Она приходит почти каждый день. Старушка в неизменном коричневом плаще и потрёпанном платочке. Осторожно перебирая худыми ногами в старых разношенных ботинках, она заходит в магазин и подходит к прилавку, достаёт из сумки целлофановый мешочек с мелочью и мелко дрожащими пальцами развязывает узелок. Я смотрю, как её старческие, морщинистые руки разглаживают пакетик, и перебирают рубли и пятаки.

-Ржаного хлебушка?–спрашиваю я, просто для того, чтобы она услышала мой голос, вкусы старушки не меняются уже очень давно.

-Да, милая,–отвечает она мне едва слышным голосом.

Я нарочито громко отсчитываю необходимую сумму. Старушка, сложив перед собой на прилавке щупленькие ручки, ждёт, когда я дам ей буханку. Я медлю. Под левым глазом старушки синюшный заплывший синяк, это значит, что дочь снова подняла руку на свою маму. Я хочу сказать что-то доброе, но знаю, что голос меня выдаст. Я роюсь на полке, стараясь выбрать буханку получше, горячее, и смаргивая, в попытке удержать слезу, спешно кладу в пакет с буханкой сдобную булочку. Пакет я отдаю прямо в руки старушки, она неспешно завязывает мешочек с мелочью и, поблагодарив меня, берёт свою палочку и медленно идёт к выходу. Завтра она придёт снова, ослепшая от горя старушка.

 

***

Вера была в семье пятым ребёнком. Отца и двух старших братьев убили на войне в 43-ем, средненькая Катюшка умерла в младенчестве от чахотки, а Лёньку посадили за то, что пытался украсть несколько картошин для умирающей с голоду семьи. Потом его выпустили, но стать достойным членом советского общества у него так и не получилось, да особо уже и не хотел. В перерывах между запоями совершал очередную кражу на бутылку и снова по этапу и так до тех пор, пока тюремное кладбище не приняло его бренное, измученное судьбой и водкой тело. Мамы не стало в 62-ом. И вот тогда Вера осознала, что осталась совсем одна. Выйти замуж и завести семью–не сложилось. Веру трудно было назвать красавицей, но вот глаза… Большие с длинными ресницами и глубокими озёрами затаённой надежды как зеркало отражали её одинокую душу. И то ли страх не оправдать эту надежду отпугивал мужчин, то ли что-то другое, но стать мужем Вере никто из достойных не захотел.

Время шло. Вера из-за отсутствия семьи всю себя отдавала работе школьным учителем. Работала в две смены и домой не спешила, одиночество в пустой квартире душило её. Чем дальше, тем лучше осознавала Вера, что видимо ей так и не суждено обзавестись семьёй. Но и жить дальше одна как во поле берёзонька–не могла. Дочку она родила в тридцать пять от репортёра местной газеты «Знамя», которому дали в редакции задание написать статью о замечательном учителе, педагоге с большой буквы, наставнике молодёжи-Григорьевой Вере Николаевне. Журналист, как и все представители этой второй древнейшей профессии, был человеком сметливым и ушлым, сообразил, что замечательной учительнице, но безнадёжно одинокой женщине нужна ну если не любовь, то уж точно мужская ласка. И глядя во время разговора в красивые глаза этой женщины, он решил, что обязательно зажжёт в них желание. А Вера была и не против, и годы не те, да и мысль созрела давно. В общем, репортёр так ничего и не узнал. Ради дочери она не раз порывалась рассказать её отцу правду, но однажды, набравшись смелости и зайдя в редакцию газеты, окольными путями узнала, что у газетчика есть дружная семья и он в «ус не дует». Так и ушла Вера из редакции и больше не перебирала в памяти эти дни, навсегда, впрочем, оставшись благодарна журналисту за свою умницу-дочку.

