей.

Да, вы правы, осень выдалась препаршивая. И, несмотря на то, что ещё всё-таки месяц Копьеносца[1], холод пробирает до самых костей, а кое-где даже снег выпал. Да…тяжёлый выдался год. Да и предыдущий, по чести сказать, не лучше. Если не хуже…

Хотите знать, что со мной случилось? Как я оказался в лесу, весь в крови, да ещё и с такой малюткой на руках? Что ж, извольте…только, боюсь, история моя будет долгой, да и наверняка нудной. Да и хорошего в ней мало, стоит ли такое вашим дочерям слушать…

Ну а вообще, мне давно хотелось по душам поговорить. И, раз уж вы не возражаете, я начну.

Моё имя Ференц ди Чельтиарэ. Да, я дворянин. Но, вы, вероятно, не слышали о таких, так как земли мои лежат довольно далеко отсюда — к северу от Полуночных Озёр, — а род мой не отличался громкой славой, хотя всегда рыцари Чельтиарэ верой и правдой служили господарю нашему, славному принцу Ферранте.

Рос я горячим, мечтательным юнцом, жаждущим подвигов и славы, битв и свершений.

Хе-х, почаще бы молодёжи напоминать, что нужно поосторожнее быть со своими мечтами. У них есть одно очень коварное свойство сбываться. А, когда твоя же мечта возьмёт тебя за горло с нежностью убийцы, тогда-то ты и задумаешься, а того ли ты хотел? А точно ли ты вообще этого хотел? Но, будет уже поздно, увы!

Так случилось и со мной…

Когда началось восстание кардинала Стефана ди Арьяно, никто не думал, что оно перерастёт в долгую, страшную мясорубку. Все думали, что этот ополоумевший фанатик, предавший собственного сеньора, которому до того верой и правдой служил, будет быстро разбит, так как мало кто пойдёт за ним. Его толпы таких же как он безумцев будут разогнаны нашими славными рыцарями, а самого его в цепях приволокут в столицу, где он публично будет предан очистительному пламени за свою ересь и богохульство. Однако, вышло всё наоборот. Знаете, ведь, чего нашим Королевствам пережить пришлось. Разруха после долгих междоусобиц, голод, неурожай, болезни. Банды разбойничьи да вставшие вне закона рыцари, решившие, что, раз сила есть, то можно и не считаться ни с людьми, ни с нашими Небесными Отцом и Матерью, Алеоном и Этайной. В такие времена, когда не знаешь, будешь ли ты жить завтра, или убьют тебя, а то и сам от голода подохнешь, люди готовы хвататься за любую соломинку им протянутую. Верят в любую сказку, которая обещает скорейшее избавление от бед и напастей. И именно такую сказку ди Арьяно и рассказал. Мол, скоро смилуются над нами Алеон и Этайна, вот только нужно его слушать, да неправых, за чьи грехи мы расплачиваемся, наказать. А кто не прав? Знать, Церковь, чьи слуги забыли былую добродетель и целомудрие, погрязнув во лжи, роскоши, неправедно нажитой, и лицемерии. И много, много он говорил о том, что сделать нужно, кого истребить, чьей кровью мы смоем проклятие. Как важно слушать и во всём подчиняться ему, истинному пророку Отца Алеона, Государя Солнца и Неба. В общем, всё то, чем завлекают к себе верных последователей вожаки восстаний. И вряд ли, ди Арьяно заботился о ком-то кроме себя и своём будущем. Впрочем, Алеон Вседержитель ему судья, и, надеюсь, доброта и милосердие Пресветлой Этайны, смягчат его приговор в посмертии.

Я был среди тех, кто должен был подавить этот мятеж. Помню, как мы выезжали, сверкая латами, под развевающимися знамёнами. Краса и гордость Королевств. Помню, как нас провожали, сколько надежды и упования на наши силы было в криках женщин и детей. И я верил, что мы не подведём. Верил, что проклятые еретики, успевшие проявить всю свою дикую жестокость, которую лицемерно скрывали под благочестием, будут разбиты. Но случилось невероятное. Слова ди Арьяно нашли отклик во многих сердцах. Причём, под знамёна его вставали не только легковерные горожане и крестьяне, но и многие знатные бароны и герцоги, и шли за ним, словно крысы за звуками волшебной дудки. Его пламенные проповеди разожгли пожар, охвативший все Королевства. И верные принцу Ферранте проигрывали битву за битвой. Нас били, как беспомощных детей. Но, ничего, думал я, скоро мы оправимся от потрясения. И тогда потопим этих еретиков в их же крови. Ха! Весь ужас происходящего я понял только тогда, когда вместе с отцом и братьями защищал уже свой родной замок. Нас оставалось пятеро. Все наши воины полегли, устелив двор и лестницы замка. А мы по колено в крови отбивались от еретиков и тех из наших, кто изменил клятве. Так-то!

