ГЛАВА II

 

НАДВОЕ

 

Я посмотрел на небо, но птиц там уже не было. От мутного стекла облаков отражались как две зелёных звёздочки кошачьи глаза. Тревожное чувство перемен заставило меня встать. И уже не до сна, который успел подкрасться к кровати в надежде залепить ночью глаза, сковать моё тело своими цепями.

Я подошёл к зеркалу, которое уже успело прийти в себя после дерзкого нападения телефона, и попытался найти в нём своё отражение… Тщетно, вместо него меня рассматривал чёрный кот, стоящий на задних лапах. «Наверно сон» – без особого волненья подумал я и обернулся, увидев себя сидевшего за письменным столом в прежнем облике.

– Ведь сон? – немного растерянно спросил я, сев на ковёр.

– Может, и сон – безразлично ответил мой голос – Последнее время трудно понять, где сон, где нет… да это чаще всего не имеет никакого значения, но сейчас я смертельно устал и мне приятней считать, что я сплю.

На моём прежнем лице выразился некий восторг по поводу выше сказанного бреда, затем правая рука стала что-то лихорадочно записывать в изрядно потрёпанную тетрадь.

Я чувствовал, что нахожусь в двух местах одновременно, имея помимо двух рук и ног четыре лапы да ещё великолепный длинный хвост в придачу. Наверно практично иметь такое количество конечностей, вот только преимущества двух голов над одной я не видел; поверьте, это очень неудобно. Это чувство окончательно развеяло миф о сне, и я был уверен, что всё происходящее со мной реально, и я психически устойчив; ведь коты редко страдают душевными расстройствами, чего не скажешь о людях. Тем не менее, разговаривать сам с собой мне не доставляло большого удовольствия; пришлось, хотя в этом было мало смысла (можно было просто покопаться в своей голове).

– Не думаешь ли ты, что это проделки дьявола? – иронично спросил спящий писатель – Тебе известно, я не верю ни в Бога, ни в Дьявола; и ложью будут слова о твоей вере в кого-либо.

– Верно! Я кот… я не нуждаюсь в вере и могу быть свободным ото лжи! Мне нет до них никакого дела. Я не думаю, что там, на небе рай, а в недрах земли ад, и они раздирают нас на куски, пытаясь подчинить себе. Но я каждый раз убеждаюсь, что Бог не совершает блага, а Дьявол не творит зло; и тот и другой одинаково опасны для человека, прежде всего тем, что заставляют его обманывать себя и окружающих.

– А как же человеческий разум?! Ведь на самом деле разумом и называется способность лгать! Выходит ложь добро, а все считать привыкли злом её! – с последними словами рука писателя принялась записывать, очевидно, понравившуюся ей фразу.

– Это лишний раз доказывает, что всё относительно. Нет ни добра, ни зла…– Людям необходимо страдание ровно на столько, сколь необходима радость, но осознать им это крайне трудно… И по этому им необходим Бог…

– Да, необходим… Но людям не хватает мужества иметь своего Бога, и они вынуждены пользоваться общественным, стадным, наивно предполагая, что он единственный истинный. А у меня свой Бог!

– И кто он?

– Объективно он не существует. Никто даже не догадывается о его существовании, так как я его создал, и для меня нет другого Бога. Он живёт во мне, а я живу в нём… я создал его, и он умрёт вместе со мной…

– Другими словами ты присвоил себе звание Бога!

– Вовсе нет… Я могу стать Богом только тогда, когда достигну с ним единства, но это невозможно. Никто не может достичь такого совершенства. Чаще всего мы слабы даже для того, чтобы стать хоть чуть-чуть сильнее. А Бог – абсолют, лишь недосягаемая цель стремлений. Наряду с ним можно поставить чувства. Они тоже живут в нас, но ни одно из них не может овладеть нами полностью и быть крайней совершенной точкой, и быть пределом своим…

– Довольно! – перебил я, чувствуя, что оратора не смущали беседы с самим собой и если не остановить его, он будет говорить до утра (в сложившихся обстоятельствах это бесконечно долго) – Мне давно пора и я не вижу смысла говорить о подобных вещах.

– Ты прав. Если человек в чём-то твёрдо уверен, он не испытывает потребности говорить об этом, а другие пусть заблуждаются дальше! – обиженно ответил философ.

– Порой заблуждаться гораздо приятней, чём вкушать истину… – с этими словами я встал и подошёл к стене. Мои когти украсили её огромным шрамом, и я стал наблюдать, как из разорванных обоев посыпались куски бетона, образуя широкую трещину.

Шагнув в темноту, я почувствовал, как испытавшая столько издевательств с моей стороны стена срослась, и только растерзанные птицы на обоях свидетельствовали о моём проникновении в соседнюю квартиру.