Наш танковый батальон находился на полевом выезде, на территории огромного полигона в Алабино. Было лето, наш палаточный городок располагался, как обычно, на нашей большой поляне в виде гавани, окруженной с трех сторон лесом и одной стороной, смотрящей на большое поле, испещренное следами от танковых гусениц. До окончания службы мне оставался один год. Приехав сюда, на наше прежнее место, я вспоминал учебную роту прошлым летом, вспоминал нашего свирепого взводного Мартиенко, как он ругал нас – курсантов, плохо отличившихся на стрельбах. Тот, кого касалась его поучительная брань, стоял, опустив нос. А те, кто наблюдал со стороны эту картину, не могли удержаться от смеха, поскольку «воспитательный монолог» капитана состоял из мата и очень метких штрихов, обрисовывавших не только допущенные ошибки, недостатки, но даже и характер каждого курсанта. Он мог сравнить, бегущего неуклюже к машине, Шугаева – с медведем, скачущего в припрыжку Безматерных – с кенгуру. Капитан Мартиенко не гнушался порой доходить до личных оскорблений, лишь бы добиться от нас отличной стрельбы. Он до того напрягался в своих воспитательных речах, подчас казалось, что вены на его шее вот-вот лопнут. Бывало в такие минуты, не смотря на своё чахлое телосложение и маленький рост, Мартиенко в ярости мог сделать то, что ему было бы не под силу в спокойном состоянии. Он мог, например, схватить за шеи двоих, на голову выше его курсантов «двоечников» и стукнуть их лбами, не взирая на их сопротивление, не говоря уже о пинках, которые доставались нерадивым стрелкам. Смотреть на это было, конечно же, смешно, но никто из нас не хотел быть осмеянным и униженным. Может быть, и потому все из нас, в итоге, научились стрелять «отлично» или, хотя бы, «хорошо».

Теперь уже, когда мы из курсантов превратились в сержантов, нам предстояло в линейной роте подтвердить свои навыки и в стрельбе, и в вождении боевых машин. Для нас, каверзной ситуацией явилось то, что наш бывший командир взвода в «учебке» Мартиенко, теперь был назначен командиром нашей линейной роты. Мы в какой-то степени по-прежнему себя чувствовали курсантами, не смотря на то, что кто-то уже был не только командиром отделения, но и замкомвзвода.

Палатки были поставлены, полевая кухня тоже. Для жизнедеятельности батальона всё было сделано, как полагается. Для организации первых стрельб был назначен наш взвод, мы должны были выехать на стрельбище, подготовить и проверить в работе все движущиеся мишени. Срок выполнения работ нам давался три дня, хоть и предстояло нам после завтрака или обеда трястись в БТРах по 4км, зато мы были освобождены от нарядов и ремонта техники на жаре. Приехав на стрельбище, мы обнаружили, что оборудование не в таком уж плачевном состоянии. Движущиеся дрезины-тележки макеты танков исправны, трос нигде не требовал замены. Оставалось только сколотить каркасы, натянуть на них плотную ткань и окрасить в зеленый цвет. Бегущие ростовые фанерные мишени у нас были приготовлены, оставалось их только заменить. Словом, свободного времени у нас было предостаточно, чтобы побродить по лесу, пособирать грибы. Мы закончили работу, зашли в лес и разбрелись, как бы прочесывая его. Всех привлекал сам процесс прогулки по лесу, сам факт того, что мы наконец-то оторвались от службы, от техники, от нудных политзанятий. Погода была солнечная, стояла жара, был разгар июня. В лесу было слегка прохладно, дышать было – одно удовольствие, я чувствовал, как лесной воздух наполняет силой и энергией, запах хвои оказывал свое волшебное действие. Мы разбрелись довольно далеко друг от друга, иногда давая о себе знать голосом. Заблудиться никто не боялся, потому что знали, за этим лесом – дорога, которая граничит с другим полем для тактических подготовок.

