Что хочет автор. Литературные конкурсы

Он сидел, сгорбившись, в чёрном кожаном плаще, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Читал книгу, маленькую, в мягком переплёте, как и полагается удобному дорожному романчику или детективу. У него были седые, взъерошенные волосы, явно нуждающиеся в расчёске, высокий лоб, правильные черты лица. Бросалось в глаза то, что седина покрывала абсолютно всю голову, как у стариков. Однако его можно было бы даже назвать симпатичным, если бы не странная грузная усталость, отпечатанная на лице, как после тяжёлого стресса или затяжной болезни. Бесконечная россыпь морщин на фоне бесконечно седых волос и сутулости, казалось бы, должна была закончить портрет самого дряхлого деда, но при этом она придавали его образу больше мудрости и почтенности, чем древности и угасания. Было трудно на глаз определить его возраст. Глубокие складки на лбу и у век не могли скрыть крепость и внутреннюю силу. У него были красивые, большие руки, которые тоже выдавали молодость. Аккуратный, серьёзный, сдержанный и молчаливый, он был похож на статую. От него не веяло плебейством, нахальством и развязностью, что в основном царит в плацкартных вагонах. От него вообще ничем не веяло. Разглядывая под столом его обувь, я совсем не хотела с ним общаться. Его неопределённый возраст (45 – 65 ?), внешний вид настораживали, а моя защитная маска недоверия к людям всегда крепко связывала мои эмоции. Между тем было у него одно обстоятельство, которое изначально поражало своей необычностью – глаза. Вроде самые обыкновенные глаза, средней величины, не первой свежести, не особой красоты, обрамлённые короткими чёрными ресницами, никакой хитрости, никакой лукавости, но… Я до сих пор не могу передать их своеобразие. На первый взгляд немного дико, на второй – завораживающе. А, может, наоборот, на первый – завораживающе, а на второй – дико и жутко. Как экспонат в музее я рассматривала его зрачки, абсолютно бесцветные, которые на фоне белка выглядели просто какой-то лужей. Максимальный цвет, которые они могли приобрести, это светло серый, и даже не светло, а скорее прозрачно серый, в общем, просто белый. От такого нестандартного сочетания цветов и оттенков, создавалось впечатление, что глаза всё время наполнены слезами. Смотрелось это достаточно жалко и смазано. Белые волосы, белые глаза, бледность – призрак какой-то! Только под утро я поняла, в чём секрет этих глаз. Не смотря на усталость, на прорезавшиеся красные жилки на белом, на тёмные круги под глазами, на морщины, шрамы и изрядную потрепанность, эти зрачки всегда остаются кристально ясным, а точнее бездонно пустыми...

Рядом с человеком, упираясь в купейное окошко, стояла палка или трость, я не уверена. Время от времени он поправлял её, что бы не упала. Я зачем-то нарушила молчание, когда его равнодушный и как-то совсем по-детски недоверчивый взгляд, на минуточку обратившийся на меня, снова вернулся на страницы книжки. (Равнодушие, недоверчивость – всё это краски, которыми я заливаю его существо. На самом деле его глаза ничего не выражали и не отражали).

- Далеко едете? – самый глупый вопрос, который можно задать попутчику в дороге, чтобы разрядить напряжение вынужденной близости, что-то вроде «куда путь держим?». А какая мне собственно разница, куда он едет, но почему-то дорожные разговоры только так и начинаются.

Он посмотрел на меня и коротко, без особого желания ответил:

- До конца, - его голос был похож на скрежет, глухой, без звука, почти шепот.

Потом передумал или просто из вежливости добавил:

«Какое-то тупое начало» - подумала я.

- В М….. – я откинулась на спинку полки и уставилась в окно. За окном проносилась мимо темнота. Иногда огромные фонари слепили глаза. И больше ничего не было видно. Прошло пятнадцать минут. Поезд остановился.

- Всех пропускаем – сами опаздываем, - мой недружелюбный сосед завертел головой и как-то приободрился.

- Торопитесь?

- «Как можно в поезде торопиться? Если ты сел в поезд, значит, ты точно знаешь, во сколько он прибудет, и его ход ты не ускоришь и подталкивать не станешь!» - я заулыбалась сама себе.

- Нет, совсем нет… А вы едете домой или……..?

В его голосе звучала отталкивающая нотка пренебрежения, но я опять загляделась в его зрачки:

- Ам…да, домой…Именно домой.

Разговор не клеился.

Я не хотела навязываться.

Дорога была длинной.

Он казался странным.

Я молчала, раздумывая про завтрашний день и цвет глаз этого человека.

Позже он отложил книгу и возобновил разговор. Я не знаю, что его к этому побудило, но сделал он это резко и настойчиво. Разница в возрасте его не смущала. Он этого не замечал. Порой мне казалось, что он меня вообще не видит и говорит сам с собой. Я лишь угадывала степень его открытости и лавировала среди полутонов его настроения.

В то время я много ездила поездами, в основном в одном и том же направлении, и очень любила подобные знакомства. У меня в памяти насчитывался не один десяток дорожных историй, которые поражали своей оригинальностью. И я всегда знала, что в эти двенадцать часов, когда вся правда жизни остаётся на одном перроне, а встречает тебя на другом, в поезде твориться совсем другая реальность. Здесь нельзя отличить ложь от истины, здесь не видно ошибок прошлого, кто-то снимает свои маски, а кто-то устраивает полный карнавал. Здесь много говорят, находят и тут же теряют, доверяют и открываются или просто сбрасывают на чужие плечи груз своих проблем. Тот, кто в жизни никогда не играет с огнём, а притворяется лишь понарошку, в поезде разворачивает целое представление. При чём врёт до последнего, наслаждаясь собственной фантазией, пока не завирается по уши и, в конце концов, сам не теряет интерес к своим придуманным историям. Но более опасен тот, кто готов выложить на стол карты без единого сожаления, кто врёт по жизни сам себе, а здесь ему не кому и не для чего это делать, и он ночь на пролёт исповедует свои грехи, свои мысли и поступки. На одном пути судьба пересекает дороги людей… И я так сильно тогда верила, что не просто так, а обязательно для того, что бы что-то понять или что-то узнать или что-то навсегда запомнить…

- …По разному. Живу то здесь, то там… Еду к сыну.

- Он там учится?

- Нет, - он немного замялся, - он ещё маленький… он…с мамой…

- «Бывшая жена, развод, алименты, ребёнок – банальная и зачастую неприятная история».

- … Я очень хочу их забрать, и обязательно это сделаю…

Я удивилась.

- А как часто вы видитесь?

- Редко… Сейчас уже…редко…

Я задумалась.

- Что-то уж очень непонятно… Как так может быть?

- И давно так?

- Пять лет… Уже прошло пять лет…

- Наверное, это так тяжело – на расстоянии. Когда твои родные далеко от тебя и нет возможности видеть их каждый день…

Говоря эти слова, я думала о себе и о том, что это действительно безумно тяжело жить вдали от любимых, - Я вот тоже очень скучаю за своим домом, за родственниками и друзьями. Я живу в К…, но вся моя жизнь и душа осталась в М…. Поэтому, возможно, я вас могу понять…отчасти.

- Да…Да…Очень сложно.

- …Я занимался в жизни разными вещами, - немного напрягаясь и подбирая слова, мой попутчик рассказывал о себе, - Не могу объяснить. Это длинная история. Да я и не люблю об этом говорить. Это моя тайна.

- Занимался другими вещами. Криминалом? Карьерой? Путешествиями? Поиском смысла жизни? Воевал? – я старалась перевести свой тон голоса в шуточный, скрывая волнение и раздирающий интерес.

Он громко рассмеялся:

- Я угадала?

- Смышленая!

- Так я угадала?

Он не был похож на преступника или афериста, хотя…

На любителя путешествий и приключений он тоже не походил.

- В определённом смысле!

- Где? С кем?

- Со смертью…

- Да ну? И каково?

- Кто победил?

Мне стало жутковато. Я не понимала, о чём он толкует, но слова эти настораживали. Я однозначно задела за что-то живое, но за что именно стало необъяснимой загадкой. Я нахмурилась и замолчала. Он стал меня пугать. Облокотившись на стол, он подался на меня, посверкивая пустотой бесцветных глаз.

- Ой, да ладно…, - я попыталась изобразить подобие на улыбку, потом, снова нахмурившись, достала мобильный телефон. Делая вид полной заинтересованности, я нажимала на клавиши при полном отсутствии связи. Поезд тронулся, и привычный стук колёс утопил таинства купейных разговоров. Мы молчали. Я думала, как мне в очередной раз повезло с попутчиком.

- На определённом этапе жизни, - начал он, - каждый человек мечтает о некоторой стабильности, защите, уверенности и покое. Мечтает о семье. О детях. Он представляет себе это по особенному возвышено, чутко и трепетно, не так как у всех. Потом уже это переходит в разряд шаблонных жизненных ситуаций и теряет свою прелесть. Мечта превращается в утопию, а семья в каторгу, где погибают многие. Так было и будет, пока люди не научаться ломать подобные шаблоны, понимать и принимать простейшие законы жизни, строить и созидать единое, не нарушая границ близости, как духовной, так и физической. Как в танце.

- И я тоже этого хотел.

- Но ведь это прекрасно!

- …и потерял.

- Как? Значит вы в разводе?

- Нет, нет. У нас всё было прекрасно, чудесно.

- И что случилось?

- Я где-то что-то упустил, что-то сделал не правильно. Я не знаю…Я много работал. Для того, что бы передать наследство своему сыну.

- Деньги? Богатства? Дома? Машины? Пароходы? Это здорово, наверное…

Он замялся, задумался, засомневался, пытаясь объяснить мне что-то такое, что не поддается простому пониманию.

- Знания, - выпалил он, - определённые знания.

- Опыт? – я действительно его не понимала, но чувствовала, что говорит он о том, что для него важно. Он волновался.

- Не совсем. Вряд ли вы сможете меня понять, а может быть я просто не смогу найти слов, чтобы правильно передать, да и… невозможно это передать правильно кому-то, потому что это очень индивидуально.

- Если вы говорите о жизни, то я вас вполне смогу понять.

- Да, я говорю о жизни и о её значении.

- И свои жизненные знания вы хотите передать своему сыну?

- На то, что бы познать смысл жизни, нужно сорок лет?

Он улыбнулся.

- Иногда и меньше, а иногда и намного больше.

- От чего это зависит?

- От конкретной жизни.

- Значит, смысл моей жизни отличается от смысла вашей жизни?

Он недоверчиво испепелил меня своим безумным взглядом.

- Потому что вы живёте свою жизнь, а я свою верно?

Он хмурил брови всё сильнее.

- Тогда зачем вашему сыну ваши личные знания о смысле вашей личной жизни?

На мгновения почудилось, что его глаза стали стеклянными, а потом медленно покрылись ледяной коркой.

Мгновение истины! Глаза в глаза, молчание и остановившееся время под стук сердец в тишине, вспотевшее ладони и бешеное напряжение!

Он мягко улыбнулся, пытаясь под маской равнодушия скрыть удивление.

- Существует некий общий смысл… У жизни есть кодекс, свод основополагающих законов, для всех – один, и для каждого - индивидуально.

- Но их не возможно знать все!

- Вот. Я хочу, что бы мой сын их знал. Я ему помогу.

- Это невозможно!

- Я копил свои знания.

- В мемуарах?

- В голове… и в сердце. Долго. Упорно. Собирал их как цепочку, - и он стал выводить на столе мнимую цепь из неопределённого количества колец, - и однажды она…

- Сцепилась?

Склонив голову набок, он прищурился:

- Проницательность? Я удивлён!

- Предположение. Я вас понимаю.

Дорисовывая свою воздушную цепочку, он вёл её по кругу. Сцепившиеся кольца остановились на расстоянии последнего, замыкающего цепь и круг кольца.

- Сцепиться…, - почти шепотом сказал он.

Словно боясь разрушить его невидимое сооружение, я еле дышала.

Он высоко поднял брови, откинулся на спинку полки, и громко, торжественно, как преподаватель в заключение гениальной, правда, процитированной мысли, произнёс:

- Вот в этом и заключается тайна! Смысл! Ответа на этот вопрос не знает тот, кто не хочет узнать, и знают те, кто о своих знаниях даже и не догадываются.

- А вы, получается, догадываетесь?

- Я полагаю, что знаю наверняка.

- Полагаете?

- Нельзя быть уверенным до конца.

- А знать всё – можно?

