Поедем в Питер перезревшими студентами, не обсуждая вариант СВ, бренча карманами, монетами, моментами, считая километры, в голове держа брожение Апраксина двора и гул колодцев в ожидании комара. Там от вокзала по маршруту трехминутному, включая топографии азы, отправимся к подвальному, уютному, где в медовуху кутают язык, с витрины смотрит улыбающийся Манн, и красит стены разноцветьем битломан. Там отдыхают состоянья пограничные. Пять раз возьмем по шестьдесят минут на то, чтоб личное сменилось на безличное, на вдохе девять тысяч номером, изнут- ри конструируясь в носителей пустот, готовых впитывать до судорог, до рвот… И в ночь. А после танцем четные - нечетные местам и музам передаренные дни. Проснуться б где-то под бессмертными полотнами и, наконец-таки, добраться до родни. Услышать «Выросла!» и «Юноша хорош!» и, отобедав, с жаром попрощаться. Что ж лет двадцать минуло, как виделись до этого. Моя, увы, природа такова, к разлуке – ровно (как-то доктор посоветовал). И крови зова наскребешь едва. Но мы с тобой давай повременим пока моей особенности трогать ДНК. Пойдем-ка лучше с рук подкармливать приятеля - Чижа, кидая горсти медяков, в числители – вместительность веков, и легкость помещая в знаменатели. Быть может, скульптора приветствовавший глаз, сознанью птичьему на век вручит и нас, И голоса останутся невольно? Вот удивится, думаю, река, что стайка чижиков крылатых и довольных рассядется у своего божка. И, как один, вскричат из-под пера: «Мы здесь! Мы в Питере! Приехали! Ура!» __________________________________ Поедем, юноша. Неутомима словом сидеть, вздыхать, алкать дитя Петрова. |