В общем, отец и братья были убиты. Мать и сёстры покончили с собой, лишь бы не достаться мерзким выродкам живыми. А я выжил чудом. Хотя, молил Дэориала о смерти. У меня отняли всё — и ничего не осталось. Ни надежды, ни того, за что следовало бы жить. Сколько я так провалялся, в своей крови, у дымящихся развалин моего замка, я не помню. Помню лишь едкий запах гари, и пробирающий до костей мороз. Ну и лёгких конников, которые спасли меня.

Это были верные принцу люди. Части разбитой армии, отступавшей к Роне.

Выхаживали меня долго, прежде, чем я смог вновь встать в строй, и всё это время мы шли на север, к столице, ведя арьергардные бои.

Много мерзостей мне увидеть пришлось. Жажда жить и отчаяние, порой превращает людей не просто в животных, а каких-то скотов, монстров, творящих такое, что волосы дыбом встают….я видел это всё, но, рассказывать об этом я не хочу. Слишком тошно, слишком мерзко и слишком больно. Только, вот…мне часто снятся глаза женщины, задушившей своего младенца, лишь бы не видеть, как он умирает от голода. Безумные, бессмысленные, погасшие…я уже не надеюсь это забыть…и то, другое, что я видел…но мне ли судить, Проклятый побери! И кому их судить?!

Простите…простите, хозяюшки, я не хотел вас пугать…просто…очень тяжело.

Вы всё же, просите продолжать? Что ж, хорошо.

Как ни странно, именно в те дни я встретил девушку, которую горячо полюбил. Что? А, нет, хозяюшка, эта малышка, которую ты на руках качаешь, не наша с ней дочь…об этом я расскажу чуть позже…

Знаете, у меня, ведь, до этого никогда не было женщины…ну, вот, как-то не складывалось. А здесь…я даже надеяться не смел.

Она служила в отряде стрелков. Золотые Стрелы, не слышали о таких? Конечно, слышали. Да. Это те самые, о которых говорят, что они муху сбить стрелой могут со ста шагов. И многое, что о них говорят, правда… Она была очень красива. Знаете, тонкое, точёное лицо, густые волны золотых волос, и синие, пронзительные, чистые глаза. Наверняка в ней текла кровь Народа Холмов, ну, знаете тех, о которых говорят старые легенды и предания. Так она была прекрасна, и так…как бы это сказать…по-детски чиста и невинна, хотя и чувствовалась в ней какая-то загадочная мудрость и сила.

Я долго боялся. Робел. И, знаете, что самое прекрасное и удивительное? Она первая подошла ко мне, заметив моё с трудом скрываемое внимание (никогда не забуду её глаза, её улыбку). Первая заговорила со мной. И никогда не избегала меня. Всегда была открыта, улыбчива, приветлива. И наши чувства с каждым днём всё крепли.

С ней я впервые познал женщину и женскую ласку. И с того момента мы поняли, что принадлежим друг другу. Я — ей. Она — мне. И никому больше.

Но радовались счастью мы недолго.

Её убили.

Это случилось в сражении при Фьярмано. Золотые Стрелы должны были помогать тяжёлой пехоте принца удерживать Холм Басилея, пока рыцари и латники замыкали челюсти ловушки. Всё шло хорошо, по началу. Но, ублюдок ди Арьяно переиграл нас! И мы едва не потерпели сокрушительное поражение. Мы отбились, но заплатили очень высокую цену. Я прорвался к холму…и там увидел её, среди тел погибших Стрелков. Изрубленную саблями, но ещё живую.

Я плохо помню себя в тот момент. Помню только отчаянную надежду, дикий, почти животный ужас…что я такого сделал, какой грех на мне, что Отец и Матерь наказывали меня так жестоко?! Почему она, а не я?!

Я утешал её, как маленькую. Говорил, что всё будет хорошо. Отче Алеон, как я сам отчаянно желал, чтоб так и было! Она улыбалась мне. А я не мог сдержать слёз. Я почти не видел её улыбки, её взгляда…

Она ещё просила меня не плакать…а то, говорила, расплачется сама от того, что делает мне так больно…

Ни лекари, ни монахи помочь ей не смогли…

Я обнимал её, прижимал к себе, качал, баюкал, как маленькую. Как будто надеялся, что сумею не отдать её Смерти…

А что было после…

Да я почти не помню…для меня больше ничего не имело никакого значения. Вообще. Я долго не верил, что это вообще случилось. Что я снова один…а жестокие боги снова посмеялись надо мной, сыграв моими чувствами, надеждами, поманив хрупким миражом…

Проклятый, как же мне хотелось забыться, прекратить всю эту бессмысленную, насмешливую комедию, мою жизнь! Благо, что способов сделать это было полно, и я с радостью бросался в самую гущу битвы, на копья и алебарды, под стрелы, отчаянно надеясь, что чей-нибудь милосердный удар избавит меня от существования, превратившегося в непрекращающуюся пытку…

Но нет, и тут мне не повезло! Меня взяли в плен.

Мы не церемонились с еретиками. Костры, железные ломы и гвозди всегда находили себе применение. И каждая сторона отвечала на жестокость ещё большей жестокостью и беспощадностью.

