Еда как много в этом слове Добавив в меру желатин, Предвидя пыл его и хватку, Орнамент делал из маслин. Сливая чай из разных кружек. Затем в кастрюле подогрев, Добавив чуть лимонных стружек В восторг вводил я светских дев. Еда, как много в этом слове И аромата и огня, Я бы готовил, и готовил, Но корм, как видно не в коня. Но, тем не менее, к желудку Бегу на первый его зов… Будь я голодный, эту шутку Вряд приготовил бы из слов. Добавив в меру желатин, Предвидя пыл его и хватку, Орнамент делал из маслин. Сливая чай из разных кружек. Затем в кастрюле подогрев, Добавив чуть лимонных стружек В восторг вводил я светских дев. Еда, как много в этом слове И аромата и огня, Я бы готовил, и готовил, Но корм, как видно не в коня. Но, тем не менее, к желудку Бегу на первый его зов… Будь я голодный, эту шутку Вряд приготовил бы из слов. Желанья, страсти и любви… Я сам себе еду готовил, Нет, не готовил, а творил. В кругу волшебных ароматов, Приправ – даров заморских стран, Среди кастрюль, ножей, прихватов, Всего съедобного гурман, Я без заученных рецептов, Без наставлений поваров, Свою вносил в готовку лепту И был на выдумки готов. Не раз своим нововведеньем Я приводил в восторг гостей И поражался их уменьем Съедать еду вплоть до костей. Когда бывало в час застолья Еду сменяла болтовня, Входил, слегка поддавши, в роль я, Седлал любимого коня. Я мог жюльен из хлебных крошек, Мукой, приправив сотворить, А из нетронутой картошки Глинтвейн по-русски заварить. Из недоеденного сыра. Колбас чуть- чуть их подогрев, Рождалась пица словно лира Рождала песенный напев. Лечил я студня лихорадку, Добавив в меру желатин, Предвидя пыл его и хватку, Орнамент делал из маслин. Сливая чай из разных кружек. Затем в кастрюле подогрев, Добавив чуть лимонных стружек В восторг вводил я светских дев. Еда, как много в этом слове И аромата и огня, Я бы готовил, и готовил, Но корм, как видно не в коня. Но, тем не менее, к желудку Бегу на первый его зов… Будь я голодный, эту шутку Вряд приготовил бы из слов. Еда как много в этом слове Добавив в меру желатин, Предвидя пыл его и хватку, Орнамент делал из маслин. Сливая чай из разных кружек. Затем в кастрюле подогрев, Добавив чуть лимонных стружек В восторг вводил я светских дев. Еда, как много в этом слове И аромата и огня, Я бы готовил, и готовил, Но корм, как видно не в коня. Но, тем не менее, к желудку Бегу на первый его зов… Будь я голодный, эту шутку Вряд приготовил бы из слов. Добавив в меру желатин, Предвидя пыл его и хватку, Орнамент делал из маслин. Сливая чай из разных кружек. Затем в кастрюле подогрев, Добавив чуть лимонных стружек В восторг вводил я светских дев. Еда, как много в этом слове И аромата и огня, Я бы готовил, и готовил, Но корм, как видно не в коня. Но, тем не менее, к желудку Бегу на первый его зов… Будь я голодный, эту шутку Вряд приготовил бы из слов. Желанья, страсти и любви… Я сам себе еду готовил, Нет, не готовил, а творил. В кругу волшебных ароматов, Приправ – даров заморских стран, Среди кастрюль, ножей, прихватов, Всего съедобного гурман, Я без заученных рецептов, Без наставлений поваров, Свою вносил в готовку лепту И был на выдумки готов. Не раз своим нововведеньем Я приводил в восторг гостей И поражался их уменьем Съедать еду вплоть до костей. Когда бывало в час застолья Еду сменяла болтовня, Входил, слегка поддавши, в роль я, Седлал любимого коня. Я мог жюльен из хлебных крошек, Мукой, приправив сотворить, А из нетронутой картошки Глинтвейн по-русски заварить. Из недоеденного сыра. Колбас чуть- чуть их подогрев, Рождалась пица словно лира Рождала песенный напев. Лечил я студня лихорадку, Добавив в меру желатин, Предвидя пыл его и хватку, Орнамент делал из маслин. Сливая чай из разных кружек. Затем в кастрюле подогрев, Добавив чуть лимонных стружек В восторг вводил я светских дев. Еда, как много в этом слове И аромата и огня, Я бы готовил, и готовил, Но корм, как видно не в коня. Но, тем не менее, к желудку Бегу на первый его зов… Будь я голодный, эту шутку Вряд приготовил бы из слов. «Я не уйду из камеры сонета» М. Тарковский La divine commedia Я не уйду из камеры сонета, Хотя здесь тесно и порою жарко, Зато сюда приходят с того Света И Данте Алигьри, и Петрарка. Они садятся запросто на нары И, как в эпоху цвета Ренессанса Поют под строй божественной гитары Не, менее божественные, стансы. Я открываю новую страницу, Я в пыльных городах теряю меткость, А в Бахте бью без промаха в куницу И ощущаю Родины безмерность. Я журавля поймал, а не синицу И в камере храню сонету верность! |