Ночь. На кухне одной из стандартных хрущевок по столу ползают несколько тараканов. Стол обильно усыпан засохшими хлебными крошками, чайной заваркой и еще чем-то, практически не подлежащим идентификации.

 

В коридоре раздались шаги. Сначала тихие, но с каждой секундой они становившиеся все громче. Когда казалось, что громче быть уже не может, шаги прекратились. На смену им пришел звон ключей и звук царапанья ключом по металлу. Было слышно, что попытки вставить ключ в замочную скважину оказались делом не самым лёгким, ключ постоянно соскакивал. Но, вот - долгожданный звук, ключ радостно входит в замок, несколько поворотов, и дверь раскрывается нараспашку.

 

На пороге стоит мужчина в грязном чёрном пальто. Грязные длинные волосы закрывает серая шляпа. Под пальто рваный, когда-то бежевый свитер крупной вязки, на ногах черные грязные брюки. Лицо его покрыто трёхдневной щетиной. Он сильно пьян. От «усталости» он сползает спиной по стене и закрывает глаза. Некоторое время он сидит неподвижно, затем начинает стягивать с себя ботинки. Они ему малы как минимум на полтора размера, снимает он их очень тяжело, на лице его отражается вся мучительность данной процедуры. Разделавшись с обувью, он с трудом встает, опираясь на стену, скидывает с себя пальто, бросает его на пол, проходит в кухню босыми ногами и щелкает выключателем.

 

От яркого света тараканы разбегаются. Мужчина делает вид, что не замечает их, проходит к холодильнику, достаёт оттуда початую бутылку водки и садится за стол. Табуретка, на которую он опустился, сильно расшатана, он с трудом балансирует на ней. Масляная краска на стенах облупилась и местами осыпалась, шторы, еще недавно закрывающие ветхое окно от сквозняков, теперь, оборванные валяются в углу грязным комом. Мужчина поднимает голову вверх и видит потолок: просаленный, тусклый, а в районе газовой плиты даже немного закопченный. Он смотрит на этот потолок, и мыслей в голове у него нет: то ли он настолько к этому привык, то ли просто уже разучился думать.

 

Он плеснул немного прозрачной жидкости в стакан и выпил, запрокинув голову назад. В глазах его на секунду потемнело, как бывает при резком перепаде давления. Когда пелена рассеялась, он увидел, что рядом с ним за столом сидит женщина. На ней длинная элегантная черная юбка и чёрная блузка с красными вставками на воротнике и локтях. Черные как уголь волосы, туго заплетенные в косу. Прямая как струна осанка и пронзительный взгляд. Она сидит рядом и смотрит на мужчину. Вернее, она смотрит не на него, а словно за него, словно сквозь него.

 

В его сознании ничего не шевельнулось. Не было ни удивления, ни испуга. Он лишь некоторое время отсутствующе смотрел на неё, потом взял стакан, налил в него водки и протянул ей. Она легонько оттолкнула стакан: тот упал на пол и разбился. Осколки усыпали пол кухни. Мужчина с досадой посмотрел на осколки, затем перевёл взгляд на женщину, и вместо досады в нем появилась злость:

 

- Ты что же, тварь, делаешь!? - яростно заревел мужик, поднимаясь из-за стола. Он уже хотел наброситься на женщину, но её взгляд пригвоздил его к месту. Он смотрел в эти бездонные черные глаза и словно провалился в воспоминания.

 

Ему 19 лет, свадьба. Он женится на самой красивой и самой лучшей девушке на Земле. Она ждёт от него ребёнка. Они счастливы.

 

Вот он получает диплом инженера-автомобилестроителя, возвращается домой, где его ждет жена с маленькой двухлетней дочкой.

 

Вот приходит повестка из военкомат. Он не хочет ни от кого бегать. Это его долг.

 

Военная часть №НП 35-76 под Нижним Новгородом. «Жена последний раз писала месяц назад, странно…» - мысли пролетали перед ним. Они были словно осязаемыми настолько острыми, что ему показалось, будто он заново проживает свою жизнь. «Жена не отвечает на письма уже четвертый месяц… И никто не отвечает…»

 

Письмо от тестя. «…Катя умерла. Она сама хотела, чтобы ты ничего не знал: она до последнего надеялась на выздоровление, но болезнь казалась сильнее её…» - строки все еще горели у него в сердце, и пламя не становилось слабее, разрасталось...

 

Отпускают на неделю съездить домой на похороны. Пьет. Стоит у гроба, слёзы текут по щекам. Она лежит вся в белом, молодая и красивая. Маленькая дочка стоит рядом с бабушкой и не понимает, что происходит: почему мама спит, почему здесь так много людей, почему все плачут. Дед берёт ее на руки и уносит в сторонку в тот момент, кода гроб начинают опускать. Тесть с тёщей подходят после похорон и говорят, чтобы он не беспокоился, что Маша поживёт с ними до конца службы. Слёзы застилают глаза. Он обнимает дочь. Она так похожа на мать, уже сейчас похожа...

 

Прощание... Поезд, запой, армия, запой, драка, дисбат. По решению военного суда «рядовой Виктор Петрович Газин приговаривается к трём годам...» - сухая судебная формулировка. Холод, снег, боль - три года пронеслись в безжизненной пустоте.

