Даная

 

Аристократка молодая,*

Была я счастлива - Рембрандт

Писал восторженно Данаю,

Оттачивая свой талант,

И красота его палитры,

Убранство ложа и шелка,

И радость ангела, в улыбке

Взирающего с потолка,

И скромность моего наряда,

И дождь заветный, золотой

Являли Господа награду,

Но был коротким праздник мой…

 

***

Влюблённый в Саскию Рембрандт писал Данаю,

Прикрыв от взглядов вожделенных стан любви.

Амур улыбчивый, к ней Зевса призывая,

Уже Персея** плод благословил.

Среди роскошного убранства медной башни,

Данае, заточенной там однажды

В мечтах о сыне – баловне небес,

Пролился золотом желанным дерзкий Зевс...

Пленённый ангельским её лицом,

Приник к Данае Бог и стал отцом.

 

Но Саскии недолго длился век,

И вот уже Гертье,*** хоть нелюбима,

Велит писать мифический портрет

С неё, позируя игриво.

Ещё одну Данаю дарит миру,

Заканчивая новую картину

Поверх готовой, мастер светотени.

Творец, маэстро, живописи гений

Изобразил Гертье намеренно нагою,

В призывном жесте с поднятой рукою.

Но ни дождя из золотых монет,

Ни радости в картине больше нет...

Рыдает связанный амур на фоне ткани,

Другую женщину, пронзенную желаньем,

Он лицезрит отныне -

Вот сюжет...

Но почему тревожит красный цвет?

 

* Саския – жена Рембрандта, умершая от чахотки в тридцатилетнем возрасте.

** От любовной связи с Зевсом Даная родила Персея

*** Гертье – служанка Рембрандта, с которой он некоторое время сожительствовал

 

Возвращение блудного сына

Отец

 

Мой сын, когда ты уходил к чужим порогам,

Где находил ты кров вдали от дома,

Зачем тебя, бунтующего, Бог

Отправил в путь дождливый?

Разве мог

Ты знать заранее, что будет впереди?

От денег, власти, славы и любви

Ты отказался.

И в груди моей

Остался след суровый давних дней.

 

Я вижу рубище и рваные сандалии,

В порезах руки и петлю на талии

И голову обритую твою...

Но ты вернулся, я благодарю

Всевышнего, что вижу сына вновь

Хоть перед смертью...

Молодеет кровь

От дум всечасных, что закрыть глаза

Мне сможет младший сын...

Опять слеза

При мысли о лишениях и боли

Мне застилает свет.

Подобной доли

Мы оба заслужили ли, мой сын?

Скитался ты вдали, я жил один.

Но свой кинжал ты, вижу, сохранил,

А, значит, и бесчестье пережил,

Изгой, бродяга, помнил, чей ты сын,

Я большего от жизни не просил.

Униженный, колени преклонив,

И голову на грудь мне опустив,

Ты слёз не льёшь, мой уважая сан,

Свой красный плащ тебе с прощением отдам,

Пусть видят все вокруг, какой ценой

Оплачена дорога в дом родной.

В разлуке понял, кто друзья твои? -

Ответь мне, сын, пока мы vis-à-vis…

 

И сын, пришедший к горькому концу,

Был как Иисус, вернувшийся к Отцу.

 

 

Сын

 

Прости, отец, я глупым был юнцом,

Когда с гордынею своею не смирился,

И, разорвав семейное кольцо,

Я в путь, дотоль неведомый, пустился.

Беспутный сын, все правила поправ,

Как молодое дерево, ранимый,

Я злого гения неукротимый нрав

Направил против вас, так мной любимых.

Пройдя все муки ада на земле,

Переродился, выжил и не сгинул,

Распутство, праздность вы простите мне...

Твою и брата осознав обиду,

Я снисхожденья от него не жду.

Лишь ты, мой друг, старик подслеповатый,

Готов помиловать и позабыть вражду,

А он, я чувствую, презрением объятый,

Смириться не захочет с тем, что вновь

Я в доме нашем поселюсь отныне,

Что возвратилась прежняя любовь

К тебе, не позабывшему о сыне.

Приём радушный твой не по душе

Ему, ревнивому, разгневанному брату...

 

Благослови сынов на рубеже -

Мы оба пред тобою виноваты.