Наш дом стоял на самой окраине деревни. В метрах двухстах сразу же начинался лес. На краю леса находилась кузница, в которой работал папа. Естественно я пропадал в кузнице целыми днями. Что ещё мальчишке надо. Там было жутко интересно. Постоянно что-то ремонтировалось, шумело, грохотало, горел горн, из которого летели искры. И в центре этого волшебства был мой папа, самый сильный и умелый. Я как зачарованный мог, не отрываясь смотреть, как он стучит молотом по наковальне, периодически засовывая деталь в горн, вынимая её раскалённую добела, всю брызжущую искрами и опять стучит по ней. Для меня это действительно тогда, да и сейчас, пожалуй, казалось волшебством. На моих глазах бесформенный кусок металла превращался в какую-то конкретную вещь. Будь то нож, серп, ухват и куча других разных вещей. Приезжали трактористы, сваливали у кузницы какие-то горы ломаного железа и в одночасье эти горы, как по волшебству превращалось опять в исправные детали. С кузницей у меня связанно много разных смешных и грустных воспоминаний. Было много раз, как мужики, наверное, что бы посмеяться говорили мне, что бы я набрал в карманы гаек и нёс домой, что бы играть ими. Я от жуткой гордости, что мне дали разрешение, исправно набивал карманы своей вельветовой курточки, полинявшей от бесконечных маминых стирок, разными гайками, винтиками и быстрёхонько бежал домой, а из карманов куртки капало чёрное машинное масло. Прибегая домой, я все эти сокровища прятал под диваном и от этого на некрашеном полу, вымытым мамой при помощи дресвы, оставались черные полосы от мазута. Как это опять ни странно, родители меня за это не ругали.

Спустя много лет, когда родителей уже не стало, приезжая в деревню я приходил на то место, где раньше стояла кузница, и подолгу сидел там, вспоминая папу, маму и своё детство, для меня бывшее очень счастливым. Хотя возможно оно кому-то покажется каким-то разнесчастным.