- Значит нельзя! Кто-то не знает и не хочет знать, кто-то не догадывается, а вы полагаете!?

- Невероятность?

- Простая логика!

- «Виват!» - хотелось отдышаться.

Но в поезде воздух напоминает желе. Словно в бане пар. Вроде и привыкаешь к нему, но действует он отменно: начинает болеть голова, появляется невыносимая сонливость, учащается сердцебиение, и кажется, что испарина выступает даже на очках и часах. Сочетая в себе мерзкие ароматы, запах проникает в самые тонкие щели. Как в скафандре, как в какой-то не продуваемой цистерне. Ужасно! За стенкой слева слышится звон пивных бутылок и затяжной групповой смех, из-за стенки справа высовывается кучерявая головка малыша лет пяти, с серьёзным интересом, изучающего присутствующих. Всё тот же громкий храп доносится откуда-то сверху. Щебеча и хихикая, мимо промелькнули две молодые особы, одна в чёрных обтягивающих ласинах, другая в красных спортивных штанах. За ними тяжёлыми шагами прошаркали два чумазых, толстопузых увальня, сжимая сигаретки в зубах. Воздух заметно колыхнулся и горячо обжёг по лицу. В синей нелепой униформе и с перекошенной физиономией металась проводница, то и дело, разливая по дороге чай из гранёных стаканов. Я ненавидела покупать чай в поездах. Спустя несколько лет, я брезгливо относилась не только к чаепитию, но и к посещению туалетов, я перестала спать, меня стало раздражать всё, я стала опасаться подобных длительных путешествий тем более в одиночестве, а позже свела их до минимума. Но тогда я стояла возле вагона на очередной станции, вдыхая полной грудью свежий воздух, поглощая темноту, и наслаждалась убегающей в даль дорогой, тишиной, могуществом чёрного леса, бесконечной россыпью звёзд где-то очень высоко. И в этом было вечное. В этом было счастье, то, что остается глубоко под сердцем чистой, безмятежной памятью.

В громкоговоритель объявили о нашем отправлении. Я в последний раз набрала свежий воздух в лёгкие и старалась задержать его там как можно дольше. Вернувшись в своё купе, я обнаружила своего милого собеседника на том же месте, в том же положении, углубившегося в чтение всё той же маленькой книги. Он небрежно скинул свой плащ, оставшись в свитере и рубашке. Было жарко на него просто смотреть, однако жара его вовсе не волновала – он не потел. На минуту остановила на нём взгляд – преинтереснейший экземпляр - внешняя угрюмость, закрытость, серьёзность и толика равнодушия и сумасшествия – удивительное сочетание!

- Вы бы вышли!

- Не хочется!

У меня в голове крутилось столько вопросов, и в то же время я ни одного не могла сформулировать точно.

- « Цепь – смысл жизни – семья – сын – смерть!», - А какое отношение имеет смерть ко всему тому, что вы сказали?

Он не отрывался от чтения:

- А что я сказал?

- Хм… Ну…про цепь, знания, жизнь и всё такое…

- Я сказал вам что-то конкретное?

- Думаю да…

- А я так не думаю. – Он отложил книгу. – Я сказал вам только то, что не имеет значения, потому что вы очень любопытны и не глупы, а в самом начале нашей беседы я отметил, что не люблю об этом говорить, да и не смогу.

- Потому что, это моя тайна. И она только для одного человека в этом мире. Я смогу всю её передать словами только один раз, и только своему сыну.

- «Не справедливо!» - Он немного поставил меня на место, но во мне разбушевалось бешеное чувство протеста. Откуда-то во мне нашлась наглость давить на него дальше. – Это глупо!

Он рассмеялся:

- Не думаю, что нуждаюсь в оценке своих чувств. Я так не считаю, а значит это правильно, а в этой жизни я один.

- Почему вы считаете, что больше никто не знает этой тайны??? Если это основополагающие правила для каждого, то они одинаковые в той или иной степени для всех в жизни!!!! Верно?? А значит это не тайна вовсе! Это называется по-другому!!!

- Мудрость!!!

- Великолепно!!!

Разговор переходил в какую-то непонятную психологическую атаку. Я повышала тон, пытаясь что-то доказать, но что сама не до конца понимала.

- В чём разница между мудростью и вашей тайной?? – я запуталась, но это была ловушка на двоих, потому что я отчётливо видела, что он запутался не меньше.

Воцарилось минутное молчание.

- Сколько вам лет? – спросил он.

-«Не очень корректно! Или я не женщина?!!» Семнадцать, - уверенно соврала я, - а что?

Он отвернулся к окну, прищурив глаза. Почесал рукой нос и облокотился подбородком о ладонь.

- Знаете, почему я всегда мечтал иметь сына?...

- Потому что всегда был уверен в том, что именно мальчику я должен передать свои знания.

- м-м-м… Дискриминация какая-то.

- Да. Я считал, что логика – это черта, которая присуща исключительно мужчине, что мужчина не так податлив эмоциям, что он в большинстве случаев полагается на ум, а не на сердце.

-«Гениально!»

- И я был уверен, что смогу объяснить свою тайну только мальчику и что только мальчик сможет продолжить начатое мною.

- М-да уж… - не было слов.

- Женщины слишком эмоциональны! А эмоции разрушительны!

- Потому что существуют отдельно от людей! Диктуют свои правила и зачастую толкают на необдуманные поступки! В общем, эмоции блокируют разум.

- Значит, мужчины не поддаются временным слабостям?

- Мужчины больше думают логично.

- А женщины не думают вообще?

- Они доверяют сердцу, а не разуму. Они думают ассоциативно.

- Ассоциативно?

- Ассоциации. Интуиция. Шестое чувство. Моментальные решения. Скоропостижные выводы и результаты или их полное отсутствие вообще.

- Первая мысль – истина.

- Вторая – твоя личная истина.

- Она может быть ошибочной!

- Ошибочной может быть и первая.

- «Действительно! Какие гарантии!» Значит, вторая лучше, чем первая?

- Не имеет значения. Лучше правильная. А ещё лучше правильный путь.

- Путь к истине?

- К решению и результату. Ведь знание того, что впереди есть вода, даёт силы ползти по пустыне.

- А если его нет, знания?

- Если его нет, то и нет смысла! Может не быть воды, а вера должны быть всегда!

- Но ведь можно лишь попусту на что-то надеяться?!

- Если есть надежда, то она не может быть пустой.

- И это логика?

- Женщины умеют рассуждать логично не хуже мужчин, поверьте мне! – уж очень самоуверенно и как-то по-детски обидчиво провозгласила я.

- Да, наверное, если бы я знал, что у меня родится такая дочь как вы, я не усомнился бы в своём везении,- сказал он тихим-тихим голосом, словно сам себе.

- «Поразительно!» - я восхитилась. За несколько часов общения побудить человека поменять мнение – это заставляло задуматься о выборе будущей профессии.

Я не знала, что и ответить на такие слова. Безусловно, мне было приятно.

- Но такое встречается не часто, – после неловкой паузы произнёс он.

- Логика у женщины. Я имею в виду мужское начало в логике женщины. Это редкость.

- Почему же? А как же эмансипация? Сейчас женщины заявляют о себе смело и открыто, занимая места мужчин в обществе и доказывая, что могут справляться с проблемами не хуже, а порою и гораздо эффективнее мужчин.

- У женщины есть прекрасное преимущество – сочетание логики и экспансивности, как инь и янь. Это гармония. Женщина умеет это сочетать – чувства и разум.

- Не каждая.

- Не каждая. Но и не каждый мужчина рациональный прагматик. К тому же мужская логика строгая и точная, а у женщины она гибкая и многогранная.

- Многогранная логика? Такое бывает?

- У женщины – бывает. Это закономерность под другим углом. Это – логика ассоциаций!!!

- Интересно.

- Это когда впереди есть не только вода! – я захлёбывалась своей теорией.

- На самом деле, - он нежно, по-отцовски улыбнулся моим широко распахнутым глазам, - на самом деле, вы правы: в сочетании логики и экспансивности, разума и чувств есть определённая гармония. Но подобное слияние не может произойти в одном сердце. Мужчина – это логика, женщина - эмоциональность. А вместе?

- Гармония??

- Так придумано кем-то, так сложено веками, что мужчина и женщина должны быть вместе… Когда одиночество выжигает в душе человека пустоту, он готов на всё, лишь бы почувствовать тепло и заботу. Он устал от поисков и запутался в надеждах, но он ослепнет от мгновенной любви. Он бросается в объятия собственного невежества и бессилия. И гибнет.

- При чём здесь гармония?

- Почему люди, проживая вместе всю жизнь, чувствуют себя несчастными и разбитыми? Почему, однажды найдя друг друга, поверив в любовь и пригревшись рядом, спустя много лет они похожи на парализованных призраков в сетях коварной старости?

- Где же их гармония?

- В женщине природой заложены материнские инстинкты. Она рожает детей и в этом видит прелесть всей своей жизни. С самых малых лет девочки играют в дочки-матери и уже в пятнадцать мечтают выйти замуж. Это их приоритет. Приоритет предчувствовать, знать, что так правильно, что так должно быть и стремиться к этому. Я не встречал ещё женщины, которая бы со слезами на глазах не мечтала бы иметь семью. Женщина это ОЩУЩАЕТ, в отличие от мужчины, который на определённом этапе жизни это ОСОЗНАЁТ.

- Разве мужчина не мечтает иметь семью и детей???

- Мечтает!!!!!! Ещё как!!! Просто идёт к этому другой дорогой! Я бы сказал, что дорога женщины в этом плане легче, чем у мужчины, но так как Семья, с большой буквы – это одно из составляющих цепь жизни звено, этой дорогой должен пройти каждый, кто стремиться к истине.

- Да. Звучит красиво, но в действительности, по-моему, всё совсем иначе.

- Потому что люди несчастливы в браке!

- Э-э… потому что нет гармонии?

- Гармония - это всего лишь миг! Нужно действительно истинно обожать жизнь, что бы поймать это мгновение и насладиться им во время, а не после бесконечного количества ошибок просто сожалеть о прошедшем! Мало кому это удается!

- А ведь, правда! Я сама очень часто так делаю. Сожалею о прошедшем. Хотя, наверное, это так глупо!

- Глупо, но неизбежно!

- Но ведь есть же люди, которые живут в гармонии?!?!

- Должны быть!

- Потому, что если бы их не было, то никто бы не знал, что такое гармония вообще!!!!!!!!

- А счастливые люди есть???

- А сами вы были счастливы?

- Вот видите, и вы и я хоть раз в жизни, но были счастливы. Это и был тот миг, который неуловим. Возможно, мы сами того не осознавали, но тогда всё вокруг и внутри было в полной гармонии!

- Значит, счастье есть!!?!?!!

- Значит, есть!

Я чувствовала бешеный прилив энергии. Я поглощала каждую его фразу, каждую мысль, впитывала каждое движение. Я была им зачарована. Его бесцветные глаза сияли жизнью, но где-то очень глубоко таили бездонную пустоту. В нём была тайна. Я её чувствовала. Невеяная ли им дымка или моё самовнушение? В нем было что-то сумасшедшее, но очень сильное.

Время просто растворялось. Его не существовало. Оно превращалось в импульсы, в слова, в энергию. Мы словно находились между реальностью и своим собственным миром, в котором нас как бы и не было. Стоило отвести взгляд и напряжение пропадало, терялась связь. Ничего не изменилось: поезд мчался в темноту, останавливался по расписанию и мчался дальше. Только я не заметила ни одной остановки. Не уловила наступление тишины. Только стук колёс и двух сердец: моего и моего странного попутчика. Я не смотрела на часы. Я просто знала, что мы где-то в середине ночи.

- Почему. Очаровательный вопрос! Обхватывает весь мир! Рождается в душе ребёнка, расцветает в сердце мудреца! Самый лучший вопрос к самому себе! Вопрос, ответы на который разжимают все оковы и ломают любые стены. Вопрос, ответы на который есть всегда, даже тогда, когда впереди тупик, а безнадёжность окутывает глухой темнотой.

- Люди не задаются таким вопросом. – Моментальная мысль, не основанная ни на чем, но я в ней была уверенна.

- Потому и существуют идеалы, недосягаемые горизонты и несбыточные мечты, а невежество и слепота благоденствуют.

- Естественно, сбалансировано.

- Почему люди несчастливы в браке, если семья – часть смысла жизни?

- Этому есть масса объяснений, но самое правильное то, которое они дают сами.

