Вот и день отгорел. Видишь, Боже, измученный Ной В утомленном ковчеге упавшие звезды качает. И слезится душа, и над черной постылой волной Кроме Ноя молитвой никто Тебе не докучает. Позабыть бы о днях, когда рос этот мрачный ковчег, О соседях, друзьях и родне, ребятишках и прочем... Я доподлинно знал, что уже обречен человек. Но без воли твоей разве мог я хоть чем-то помочь им? А когда нарастала, с высот низвергаясь, вода, И в отчаянье люди бежали под прорванным небом, Я за них не молил, малодушно боявшись тогда На себе ощутить отголоски великого гнева. Помнишь, юную мать заливало холодной водой, А она мне тянула бутон верещавших пеленок И молила: "Спаси! Помоги ему! Смилуйся, Ной! Ведь ни в чем не виновен родившийся этот ребенок!" Я до смерти своей этим плачем, как грязью, облит. И устала душа принимать эту горечь без меры. Потому-то, наверное, старое сердце болит, Что придавлена совесть моей стопудовою верой. Что мне делать, Господь? Я давно потерял аппетит И смотреть не могу на сынов помрачневшие лица". "Успокойся, старик. Видишь: голубь назад не летит. Значит, будет весна. И Земля для любви возродится". |