Дочка… Вера назвала её Лилией, именно эти цветы росли за окном родильного дома. С самого первого дня она не могла нарадоваться на своё чудо, её опека и забота были почти навязчивыми как бывает у поздно родивших женщин. У Лилии было всё самое лучшее, что могла ей дать одинокая мать-учительница. Дочка естественно пошла в ту же школу, где работала мать, и училась почти на одни пятёрки, и даже злые языки одноклассников не могли свалить школьные успехи на родство учительницы и ученицы. Наличие прилежности и ума у девочки не вызывало сомнения даже у самых скептично настроенных. Мать была счастлива! И изо всех сил старалась во всём заменить дочери отца. Как могла. После нескольких безуспешных попыток найти спутника жизни, Вера окончательно поставила крест на своей личной жизни и полностью отдала себя единственному родному человеку–своей дочери.

Впервые нехорошо защемило сердце у Веры Николаевны, когда однажды дочка позвонила вечером домой и сказала, что останется ночевать у подруги. И хоть Лилии было уже двадцать, она никогда не ночевала вне дома, мать слишком опекала дочь и не могла отпустить её провести ночь не с ней. Утром дочь прилетела как на крыльях, но мать счастье дочери почему-то не радовало, и сама не могла взять в толк почему. Только годы спустя она стала понимать, что это материнское сердце предчувствовало беду. Через несколько месяцев после той ночи Вера Николаевна стала замечать, что с дочерью что-то не так. Лиля то грустила, то светилась радостью, хотя первое со временем стало происходить всё чаще. Мать пыталась поговорить с дочерью, но натыкалась на «глухую стену» и, глядя в окно на уходившую в очередной раз Лилию, судорожно пыталась понять, в какой момент она потеряла доверие самого дорогого человека.

-Мама, у меня будет ребёнок.

Лилия сидела за кухонным столом и исподлобья смотрела на мать. Вера Николаевна опустилась на табурет.

-Как же так, дочка?

-А вот так! Ты не знаешь, как дети получаются? Должна вроде знать. Меня ведь родила! Только не понятно по любви или так, для себя, чтобы было кому в старости стакан воды принести. А вот я по любви! Понимаешь? Люблю я его! Женатого люблю! И ребёнка хочу родить. Только он на мне не женится, не бросит свою…А мне всё равно! С ним буду. Тайно, пусть. Моё дело!

Мать молчала и, не поднимая глаз, бессознательно собирала редкие крошки со стола.

-Ну? Что молчишь?

-А что я могу сказать? Вижу говорить, что-либо тебе бесполезно.

-А вот это верно. Я предупредить хотела, чтобы ты в мои дела не вмешивалась и в душу мне не лезла. Своим умом проживу.

Сказала как отрезала и не на секунду не задержавшись, вышла из кухни.

Сына Лилия родила в ноябре. Назвала как и его отца Иваном. Вера Николаевна видела, что особой любви дочь к своему сыну не испытывает. Сильно подозревала, что хотела ребёнком привязать любимого–не вышло. Всё чаще маленький Ванюша оставался на попечение Веры Николаевны. Бабушка любила внука так же беззаветно, как и дочь и старалась дать ему те тепло и заботу, которые он не получал от матери.

Жизнь Веры Николаевны перевернулась в тот день, когда, вернувшись с годовалым внуком с прогулки, обнаружила пустую квартиру и записку на столе, где быстрым, размашистым почерком дочери было написано о том, что она уезжает вслед за любимым и его семьёй, чтобы мать позаботилась о внуке, а её не искала. И всё, ни слова о том, когда вернётся и как одинокой женщине одной растить внука, даже почтового адреса не оставила… Несколько дней Вера Николаевна не могла прийти в себя, надеялась, что дочь одумается и скоро вернётся, но неделя шла за неделей, а от дочери не было вестей и постепенно мать осознала, что осталась одна с маленьким внуком на руках. Женщине пришлось взять ещё работу, по утрам учительница подметала во дворе, а вечерами, после занятий мыла полы в школе. Денег едва хватало, чтобы удовлетворять скромные запросы бабушки и внука, хотя Вера Николаевна, пыталась дать внуку лучшее, что могла, без сомнения жертвуя своими желаниями.