- Которое не дают.

- В большинстве случаев. Просто всему своё время и это очень важно на самом деле. Если женщина подсознательно готова к «семье» с младых лет, то мужчина должен прийти к этому осознано, желать и понимать, что нужно делать, к чему стремиться, как беречь и почему!

- А женщина всё это знает?

- Она более склонна понимать такие вещи, хотя чаще всего оказывается более невежественной.

- Потому что может с этим жить, жить невежественно, умеет с этим мириться и не умеет бороться. А самое главное, это желание. Если человек хочет быть счастливым, он будет счастлив сам и сделает счастливым другого. Но это не так просто, как кажется. Это работа. Работа всей жизни.

- Вы работали над этим?

- Я работаю над этим всегда.

- Тогда что не так в вашей семье?

Его мысли логично вязались и в тоже время имели очертание неопределённости. Чего-то он не договаривал. Он открыл для меня только одно звено своей цепочки, которую выстраивал столько лет. Мне казалось, что я понимаю, о чём он говорит, но меня по-прежнему преследовали одни те же вопросы.

- Странно. – Я разглядывала в окне своё отражение.- Смысл жизни. Эта тема всегда была странной. Мне кажется, что об этом можно говорить бесконечно и бесконечное количество вариантов реальности жизни будут заставлять возвращаться к одному и тому же. Это замкнутый круг.

- Конечно! А разве легко познать истину?

- А разве её вообще можно познать?

- Может быть. Каждая отдельная жизнь - это частица истины, и в этом вся прелесть – собирать опыт и знания по частицам, и открывать для себя что-то невиданное и непознанное.

- Но ведь зачем-то это нужно всем людям? Зачем-то интуитивно или осознанно каждый задаётся вопросами, ответов на которые, по мнению вековых традиций, нет. Но каждый совершает определённое духовное паломничество в недра собственной души в поисках…чего?

- Смысла жизни?

- Чего-то, что все называют по-разному, но чувствуют абсолютно одинаково.

- И находят?

- Если идут верной дорогой.

- А если нет?

- Истина есть в каждой отдельной душе в той или иной степени. Выбирая свой путь – преодолеваешь меньше препятствий, не так велик риск сойти с ума…

- Но как выбрать именно свой…?

- Это тоже часть тайны…моей и…вашей. У каждого своя тайна и свой путь, и дорогу подскажет только сердце. Главное, уметь его слышать!

- Это ещё одно звено?

- Какая-то часть.

- А сколько их всего?

- Сколько то…

- Одинаковое количество?

Его лицо исказилось гримасой глубокой и нервной задумчивости. Немного помолчав, он торжественно изрёк:

- Теперь я должен расскажу вам одну историю.

- Что бы всё стало понятно…Даже нет…Я просто хочу это сделать.

- Какую? Про смысл жизни?

- Про мальчика…

- …которого звали Женя. В детском доме его называли просто Женька. Он был сиротой. Родился в большом городе и сразу в нём потерялся. Его родители, а вернее мать оставила его в больнице сразу после родов и исчезла навсегда. Кем она была и что собой представляла, никто не знал и рассказать её сыну не мог. Возможно, она когда-то и пыталась его найти, но было поздно.

- А он рос тихим и замкнутым. Имя ему дали чужие люди, а потом отдали в детдом. Но обид на мир Женька не держал, и мать свою не искал. Просто не думал о ней, просто знал, что её нет, и не может быть. Среди других детей ничем не выделялся. Умел радоваться жизни и был достаточно везуч. Учился посредственно, но интерес имел. Обладал хорошей памятью. Взрослые жалели его за то, что был спокоен и неконфликтен. У Жени практически не было врагов, как в принципе и друзей, потому что казалось, что его совсем нет.

- Как мираж. Как привидение. Как тишина. Он часто молчал. Думал, наверное. А может мечтал. Ему никто не нужен был так же, как и он никому. Впоследствии те года, проведённые в детдоме, парень не вспоминал. Их словно не было. Он жил там, словно в коконе, полупризрак, полусуществовал. Он не хотел помнить, запоминать. Он был где-то далеко вне и глубоко внутри себя. Там зародилось зерно его безумия. Там осталось многое. Но многое там и умерло, так и не покинув серых, грязных стен, а что-то даже не родилось. Не удивительно, что у него было много комплексов. Зато был шарм и твёрдость собственных убеждений, основанных на больном разуме. Он умел лавировать, умел пристраиваться, умел быть невидимым. Он нравился девочкам. Но никогда этим не пользовался. Не с кем не делился мыслями и никого не выслушивал. Казалось, что его ничего не интересует. Многие его считали полным идиотом и бездарям, душевнобольным, а то и вообще немым. Паренёк был худощав и бледен, как и большинство сирот. А на его бледно жёлтом лице как два фонаря красовались тёмно-зелёные глаза, - он сделал длительную паузу, словно мысленно подводя итоги сказанного, может стоит что-то добавить , ничего ли не забыл.

Я тоже молчала. Как-то уж больно красиво и душевно он говорил. Даже не хотелось перебивать и лезть с наводящими вопросами. Было интересно услышать продолжение достаточно блёклого начала. Я догадывалась, о ком он говорит.

- Когда Жене исполнилось двенадцать лет, он присоединился к компании трёх пацанят, чуть старше его, которые относились к нему так же нейтрально, как и все остальные. В один из тёплых весенних дней они решили сбежать из приюта навсегда. Побег не составлял большого труда, а для Жени и подавно. Он мог просочиться в любую щель, тенью проползти под стеной, и никто бы его не заметил. Так всё самое угрюмое, деспотичное и единственное «домашнее» и осталось позади. Они вышли в большой город. Они бывали здесь и раньше, знали то, что было вокруг детдома. Было волнение. Женька своими огромными глазищами пытался поглотить всё: от собственных пяток до края горизонта. А в глазах еле заметно дрожал огонёк. Никто не думал о том, что будет завтра, что будет дальше. Это была свобода, долгожданная и сладкая свобода. Она бередила кровь, вырывалась возгласами восторга из груди, гнала за ветром вдаль, куда глаза глядят. Но и это длилось не долго. Жестокая реальность свободного и независимого существования дала о себе знать. Есть было нечего, спать негде. Те первые бессонные ночи по городским ночлежкам, улицам, вокзалам, даже они не заставили мысленно вернуться в стены приюта и пожалеть. Вот что это было! – он тяжело вздохнул, так, будто сам всё это пережил. – А потом каждый пошёл своей дорогой. Женька был самый младший. Да, «самый младший» это дополнительный букет комплексов. И потому он ушёл, ушёл сам, однажды и навсегда. Было ли страшно? Как-то об этом не думалось. Страх есть, когда есть уже что-то, что может породить страх. А когда всё только начинается, о страхе не может быть и речи, нет даже представления о том, что это. Он бродил улицами своего города, он впитывал в себя его ароматы, самые гадкие и самые прекрасные. Он обращал внимание. На то, что творилось вокруг, как текла мимо жизнь. Он любил наблюдать за людьми, за проявлениями их эмоций. Не раз и не два он приходил в себя от беспамятства в луже собственной крови, не помня себя и того, что с ним произошло. Он трясся в холодных подвалах в болезных конвульсиях и в галлюцинациях после наркотиков. Он воровал деньги, еду, всё, что можно было воровать, он воровал. Его ловили, наказывали. Он гнил за решетками грязных обезьянников и в колонии.

- Боже, как он выжил? От такой истории откровенно начинало тошнить.

- Действительно. Как мальчик выжил? - он начал активно тереть кулаками глаза, после чего они приобрели хоть немного человеческого естественного оттенка – красноватого, и продолжал дальше:

- Такие как Женя чаще выживают в жизни, чем те, которые мирно спят дома и ходят в школу, изо дня в день одно и тоже, по самому стандартному сценарию. Это как в компьютерной игре, когда-либо знаешь наперед, либо всё равно знаешь, что проиграть невозможно, а даже если и проиграешь, то есть дополнительные жизни!

- Тяжело сказать, что лучше…

- Ну, уж точно не компьютерная жизнь!

- А что? Жизнь на улице? Отбросом? Изгоем?

- Он выжил. Вопрос только в другом! Зачем? Почему?

- Потому что хотел выжить.

- Потому что…мечтал. Он мечтал иметь семью. Мечтал иметь детей. Хотел дать им всё самое лучшее, что бы они не знали тех бед, которые выпали на его участь. Он хотел им лучшей жизни.

- Странно, что он не обозлился на весь мир, на всех: на своих родителей, на взрослых, в общем, на детей, на всех тех, кто вставал у него на пути и топтал его ногами. Странно, что он умел мечтать… Ведь он никогда не видел той жизни, о которой мечтал.

- Странно только то, почему он не умер тогда…раньше…

- О лучшей жизни он узнавал понемногу, от людей, из книг…

- Да. А что? Он читал, много. Любил читать.

- Много странного…

- И вот в один прекрасный день он снова где-то проснулся и решил жить по-новому, что-то изменить, хотя бы попытаться. Ему уже было почти семнадцать лет. За плечами осталось много страшного, к чему возвращаться Женя не хотел. Его вела его безумная, навязчивая мечта. Он перестал воровать. Вышел в длинный, шумный переход и сел на асфальт, положив перед собой кепку. Скучно было и холодно. В соседнем углу тоже кто-то сидел и косился на него. Но Женьке было всё равно. Люди проходили мимо, в большинстве случаев, как всегда, не замечая его. Кто задевал ногой, кто сумкой или тележкой. Но в тот первый день под вечер он насчитал в своей кепке достаточную сумму, чтобы не умереть с голоду завтра. Это было его маленькой радостью. Естественно, что на следующий день, на том же самом месте его уже поджидали и гнали с нагретых оплаченных мест. Сплошная коррупция! Женя взял свою кепку и просто побрёл в другой конец города. Его не покидала радость, и что-то теплое грело под сердцем. Тогда ещё он не знал, что таким теплом взрастает его безумие. В похожем переходе, только более светлом и чистом, почти в центре города, он прибился к компании бременских музыкантов, игравших на старых гитарах. Они были примерно его возраста и примерно его положения. Они были весёлые и дружные. Вот что запалило новый огонь в женином сердце. Их было четверо и одна девушка. На гитарах играли двое, парень, которого звали Вадим, и девушка, Оля. Она играла лучше всех. Так душевно и красиво, закрывала глаза, словно растворялась в музыке, и тихо так, мелодично напевала мелодии песен. У неё были длинные чёрные волосы и пушистые ресницы… Вместе с ней пел другой парень. Он сидел возле неё тоже с закрытыми глазами, облокотившись о стену, и держал в руках губную гармошку. Иногда он подносил её к губам и издавал звуки, а потом убирал и снова начинал петь. Он был старше всех. Все его звали Киш. Намного позже Женя узнал, что настоящее его имя было Кирилл. Киш всё время тёрся рядом с Олей, не отходя от неё не на шаг. Как оказалось, они брат и сестра, родные. Третий парень был похож на мутанта, коротконогий и большеголовый, он держал в руках бубен, и звенел им в такт гитарам. А четвёртый, самый говорливый и шустрый и, по всей видимости, самый молодой работал на публику. Он бегал по переходу, взад вперёд, цеплялся к прохожим, что-то им рассказывал, предлагал материально поддержать их группу. Ребята смотрелись завораживающе. Одеты они были бедно, да и не совсем ухожены, но то, что они делали, приносило им огромное удовольствие. Перед ними стоял узкий чёрный цилиндр, как в цирке, из которого фокусники достают кроликов. И этот цилиндр был наполовину наполнен деньгами, мелочью и купюрами разного номинала. Но казалось, что ребят это не интересует. По крайней мере, тех, которые играли. Они восторженно и отрешённо упивались своей музыкой, дополняя друг друга, радуясь и смеясь вместе. Женя просто подошёл к ним и стал рядом. Парнишка подбежал к нему, принялся щебетать о музыке, об их группе. А Женя просто начал подпевать. Он знал эту песню. И он пел, как мог, хрипло и тошно, но от души, чтоб остаться с ними, что бы не уйти. Песня закончилась и они познакомились. Не о чем друг друга не спрашивая, затянули следующую песню, и так до самого вечера, пока огромный переход не опустел и мерзкий осенний холод не начал пробирать до самых костей. А потом была пьянка, на всю ночь, всё с теми же песнями и смехом только уже где-то за городом. Женьке было хорошо. Ребята приняли его радушно, казались искренними и доброжелательными. Впервые в жизни он доверился людям и не хотел думать о плохом. Да и думать совсем не получалось. Всё кружилось так стремительно и ярко, а на утро парень очнулся в незнакомом месте, среди чужих людей, и впервые в жизни испугался о том, где он и что произошло. Помещение было похоже на коммуналку. Везде валялись вещи и предметы обихода. Воняло мусором и перегаром вперемешку с запахом приготовленной еды. Кто-то ходил из комнаты в комнату, переступая через тех, кто спал на полу. Сам Женька лежал на маленьком грязном диване, свернувшись калачиком, и дрожа от холода. Ум был ясный, но память подводила. Он огляделся вокруг и увидел рядом на матрасе того самого мутанта, который звенел бубном. Как-то полегчало. Откуда-то появилась Оля, и, улыбаясь, села на край дивана… С того дня они много говорили. Женя рассказал ей о своей нелёгкой судьбе, и услышал печальную историю девушки. Он с замиранием сердца представлял себе картины счастливой жизни Оли с родителями в глубоком детстве, которые она помнила и хранила в душе. Она тоже осталась сиротой очень рано, и единственным родным человеком в этом мире стал брат Киш. Все они жили в общежитие на окраине города. Платили за жилье, покупали себе еду. Вадим подрабатывал на стройке, мутант приносил деньги, но никто не знал, откуда, Киш был замешан в проституции и тоже поднимал не маленькие суммы, а по вечерам они играли для души, в переходах, на вокзалах, на улицах, чем тоже зарабатывали себе на жизнь.

