- Наадяа!

 

Скрипуче тикающий старый будильник на несколько секунд перестал существовать. На те самые несколько секунд, пока она звала сестру. Но вот опять. Тик-тик-тик-тик-тик-тик…

 

- Надяаа! – Люба растягивала слово плаксиво, не скрывая раздражения. – Где ты? Наадяааа…

- Что опять? Сейчас иду!

Минута. Еще одна. Звук будильника рядом с постелью стал невыносим. Люба резко, нервно посмотрела в его сторону. Если бы она могла протянуть руку, схватить…

- Надя!

В дверном проеме комнаты показалась Надя, тяжело опираясь на палку:

- Что случилось?

- Чего ты не идешь? Я зову, зову…

- Любаша, я иду… но мне надо много времени, чтобы дойти…

Молчание.

- Так что ты меня звала?

- Чего ты не шла?

- Я пришла. Что ты хочешь?

В комнате тихо, только будильник ржаво, сипло отсчитывает секунды… Как трудно стоять!.. Наде показалось, что Люба уже и забыла о ее присутствии. Или уснула? В последнее время та порой могла заснуть неожиданно, посреди разговора… Иногда на час, а порой всего на пять минут. Потом просыпалась и начинала звать. Или плакать в голос. Надя всегда мчалась на зов сестры. Но в последнее время ей все труднее это давалось. «Чего доброго, первая на кладбище… Что с ней будет?..» Эти мысли весь последний год не давали Наде покоя.

Она уже повернулась, чтобы уходить, но услышала за спиной:

- Мне будильник мешает.

- Так давай уберем его, зачем он тут? Часы есть, и радио включаем постоянно. Давно говорю: давай выбросим!

- Нет. Он всегда тут стоял, пусть стоит, пока не помру. После меня - что хотите делайте.

- Ну и не жалуйся, раз так. Ты есть хочешь?

- Не хочу. Я вообще ничего не хочу. Помереть бы только…

- Не начинай.

И снова молчание...

- Люба, так я пойду?

- Нет! …Надя, сколько мне лет?

- Восемьдесят. Мы же юбилей твой отмечали, не помнишь?

- Какой сейчас год?

- 2009 заканчивается. Через неделю 2010 начнется.

- Так скоро Новый год?

- Да, Любаша. Еще год прожили. – Надя прошаркала к стулу возле Любиной кровати. – Почему ты спросила, сколько тебе лет?

 

Тик-тик-тик-тик…

 

- Я никому не нужна. Зачем я живу? – тоненький старушечий голосок задрожал и сорвался сильно вверх на последнем слове.

- Ну-у, опять слёзы… Любаша, мы же договорились. Если бы ты не была нужна, меня бы здесь не было. Разве я не рядом?

- Убей меня. Отрави. Зачем я мучаюсь? Зачем это нужно?

- Люба, прекрати! На эту тему я тебе уже все сказала, хватит. Сколько нам надо будет, столько и будем мучиться. А грех на душу я не возьму, не уговаривай.

Надя здоровой рукой достала из кармана старого халата носовой платок и отерла сестре ставшие мокрыми щеки, нос.

- Когда тебе уже гипс снимут, Надя? Ты так давно сломала руку. Ты специально не снимаешь его, чтоб показать, как тебе трудно.

- Ага, как же. Перед тобой красуюсь. Люба, я упала 2 недели назад. Мне еще месяц в гипсе быть.

 

Люба отвернулась.

 

Этот стеклянный обиженный взгляд. Эти поджатые губы, эти упреки... Сколько еще? Уже больше года, как Надя оставила свою семью и переехала к сестре, потерявшей почти полностью возможность двигаться. И наотрез отказавшейся от переезда в Надину квартиру. «Хочу помереть дома». На все уговоры и объяснения, что Наде надо и со своими быть (муж-диабетик, ему помощь нужна; дочка-учительница, целыми днями в школе; внучка-школьница…), Люба упрямо твердила: «Нет. Зачем мне чужие стены. У вас там шумно. И Валентин курит. Никуда я не поеду»…

 

Тик-тик-тик-тик-тик…

 

- Люба! Я хотела спросить… Ты почему Оле сказала, что я тебя кормлю плохо?

- Я не говорила.

- Люба! Оля вчера позвонила и сказала, что ты ей жаловалась, когда она тут была… Пока я ходила по рынку и искала тебе творог, какой ты любишь…

- Вот уже и попрекаешь.

- Не попрекаю, а спрашиваю: почему ты опять говоришь всем, что я за тобой плохо смотрю, плохо тебя кормлю… в то время как я всегда стараюсь тебе угодить… Всё делаю, что могу, а тебе всё не так. Может, мне уйти?

- Нет!

- Тогда почему ты так себя ведешь?

Люба стала плакать.

- Любаша, пойми ты. У меня нервы не железные. И здоровья не намного больше твоего, смотри, как мне ходить трудно. И ведь одной рукой все делаю. Да и дома проблем хватает, Валентину все хуже... Чем могу, я тебе помогаю. Не нравится – зови других.

- Кого я позову? Мне некого звать, сама знаешь.

- Тогда почему ты так ко мне относишься?

Люба начала что-то отвечать, но на полуслове разревелась, точно ребенок. Надя тоже.

 

За вечерними окнами вдруг стали раздаваться залпы взрывающейся пиротехники, потом радостные крики подростков. Полутемную комнату на несколько мгновений озарили отблески предновогоднего заоконного мира.

 

А они беспомощно плакали.

 

Они плакали о своей участи – две старухи, на долю которых выпали, возможно, последние испытания. Каждой – свое. И каждая несла свой крест так, как умела…