* * * И не придумав лучшего предлога, Ты позвонил и сразу же сказал: «Всю зиму просидели по берлогам, Поехали на майские в Казань? Отъезд в четыре. У тебя ночуем, А утром нас ребята заберут». И не спросив, согласна ли, хочу ли, Подробно описал мне весь маршрут. Договорились, вечером приедет, И вот уже идёт десятый час. Попойкой шумной наверху соседи Расходуют терпения запас. Мне не мешает пепел от окурков И огоньки, летящие в кусты. Сейчас из многочисленных придурков Меня интересуешь только ты. Звоню и тут же слышу хмель и удаль: «На даче я, жгу с Вовчиком костёр». И женский смех от бьющейся посуды Заканчивает вялый разговор. Ругались дальше письменно и рьяно, А утром проспала до десяти, Как будто это я ложилась пьяной, Вдруг осознав, что нам не по пути. Потом в Сети наткнулась: невысокий Казанский кремль, мечеть, отельный быт, И на ковре знакомые кроссовки, А рядом пара туфелек стоит. А может быть, всё было по-другому: Я шла вдоль Волги, откусив чак-чак, Счастливая, что ты остался дома И лечишь минералочкой сушняк. * * * По работе в Москву, на Митинский радиорынок. И раскисший февраль предвещал полуночный приезд. Я покрасилась в рыжий и жарила жирную рыбу. Он приедет голодный, обнимет меня и поест. Он приедет. Два стука заглохнут в пыли дерматина. Целлофановый свёрток протянет: «Смотри, что привёз! Выбегает из леса и прямо ко мне под машину!» Открываю пакет, а в пакете – отрезанный хвост. Я не помню, как долго он жёг электричество в ванной, Вырезая хрящи, отмывая дамасскую сталь. Но висит на балконе и пахнет шампунем охряный Лисий хвост, а за ним леденеющий чёрный февраль. «Убери в холодильник, не буду ни рыбу, ни мясо. И давай уже спать!» Он ушёл, я осталась сидеть. Не заметил, что рыжая, – это пустяк. Но ужасней Намотать на колёса – и не почувствовать смерть. «Пусть просохнет, – сказал поутру, – это будет нескоро, Я потом на рюкзак тебе сделаю классный брелок!» И просвечивал хвост, растекаясь пятном по шторе, И зелёную горечь молчание вдруг обрело. Мы расстались полгода назад. Но по-прежнему жутко Просыпаться и видеть играющий шерстью сквозняк. И никто не узнает, что новая рыжая куртка Незаметно в живую лису превращает меня. * * * Бороду брил аккурат на Касьянов день. Память сметает сор, но хранит пылинки. Ходит юродивый между богов и людей, Рыхлую глубь загребая мыском ботинка. Облако снизу растёт, как большой чернослив, Так переспело, что скоро от ветра сорвётся. Ты не хотел, чтобы тело твоё спасли, И перебрался к остроконечному солнцу. Видно ли сверху, как в окнах включают свет? Как на Касьянов день выпадает вторник? Как в человечьем долгом твоём родстве Новый побег продолжает уснувшие корни? Где половинками бедренной кости срослось Некалендарной зимы золотое сеченье, Помни о нас как о тех, кто ещё не дорос Ни до тепла, ни до мудрости, ни до прощенья. |