- И они приняли Женю к себе?

- Да. Он остался с ними жить. И прожил с ними очень долго. Вадим помог устроиться на стройку, и Женька впервые в жизни начал сам зарабатывать деньги.

- «Потрясающе!» Сказочно звучит!

- Да уж… Чёрная сказка… - он приподнялся, достал подушку, положил её у себя за спиной, и, устроившись поудобней, продолжил:

- Время бежало очень быстро. Работа приносила удовольствие, моральное. С каждым днём прошлое становилось всё дальше, а будущее манило светом навязчивой мечты. Спустя несколько лет, Мутант уехал из города навсегда, а Женя, Оля, Киш и Вадим уже могли позволить себе снять отдельную квартиру на окраине. Тогда всё было чудесно. Женька был влюблён в Олю и впервые счастлив. Те мгновения, проведённые вместе с ней, остались в памяти, как сон, как самый сладкий сон, от которого не хочется просыпаться. Она научила его многому: любить, заботиться, дорожить, слушать, помогать и понимать, а ещё читать…вернее не в прямом смысле, а учиться из книг, понимать их, интересоваться. Они часто ходили в библиотеку при старом музее города, что на П… площади, брали книги и читали, вместе. Покупали газеты, журналы, но общественная жизнь мало волновала Женю. Ему больше нравились книги и статьи о детях, их проблемах с родителями. Он любил сказки и любые детские издания. Увлекался и тяжелой литературой: философией, историей, даже математикой. Они всегда обсуждали прочитанное, делились впечатлениями и размышлениями о смысле жизни, проблемах, любви и счастье. Женя обожал такие разговоры. Оля открыла для него прекрасное, мир нежности и добра, такое, что в его жизни больше не повторялось никогда. Каждое её слово врезалось в сознание, каждое движение отпечатывалось в памяти, и всё это он бережно хранил всю свою жизнь. Он дарил цветы и целовал её волосы, тонул в её глазах и сходил с ума без неё. На Олино двадцатилетие, Женя подарил ей маленького белого котенка с огромными зелёными глазами, которого купил у старой женщине на П… площади. «У него твои глаза! Точь-в-точь как у тебя! Я назову его Женька!» так она сказала, прижимая животное к груди, - он на минутку остановился, словно ком застрял в горле, сделал резкий выдох, и, взяв себя в руки, повествовал дальше:

- Счастье так предательски опасно!... Эх!... Почти шесть лет… Как полотно Женька ткал свои «новою» жизнь. Он собирал деньги, чтобы однажды съехать с этой квартиры, жениться и жить вместе с Олей до конца своих дней. Сидя на крыше дома, под звездным куполом они мечтали о своём будущем доме. Она посадит много цветов вокруг, и они заведут большую белую собаку. А потом родиться сын и они дадут ему всё, чего сами не имели, и о чем мечтали… Шесть лет… За шесть лет они стали родными людьми. Оля подрабатывала в маленьком магазинчике игрушек возле дома. Киш часто пропадал на несколько дней, а потом появлялся, собирал вещи и уговаривал ребят переехать в другое место. Все вынуждены были двигаться с квартиры на квартиру чуть ли не каждые полгода. Кирилл стал скрытным, особо никогда и не посвящая никого в свои дела, он перестал доверять даже сестре. Порой Олю охватывал дикий страх и волнение, она сжимала руками голову и шептала непонятные вещи. Она редко говорила Жене о брате и никогда не открывала тайн, да Женя и не лез в их дела. Безусловно, Оля знала больше, чем кто либо, но даже она не могла уберечь Киша от глупостей. Когда она поняла, что брат скрывает от неё правду, маска угрюмости не сходила с её лица. «Я боюсь за него» говорила она Женьке, и ни слова больше. Между Олей и Кириллом с неумолимой быстротой росла пропасть. Вадим перешёл на новую работу, стал зарабатывать хорошие деньги. Он мог спокойно переехать ближе к центру, но не хотел. На скопившуюся сумму он купил большую подержанную машину. Это была истеричная радость. Он притащил бутылку шампанского, облил долгожданную покупку и всю ночь катал друзей по городу. Они колесили по центральным улицам, с криками вываливаясь из окон автомобиля. Свет фонарей, мигающих витрин и вывесок слепил и куражил. Они носились по пустынным трассам с бешеной скоростью и орали что было мочи. Женька крепко прижимал к себе свою Олю, а сердце разрывалось от счастья и удовольствия… Шесть лет…Это много или мало? В шесть лет можно вместить жизнь? Шесть лет восходов и закатов, зим и вёсен, улыбок и слёз, ссор и примирений, упрёков и пониманий, радостей и трудностей…Они ссорились и расходились, жили отдельно и изменяли друг другу, обижали и оскорбляли, но целый мир был для них игрой. Женя учился жить, учился творить, говорить, чувствовать. Шесть сладостных лет любви прожил Женька… Он отрекся от своего прошлого. Он забывал свои ошибки и унижение. Жизнь приобретала смысл, становилась нормальной, полноценной, наполнялась красками…

А потом была зима. Суровая и затяжная. Снег валил за окном хлопьями, а Женька с Олей снова разбирали вещи на новом месте жительства. Моральная усталость и измотанность от переездов сводила с ума. Отношения ухудшались. Не хватало времени на главное, даже на разговоры. Женя стал уверенней смотреть на мир. Помощь ему больше не нужна была. Так он тогда думал. Позволял себе грубость и наглость. Не приходил ночевать, ничего не объяснял. Оля страдала, сидя холодными зимними вечерами в одиночестве. Вадим, наконец, от них отделился и строил самостоятельную жизнь. Он перебрался в скромную, однокомнатную квартирку в приличном районе, и был очень этим доволен. Жил не один, отчего собственно и вынужден был оставить друзей. Девушка его была очень кроткой и тихой, редко появлялась с ним вместе. Никто её особо и не видел, и не знал, но Вадим был счастлив. Часто заходил в гости к Женьке. Часто пропадал вместе с ним. Пытался наладить их отношения с Олей. Любил он Женьку, очень. Хорошими они были друзьями… Эх, дружба! Глупая привязанность… У Киша дела шли плохо. Он стал похож на призрака, похудел и осунулся. То закрывался в комнате и сидел там по трое суток, то убегал неизвестно куда и не появлялся и день и два. Сказывалось всё: наркотики, опасные связи, «профессия». Он стал отчуждённым и диким… Оля плакала, теряя и брата и любимого. То были самые тяжелые дни для неё, а Женька и не догадывался, и не предчувствовал, и ничего не делал. Ах, как больно было потом. Потом, когда память расчленяет по частям голову и сердце, только тогда задумываешься, почему не сделал, почему не успел… В тот день Кирилл пришёл к сестре, положил ей голову на колени, и долго рыдал. Такого душевного сближения они не ощущали давно. Это было своего рода искупление, очищение, прощение и прощание. Киш целовал мокрые от слёз щеки сестры. В тот день он рассказал ей всё, и сбросил с плеч бремя лжи и страха, вернее переложил их на Олины плечи. Задыхаясь, дрожащими руками он проводил по её волосам и повторял одни и те же слова: «Прости меня…» А потом он ушёл и больше не вернулся. Женька мог только догадываться об истинности происходящего. В воздухе, словно густой туман, повисла тревога. Оля не выходила из комнаты брата два дня. Женькины отчаянные стуки были бесполезны. Через два дня она отворила дверь. Она ничего не сказала. Взгляд её был далёк, холоден и насторожен. Она ждала. Она всё равно ждала брата. Она долго ждала. Месяц, второй, третий, полгода, год. Всё это время их с Женькой жизнь напоминала чёрно-белый кинофильм, а вернее обрывки. Это был самый долгий и мучительный год. Они словно хватались за оставшиеся руины их прежней любви и благополучия, но тут же обрывались и падали вниз. Женя обещал ей никогда не спрашивать о том, что случилось с Кишем, а она говорила, что скоро всё пройдёт и всё будет хорошо. Они верили друг другу и друг в друга, потому что больше у них в целом мире не было никого.

После длительной депрессии и холодной зимы, понемногу выглядывало солнце. Но и оно было обманчивым, дьявольски ласкало душу. Одна боль утихала, другая была готова родится. Беда никогда не приходит одна! Замечательная пословица!

Женя встречал Олю с работы, каждый день, почти каждый день. Они шли молча улицами, заворачивали в парк. Иногда уходили совсем в противоположную сторону от дома. Каждый думал о своём, но рука грелась об руку. На П… площади Женька покупал кофе, они садились на ступеньки музея и смотрели на небо, вспоминали те времена, когда играли в переходе, когда Женя в первый раз к ним подошёл. Он признался, что Оля сразу ему понравилась. Она светилась, и её чистая, добрая душа наполняла всё вокруг радостью и покоем. Оля рассказывала о том, как они встретились с Вадимом, с Мутантом, где и как жили до появления Жени, и почему Мутант покинул город, чем он занимался. Она много говорила о себе, часто вспоминала родителей. Когда-то при этих словах её душили слёзы, но она продолжала говорить, что бы однажды суметь пересказать эту историю уже без слёз, с лёгкой душой и радостью. И она научилась. Всё, что связывало её с детством, наполняло теплом сердце и ей и Женьке. Они приходили домой, зачастую очень поздно. Оля засыпала под музыку гитары, на которой ей играл Женька и мурлыканье кота, который калачиком сворачивался в её ногах. А на следующий день Женя пришёл к магазину, долго ждал Олю возле витрин, ходил взад-вперёд, курил. Было тепло, и совсем по-весеннему пели птицы, только Оля не выходила. Тогда он зашёл внутрь, искал её там, спрашивал, когда и с кем она ушла, но никто ничего не знал. Она просто ушла, одна, около часа назад. Куда? Зачем? Почему? Никому не говорила. Он искал её в ближайших районах, он бегал по сто раз домой, к Вадиму, на работу и снова домой. Он носился по всему городу, с района в район, он обошёл все места, в которых хоть раз бывал с Олей, и где бывала она одна. Он даже нашёл дом её родителей, в котором уже жили другие люди, но и там её не оказалось. Он ждал день, второй. Он обращался в милицию. Он обзванивал больницы. Но никто не мог ему помочь. Он рыдал, угрожал, умолял, просил, но всё было бесполезно. Всё было против него в том мире. Она пропала. Пропала без вести. Потом спустя несколько месяцев, Женя мог подумать о том, что всё это замешено с Кишем, что много Оля знала, много где была, а кто-то знал, что она много знает. Но тогда ум был похож на желе, глаза застилал туман, а сердце больше не билось. Потом всё было как во сне. Женя не мог поверить в то, что Оли больше нет. Он не спал и не ел, не говорил. По ночам, в полудрёме, приходили кошмары. Казалось, что она стучит в дверь и умоляет открыть, кричит, слышаться мужские голоса, потом вопль, а когда Женька в ужасе бросается к двери, и открывает, там уже никого нет. Он опоздал. Они её убили. Убили, как и Киша. За что? ЗА ЧТО?... Женя запил. Он пил каждый день. Один или с кем-то. Всё было не важно. Кота отдал Вадиму. С работы уволили. Жизнь потеряла смысл. Он заблудился, словно сбился с намеченного курса, и всё пошло не так, и уже тяжело уследить за всем. Единственным человеком, кто оставался рядом и пытался помочь, был Вадим. Но его усилия были мизерными по сравнению с той скоростью, с которой Женька катился вниз. Все деньги, добытые тяжёлым трудом почти за семь с половиной лет, улетали в никуда, пропивались, и больше ничего не имело значение. Он продолжал жить в той квартире, в которой когда-то жили все, потому что всё там напоминало о ней. А когда он напивался, то она возвращалась домой, и была рядом, и всё было по-прежнему. Только вот ночью он засыпал с ней, а утром просыпался один. А что бы вечером она снова вернулась, он опять напивался.