 

Его возвращают в часть где он служил раньше, ещё на один год. Он ведёт себя смирно и спокойно, ни с кем не говорит, да и другие солдаты с ним не не говорят. За месяц до долгожданного дембеля подхватывает воспаление легких, лежит в лазарете 3 месяца. В лазарет ему приходит письмо от тестя с новостью о том, что Маша пошла в первый класс. Ниже подпись неумелой детской рукой: «Папа, я люблю тебя», и рисунок, где они стоят вместе, взявшись за руки. Плачет, сворачивает письмо и кладёт в нагрудный карман куртки. Дембель!

 

Поезд, водка, головная боль. Вот он уже в городе. Ещё совсем молодой он стоял на этом перроне, рядом Катя с ребёнком на руках. Они обнимаются и клянутся друг другу в вечной любви. Он вспомнил это и на душе его стало очень тепло, но в это же мгновение морозный воздух ударил его по лицу горстью мелких ледяных дробинок. Мужчина поднял ворот кителя и зашагал в сторону троллейбусной остановки. На календаре 28 декабря.

 

Он ехал в троллейбусе и смотрел на улицы своего родного города. Темного, мрачного, но родного... Центральная площадь. Именно здесь он познакомился с Катей, потом первый раз поцеловал ее. «Этот город весь состоит из воспоминаний, из самых лучших воспоминаний моей жизни» - думал он. «Но только ли?». Известие о смерти, похороны, невыносимая боль и детский плач. «В этом городе слишком много воспоминаний...»

 

В квартире всё по-старому, только мебель завешана белыми полотнами. Мужчина посмотрел на отражение в зеркале. Заплывшее небритое лицо, шрам на подбородке. Он попытался вспомнить, где получил его. Перед его глазами встал деревенский клуб, гарь, табачный дым, душный смрад тел, привкус крови во рту - драка, после которой его закрыли в дисбат, его порезали ножом…

 

Раздался телефонный звонок. Мужчина удивлёно повернулся, Телефон снова издал звенящий звук, и он взял трубку:

- Алло...- растерянно сказал он в трубку.

- Папа! Папа вернулся, - услышал он радостный детский крик в трубку и звук бегущих башмачков, а «Папа! Папа вернулся! Мой папа вернулся!» становилось всё тише. Потом он услышал громкие тяжелые мужские шаги, скрежет телефонной трубки об стол:

- Витя? - раздался взволнованный хриплый мужской голос.

- Да! – от волнения он едва мог говорить.

- С возвращением, сынок… Ждём тебя сейчас же у нас дома! Ты ещё не забыл, где мы живём? Хотя, о чём это я? Я сейчас вызову тебе такси.

- Жду.

Он не знал, что можно еще ответить, но от этого сухого «жду» ему самому стало так мерзко и противно, что он достал из чемодана бутылку портвейна, купленную ещё в Нижнем Новгороде, откупорил её зубами и приложился к горлышку.

 

Выйдя из ванной, он снова отхлебнул из бутылки, взял чистые вещи из комода и поднёс их с лицу. Он почувствовал едва уловимый запах её духов, или ему просто хотелось его чувствовать. За окном не раздался автомобильный гудок. Он подбежал к окну: рядом с подъездом стояла машина, а рядом с машиной стоял его тесть с маленькой девочкой, закутанной в шубку. Через минуту он уже бежит по лестнице вниз навстречу своей единственной дочери.

Он падает перед ней на колени, обнимает и целовать её маленькое личико.

Практически всю дорогу они ехали молча, не зная с чего начать… Маша, прижавшись к отцовскому боку на заднем сиденье, задремала. Только тогда они заговорили:

- Как ты сынок?

- Теперь хорошо… теперь всё будет хорошо…

 

Развал СССР. Работы нет. Он уже полгода не виделся с дочерью. «Ты, паршивец, когда к ней приходишь, должен быть трезв!» На требования отдать ему дочь Иван Семёнович отвечал всегда одинаково и бескомпромиссно: «Вот когда устроишься на работу, перестанешь пить, вот тогда я её тебе отдам, а сейчас - вон отсюда!»

 

В забытье прошло еще пять лет. Последний раз он видел дочь, когда ей было 13... Виктор набрал номер телефона:

- Иван Семёнович... - голос его дрогнул.

- Что? – сухо спросил дед.

- Я хочу сделать Маше подарок...

- Перестань пить, и она будет рада! – как всегда категорично ответил он.

- Я хочу отписать на неё квартиру... - продолжил Виктор, словно не заметив этих слов тестя.

- Так отпиши, - все так же сухо ответил тот.

Нотариус, бумаги, подписи, просьба передать все документы Газиной Марии Викторовне.

 

Воспоминания прекратились. Он все еще сидел за столом, а напротив него сидела женщина в чёрном. Несколько мгновений она еще смотрела на него, потом встала и направилась к выходу.

- Постой!- в отчаянии закричал мужчина! Он еще раз заглянул в эти бездонные ледяные глаза, но уже не почувствовал нечего, кроме страха.

 

В глазах снова потемнело. Он падает на пол, отчаянно хватая ртом воздух. Дышать невозможно. Он только бьется на полу, точно рыба на берегу, и хрипит. Через минуту хрип прекращается. Женщина ещё некоторое время смотрит на безжизненное тело равнодушным взглядом, а затем выходит из квартиры, не открывая дверей.