У Вовы был приятель Шурик, владелец крохотного художественного салона. Там висели картины местных художников, стояли небольшие скульптурки, имелись также образцы старинной мебели, например, буфет со стеклянными дверками и два кресла, обтянутые красным бархатом. Потока посетителей в Солоне не было, да что там потока, просто посетителей не было. Целый день Шурик играл с друзьями в карты, иногда продавая картины для подарков начальству. Картами и жил. Ими же оплачивал аренду помещения салона.

 

Однажды, знакомые члены комитета по культуре при мэрии, побывав в полном составе в Париже за казенный счет, решили и в нашей периферии сделать перфоменсы и разные поп-арты. Пригласили несколько модных бородатых художников из Москвы, и одного очень бородатого из Голландии. Оплатили проезд и проживание. Сняли помещение галереи Шурика, в котором бывали часто, поскольку увлекались игрой в карты. Модные бородачи навезли выставочных экспонатов и расставили в галерее. Что только не привезли! Перед открытием Шурик позвал друга Вову полюбоваться на современное искусство.

 

Один из москвичей специализировался на обуви. Коронкой в его выставочной коллекции были стоптанные лаковые дамские туфли, укрепленные в рамке из полированной фанеры. Сверху рамка подсвечивалась прожектором. Лаковые туфли сверкали невероятным блеском. Другой известный мастер работал с большими кусками кошмы, которую он собственноручно красил масляными красками. Еще были привезены какие-то дурно пахнувшие шары, подвешены к потолку на разной высоте; посетителям приходилось лавировать и пытаться избежать с ними столкновения. В общем, москвичи навезли самые модные выставочные экземпляры. На некоторых даже висели ценники, и Вова был уверен, что никто в здравом уме не купит эту ерунду ни за запрашиваемые бешеные деньги, ни за любые деньги вообще. Более того, он готов был поспорить, что коллекционеры не поставят этот хлам у себя дома или в офисе, даже если им приплатить те деньги, что были зафиксированы на экспонатах.

 

Только голландец приехал с пустыми руками, но с идеями. Во дворе отеля отыскал мусорный ящик и перетащил оттуда в салон груду консервных жестянок. Взял у Шурика плоскогубцы и проволоку и скрепил весь принесенный мусор, написав на некоторых консервных банках свое имя желтой краской. Получилась громадная композиция, которую голландец успел соорудить как раз к открытию выставки.

 

Выставка продолжалась две недели. Был фурор! К концу выставки почти все раскупили. Мэрия приобрела и поставила в малом конференц-зале голландскую скульптуру. Другие организации и несколько продвинутых коллекционеров раскупили остальной хлам.

 

Вова всю неделю провел в салоне. Его интересовало, много ли умалишенных скрывается под личиной эстетов в нашем городе. Оказалось – очень много. Приходили люди, восторгались мятым картонным ящиком из-под холодильника с приделанными к нему старыми дверными ручками с облупленной краской. Люди писали восторженные отзывы, называли бородатого творца этой композиции гением. Молодые женщины за честь считали уединиться с гением в кладовке Шурикиного салона, где тот давно уже установил продавленную кушетку.

 

Много впечатлений вынес Вова из этого перфоменса. И задумался. Выставка закончилась, все мастера поп-арта разъехались, а Вова продолжал размышлять. Смысл его размышлений сводился к простому тезису: «нельзя быть полными идиотами». Надо раскрыть народу глаза на эту чушь.

Вова начал действовать. Он взял древесно-волокнистую плиту, оставшуюся от ремонта квартиры, выкрасил ее голубой краской. Банка этой краски давно стояла у него и ждала выброса в мусорный ящик. Когда краска высохла, Вова нарезал ножовкой картон на небольшие квадраты и приклеил к каждому по одной детали сломанных детских игрушек, хранившихся в ящике в чулане. Потом договорился с другом Шуриком, тот обзвонил телевизионщиков, и сообщил о новом явлении в искусстве. Затем позвонил в комитет по культуре и сообщил, что и в нашем городе есть свои таланты. В мэрии с радостью ухватились за идею устроить выставку самобытного художника.

 

Выставка называлась: «Голубой мир. Новый взгляд на детскую игрушку». Успех превзошел предыдущую выставку. Раскупили все картонки и требовали еще. Особенно требовали голубые картонки с наклеенными колесиками сломанных детьми автомобилей. Вова ходил по салону в новенькой пышной бороде и давал заумные интервью. Слова для этих интервью он почерпнул из рекламных брошюрок московских мэтров перфоменса. Телевизионные операторы разных каналов сменяли друг друга, иногда с драками. Вова много пил, произносил речи о продвижении поп-арта в жизнь нашего провинциального города, осунулся и похудел от использования кушетки в чулане.

 

Раскупили все экспонаты. На них красовались бирки с надписью «куплено». Настало время Вовиной мести. На закрытие выставки собрались любители современного искусства. Набился полный зал. Телевизионщики заранее панорамировали, выискивая наиболее горящие лица поклонниц. Вова на всякий случай приоткрыл дверь запасного выхода и встал около нее. Перед началом выступления он отклеил и бросил под ноги бороду. Какая-то женщина коршуном налетела на бороду, схватила ее и пыталась спрятать. Другие фанаты стали выдирать бороду у этой женщины. Началась свалка, которую с трудом удалось прекратить. Вова начал выступление. Он рассказал о голландце, который за кучу мусора получил три тысячи евро, оставил после себя несколько беременных фанаток и переехал в соседний город, где намечался резкий рост культуры. Потом привел еще несколько примеров неприкрытого идиотизма. А потом бросил в зал резкие обвинения в бескультурье, фанатизме, незнании основ искусства, сумасшествии и половой распущенности. Зал онемел, камеры перестали поворачиваться; они смотрели на Вову. Вова отступил к подготовленному выходу.

 

И тут фанаты и любители перфоменса и поп-арта с ревом и криками: «гений, талант», и прочее того же рода, бросились к Вове и стали рвать на нем одежду на память.