ГЛАВА 4

09 июля 1918 года.

Смутно, при первых проблесках появившегося месяца, вырисовываются впереди темные холмы. Сзади, чуть внизу, мерцают сиротливо огни, покинутого час назад Екатеринбурга.

Ночь на удивление или на удачу выдалась светлой. Шум города уже не долетал до небольшого отряда, медленно двигающегося по узкой дороге.

Повозка, нагруженная чем-то тяжелым, не спеша, тащилась в середине конной процессии. Пара коней, с трудом переставляя ноги и садясь на спусках почти на круп, уныло тянула за собой перегруженную телегу.

Пахло конским потом, порохом и колесной смазкой, которой так обильно перед дорогой были смазаны колеса повозки. Из - под колес вылетали небольшие камешки, создавая шум, сравнимый в полной, ночной тишине, разве что с пушечной канонадой.

Этот шум очень злил Владимира Шувалова, ехавшего впереди отряда. В свете ночного светила лицо этого человека трудно было разглядеть, чему, вероятно, мешал и бронзовый загар, наложенный на его лицо долгим пребыванием под летним солнцем. Но с первого взгляда можно было признать в нем человека благородного происхождения. Об этом говорила его стать и выправка кадрового военного. Костюм командира Красной Армии, перетянутый портупеей, смотрелся на нем классический. На вид ему было лет около 25, может чуть больше, хорошо сложенный, среднего роста.

Задача, которую возложил на него Уральский совет, была несравнимо более важной, чем все, то, что им делалось в этой жизни до сих пор.

На мгновение месяц закрыла, набежавшая тучка. Дождь сейчас был не нужен, хотя бы до рассвета. Необходимо было до утра удалиться от Екатеринбурга на безопасное расстояние и постараться остаться незаметными как можно дольше. Тогда план операции, задуманный Уральским советом, будет иметь смысл. Через пару километров дорога должна вывести на Пермский тракт, тогда можно будет ускорить движение.

Страшно хотелось курить, но сзади ехали подчиненные ему бойцы, которым он под угрозой расстрела ещё в Екатеринбурге строго настрого приказал курить только на привалах в дневное время. Нельзя, никак нельзя, чтобы их обнаружили впервые же часы.

Мятежный чехословацкий корпус наступает вместе с Колчаком на Екатеринбург. Уже заняты Мариинск, Челябинск, Новониколаевск, Пенза, Томск. В начале июня заняты Курган, Омск, Самара, несколько дней назад совместно с белогвардейскими отрядами, бело-чехословацкие войска заняли Уфу. Многочисленные, разрозненные банды, состоящие из разного сброда, шастают по всему Уралу. Все это, одним словом, заставляло предполагать, что их маленький отряд сделается неминуемым предметом поисков любого, кому станет, известна тайна миссии, которую взял на себя Владимир, решив, не колеблясь ни минуты, если возникнет необходимость, пожертвовать своей жизнью и жизнью своих товарищей.

В любом из двадцати бойцов, Шувалов был уверен как в самом себе. Все участники операции отбирались из старых проверенных большевиков. Никто из них не знал истинной значимости, сопровождаемого груза. В Екатеринбурге им было приказано доставить до Москвы ценные бумаги и документы, чтобы те не попали в руки наступавшим белогвардейцам. Только Владимир знал, что отряду было поручено доставить в Москву золото, драгоценности, редчайшие произведения прикладного искусства, принадлежащие ещё пару дней назад царской семье и нескольким екатеринбургским богатеям, экспроприированные у них в пользу молодой Республики Советов. Сокровища, оцененные не на один миллион, были тщательно осмотрены, упакованы и занесены в специальный реестр, который с другими бумагами сейчас лежал в планшете, крепко притороченном к седлу.

На горизонте тем временем все выше и выше поднималось солнце, заливая своими лучами, сначала вершины холмов, а затем как бы спускаясь вниз, сами холмы и всё, что находилось у их подножия. Отряд, без каких- либо происшествии, благополучно проехал всю ночь. Необходимо было подыскать удобное, скрытное место для отдыха, дать возможность отдохнуть людям и лошадям, а тем временем разведать дорогу. Все- таки нужно попытаться делать переходы не только ночью.

Вот уже почти год он не был дома. Те пятиминутные набеги к себе на квартиру в Москве, мимолетные поцелуи, слезы и расставания, он в расчет не брал. Но ни когда, даже в часы грусти и уныния, когда человеку свойственно открывать, не то что близкому другу, а любому первому встречному человеку всё, что лежит у него на сердце, никогда ни одним словом, не одним намеком, не упрекнул себя, потомственного дворянина и офицера в том, что изменил присяге и перешел на сторону красных.

Вернулись бойцы, посланные в дозор, ещё с вечера. Они ехали на расстоянии версты, разведывая дорогу и подыскивая место для дневного отдыха. Место ими было выбрано на высоком холме в сотне метров от дороги. Так как было уже почти светло, то Владимир решил осмотреть место стоянки. С восточной стороны путь к лагерю преграждала скала, более чем на насколько сот метров высоты, с другой северной, сплошная поросль кустарника.

День прошел, без каких либо происшествий. Только пение мириад птиц с разнообразным оперением, доносившимся из поросли кустарника нарушало спокойствие. Ближе к вечеру, Владимир проверил в первую очередь груз и лошадей, и только потом все остальное. Чуть стемнело, и снова двинулись в путь по едва заметной дороге. Если тропинку, вьющуюся среди деревьев, можно было назвать дорогой. Первоначально Владимир планировал вместе с отрядом продвигаться по Пермскому тракту, так было бы гораздо быстрей. Но, выехав ночью на тракт, резко переменил свое решение. По дороге, даже ночью, шли нескончаемые потоки людей, как к Екатеринбургу, так и из него, в сторону Перми. Поэтому сейчас перед отрядом необозримо расстилался лес, и Владимир должен был вести своих людей по неизведанной тропинке, руководствуясь только довольно смутными воспоминаниями из географии, компасом и картой, полученной в Екатеринбурге. Что, что а в картах он разбирался, как никто другой.

Отряд медленно, сколько позволяла узкая тропа, продвигался на запад. Пока на пути не встретилось ни одного живого существа, как и не один зверь не нарушил спокойствие ночи.

По мере того, как ночь уступала свои права, и солнце позолотило верхушки деревьев, необъяснимая тревога все больше и больше сжимала сердце Владимира. Лицо покрылось каплями холодного пота, нервы были натянуты до предела, и ему приходилось всею силою своей воли удерживать себя, чтобы оставаться спокойным.

Он не мог объяснить причину тревоги, но в воздухе явно витает беда. Её он ощущал всем своим существом. Должно случиться что – то непоправимое, несправедливое, ужасное…