Как-то слишком поспешно старость накинула сеть морщинок на лицо женщины, только с глазами ничего сделать не смогла, лишь печаль затаилась в глубине, но даже её не сразу можно было заметить, когда бабушка смотрела на свою уже единственную радость–на внучка. Ваня взрослел, всё чаще спрашивал про свою мать, и Вера Николаевна говорила, что Лидия уехала в другой город зарабатывать деньги для семьи. По началу Ванюше хватало этого ответа, но чем старше становился он, тем подробнее делались расспросы. Бабушке приходилось сочинять целые истории, и расписывать их в таких подробностях, что она сама готова была в них поверить. На День Рождения Ванюшка неизменно получал два подарка: от бабушки и от мамы, которая якобы прислала подарок посылкой.

Когда Ване было уже 10 лет, Вера Николаевна получила письмо, которому очень удивилась–не от кого ей было ждать вестей. Конверт был без обратного адреса, и только почтовый штемпель указывал, что письмо пришло из далёкого приморского городка. Сердце тревожно заухало в груди, а глаза заволокло пеленой слёз, едва взгляд коснулся и узнал размашистый почерк. В коротеньком письме дочь писала, что у неё всё хорошо и возвращаться она не собирается. Ни одного вопроса ни о здоровье мамы, ни о жизни сына. Вера Николаевна заперлась в ванной и долго плакала, перечитывая скупые строчки письма, пока не выучила их наизусть. А потом запрятала письмо глубоко в шкаф среди личных вещей и ни словом не обмолвилась о нём Ване.

С каждым годом всё труднее было врать внуку. Писем тайком написанных от имени мамы ему было уже мало. Он хотел, чтобы она вернулась и слёзно просил её об этом в каждом письме, и сердце бабушки обливалось кровью, когда она читала щемящие слова так старательно выведенные детской рукой.

В тот день Вера Николаевна вернулась позже обычного, ей всё сложнее было ходить от работы до дома пешком (экономила на проезде), по дороге ей стало плохо, и с полчаса она просидела на лавочке. Когда пришла домой, её удивила необычайная тишина в доме. Обычно Ванька включал музыку на полную громкость, а тут ни одного звука, так тихо, что в коридоре Вера Николаевна услышала, как капает в кухне вода из крана. Она зашла в кухню, плотнее завернула вентиль крана, прошлась по квартире, в комнату внука почему-то заглянула в последнюю очередь. Тело Вани висело на трубе батареи. Бледное с синюшным оттенком перекошенное лицо Вани выжженной картиной осталось в её памяти, хоть предстала она перед ней только на миг. Дальнейшее она видела в чёрном тумане. Глаза навсегда отказались показывать ей горе. Теперь она могла его только потрогать, ощутить солёным вкусом слёз на губах, услышать собственным раздирающим душу криком, почувствовать прерывающимся стуком сердца.

Полжизни Вера Николаевна была готова отдать за то, чтобы исправить единственную ошибку – сжечь письмо дочери, которое случайно нашёл внук. Оно валялось на полу возле тела. Это она потом уже узнала от добрых соседей и следователя из прокуратуры.

Последующие годы шли чередой незапоминающихся дней и бессонных ночей. Вера Николаевна больше не могла работать, глаза видели настолько плохо, что она была в состоянии делать только привычные вещи. В один из дней бабьего лета, когда солнце ярким светом софита щедро поливало прощающуюся с ним до следующей весны землю, для Веры Николаевны этот свет был тусклым, почти серым, и долго она не могла понять, кто стоит в дверях, когда она открыла их на звук звонка.

-Что, мама, не узнаёшь?–спросил знакомый, но пропущенный через фильтр времени голос серой тени.

-Дочка!

Вере Николаевне казалось, что в тот день, в день возвращения дочери домой, она родилась заново... Потом она долго валялась на полу и, обнимая колени дочери, просила прощения за то, что не смогла уберечь её сына. Весь оставшийся вечер они сидели на кухне и «кушали» «горькую» запивая её слезами.

