Я молоток. Работаю что надо. Стучу башкой, вбивая в стенку гвоздь. Не каскадер – те бравые ребята, страхуясь, падают, ломая только кость. Я парень на площадке. Декораций таскаю доски и пилю окно. Затем мне каждый вечер убираться, со стен стирая кровь, мозги, дерьмо. Я выметаю скомканные гильзы, отстреленные в сцене «в кабаке». Я тот курок, который вдруг спустился. И сила та, что спрятана в бойке. Я раздираю сваренные дверца, капоты, крылья сплющенных машин. И впечатления – от сердца, с актерами хлеща за полночь джинн. Я не актер, я не герой – рабочий, я человечины вожу навоз. После погони по дороге ночью я трупы подбираю – труповоз. Фильм без меня развалится. И смеху не зацепиться больше за меня. В ковбойке залатаю я прореху, потом вскочу обратно на коня. Актриса Джейн, актер Патрик искусству родные дети – вот семья взялась. И режиссер-отец их учит чувству. Я ж дух святой, что обеспечил связь. В постельной сцене я – диагноз страсти: нога с ногой кладу, плечо к плечу. Само изящество и сладострастье, невидимый, во тьме держу свечу. Еще сказать два слова я хочу о тайнах ремесла, что я молчу. Я помогаю полицейским мчаться, от пуль героям шустро уклоняться. И выстрелов я обрываю счет, и шестерю всегда еды насчет. Я – малый – собеседник сценариста и подтолкну, коль надобно, сюжет под самый склон, к порогу и на выстрел, организую в мэрии фуршет. И если режиссер наварит каши, ее хлебаю молча я в углу и профсоюзу жалуюсь, и наши подбавят перцу красного в игру. В финальной сцене я есть справедливость, то есть законный и счастлливый брак и отбелю – в ведре таскаю известь, и уберу – как сказано – я шлак. Кинематографическое чудо я демонстрирую – все что могу и большее: обрыв в одну минуту найду я в электронике – мозгу. Я – стиль, фортуна, утренняя почта, идея, доскональность, на бегу, заказ, доставка, виза, правда, срочно, юстиция, комьютер, месть врагу. Да всего ж прокладка реализма, упущенная кем-то на на ходу и истончен в профессионализме, и утончен так, что везде пройду. Я обеспечиваю массовость в массовке, а зрелищность – в попкорнах и очках, искусность – в джинсах, майке и кроссовках, а цель в бейсбольских ядрышках – мячах. Я реалист, я дока, я болельщик, и по натуре – парень и домкрат. К тому же я есть налогоплательщик, и попрошу вертеть ее сто крат – пластинку жизни, знаете, такую, чтоб проще было... было заменить, не сбившись с ритма, словно бы танцуя, не оборвав напева, мысли нить... Шекспира знают люди в Голливуде, Кто он такой? – Хоть он и на устах. Скажу я просто, если спросят люди, что лучше страх, что лучше даже крах. Уж лучше за станком стоять и глохнуть, мотора наслаждаяся игрой, голодным быть и по любимой сохнуть, не уголовник я – антигерой. Уж лучше за полночь, вдыхая звезды... Уж лучше засветло лежать в стогу... И лучше поздно... И лучше так, как я и не могу. И лучше быть хотя бы в смысле смысла, и лучше знать хотя б в конце конца, и лучше на весах, под коромыслом, чем выковыривать слезу свинца. И лучше ветер, дующий налево, чем маятник направо заспешит в конце кино, и лучше до пределов, чем после них, где только боль парит. И лучше пепел, чем спаленный космос. В глаз возвратятся преломленья призм. Кому-то скорость, а кому-то тормоз повыгодней. Но выгоднее жизнь... 17.08.2002 |