Время летело мимо его жалкого существования. Он жёг письма и фотографии. Сидел взаперти и смотрел в далёкий горизонт, в памяти всплывали картинки, в них жила Оля и любовь, их мечты, их сын, о котором Женька так грёзил, маниакально преследуя эту цель. Он угнетал и ненавидел себя за каждую ошибку, за каждое слово. Сейчас память врезалась в сознание, висела пеленой перед глазами, заставляя снова пережить прошлое, понять, проститься и оставить там часть своей души. А что ты можешь изменить? А чтобы изменил, если бы мог? Он задавал вопросы и не находил ответы. Потом приходил Вадим, садился и что-то долго Женьке объяснял, убеждал, активно жестикулируя руками, вскакивая и расхаживая по комнате, иногда его глаза наполнялись слезами; то он шептал, то расходился криками и воплями, тряс Женю за плечи; затем, обессилив, падал на диван, наливал себе в рюмку коньяка, того самого, что стоял на столе перед Женей, и выпивал всё залпом. Женя его не слышал. Не мог слышать, не мог понять, отказывался воспринимать. Он смотрел сквозь Вадима и его слова в далёкий горизонт, над которым повисли чёрные тучи, и в этом видел свою жизнь. «Я не хочу жить» - было итогом всем стараниям и порывам Вадима заставить Женю жить дальше. С этими словами он засыпал и просыпался, пил и отдалялся от окружающей его реальности…

Набраться смелости, чтобы покончить жизнь самоубийством, требует сил? Врядли. Скорее на этот шаг толкает слабость, чем сила воли. Женя делал это в неосознанном состоянии, потому что осознанность его давно покинула. Когда его выносили из пылающей огнём квартиры, он надеялся, что был мёртв. Но он был всего лишь мертвецки пьян. А, проспавшись и очнувшись в больничной койке, на которой рядом сидел Вадим, Женя разразился истеричным, безумным хохотом. «Произошла ошибка. Но она поправима.» - задыхаясь от смеха, сказал он Вадиму…

Странная ошибка. То ли смерть играла с ним в прядки, то ли не успела за него зацепиться… А её не надо искать. Она не приходит по заказу. Только, когда сама захочет и решит, что пора. Ты поджигаешь квартиру, режешь себе вены, прыгаешь с крыши дома – ищешь с ней встречи - а она смеётся тебе в лицо, твоим потугам и трясущемся рукам. Хочешь встречи? Будет. Она выберет подходящий момент, то время и место, которое удобно ей, а если ты ей понравишься, она не будет долго мучить, сделав всё быстро и безболезненно… Так и было. Быстро и безболезненно. СВЕТ фар слепил глаза, перед которыми и так всё плыло от избытка алкоголя в крови. СИГНАЛ вился где-то над головой. УДАР. ЛИЦО ОЛИ. И ТЕМНОТА… Спустя четыре дня как Женю выписали из больнице после пожара, его сбила машина…

Мой попутчик замолчал, но пауза длилась всего лишь несколько минут – я не успела прийти в себя от услышанного.

- По-вашему это достойный конец? – спросил он.

- Он не умер… - свой голос я различала отдельно от своих мыслей, на расстоянии от себя.

- Почему вы так считаете?

- Потому что… такой конец… не логичен…

- Во-о-от… И я говорю, что смысл смерти кроется в смысле жизни. Такой конец вполне логичен. Женя имел шанс на жизнь, и он им воспользовался. Но жизнь с ним зло поиграла. Он хотел умереть. Но и смерть уготовила ему тяжелое испытание. У него была серьёзная травма головы и нижних конечностей, но он действительно не умер. Ему всего лишь снился сон, длиною в несколько лет. В этом сне к нему явилась Оля, красивая и нежная, какой и была в жизни. Она улыбалась и качала головой, мол, что же ты наделал. Женька с трепетом сжимал её руку, спрашивая, что случилось, и куда она пропала тогда. Но она молчала, лишь загадочно улыбаясь. Она вела его длинными коридорами, из комнаты в комнату. Мимо проносились чьи-то лица. Жене казалось, будто он их знает, где-то видел. Он останавливался и всматривался, но не мог вспомнить ничего. Он шёл в замешательстве, словно что-то где-то забыл, потерял, словно уходит от чего-то важного, и тревога шла за ним следом, нашептывая на ухо: «Что-то случилось». Начинало темнеть. Женя уже ничего не видел и ничего не ощущал. Он не ощущал себя. Он только знал, что рядом с ним Оля. А потом в глубине своего сознания или собственного сердца он услышал голос: «Зачем? Мечта вела тебя дорогой, и дорога оказалась сложной. На полпути ты изменил своей мечте. Ты так и не понял главного – твоя мечта ни о кого не зависит. Люди приходят и уходят, а мечта живёт вечно». «Что со мной случилось?» «Ты продолжаешь создавать себе проблемы. Мы живы пока мы нужны.» «Кому?» «Ты нужен своему сыну.» «Но…» «Никогда не оборачивайся назад, даже если впереди ничего не видно. Впереди тебя может кто-то ждать. Ждать и надеяться, что ты вот-вот придёшь и дашь ему жизнь, шанс, свободу, совет, себя. И даже если ты не придёшь, этот кто-то будет стоять на расстоянии вытянутой руки от тебя, пока ты сам не протянешь ему ладонь.» «Почему?» «Потому что так должно быть. Потому что ты сам так когда-то придумал, сам захотел. А теперь пытаешься сбежать, думаешь, что не получиться, хотя всё уже давно получилось…» Голос утихал, и наступала тишина. Появлялась Оля, улыбалась, что-то говорила, и снова тишина. Сколько длилась тишина, Женя не знал и не мог знать. Он был и не был. Думал и пропадал. Видел и слеп. Его мучили ужасные видения вперемешку с картинами его счастливой жизни. Везде его преследовала смерть, смеялась и кружилась, пряталась и выскакивала из-за спины. Она обжигала пальцы и дышала в лицо трупным ядом. Она была безлика, без плоти и крови, но страх был её вечным служилой. Женя пытался убежать, потом найти, потом исчезнуть и поддаться. Он боролся, против себя и своей смерти…Но она его не хотела. Она играла со слепым беспомощным котёнком.

Всё это время, пока Женя находился в коме, Вадим изо дня в день приносил ему книги и читал вслух. Те книги, которые когда-то помогли Жене переродиться, поверить, что-то изменить. Женя знал их наизусть, любил, а после Олиного исчезновения вместе с котом отдал Вадиму… Вера в возвращение друга не покидала Вадима ни на минуту. Он пересказывал Женьке события их прошлой жизни, последние новости, открывал тайны, делился впечатлениями за день, праздновал Женькины дни рождения. Через полгода, в день собственной свадьбы он пришёл со своей невестой к Жене в палату, налил в бокал шампанского и сказал тост, за их дружбу, за Женькину победу, за будущее, новое и счастливое, вместе. Потом выпел до дна, наклонился и прошептал: «Мы ждём тебя!» Глаза блестели…от слёз, но он улыбался, вопреки всему, он верил. А Женя был очень близко, он слышал голос друга, только не мог разобрать слов…

Прошло почти два года. Сквозь шторы пробивались солнечные лучи и яркими пятнами рассыпались по кровати, когда Женя открыл глаза. Всё вокруг было светлым и прозрачным. Не было мыслей, ощущений. Тишина превратилась в образы. Он не чувствовал ни своего тела, ни души. Обвёл взглядом комнату, и всё в ней ему понравилось. Он увидел на столе цветы, красные и белые, и в этих полутонах красного и белого он удивился, словно видел цветы впервые. Не шевелился, не дышал, не боялся. Это было состояние невесомости, некой блаженности. Момент истины, когда ум похож на чистый лист, а всё, что тебя окружает, пишет и рисует на этом полотне новые мысли. В первые минуты он ничего не помнил. Память возвращалась частями, в виде сна. Прошлого не было. Было много снов. Первую он вспомнил Олю. Он осознавал, что её нет, но теперь это была не боль, не тяжесть утраты, не горе, а некая тайна, только его секрет, будто теперь он знал больше, где и что с ней, он был уверен. Он вспомнил Вадима, его слова в день свадьбы и улыбнулся. Тут его посетило первое чувство – он соскучился, он хотел увидеть Вадима, обнять, рассказать ему много – много, всё, что накопилось почти за два года. Женя не думал о том, что сейчас за его окном. Ему было безразлично, какой сегодня день недели, месяц и даже год, утро или вечер. Он не испытывал чувства голода и не мог говорить. Его мозг был похож на механизм старинных, забытых временем часов, которые снова завели, выставив на верный час. И маленькие колесики завертелись в разные стороны, приводя в движение стрелки циферблата, издавая тихий порывисто-монотонный звук «тик – тик – тик»… Его мысли наполнялись красками воспоминаний и окружающего мира. Женька закрыл глаза и снова открыл, пошевелил пальцами руки и медленно оторвал её от кровати, не сводя пристального взгляда со своей бледной кожи. Поднёс руку к самому носу и…улыбнулся. Затем вторая рука, пальцы ног, колени, поворот, голова, и он сел на краю кровати. Через продолговатое стекло в стене он видел, как в коридоре шныряли люди в белых халатах. Но к нему никто не заходил. Он встал и подошёл к окну. Его тело было похоже на мягкий пластилин. Оно слушалось. Женя не испытывал боли. Яркий дневной свет ударил в глаза, и волна восторга захлестнула Женьку с головой. Он начал часто дышать и услышал стук собственного сердца. Он по-новому смотрел, по-новому воспринимал…

В дальнем углу комнаты, в шкафу висела его одежда. Женя оделся и вышёл из палаты. В длинном узком коридоре было пусто. Куда все подевались? Он шёл вдоль светло-голубых стен, интуитивно к выходу. Все двери были закрыты, все лестницы пустынны. Странно. Женя отворил массивную дверь и обернулся. Никого. Тогда он сделал шаг, и огромный город поглотил его в своих душных серых объятиях.