Первое время, запои Лилии Вера Николаевна списывала на горе по поводу смерти единственного сына, но время шло, а дочь не успокаивалась, загулы стали носить затяжной характер, и мать заподозрила, что Лиля пристрастилась к «зелёному змию» ещё раньше, когда жила вдали от родного дома. Постепенно Вера Николаевна узнала, что жизнь у дочери не сложилась. Тот мужчина–отец Ванюши, так и не бросил свою семью, и со временем стал всё реже заходить к Лилии, пока она, наконец, не поняла, что больше ему не нужна… Непродолжительное сожительство с разными мужчинами не привели к серьёзным отношениям. Неудачную личную жизнь и общую неустроенность женщина пыталась заглушить алкоголем, из-за этого долго не удерживалась ни на одной работе, а возраст уже не позволял заводить состоятельных любовников. Промаявшись несколько лет, Лилия решила вернуться домой к матери. Но не для того, чтобы начать новую жизнь, женщина и не собиралась выбираться из того болота, в которое сама себя загнала. Вера Николаевна пыталась образумить дочь, но та, когда надоедало просто отмахиваться, начинала обвинять мать, что сгубила её сына и престарелая женщина горестно умолкала. Однако, видя как дочь, приходя домой с очередной бутылкой, снова пыталась достучаться до её сознания.

-Лиличка, доченька, опять ты с бутылкой.

-Отстань.

-Что же ты делаешь? Ты же совсем себя сгубишь!

-А может я так хочу!–зло говорила дочь, открывая бутылку.

-Ты же молодая ещё, сорока нет, пожалей себя и меня тоже…

-А чего тебя жалеть? За что? За то, что ты моего сына на тот свет отправила вперёд себя?

-Не надо так, доченька, он же для меня больше жизни значил!

-Да?!–опрокинув разом горькую жидкость в горло, женщина зло уставилась на мать.

Её бесила эта исхудавшая, жалкая старушка в поношенном халатике, смотрящая невидящими широко открытыми глазами куда-то в район лба.

-Лучше бы ты петлю на шею надела! Пошла вон!

-Дочка!.

-Вон пошла, сказала!!!

-Я же тебе добра желаю!

-Ты что и оглохла к тому же? Иди на х… отсюда!–Лилия швырнула тапочек в мать. Тапок больно ударил в левую грудь женщины, и Вера Николаевна поспешно вышла из комнаты.

Лилия не работала и даже не пыталась найти работу, мать и дочь жили на маленькую учительскую пенсию, большая часть которой уходила на пропой.

Не раз Вера Николаевна заставала дочь рыскающей в белье матери в поисках спрятанных денег.

-Что ты делаешь, дочка?

-Деньги где?

-Какие деньги?

-Дурой-то не прикидывайся! Давай деньги!

-Нет, дочка, закончились.

Дочь угрожающе надвинулась на мать.

-А ну дай, а то получишь!

-Нету, Лилечка!–у старушки потекли слёзы.

Женщина схватила мать за волосы.

-Ты что не понимаешь, что я тебе говорю, дура старая?!–она тряхнула щупленькую старушку.–Куда деньги спрятала? А ну доставай! – и Лиля ударила мать головой об дверку шкафа.

Вера Николаевна плача полезла в шкаф и долго там искала, пока не дождалась от дочери тычка, вытащила всё, что было в заначке, несколько сотенных, зажала их в кулачке.

-Дочка, у нас больше ничего нет, это последние.

-Давай!

-Хлеба не на что будет купить!

-А меня не е…т!–с этими словами она стала вырывать у матушки деньги, а когда почувствовала сопротивление, стукнула кулаком. Пальцы старушки разжались, и Лилия выхватила деньги.

-Хоть пятьдесят рублей оставь!

-На! А то подохнешь!–швырнула купюру Лилия.

И пока дочь шлялась по забегаловкам, мать сидела на кухне и в ожидании дочери ела корочки хлеба, макая их в блюдце с водой.

Когда последние деньги заканчивались, и пить становилось больше не на что, Лилия кулаками гнала Веру Николаевну просить подаяние. Старая женщина, бывшая учительница пересиливала себя и шла в переход, долго просто стояла, прежде чем набраться совести и выставить коробочку.

Стоит старушка и не поднимает глаз, знает, что в этих зеркалах отражается боль её души. А кому нужна она, эта её боль?