Меня ждала мучительная смерть, как трёх несчастных до меня. Никогда не забуду их вопли…

И, как ни странно, в плену я понял, что ужасно, отчаянно хочу жить! Жить, чтобы сражаться, чтобы отомстить, чтобы в конце-концов, вновь научиться любить и радоваться! Да, Проклятый, мало ли что! Просто хочу жить!

И я, вместе с двумя отчаянными храбрецами (столько осталось пленных), решился на побег!

И нам он удался. Мы сняли часовых, выкрали лошадей, и бросились наутёк.

Долго за нами гнались. Мы не щадили ни себя, ни коней. Никому не хотелось умирать в страшных муках, под зверскими пытками!

Кони вскоре пали. Мы долго шатались по лесам, шли только ночью, избегали открытых мест. Шарахались от каждого шороха.

Один мой товарищ умер. В одной из стычек с еретиками он был ранен. Мы не бросили его, отбили и несли на самодельных носилках. Подло было бы бросать того, с кем мы столько прошли и испытали! Но, у него началось заражение крови. Он впал в горячечное беспамятство…а там…один Проклятый, конец один!

И дальше мы уже шли вдвоём. Кое-как добывали скудную пищу. Поддерживали друг друга, когда кто-то из нас слабел…

Так мы набрели на деревню. В которой хозяйничали мародёры. Она уже вовсю полыхала, а эти твари, сваливали в кучу награбленное добро, играючи перебрасывались рыдающими девушками, с которых срывали платья и…

Мародёров, конечно, было немного…но в эти дни некому было защищать слабых и восстанавливать закон.

Мы с другом переглянулись и, выхватив мечи, бросились на упившихся кровью выродков. Почему? Не знаю. Просто надоело это всё, надоело это дерьмо и жестокость, и хотя бы здесь мрази должны были получить по заслугам!

Обессиленные от усталости и голода мы бы много не навоевали. В любой другой раз. Но сейчас… мы просто рубили и кололи, не помня себя, выплёскивая всю боль, ярость, отчаяние и ненависть к тупой жестокости, правящей бал на нашей земле.

Только когда всё закончилось, я ощутил боль от ран и дикую усталость. А мой друг умирал, так как ему крепко досталось. Живот был распорот, грудь в крови…и он попросил меня о последней милости…

Проклятый, я даже заплакать не мог!

В одном из домов я услышал тонкий, пронзительный крик. Не зная, почему, я бросился туда, как быстро, как только мог. Там был ребёнок — вот эта вот маленькая принцессочка. Я схватил её и выбежал на улицу — и как раз у дома провалилась крыша.

Что делать дальше, куда идти я не знал. Просто знал, что надо идти, и ни в коем случае нельзя оставлять её…

Я шёл, пока были силы. Девочка выказывала редкое мужество для такой малышки, и почти не плакала. Доверчиво спала у меня на руках….а я не знал, сколько я ещё смогу пройти, доберусь ли до людей. Но знал, что ради неё не имею права сдаваться. И я шёл.

А в лесу я уже понял, что идти дальше не могу. Но, успокаивал себя тем, что мне просто надо немного отдохнуть, потому как просто очень сильно устал. Подумал, не будет ничего плохого в том, что присяду под елью, да и малышка спокойнее поспит.

Раны ныли. Меня начинала колотить лихорадка. Я изо всех сил старался не спать, хотя время от времени погружался в полудрёму. Мне чудилась моя погибшая возлюбленная. Мои друзья. Мои родители, братья и сёстры, мои враги…в общем, всё, смешиваясь в безумный калейдоскоп.

К вечеру я понял, что уже не могу встать. А где-то уже слышался волчий вой…жалобный такой, протяжный, тянущий душу. Тут я испугался по-настоящему…и не за себя даже, а вот, за неё…так страшно кончается жизнь, едва начавшись.

Я вытащил меч. Мне плевать было, что я не справлюсь с хищниками, которые уже учуяли нас, но ребёнка они получат только после того, как сдохну я. А это случится не раньше, чем я утяну за собой хотя бы десяток зверей.

Я уже видел серые тени, скользящие в сумраке между деревьями…

А потом появились вы со своими сыновьями…

Ну, вот, и всё…

Благодаря вам, я почти поправился и чувствую себя куда лучше.

Есть у меня одна просьба…не сочтите за дерзость, но могу ли я остаться в вашей деревне? Я могу работать, и кое-что умею. Да и учусь я быстро! Я не буду вам в тягость!

Спасибо огромное! Спасибо! Ведь мне некуда идти, а такая малютка не выдержит тягот долгих дорог. А здесь я смогу вырастить её…да, она стала мне как дочь. Мы с моей любимой мечтали, что когда-нибудь, когда кончится война, и мы сможем пожениться, у нас будут сын и дочь, и будем мы жить дружно и весело…

Да…только не всё получается так, как мы хотим. У Алеона и Этайны для каждого из нас приготовлен свой путь. И роптать бессмысленно. Нужно просто жить, любить, и стараться делать так, чтобы вокруг тебя не было горя и слёз. И если это, хотя бы чуть-чуть, удаётся, то это уже немало…

 

[1] Месяц Копьеносца — в сферах Земли именуется Октябрём.