По небу плыли облака. Женя, задрав голову, изучал их рисунки. Там, высоко, он видел одиноких птиц. Там, среди них, зрел дождь. А мимо проходили люди. Много разных лиц. Женя вышёл на П… площадь и остановился у лестницы, широкой, из белого мрамора, которая заканчивалась входом в старый музей истории города. Здание казалось мрачным и нелепым на фоне более современных построек, но в этом была его подчёркнутая значимость и неповторимость. Женя знал, что на территории этого музея находится большая библиотека. Он даже вспомнил, как там расставлены столы, и улыбнулся. Недалеко от этого места располагалась маленькая кофейня. В ней всегда было очень мало людей. Лишь случайные путники забредали сюда, чтобы купить кофе, и, даже не присаживаясь, уносили его с собой. Кофе здесь делали отменный, крепкий и сладкий. Женька такой любил. И Оля любила. Не раз они покупали этот ароматный напиток, садились на ступеньки музея и долго вели беседы. Женя вспомнил и это, и снова улыбнулся. Он стал посреди площади, вдыхая запах весны или осени, он не понимал, что сейчас за время года, и ему было всё равно. В сердце зазвучала музыка, а перед глазами закружилось все: дома, деревья, небо, птицы, словно в танце под мелодию его сердца. Вдруг, в голове прозвучал чей-то знакомый голос. Женя остановился, и увидел, как из арки на площадь к нему идёт Вадим, смеётся, размахивает руками и кричит. Женька бросился ему навстречу, и заключил друга в теплые объятья. Волна восторга и счастья пробежала по телу, а на глазах выступили слёзы. К горлу подступил ком от переполнявших эмоций, так, что Женя не мог сказать ни слова. «Женька, ты очнулся!!! Я знал! Я верил, что ты сильный, что ты справишься!!! Сколько времени прошло! Ах, чёрт с ним, со временем! Главное, что ты жив! Теперь всё будет по-другому! Видишь, ничего не изменилось!...Пойдём! Пойдём! Я покажу тебе всё! Жизнь только начинается!!!» И, схватив Женю за руку, Вадим потянул парня в сторону длинной аллеи, с двух сторон обрамлённой высоченными голубыми елями. Они шли вдоль улиц и проспектов, переулков и парков. Вадим взахлеб рассказывал о том, что произошло за эти два года, о своей свадьбе, о новой работе, о жене и доме. Женя слушал заворожено, впиваясь взглядом в проплывавшие мимо дома, машины, магазины, вывески. Он рассматривал прохожих, невольно обращая внимание на мелочи: кольца, цвет глаз, размер пуговиц, длину шага, марку очков и джинсов. Он думал о том, сколько ему сейчас лет, сколько лет Вадиму, сколько лет этому городу и времени. А когда они зашли в просторную и светлую квартиру, уставленную цветами по всему периметру комнат, Женя уставился на себя в зеркало и долго разглядывал собственное отражение. Волосы, лицо, руки, ноги, одежда – всё как тогда? Как когда? Он смотрел себе в глаза, пристально, когда сзади раздался звонок. Пришла жена Вадима. Марина – представилась девушка и лучезарной улыбкой одарила Женьку. Скромно выразила радость его выздоровлению и пригласила в большой зал. Пока Вадим показывал Женьке свой дом, свои грамоты и библиотеку, коллекцию фильмов и музыки, Марина накрыла на стол горячий и вкусный обед. И хоть Женька не испытывал чувства голода, съел он практически всё. Посреди трапезы, Вадим вскочил и скрылся в соседней комнате, а когда появился, на руках его мирно сидел большой, пушистый кот с зелёными глазами. «Ты помнишь?» Его голос дрогнул, и он посадил кота Женьке на колени. Женя провёл рукой по мохнатой шерсти животного. Он помнил, как когда-то этот маленький котёнок грелся в Олиных руках. Он любил этого кота и сейчас. Поглаживая острые уши кота Женьки, Женя думал, помнит ли кот-тёзка его, и как здорово, что столько всего осталось с его прошлой жизни. Не было боли, не было грусти, сентиментальности, хотя память была жива. Странно…

Дни потянулись беспощадно медленно, как назло отпечатываясь каждой мелочью. Женя поселился у Вадима, в комнате для гостей, где в его распоряжении было одно большое окно с видом на тихий двор с детской площадкой, удобный широкий диван с двумя подушками, шкаф, стол, кресло и куча разных мелочей на стенах и полочках, которые то и дело мельтешили перед глазами. Кот бесцеремонно перекачивал на постоянное место жительства в Женькину комнату. Каждое утро Вадим подымал парня на утреннюю пробежку по стадиону, расположенному недалеко от дома, отчего со временем Женя научился получать не только бодрость духа и хорошее настроение на весь день, но и удовольствие от самого процесса. Через месяц Вадим привёл Женьку на авиаконструкторский завод, где работа сам, и рекомендовал друга начальству. Женя начал работать в области изготовления деталей для самолётов, в чём ничего не смыслил, но упорно обучался и очень скоро достиг хороших результатов. Он снова принялся читать, днями и ночами поглощая книги своего прошлого и новые из библиотеки Вадима. В их дом часто приходили гости, люди, которых Женя никогда не видел и не знал. Он знакомился с ними, но без особой охоты общался с новыми знакомыми. Люди странным образом его не интересовали. Была у него только одна страсть – дети. По выходным он мог часами сидеть на детской площадки и любоваться играми и смехом чужих ребятишек. Он знал детей всех своих знакомых и любил их как своих. Он интересовался их здоровьем, носил им подарки, покупал конфеты и открытки. Родители доверяли ему своих малышей, отпуская их вместе в зоопарк или в кино. Его безграничная любовь к детям умиляла и удивляла людей, всех, кроме Вадима, который знал Женю несколькими жизнями раньше. Его мечта действительно ни от кого не зависела, даже от него самого. Она существовала отдельно от Жени, от всех его проблем, от всех его смертей. Может быть, в этом и крылся смысл его жизни.

Так проходили недели, месяцы. Женя жил спокойно, ощущая себя полноценным и нужным. Вадим помогал и поддерживал, Марина создавала уют и тепло. Он обзаводился знакомыми, ухаживал за женщинами, учился, обожал детей, был предан своей мечте. А началось всё в трёхлетие свадьбы Вадима и Марины. А, может, и не началось, а продолжилось. Вероятно, это был ещё один шанс для Женьки, возможно, последний.

В воздухе витал аромат праздника. Праздники тоже пахнут. Женька всем своим существом ощущал этот запах. Запах особого настроение, вперемешку с запахами приготовленной еды, изысканных духов, использованных даже чересчур, подарков, цветов, свечей и благовоний, чистоты и свежести, любви, смеха, и даже музыки. В тот день даже музыка пахла праздником, а праздник – музыкой. Женя был счастлив, пожалуй, больше, чем Вадим с Мариной, словно это было и его торжество, словно они были одной семьей. Он притащил огромный букет роз и вручил их своим друзьям с признанием, что роднее людей в этом мире у него нет, и с намёком на то, что пора бы им уже пополнять семью наследниками. Женька помогал Марине накрывать и украшать, летал по квартире в охапку с котом-тёзкой, а когда вереницей, один за другим, потянулись гости, он замер в самом дальнем углу комнаты, с улыбкой на лице приветствуя каждого входящего в главный зал. И тут, среди знакомых лиц, рукопожатий, тёплых слов, громких восклицаний и объятий, он увидел женщину. Как-то сразу Женя выделил её из толпы, с интересном отметив, что она очень красива. Скорей всего, она не было красивее всех остальных присутствующих женщин, но тогда судьба указала именно на неё. Женя видел её раньше. Она часто приходила в гости к Марине, ласкала у себя на коленях его любимого кота, всегда приносила с собой что-то вкусное и много смеялась. Но ему не приходилось общаться с ней лично, возможно, в силу собственной закрытости и невнимания, ведь к Марине с Вадимом приходило много людей. Он лишь здоровался и, обменявшись несколькими банальными фразами, уходил по своим делам. Сейчас Женя узнал её, но не мог вспомнить имени. Он подошёл навстречу её светящейся улыбке. «Ольга.» - воскликнула девушка, заметив его легкое смятение, и протянула Жене руку. Как-то невольно он шепотом повторил её имя – Оля. «Можно просто Лиса, но обязательно с ударением на первый слог. Можно, конечно, и на второй, ведь первое, в принципе, производное от второго. В общем, это не важно.» И она засмеялась, оголяя белоснежные зубы. Не то, чтобы Женя опешил, но впервые за всё время его жизни после комы имя Оля и болезненно и сладостно заныло у него в сердце.

Весь вечер Женька пялился только на неё. Он изучал черты её лица, её карие глаза и светло-русые волосы, что имело своеобразное, магнетическое сочетание. Он ощупывал взглядом её кожу, ловил каждую ноту голоса. А когда она смеялась, Женя совершенно не мог скрыть своего восхищения и выпученных глаз. Он заметил, что все называли её преимущественно Лисой, при чём с ударением на первый слог. Он подумал, что такое прозвище ей даже идёт. Может быть, к её раскосым глазам, а, может, к лукавой улыбке. Вот только её настоящее имя ему было сложно связать с ней, хоть эта и не первая женщина, которую он встречает с таким именем. Он не называл её ни как, так как ещё не мог определиться и раскутаться от сетей очарования, в которые попал. Нельзя сказать, что Лиса отвечала ему взаимностью. Она, конечно же, не раз ловила его обалдевшие и томные взгляды, но всё переводила в шутки. Она вела себя просто и непринуждённо как со всеми, так и с Женей. А когда уже рассветало, и Женя предложил провести её домой, она явила полное неожиданности удивление, но согласилась.

Лиса жила в двух кварталах от дома, где жил Женька, потому они шли пешком, наблюдая за рождением нового дня. Женя узнал о дружбе Лисы с Мариной, о том, что это дружба длиться с далёкого детства и имеет бесценное значение для обеих женщин. Из разговора он также понял, что Лиса была замужем, но уже достаточно давно живёт одна. Детей у неё нет, но как нормальная женщина она тоже о них мечтает. Работает в крупной инвестиционной компании и занимает руководящую должность, имеет положение и хороший заработок. Любит дождь и собак, но Женькин кот ей тоже приглянулся. Много работает и потому на отдых и развлечения свободного времени практически нет. Женя смотрел на неё и думал, счастлива ли она? В её смехе и блеске глаз еле заметно отражалось одиночество, а жизнерадостность была всего лишь защитной маской от окружающих глаз и жестокой реальности. Тогда он почувствовал, что потихоньку распутывается из сетей и открывает глаза. Лиса не стала нравиться ему меньше. Просто Женя понял, что она, как и он, как и многие в этом мире, боится чего-то, что-то скрывает, угнетает себя и борется с одиночеством. Она не идеальна, и так же закомплексована, хоть и очень красива. Он почувствовал её беззащитность и уязвимость. Она казалась ему нежным цветком, который настойчиво тянется к солнцу сквозь бури и невзгоды. То ли от нахлынувших эмоций, то ли от избытка алкоголя в крови, уже у самых дверей её квартиры Женя страстно впился в губы женщины, одним порывистым движением прижав её к стене. Она не сопротивлялась, ведь ожидала такого исхода. В ней было намного больше чувственности, чем просто в расчётливой, хладнокровной стерве, которой она себя описывала пять минут назад. Лиса технично отперла ключом входную дверь и, не разжимая губ, увлекла Женю за собой в полумрак пустой квартиры…

Они провели вместе выходные. Это дни показались Женьке вечностью. А потом Женя уехал с Вадимом в Питер. Вернувшись, он звонил ей, почти каждый день, но слышал лишь голос автоответчика. Он даже приходил, но никого не было дома, или дверь просто ему не открывалась. Он не страдал, но думал о Лисе чаще, чем предполагал. Пытался отвлечься, возвращался к старым знакомым и подругам, ходил на рыбалку и в баню; даже начал писать сказки для детей в своём стареньком, чёрном блокнотике, но всякий раз перед глазами Женя видел Лису, а в памяти вплывали картинки тех нескольких дней, проведённых с ней. Он убеждал себя в том, что всё понимает, что это было мимолетно и кратковременно. Однако забыть, выбросить из головы было трудно, ещё труднее, чем он предполагал. Марина догадывалась о жененных мыслях и чувствах, хоть и виду он не подавал и ничего не говорил. Она рассказывала ему о том, что Лиса довольно сложный человек, она привыкла жить одна, и одиночество её не угнетало. Возможно, она больше не верила в любовь, а в её жизни приоритеты отдавались работе и карьере, а семья осталась лишь замороженной болью где-то глубоко под сердцем. С того момента Лиса перестала приходить к Марине домой, словно намерено избегая Женю. Он находил это глупым. Можно было бы и продолжить общение, без всяких там предрассудков. И всё равно что-то не давало покоя…

Ах, Лиса, Лиса! Если бы он знал тогда, что это «что-то» станет отправной точкой в цепи его последующих бед, пролитых слёз, и величайшим счастьем всей его жизни, единственным и взлелеянным мечтой, он не сидел бы так спокойно у окна в своей комнате, разглядывая далёкий горизонт, что предвещал рассвет…

На улице кружились листья, последние, оборвавшись с уже совсем голых ветвей деревьев. Первые заморозки и запах инея. Марина уже знала правду. Это было написано у неё на лице. Она прятала от Жени глаза, в которых затаилась тревога, вперемешку с радостью и интригой. Она боялась себя выдать, нарочно уходя от разговоров и встреч, чем провоцировала подозрения, как со стороны Жени, так и со стороны мужа. И только через три с половиной месяца, не выдержав накала страстей и разрываясь между ложью и правдой, Марина выложила всё Вадиму. Она была уверена, что муж держать это в тайне от Жени не сможет, но продолжаться так дальше не могло. Нужно было что-то решать…

