Мы умерли ровно в девять пятнадцать, в ничем не примечательное воскресенье месяца апреля, когда с вишен, бесшумно падая снегом, осыпались белые лепестки цветов, и дохаживали последние дни беременные кошки. Все началось с того, что ровно на тринадцатой секунде пятнадцатой минуты десятого, лежащая в пустой затхлой комнате Хуана – выцветшая старуха, одинокая, как луна и седая, как ястреб, почувствовала, что умирает. Взяв кусок хлеба с повидлом и дунув на парующий в грязном стакане чай, она вдруг услышала, как кто-то, живущий в самом укромном уголке ее сердца, произнес: «Ты услышана сегодня, Хуана. Собирайся, сейчас ты умрешь». На четырнадцатой секунде, торопливо слизывая остатки яблочного повидла с кривых и трясущихся пальцев, сухая, словно пучок прошлогодней травы, уроженка крохотного города Суэньо почувствовала, как у нее холодеет в груди и в бесчувственные от паралича ноги впиваются сотни иголок. Поправив клок седых, оставшихся от былой, черной, как смоль, гривы волос, Хуана спокойно улеглась, сосредоточившись на мелькающих в ее глазах фиолетовых точках. С началом пятнадцатой секунды пятнадцатой минуты десятого судорога, пробежав по всему телу, безжалостно разогнула корявые пальцы ног и, добравшись до грудной клетки, навсегда остановила уставшее работать сердце. В то время как последний предсмертный стон Хуаны еще звучал в тишине лачуги на окраине Мехико, большие и натруженные руки ливерпульского докера Джона Смита туго затянули узел совсем еще новой веревки у себя на шее. На семнадцатой секунде пятнадцатой минуты десятого, закончив последнюю в своей жизни молитву, его правая нога робко оттолкнула грубо сколоченный табурет, чтобы потом еще несколько мгновений смешно сучить в пропитанном морем воздухе в безнадежной попытке найти опору отяжелевшему перед смертью телу. Несколько секунд спустя, когда жизнь в глазах Джона Смита уже погасла, но след ее еще был виден, ровно на двадцать первой секунде пятнадцатой минуты десятого, в самом центре Токио, на уставленной машинами площади Пятой годовщины Независимости, желтый и забрызганный грязью автомобиль сбил девочку.Единственный вскрик удивления услышали случайные прохожие от маленькой Асэми Сато, и журчание бегущей из приоткрытого рта струйки крови, еще долго потом будило их среди ночи, раздаваясь из ниоткуда в ванной и на кухне, за окном и даже под кроватью. Когда кроваво-красный ранец уже мертвой девочки еще летел в воздухе, в жаркой экваториальной Африке, в небольшом, Богом забытом селении, тринадцатилетний Шибо, прошедший неделю назад обряд посвящения и ставший мужчиной, взял старый отцовский лук и, ничего никому не сказав, пошел на охоту. Не ступив и пары шагов, он был укушен ядовитой змеей. Темно-зеленая лента длиною в пол метра, в одно мгновение прокусив молодую смуглую кожу, тут же исчезла в адской глуши тропической зелени. Пока юный и неискушенный жизнью Шибо корчился в предсмертной агонии, на другом континенте, за тысячу километров от Анголы, Джулия Солдан – праправнучка первых белых поселенцев Австралии и коренная жительница Сиднея, любуясь прекрасной панорамой города из окна своего 20-комнатного дома, пила кофе. На пятидесятой секунде бесконечно длинной пятнадцатой минуты десятого, Джулия – эта рыжая чертовка Джулия, подавилась самым воздушным бисквитом в мире. Десяти секунд хватило ей на то, чтобы надсадно кашляя, выплакать весь запас слез, скопившихся за сорок лет одинокой жизни, и пролить густой, черный, как нефть, кофе на белоснежную скатерть. На последней секунде пятнадцатой минуты десятого, сделав последнюю попытку вытолкнуть крошку, Джулия навсегда закатила мокрые от слез глаза в оббитом красным бархатом кресле. - 2 - На краю огромной и бесформенной тучи, которую не видно с Земли и которую люди называют Великой туманностью, в месте, где в бесконечном танце клубятся густые пары, и без устали сверкают желтые молнии, сидел ангел Никанор. Он сидел так уже бесчисленное множество лет, одетый в старый хитон и прохудившиеся сандалии. Ангел был стар, настолько стар, что помнил мир в начале его сотворения, когда существовали только небо и бесконечный хаос, когда невозможно было на чем-то стоять и где-то ходить, и воздух был темен из-за непроглядного дыма. Он помнил, как ангелы, задумав заселить Землю, соревновались друг с другом в создании разных тварей, и Господь, слушая каждого, хвалил и смеялся. И как однажды, спустившись на Землю, Никанор увидел Бога, но тот не узнал его, а сверху раздался смех и сотни ангелов спрашивали: «Правда, похож?». И Господь был доволен, ибо создано было, наконец, творение достойное Его. Он помнил, как потом человек – подобие Бога, приобрел разум, и как возвысившись над другими тварями, стал убивать их, часто ради забавы, и тех с каждым днем становилось все меньше и меньше, а некоторые – самые безобидные, исчезли. Никанор помнил, как тревожно смотрели тогда на Бога ангелы, и как сердца их переполнялись гневом на человека за деяния его, а разум недоумением, потому что человек – подобие Господа, но отчего-то злое, и страшные сомнения терзали их души: «Кто же сам Великий, имеющий такое подобие?». И Бог, видя все это, дал человеку время, но тот, погрязший в