Вы - умеете летать? А вы - вы умеете летать? И вы тоже не умеете? Да что же это такое?! Ведь это так просто - набираешь полную душу счастья и взлетаешь. И ничего больше не надо - ни махать руками, ни напрягаться. Тебя просто поднимает вверх, к небесам, и ты можешь потрогать их упругую бархатистую поверхность, можешь подлететь к солнцу и слегка приглушить его жар поцелуем...

А потом - от чего, не знаю, - тебя начинает переполнять счастье. Та доза, что была в твоей душе, увеличивается в десятки, сотни, тысячи раз, пока наконец не достигает той критической точки, когда размеров одной души ей становится мало.

И тогда оно выплескивается на лежащую далеко внизу землю. Но родник в твоей душе не иссякает. Он не иссякает никогда. И водопады счастья чистыми, прозрачными, почти невидимыми струями падают с огромной высоты, и, разлетаясь в мельчайшие брызги, попадают в души тех, кто этими душами наделен. И тогда каждый - имеющий душу – становится немного счастливее.

Вы спросите меня - откуда я все это знаю? А я тоже умею летать. Правда, редко - раз, два, три от силы, в год. Но я летаю. И поднимаюсь к лазоревому небу, и в восхищении глажу его упругую поверхность ладонями, и целую в засос солнце, и обнимаю облака, ощущая при этом бесконечное блаженство полета.

И я брызжу счастьем, выжимаю душу, чтобы кто-то внизу причастился моей радости, познал ощущение беззаботного веселья и тоже, может быть, попытался взлететь.

Все рассчитано, все выверено, все как всегда - и тем не менее, это единственное из всего, постоянно повторяющегося без изменений, что не надоедает. И в этот, последний, раз я парил, поднимаясь вверх, и чувствовал все, словно в первый раз.

И я поднялся к небесному своду, и я приник к нему, как младенец приникает к материнской груди - всем телом, ощущая его ласкающую, баюкающую суть.

И я припал устами к солнцу, жадно пия его обжигающий всеохватный свет.

А потом я нырнул в облако и долго-долго плескался в молоке пара, заливаясь счастливым смехом.

И, распростершись плашмя, парил у самого основания мира, понимая, что именно эти мгновения и есть - единственное правильное восприятие жизни.

А счастье, бывшее у меня в душе, становилось все больше и больше, и наконец, вырвавшись из ненадежной лохани моего "я", устремилось вниз, к земле, как стремятся густые потоки летнего, безудержно-неиссякаемого ливня.

И где-то там, внизу, все имеющие душу в этот миг стали счастливее. И я услышал, как рассмеялся старый вдруг старый бродяга, ничего в жизни, кроме побоев и лишений, не знавший. И было в его смехе, кроме радости, еще и удивление - откуда в нем это неведомое ранее чувство?! И было в его смехе, кроме удивления, и ликование - ведь все-таки дожил до того момента, когда счастье посетило и его!

А Черный Пес Гурнидо, миллиардер по профессии и убийца по призванию, никогда не имел души. Вместо нее еще в утробе матери он обзавелся черной дырой. Страшна порой бывает игра природы.

Черный Пес вышел на веранду своего особняка. Черный Пес в этот час жаждал крови. Крови - чужой - жаждала его кровь, его тело, все его существо. В руке у Гурнидо был пятизарядный карабин, в голове тяжким занавесом клубился густой алкогольный туман.

Он поднял голову к небу и покачнулся на нетрезвых ногах. В заоблачной выси он увидел - отчетливо - маленькую, почти недосягаемую точку. И Черный Пес Гурнидо поднял карабин к плечу, и руки его не тряслись, когда он утолял свою страшную жажду - пять раз разрядил он оружие в небесную синь, взяв прицел чуть вперед и выше точки - до мелочей рассчитав траекторию полета пули.

Мне не пришлось падать. Первая же пуля пробила мое сердце, навсегда пригвоздив тело к небу. Я так и остался плавать в тиши поднебесья, с душой, полной счастья, низвергающей на землю потоки радости. Спасибо тебе, Черный Пес.