…Женька чувствовал, как земля уходила из-под ног, а глаза застилала пелена из слёз, когда он бежал по улице, расталкивая прохожих. На каждый его шаг сердце отвечало двумя отчётливыми ударами. Все мысли в голове сплелись в один огромный ком, который сдавливал мозги в нервном спазме. Снег налипал на щёки, залетал в рот, путался под ногами. Он несся к её дому, и ему казалось что, тот всё отдаляется и отдаляется. Прижавшись лбом к железной двери, он позвонил всего один раз, повторяя: «Я всё знаю…я знаю, Оля!...Открой!...я знаю…». Щелкнул замок, Женя потянул за ручку, и дверь медленно отварилась. Эти секунды были как в замедленной съемке, пока он не ступил на порог, замерши, встретив её холодный взгляд. Лиса стояла в длинном байковом халате, теребя в одной руке шариковую ручку, в другой – удерживая трубку радиотелефона. Её глаза, как всегда блестели, а полуулыбка выражала не удивление, а скорее разочарование. Она взглядом предложила Жене пройти, но он не мог пошевелиться. «Прости, что не сказала тебе сама.» Она держалась спокойно и достойно, обходительно и вежливо. «Ты не волнуйся. Всё хорошо. Я приму любое твоё решение.» Женя не волновался, он облокотился о дверной проём и плавно опустился на колени. Он был в шоке. Лиса наклонилась к нему, прикоснулась к руке, и рассмеялась. В её смехе было столько легкости и детской беспечности, что Женя смотрел на неё и видел ангела. Она казалась ему ангелом, его ангелом, его и его будущего ребёнка, который уже дышал у Лисы под сердцем…

Да, Лиса родила ему сына. Ванечку… Он родился здоровым, с большими зелёными глазами, Женькиными. Он кричал и тянул ручки к папе, а папа, прижимая чадо к груди, у всех на виду обливался слезами. Женина мечта сбылась. Он так преданно в неё верил, так долго шел из ада в рай. А теперь держал на руках своего Ванечку и боялся дышать, боялся думать. Словно сон, самый сладкий, самый лучший, ради которого можно пожертвовать всем, и собственной жизнью и собственной смертью…

Вот здесь Женя хотел бы закончить свой рассказ, свою историю. Но счастье так предательски опасно!...Никогда не знаешь, как долго продлится белая полоса, и где дорогу перейдёт чёрная кошка…

Они поженились. Купили новую квартиру. Женя обожал своего Ванечку, ни на минуту не отходя от его кроватки. Он его кормил, гулял с ним, спал с ним, жил им. Лиса была довольна мужем, хоть и понимала, что любви между ними как таковой нет, но её всё устраивало. Она ведь тоже где-то глубоко в душе мечтала, и уже не думала, что когда-нибудь будет иметь семью. Она уступала Жене во всём, понимала и уважала. Женя отвечал ей нежностью и заботой. Наверное, они оба осознавали, что воздушным мостиком, связующим их сердца была безграничная, долгожданная любовь к ребёнку. Ваня получал чрезмерное количество внимания. Он привык ласкаться и засыпать на руках отца, и когда его, не дай Бог, оставляли хоть на минуточку одного перед сном, он закатывал жуткие истерики, орал и настойчиво требовал положенной ему ласки. Женя никогда не кричал на сына, всегда тихо и тепло пытался объяснить, рассказать. Лиса, в свою очередь считала необходимым строгое воспитание и позволяла себе прикрикнуть на Ваню, отказать и заставить что-то сделать. В этом была их гармония. Ваня слушался мать и, может быть, совсем чуть-чуть её и боялся, боялся её строгой холодности, но не перечил. У отца искал защиты, знал, что папа заступиться и не даст в обиду, поймёт, пожалеет, разрешит, купит - сделает всё ради сыночка. Связь у них была душевная, сильная, выстраданная многими годами жениных мечтаний. Эта любовь была вечной, истинной. Она была сильнее Жени. Он стал рабом всеобъемлющей любви к сыну. Не удивительно, что первое слово, которое вырвалось с Ваниных уст, было слово «папа». Он папкал на право и налево, по делу и без причины. Ему доставляло это удовольствие. Женя очень ревностно относился к чужим мнениям, взглядом, объятиям в отношении своего малыша. Да и Ваня не особо то и давался в руки. Он замолкал и успокаивался, только прислонившись ушком в папкиной груди и услышав как взволновано бьется его сердце. Ванька был хитрый. Он принадлежал и доверял только Жене. Любил отца больше всех. Эх… Первые зубки, первые шаги. Женя отдалился от всего окружающего. Эпицентром его существования и смыслом жизни был Ванечка.

В годик Ваню крестили в маленькой, тихой церквушки возле дома. Вадим стал крестным, Марина – крестной, а через несколько месяцев родился их Лёшка. Из присутствующих были только родители Лисы. Милейшие люди, старенькие и очень добрые. Не могли нарадоваться внуку.

Ваня рос весёлым и добродушным. Была у него любимая игрушка – большой чёрный плюшевый кот, которого Женя купил ему на восемь месяцев. Он таскал его везде за собой, засыпал на его животе. Все остальные игрушки его мало интересовали. Любил он и живого кота – Женьку. Ловил его под кроватями и всматривался в его огромные зелёные глаза. Кот позволял ребёнку тягать себя за хвост, за уши, обнимать со всей силы, не разу не выпустив когти и зубы. Порой он тихо запрыгивал в Ванину кроватку и, громко мурлыкая, устраивался рядышком спать. Вот она – дружба детей и животных. Есть, всё-таки, между ними некое понимание и притяжение. С серьёзным интересом Ваня изучал маленького Лёшку, пугливо шарахаясь от его криков и воплей. Сам Ваня редко плакал и психовал, только показательно для любимого папы, когда хотел ещё больше внимания и заботы. На двухлетие малыша Женя принёс в дом большую клетку с попугаем Сеней. Ваня был в восторге. Первое время боялся к нему подойти, а потом однажды открыл клетку сам и выпустил Сеню на волю. Попугай вылетел в окно и больше не вернулся. По-моему, освобождение животного доставило мальчику ещё больше удовольствие.

Ваня практически не болел. Не было у него никаких проблем с развитием, никаких отклонений или патологий. Он очень быстро научился ходить, говорить. Любил рассматривать разные открытки и картины. Обожал рисовать. В нём жила огромная душа романтика, я знаю. Он зачарованно водил кисточкой по бумаге, выводя причудливые узоры и фигуры. Он никогда не изображал обычные пейзажи: солнышко, домик, травку. В его иллюстрациях жила определённая тайна, его тайна. Единственным атрибутом, присутствующим на всех его рисунках, были ёлки…Синие…Наверное, это были ели. Он использовал много синего цвета. Упорно смешивал краски, превращая их в грязь, расстраивался, но уже на следующий день получал новые. Как то Ванечка подошёл к папе и, глядя огромными зелёными глазами, вручил ему альбомный листок, на котором синим цветом была нарисована фигура, похожая на птицу, которая сидит на синей ёлке. «Что это?» спросил Женя, на что мальчик восторженно ответил «Сеня». Он помнил пёстрого и крикливого Сеню спустя две или три недели после отлёта попугая. Значит, выпустил его не случайно. Помнил и нарисовал. Женя посмотрел на картинку и усмехнулся «Синий Сеня…Синяя птица…на синей ёлке». С того дня этот рисунок Женя носил всегда с собой в своей папке, и он стал для него символичным откровением сына.

Прошёл ещё один год. В Ваниной коллекции уже насчитывалось около десяти альбомов, изрисованных разными абстракциями на фоне ёлок. Лиса собиралась отдать сына в художественную школу для развития таланта малыша. Женя занимал уже должность начальника на том же заводе в отделе изготовления конструкций и деталей к самолётам. Вадим часто ездил в командировки в ближнее зарубежье для заключения договоров, получения информации, перевозки деталей и оборудования. Иногда друзья уезжали вместе. Марина не работала, полностью посвятив себя воспитанию ребёнка. Все праздники они праздновали дружно, часто семьями отдыхали. Всё было хорошо! Более чем хорошо! Подозрительно хорошо. Это «хорошо» не приедалось и не надоедало Жене. Он радовался и любил каждый день. Каждый день проводил с сыном, с Лисой и чувствовал себя самым счастливым на земле.

Близился Новый год. Всё вокруг пахло этим волшебным, сказочным праздником. Отовсюду раздавались звуки новогодних мелодий. Люди улыбались и покупали подарки. Наверное, это единственные дни зимы, когда люди так приветливо и искренне улыбаются, проходя по улице, приходя на работу, встречая знакомых. Под Новый год везде царит особое настроение, атмосфера тепла, семейного уюта. И как никто этот праздник ждут и любят дети. Женя выбрал самую высокую и пушистую ёлку и притащил домой. Ваня с ужасом смотрел на самую верхушку, вешая большой, синий шар на нижнюю веточку. Он растягивал по полу елочный дождик и измерял его шагами…вприпрыжку. За окном падал снег, ровно и красиво, украшая головы прохожих и крыши домов. Ваня любил смотреть как падают снежинки. Особенно когда они большие можно увидеть их тонкий узор.

«Нужно съездить к родителям» - сказала Лиса, упаковывая высокую фарфоровую вазу, которую приготовила в подарок матери. «На несколько дней. Я возьму с собой Ванечку». Впоследствии эти слова звучали в Жениной голове каждую минуту, ввергая в дикую боль. Он проклинал этот день. «Я возьму с собой Ванечку»… Женя не мог ехать с ними. Было много работы. К тому же Вадим заболел и просил друга решить некоторые его проблемы.

На следующий день, собрав немного вещей, Лиса с Ваней сели в машину и, завернув за поворот, скрылись из виду. Сжала ли тогда Женино сердце тревога? Странно, но нет. Ему даже в голову не пришло отправить их поездом. Но за своё безрассудство он поплатился сполна…

Родители Лисы жили в селе Соевке, около ста километров от города. Женя часто привозил к ним Ванечку летом подышать свежим, лесным воздухом, покупаться в реке, насладиться свободой и просторами природы. У Вани в селе было много друзей. Он любил ездить к дедушке с бабушкой, и всегда неохотно оттуда возвращался… До Соевки они доехали быстро, за час. Лиса позвонила, сказала, что всё хорошо и что во вторник они уже будут дома.

А во вторник под вечер Женя сидел на своём рабочем месте, перебирая кучу бумаг на столе. Он чувствовал себя паршиво, был измученный и уставший. Из кучи проблем и мыслей, грело одно – они уже, наверное, вернулись. Телефон Лисы был в зоне недосягаемости, но Женя списал это на неполадки сети в связи с непогодой. Он уже собирался уходить, когда в дверях внезапно возник Вадим. Он был похож на призрака, бледный и какой-то худой. Видимо после болезни. От неожиданности и его вида Женя вздрогнул. Вадим молча подошёл ближе, тупо уставившись на край стола. В его глазах застыл ужас. Он долго молчал, а когда начал говорить, Женя почувствовал, как голос друга от него отдаляется, с каждым словом становится всё дальше и тише. Перед глазами всё поплыло, появились чёрные пятна. Женя уже не ощущал своего тела, не видел ни Вадима, ни свой кабинет, а в голове вихрем кружились обрывки каких-то воспоминаний и голосов: «…Я знал! Я верил…» … «Пойдём! Я покажу тебе всё!»… «Будешь жить у нас…» «Ты помнишь?...» … «Пора на пробежку!...» … «Я договорюсь о тебе на заводе! У тебя получится!...» … «С праздником, друзья мои!...Вы прекрасная пара!...» … « «Ольга…Можно просто Лиса…» … «Она сложный человек. Любит одиночество…» … «Оля, открой!...» … «она беременна, Женька! У тебя будет сын!...» «Прости, что не сказала тебе сама»… « Я люблю тебя!» «…у него твои глаза…» «Ванечка!» … «…мой крестник!»… «папа!»… «..с днём рождения, милый!...»… «…ты выпустил попугая?!»…«Синий Сеня…на синей ёлке»… «папа! Папа!» … «Нужно съездить к родителям»… «…возьму с собой Ванечку»… «Я вас люблю! Возвращайтесь скорей!»… «Прости, Женя…» … «…произошла авария…несчастный случай»… «…они разбились…»…

Женя потерял сознание, а когда очнулся, перед глазами стоял густой туман. Сквозь него пробивался свет. Женька почти ничего не видел, и не чувствовал собственного тела. Попытался пошевелиться, но безрезультатно. Его охватил страх. Он начал вспоминать всё, что с ним произошло. Пронзительный крик наполнил окружающее его пространство, но этот голос казался Жене чужим. Он снова попытался встать, но, словно цепи приковали его к постели. Нет, рук, ног, головы не было совсем, вообще. Отдельно сердце, которое бешено колотилось где-то рядом, и мозг, интенсивно перебирающий информацию из прошлого и настоящего. А потом всё опять закружилось и завертелось. Вдалеке почудился голос Вадима. Вокруг кто-то метушился. Темнота и снова свет. Рядом на кровати сидит мужчина, очень похожий на Вадима. Женя не мог его разглядеть. Стал пытаться что-то спросить, объяснить, узнать, где Лиса, Ваня, что с ними, но тут же проваливался в темноту. Опять свет. Над самой головой нависает незнакомое лицо и тычет в глаза каким-то инструментом. Женя не может сопротивляться. Он по-прежнему себя не чувствует. Вдох – выдох. Появляется Лиса и держит на руках Ваню. Жалобно простонав, Женя упал в обморок.