Мне попадались в основном сыроежки, нашел два подберезовика. Увлекаясь поиском, я вспоминал дом, родителей, как мы всей семьей ездили за грибами. Набирали грибов полный багажник. Уральский лес, конечно же, отличается от этого. Здесь в центральных районах лес большей частью состоит из перелесков, заблудиться тут можно запросто. То лес, то поляна, и поляны все похожие… А на Урале лес стройнее и гуще, рельеф разный. Человек, умеющий ориентироваться по Солнцу, никогда не заблудится.

Присев на упавший ствол березы, я глотнул из фляги воды, справа от меня послышался треск сухих веток, я подумал, что это кто-нибудь из наших. Я окликнул: «Эй, кто там?!» – но никто не отозвался, продолжая трещать ветками. «Кто там?!» – в ответ опять молчание. Сквозь заросли кустарника я разглядел – это сохатый!.. Вот никак не ожидал увидеть его здесь в таких местах. Он остановился и смотрел в мою сторону, как я понял, он не боится!.. Я тоже не испытывал чувства страха, ведь не хищника же повстречал. После минутного разглядывания он сделал несколько шагов в мою сторону, я тоже шагнул к нему. У меня в противогазной сумке было несколько кусков белого хлеба, взятых из нашей солдатской столовой, вот, думаю, угощу его. Я достал хлеб и продолжал осторожно шагать к лосю, он тоже медленно приближался. И вот уже в трех шагах я разглядел его. У него была забавная морда, на носу, точнее на верхней губе красовалось седое белое пятнышко в виде четырехконечной звездочки, как будто родинка. Я протянул ему хлеб, он смело подошел, вытянул морду и взял хлеб, шлепая губами, прожевал его и проглотил. Затем я ему, не спеша, скормил еще три куска. Он стоял, не уходил и смотрел на меня добрыми глазами, надеясь, что у меня еще осталось. Пришлось показать ему, что моя сумка пустая, я протянул открытую сумку, он залез туда мордой. Убедившись, что там хлеба больше нет, он продолжал стоять рядом со мной, давая мне возможность полюбоваться его белой звездочкой на носу. Я протянул руку, погладил его по столь необыкновенной морде, почесал его за ухом и даже потрогал за рога. Послышались голоса моих сослуживцев, они стали перекликаться, лось насторожился, поднял голову, очевидно слегка напуган, повернулся и зашагал в глубь леса.

Я рассказал однополчанам о своей встрече с лосем, все были удивлены, говорили: «Надо было фотоаппарат взять!» На следующий день наш взвод опять вел работы по ремонту оборудования стрельбища. И опять мы пошли прогуляться по лесу, каждый из нас запасся хлебом, чтобы при случае подкормить звездомордого лося, а ефрейтор Никишатов даже вооружился фотоаппаратом. Погода немножко хмурилась в этот день, и когда мы разбрелись по лесу, пошел дождь. Из-за дождя не было слышно голосов, я подумал: «Не заблудился бы кто!?» – хотя, в крайнем случае, взводный предупредил, что даст ориентир сигнальной ракетой или сигнал для сбора всем. Удовольствие ходить по лесу под дождем уже не то, гимнастерка промокла, я решил – надо возвращаться. Повернувшись, и пройдя несколько шагов, вдруг я увидел своего звездомордого сохатого лесного друга, он, оказывается, шел за мной. Я достал ему хлеб, на этот раз почти полбуханки нарезанной дольками, он благополучно умял весь хлеб. Как и вчера я погладил по его пятнышку на морде, а вот почесать за ухом не успел. Раздался выстрел сигнальной ракеты, лось встрепенулся и шарахнулся в лес.

После того, как я рассказал вновь о своей встрече с сохатым, к моему рассказу отнеслись уже как-то с недоверием. Дескать, почему опять тебе повстречался, а никому другому? Лишь командир взвода отнесся с пониманием и уважением.