жестокости, продолжал на Земле кровавую мессу. И тогда Господь, потеряв терпение и испив из чаши гнева, приказал достать из Сокровищницы неба Книгу Имен, где были записаны имена всех тварей, созданных ангелами, и повелел читать ее, чтобы вселять после смерти души человеческие в тела животных, дабы восполнить то, что было уничтожено злым подобием Его на Земле. Никанор помнил, как успокоились в тот день ангелы, и как ему – Никанору, поручено было чтение. И он подумал тогда, что нет ничего легче – сидеть вот так, с книгой в руках и читать ее пожелтевшие страницы, от самой первой, на которой написаны имена мелких тварей до самой последней, изъеденной молью и истлевшей от времени, на которой написано: «Человек – тварь, проклятая Богом». И став орудием в руках Господа, Никанор пережил чувство гордости и радость от того, что устами его вершится на Земле возмездие. И он без устали читал и читал вот уже тысячи лет Книгу Имен, обрекая человеческие души на существование в чужом, скользком или лохматом (кто знает?) теле. Никанор помнил еще много всего… И память эта теперь давила его, словно камень. -3- И так случилось, что на пятнадцатой минуте десятого, когда сердце Джулии Солдан еще продолжало извергать кровь к пустым легким, требуя кислорода, и мозг еще управлял телом, но был почти мертв, старый Никанор уставшим и простуженным голосом, ибо, да, да, и здесь дуют сквозняки, произнес два слова, ставшие нашим проклятием после смерти: «Дождевые черви». И все мы, оставив оболочку бренного, у кого повешенного, у кого отравленного, а у кого больного немощного тела вселились в короткие скользкие отрезки живой плоти, полуслепые от рождения, вечно живущие под землей и видящие свет солнца только из норок. Мы очутились на небольшой лужайке у окраины леса, на берегу полноводной реки, заросшей полынью и цветущим чабрецом, в мягком глинистом грунте, который был бы вкусным, если б не пропитавшая его насквозь горечь полыни. Мы жили мирно и дружно, роя по соседству ходы и туннели, сидя жарким днем под землей, чтобы сохранить живительную влагу своих тел и высовываясь тихими вечерами из норок, чтобы проводить уходящий день. Мы смотрели и не видели ослепительного буйства цветущих трав и были равнодушны к шелесту ив и надрывному плачу выпей, потому что все наши мысли были устремлены к темной полосе горизонта, где сверкали желтые огни далекого города, где жили, любили и умирали люди, не зная, что нет на земле и на небе ни рая, ни ада, и что где-то там, высоко-высоко, на краю бесформенной тучи сидит старый ангел, призванный волей Господа вершить словом своим их судьбу после смерти. И мы плакали от смертельной тоски и выли от безысходности, до поздней ночи вспоминая молодость и детей Хуаны, огромные, словно киты, баржи в доках Ливерпуля, раскосую, в розовом платьице куклу Асэми и пышногрудую красавицу Фаади, и причудливые песни первых поселенцев Австралии и еще много всего, ибо были людьми в теле червей и не познали смирения. Однажды нам встретился истинный дождевой червь – прапраправнук тех дождевых червей, что были созданы ангелами на пятый день сотворения мира. Он прополз мимо нас полный достоинства, с холеным, лоснящимся от счастья и блестящим от толстого слоя влаги телом. Он улыбался, жуя кусок горькой глины и что-то напевая, и мы завидовали ему, пока он проползал мимо и завидовали потом всю оставшуюся жизнь его счастью и его аппетиту, завидовали потому что хотели наслаждаться жизнью так же как и он, но не здесь, а в кишащих крысами трущобах Мехико, чистых площадях шумного Токио и блистающем рекламными огнями Сиднее. И он узнал нас – ненастоящих, по ареолу тоски, окружающего каждого, по тусклой выцветшей коже и вялому биению сердец, и прополз мимо, лишь улыбнувшись и ничего не сказав. И это разозлило нас, потому что в улыбке его были жалость, которую не могла принять наша гордыня, и злое торжество, потому что он не любил людей, почти уничтоживших бывшее когда-то большим его племя и считал, что наказаны мы справедливо. И мы ругали его разными языками, как вдруг та, что была Асэми Сато и осталась храбрым ребенком, выползла на пылающую зноем землю, чтобы снова почувствовать как это, пусть не идти, но ползти по твердой земле под лучами солнца, когда ветер обдает твое тело и холодит грудь. Асэми так увлеклась, что не заметила приближения опасности и была съедена черным дроздом. А мы, видя все это, сидели в проклятых норках, не в силах помочь, и кричали от ужаса и бессильной злобы, провожая взглядом жестокую птицу, уносящую внутри себя ту, что жила когда-то в теле человека и была червем. А через несколько лет, смотря, как обычно, на полоску сверкающего вдалеке огнями города, мы увидели нашу Асэми. Мы узнали ее по японской песенке, которую она пела, и по горестному вздоху печали и взгляду тоски, устремленному туда же, куда смотрели и мы. Асэми не узнала нас, она не ответила на наши призывные крики и, что-то тихо прошипев, скрылась в лесу в теле гадюки. Так мы узнали, что Асэми жива, и что Никанор – старый ангел, живущий вечно, все еще читает Книгу Имен, сидя на краю огромной и бесформенной тучи, именуемой людьми Великой туманностью. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