Проснулся он уже на следующий день. Зрение так и не возвращалось. Все плыло, теряя своё истинное очертание. Он почувствовал, как тонкая игла вонзилась в его руку. Он почувствовал свою руку, и снова ушёл в беспамятство.

Женя не знал, сколько прошло времени, и что с ним творилось. Все мысли были о Ване и о Лисе. Он приходил в себя, рядом были люди, Вадим. Женя спрашивал Вадима о них, но тот его не понимал. Он чему-то радовался, улыбался, держал Женьку за руку и твердил, что всё будет хорошо. Со временем мысли прояснялись и зрение улучшалось. Женя видел, что находится в больнице, но встать ещё не мог. Странно, наверное, он был на грани смерти, пережив серьёзный стресс, и потому Вадим не словом не обмолвился о Ване и Лисе. Женя не чувствовал сил, чтобы бороться, продолжая блуждать между беспамятством и реальностью.

Однажды он открыл глаза и достаточно чётко увидел комнату, в которой находился. Она показалось ему знакомой. Очень знакомой. Это была та самая больничная палата, в которой он много лет назад вышел из комы. То же узкое окно справа, выходящее в коридор, те же бежевые занавески, только плотно сдвинутые и скрывающие окно, та же койка с белыми простынями. Виски сдавливала боль, и он засыпал.

Так тянулось безжалостное время. Мучительно долго. Женя не мог за ним уследить. Вадим с Мариной забрали его домой. Женя не мог ходить. Он постоянно спрашивал Вадима, почему, на что тот говорил о последствиях комы, и что Жене делали какую-то операцию, но всё будет хорошо, со временем всё восстановится. Женя спрашивал о Лисе и Ване, нашли ли их тела и где похоронили. Вадим делал удивлённое лицо и говорил, что никого он не хоронил, никто не умер и что всё хорошо. Он убедил Женю в том, что они живы. Женя ждал, что они придут к нему, но они не приходили. Зрение до конца так и не восстановилось. Преследовали ужасные головные боли, по ночам снились кошмары. Вадим читал Жене много книг. Впоследствии Женя мог уже читать сам. Его постоянно удивляло и порой ввергало в дикую истерику, почему они ничего не говорят ему о его сыне и жене. Всякий раз, когда он начинал рыдать и порываться встать на ноги, что бы идти к ним, ему делали укол, чтобы он успокоился и заснул. Тогда Женя понял, что Вадим с Мариной его предали, и что они ему не помогут. Он должен сам найти свою семью. С того дня он тихо и терпеливо ждал, практически с ними не общался, учился ходить, продолжал читать. Благодаря книгам он уже отлично говорил. Хорошо ориентировался в пространстве, уверенно стоял на ногах, а когда Вадим купил ему костыли, он с тайной радостью стал передвигаться по дому. Он не понимал, куда они дели своего Лёшку, но это мало его волновало. Женя мечтал поскорее покинуть их дом. Он собрал всю силу воли и упорство, и уже через месяц, всё ещё опираясь на палку, но уже твёрдо и быстро, навсегда вышел из дома своего друга…

Вот здесь мой попутчик утих, своим пустым, отсутствующим взглядом плотно приклеившись в купейный столик. Вот здесь я поняла, что чтобы он не сказал дальше, я уже знаю, знаю и вижу. Я не могла найтись и определиться в ощущениях, словно зависла где-то на пике гигантского, потухшего Везувия, и смотрела оттуда в даль, и эта даль душила меня. В глазах человека, сидевшего напротив меня, стояли слезы, слёзы текли по его щекам, по его обуглившемуся сердцу и оборванным нервам. Я просто смотрела. Он долго молчал, зализывая сочившуюся гноем душевную рану. Потом, улыбнувшись, полез в свою сумку и достал оттуда потрёпанный листок бумаги. Положил его на стол и осторожно придвинул ко мне. Я взглянула на рисунок и у меня закружилась голова. Размашистыми мазками в тёмно синем цвете там был изображен образ птицы, восседавшей на такой же, разбросавшей по сторонам свои колючие ветки, ёлке. Крылья, клюв, глаз, лапы. Рисунок ужасал, хотя выглядел безобидным и веселым. Я не могла выдавить из себя ни слова. Но ещё больше своим видом я выдавала испуг и парализованность его историей. Я боялась показать то, что вижу на самом деле.

Он спрятал картинку в сумку и подытожил:

- Я найду их. Обязательно найду. В С…, в Л…, в К…, в С…, в этой стране или в другой, в этой жизни или в следующей… Теперь Вы меня понимаете?...

- Да, - и это всё, что у меня получилось сформулировать.

Ночь давно сложила крылья, собрав свои звёзды в небесный ларец. Она махала мне рукой и исподтишка надсмехалась, подслушав наш разговор. Каждый раз она уносила с собой частички этой истории на протяжении многих лет. Она всё знала, она всё видела.

- Девушка, М…. – ворвался чужой голос, и понёсся дальше по вагону. Началось движение в сторону выхода. Люди тащили необъятные сумки и рюкзаки. Уставшие, заспанные, но весёлые, они выглядывали в окна своих родных и близких.

Эта ночь была тяжелой. Нет, она была незаметной. Даже нет. Она была отдельной от всего окружающего мира.

Я достала часы - пять утра. Посмотрела в окно – утро, моё долгожданное утро, утро дома.

- Ваша станция! – с какой-то подкупающей радостью и искренностью воскликнул мой попутчик, - вот Вы и дома. У каждого есть свой дом, там, где живёт его душа. Спасибо Вам за эту беседу, - он сделал паузу, - А ведь я ответил на все Ваши вопросы…

Я подняла свой небольшой багаж и уставилась на него. Кровь хлынула в лицо и ударила в виски. Я не знала, как попрощаться. Начала задыхаться, подбирая слова. Момент истины. Его глаза больше не казались мне странными, не потому что я к ним привыкла, а потому, что знала о них правду. Ту правду, о которой, возможно, не догадывается сам хозяин. Они по-прежнему безлико светились пустотой, но та тайна, которая вчера бередила интерес и скрывалась, сегодня вся вылилась наружу. В этих глазах жила не жизнь и даже не смерть. В них царило…безумие.

Держась за стол, он приподнялся. Подвинул свою трость и, хромая, вышёл на середину вагона. Во весь рост, он выглядел в моём сознании ещё страшнее, и даже когда улыбался, его улыбка была сумасшедшей. И вдруг мне стало искренне его жаль, когда он протянул мне руку, и я почувствовала, что он всё-таки человек, из плоти и крови, несчастный человек.

- Всего хорошего Вам! Удачи!

- Прощайте,…Женя…

Как сейчас помню: в то утро мне было уже семнадцать лет. Я брела по привокзальной площади, а следом за мной волочилась какая-то тяжесть. Я приехала домой, в свой маленький любимый городок, который встречал меня поцелуями нежной зори и запахом моря. Эта земля всегда пахла для меня особенно, теплом и детством. Я шла маленькими улочками вдоль серых обшарпанных домов, мимо угрюмых, потерянных лиц, а сердце ликовало и трепетало. Здесь ничего не меняется. Здесь всегда спокойно и тихо протекает история, здесь начинается и здесь заканчивается. В этом городе все друг друга знают, в нём невозможно потеряться. Он предсказуем и скучноват, а каждый день похож на следующий. Тут замерло моё детство, душами родных и друзей, опадающими листьями парков и скверов осенью и ароматами цветов весной, тополиным пухом, скользящим по узкой лавочке моего двора летом, старым балконом, выходящим на главную улицу, и запахом бабушкиных пирожков, моей первой школой и лицами родных учителей, выпускников, давно разлетевшихся кто куда, первоклашек с огромными, полными восторга глазами, такими, как были и у меня, дорогой к морю и небом, подобно которому нет больше нигде, низким, ласковым… домашним. Здесь я отдыхала душой, забывала плохое и много думала.

Я ступала по битому асфальту. Вокзал остался позади, а за спиной висела та же тяжесть. Я часто оборачивалась, словно боялась, что он спрыгнул с поезда и идёт по пятам. Меня знобило, то ли от холода, то ли от мыслей. Перед глазами по очереди вырисовывались образы Оли, Вадима, Марины, Лисы и Вани. Я пыталась отогнать жуть и волнение, чтобы не мешали думать, и ещё раз прокручивала в памяти слова своего странного попутчика.

Я вспоминала его призрачно белые глаза. Он говорил, что едет к сыну. К сыну, которого не существует. Он говорил о смысле жизни и о тайных знаниях. Он говорил о смысле своей жизни, давно потеряв её нить. Его иллюзорный мир был слишком реален, настолько, что грань между двумя правдами стёрлась навсегда. А ещё ужасней, что этот мир был несказанно лучше и счастливее, чем жестокая реальность. И даже если бы Он и смог, то ни за что не захотел бы от него отказаться. Он говорил, что знание того, что впереди есть вода, даёт силы ползти по пустыне, и он был прав, главное – это вера. Он говорил о своей тайне, которую похоронят вместе с ним и его безумием. А ещё о семье, одиночестве, счастье и логике… Он подчинил своё безумие своей правде, ведь говорил он умные вещи.

Он вышел из комы, а его разум работал уже по-другому. Он узнал комнату, но это не сломало больного сознания. Не было ощущения сна. Были тугие сети безумия. Когда человек не нужен ни жизни, которая его наказывает, ни смерти, которая не принимает, свои объятия открывает мир иной и имя ему – Безумие. Вот только некоторым оно дарит ощущение счастья и покоя, радости и ярких вспышек, возможность рисовать самому, создавать, забывать, жить так, как хочется, а другим – вечные скитания и боль. Его безумие – утопия, реквием о несбывшемся и плач по памяти. Его вела одна мечта. Его мечта свела с ума. Где теперь его мечта – предательница?! Что будет с ним дальше? В чём смысл этой жизни?... Замкнутый круг. Возможно, тот самый, который он рисовал на столе, а цепь – сегменты жизни, ядром которой является безумная мечта. Выжить, чтобы умереть; умереть, чтобы выжить…

Я вернулась в К… и поезд жизни стремительно рванул дальше до следующей остановки по требованию, когда я снова поеду «домой». Она будет не скорой, с каждым годом всё дальше и дальше. А пока, здесь нельзя отличить ложь от истины,…здесь рисуем мы свои маски, чтобы спрятаться от ошибок прошлого или настоящего,… тут не только много говорят, находят, теряют, доверяют и открываются, сбрасывают на чужие плечи груз своих проблем, но ещё и предают, унижают, убивают и воюют… На одном пути судьба пересекает дороги разных людей…

Я прогуливалась улицами города, и вышла на П… площадь. Передо мной возвышался старый музей с широкой белой лестницей. На ступеньках сидели люди и птицы. Этот музей, теперь закрытый на реставрацию, выглядел особо неприглядно и грузно. Он постарел. Справа от него одиноко стояла маленькая кофейня. В ней варили вкусный кофе. Я зашла внутрь. Людей совсем не было. Купила эспрессо и села на самой верхней ступеньке музея. Отсюда открывался панорамный вид на всю площадь, арку, которая вела к набережной, еловую аллею, длинную, с разноцветными лавочками; со всех сторон переливались вывески и витрины модных магазинов и ресторанов. Я подумала, что эта маленькая кофейня здесь совсем не смотреться, как чёрная точка на абсолютно белоснежной бумаге, как красная гвоздика в букете алых роз, даже мешает гармоничному пейзажу современного города, но она стоит,…возможно, в память об одной истории… Я посмотрела на небо, высокое, густое, мрачно накрытое серым покрывалом облаков. «О той истории, которую знаю я, и о которой обязательно когда-нибудь напишу».