И вот настало время стрельб – дневные, а затем – ночные. Дневные стрельбы не так интересны, как ночные, ночью видно «трассер» и стрельба похожа на салют, на фейерверки. Нашему взводу по прежнему было поручено следить за исправностью мишеней, восстанавливать и менять подбитые. За это старшина роты в знак благодарности нам заряжал в пулеметные ленты побольше трассирующих пуль.

Ночь была не из теплых, на траве крупными каплями висела роса, стоял туман. Не смотря на плохую видимость, наша мотострелковая рота Отдельного танкового батальона получила приказ от комбата повышать свое боевое мастерство, не взирая на такие сложности, как туман. Ночная стрельба из боевых машин требовала строгого соблюдения мер безопасности, поскольку в темноте, а тем более в тумане, можно запросто потерять ориентир и строчить по соседнему направлению, по машине своего товарища, перепутав его с мишенью. Такое случалось не раз, но для брони не страшны пули и инертные снаряды из пушки, лишь бы никто не высовывал голову из люков во время стрельбы. Итак, началась стрельба, наблюдатели, стоя на вышке с биноклями, продрогли до соплей. Казалось, что сама природа воспротивилась, нарочно спустила туман и заставила всех строчить зубами дробь. Хэбэшные комбинезоны отяжелели, влажность воздуха давала о себе знать. Командир роты капитан Мартиенко, недовольный результатами стрельбы, то и дело кричал на тех, кто плохо отстрелялся. В общем-то, у нас все в роте привыкли к вспыльчивому характеру Мартиенко, и на него никогда никто не держал долго обиды и зла. Он мог, конечно, накричать, мог наказать, но самое главное он умел научить, умел поощрять и уважать по заслугам. Все это понимали и ценили.

В целом все шло благополучно, два взвода уже почти отстрелялись, и приближалась наша очередь. Мы сидели в техклассе, стены которого были увешены учебными плакатами, инструкциями, которые мы уже знали наизусть. Сидели, балагурили, шутили... Но расслабляться не было возможности, поскольку на стрельбах присутствовал сам комбат. В класс к нам зашел командир взвода, оповестив: «На втором направлении мишень танка уже почти разбита, но еще держится, если попадут в стойку, то упадет, поедем восстанавливать!» Мы решили пойти понаблюдать за стрельбой. Со смотровой площадки были прекрасно видны на дорожках три движущихся мишени танков, по которым должен быть вот-вот произведен очередной залп из орудий БМП. Прогремели выстрелы, затем еще и еще, поврежденная мишень была окончательно добита, был объявлен перекур, а нам предстояло ехать ремонтировать поврежденный макет. У нас в поле были заранее приготовлены бруски, отесанные стволы, которые вставлялись в рычаги механизма тележки поднимающие мишень. Пока рядовой Безматерных и ефрейтор Галкин ремонтировали макет, мы со взводным, взяв фонарь, решили обследовать исправность рельсов по которым движутся тележки с мишенями. Мы не успели отойти, как метров в десяти от нас на обочине, мы, не поверив своим глазам, увидели лежащего лося, он был неподвижен. Подойдя поближе, мы убедились, что он мертв, он был прострелян насквозь болванкой из пушки. Меня шокировало, когда в свете фонаря, я разглядел его морду, ведь это был тот самый мой лесной друг, он лежал убитый, еще теплый. На его морде красовалось белое пятнышко, которое невозможно было перепутать ни с каким другим.

Взводный по рации доложил о случившемся комбату, и через десять минут подъехал еще один БТР с солдатами. Звездомордого сохатого завернули в брезент, погрузили и увезли. Позднее, после стрельбища я узнал, что комбат дал распоряжение, увезти лося в нашу полевую кухню к поварам, там его разделать и приготовить из него жаркое.

На следующий день в солдатской и в офицерской столовых палатках был праздник, все ели и нахваливали мясо и наваристый картофель. Я же, знав заранее, что будет на обед, взял только компот и попросил двойную порцию белого хлеба. Я не мог есть мясо своего убитого друга.