Так вот. Таруса. Для меня она началась с Заболоцкого. С его «Городка». Целый день стирает прачка, Муж пошел за водкой. На крыльце сидит собачка С маленькой бородкой. Целый день она таращит Умные глазенки, Если дома кто заплачет – Заскулит в сторонке. А кому сегодня плакать В городе Тарусе? Есть кому в Тарусе плакать – Девочке Марусе. Опротивели Марусе Петухи да гуси. Сколько ходит их в Тарусе, Господи Исусе! «Вот бы мне такие перья Да такие крылья! Улетела б прямо в дверь я, Бросилась в ковыль я! Чтоб глаза мои на свете Больше не глядели, Петухи да гуси эти Больше не галдели!» Ой, как худо жить Марусе В городе Тарусе! Петухи одни да гуси, Господи Исусе! Написано в год смерти Заболоцкого – 1958–м. Мне тогда было 6 лет. Я носилась с подружками по двору, закапывала в землю цветные стекляшки и разноцветные фантики – делала «секретики». А Поэт доживал свой короткий век. Он снимал летом дом в Тарусе, мечтал купить там же собственный, но не успел. Умер осенью в Москве. Ему тогда было всего на три года больше, чем мне сейчас… Впервые я услышала эти стихи через тринадцать лет после их написания в исполнении своего сокурсника. Он пел с подвывом, подыгрывая себе на гитаре, и уверял, что это народная песня. Помню ощущение никогда не виданного мною пыльного городка с гусями и петухами, и свое томительное желание оказаться на его улицах... Ещё через трижды по тринадцать – тридцать девять – лет я собралась в Тарусу. Люблю это состояние неизвестности в начале пути – когда не знаешь, какой будет дорога и что ждет по приезде. Может, очарование, а может, и разочарование… Тихий неясный восторг трогает душу, когда пускаешься в путь в новые места. Кажется, весь мир светел и добр, и любит тебя, и тебе тоже так хочется всех любить, что даже тянет немножко поплакать… Первый «любовный альянс» случился у меня в здании автовокзала. Внезапно закончились деньги на мобильнике, и я не могла позвонить Татьяне – моей спутнице, чтобы узнать, брать на неё билет или она передумала ехать. Терминал платежей мою «стошку» принял, но на счёт не перебросил. Пришлось искать благодетеля среди пассажиров. Лицо одной молодой женщины показалось мне добрым, и я рискнула: – Извините, разрешите воспользоваться вашим телефоном, на моём деньги кончились… Я вам заплачУ… Вначале женщина посмотрела строго и отстраненно, но потом вдруг расплылась в чудесной улыбке: – Да что вы! Не надо денег, звоните! – Бери билеты, я еду, - прокричала мне Татьяна сквозь шум поезда метро. – Я уже подъезжаю!.. Вторым был парень–буфетчик с бо–о–о–ольшого бодуна. Он наливал кофе и подавал булочки, одновременно прихлебывая из бутылки минералку. Было видно, как ему стрёмно, но повинуясь какому–то неведомому процессу, завихряющему волны нежности в окружающем нас пространстве, он отставил бутылку и исполнил каждый мой каприз. А я, проверяя работу божественного механизма эманации любви и доброты, разошлась по полной! – Не хочу кофе в пластиковый стакан, хочу в чашку! Нате вам чашку. – Не хочу растворимый, хочу молотый! Ну, послал бы куда подальше. Нет, долго извинялся, сокрушенно поглядывая на банку вполне приличного «Якобса». – Ладно, раз уж нет молотого, пусть будет растворимый. Булки свежие? – Свежие, но холодные, у нас витрина холодильная. Давайте разогрею. Вам погорячее? Тут я обнаглела и потребовала салфетку. – Пожалуйста. Возьмите ещё несколько штук в дорогу. – Что ж вы так неэкономно? – Обеднею что ли? – Спасибо вам! Какой вы хороший, молодой человек! Дай вам Бог здоровья и верную жену! Буфетчик покраснел и расплылся в счастливой улыбке. Объявили посадку на автобус до Тарусы. От порога я оглянулась, парень смотрел вслед и светился всей своей мятой физиономией. Два мира есть у человека: Один, который нас творил, Другой, который мы от века Творим по мере наших сил… Поскольку это был последний выходной день в ноябрьском праздничном уик–энде, то и народу в автобусе в ранний час оказалось мало. Солнце било нам в глаза через прорехи в облаках, уже подернутых серым пеплом догорающей осени. Первый заморозок припудрил отчаянно зеленые газоны – трава опять, как и в прошлом году, обманулась теплом и по–весеннему бойко вылезла наружу… Что чувствует человек, когда его давняя–давняя мечта приближается к своему исполнению? Если закрыть глаза, кажется, что ты возвращаешься в юность. Время свернулось лентой Мёбиуса в знак Бесконечности… Странная штука – Время. По дороге я с чувством спела «народную» песню «Целый день стирает прачка...», подвывая, как мой сокурсник, только без гитары… Таруса такая аккуратненькая, низенькая, чистая и уютная, как молодая симпатичная мещаночка из позапрошлого века. Гостиница небольшая и пустынная. Называется тоже «Таруса». Устраиваемся в номере и отправляемся гулять, но не можем закрыть дверь – сломался замок. Молодая симпатичная девушка–администратор переселяет нас этажом выше, в мансардную комнатку, из которой видна колокольня и угадывается в отдалении река… Наконец, выходим на городскую площадь – она в двух шагах от гостиницы. Первое, что видим: девчонок лет четырнадцати с лошадками. Катают детей по площади. Одна лошадка – пони или даже карликовая – совсем крошечка, запряжена в миниатюрные дрожки. Нам предлагают прокатиться. Сто рублей круг по площади диаметром метров в семьдесят. Маршрут: автостанция – художественный салон – храм – картинная галерея. Не решаемся обременить рыженькую поняшку двумя нехилыми пенсионерками, и обходим площадь своими ногами. Возле автостанции чебуречная с ценами советского периода – в Москве давно уже нет пирожков по десять рублей и салатов по тридцать. Но ещё любопытней плоская, на манер флюгера, жестяная композиция на коньке крыши: тощий мужик верхом на осле везёт перед собой даму в длинном платье. Дама играет на струнном инструменте с длинным грифом. Под загадочной парой на осляти, как раз над входом в харчевню надпись: «ИСТИНА В ЕДЕ!» Стоим, гадаем… Дон Кихот? Нет, не похоже… Насреддин? Что интересно, ни один местный житель не смог объяснить, кто и зачем изображен в этой композиции. Большинство, вытаращив глаза, уверяли, что до сих пор её здесь не замечали. Так мы и остались в неведении относительно первой тарусской художественной диковинки. В худсалоне – изображения местных пейзажей и глиняные сувениры по баснословным ценам. Основная концепция сувенирных безделушек – астрологическая: знаки зодиака, год того–сего… Есть несколько очень интересных керамических авторских работ, но цены… Это вам не пирожки. Храм Петра и Павла закрыт на два замка. В вывешенном у калитки расписании указано: сегодня служба закончилась, ближайшая – через два дня... В картинной галерее выставка старинных ключей и замкОв, работы местного фотохудожника по фамилии Колокольчиков, а так же труды московских живописцев под общим названием «Пленэр–2011» – ничего особенного… Символичной показалась нам с Татьяной фотокартина под названием «Подруги»: две спелые груши развалились вальяжно – одна на столе, другая в вазе. Мы посмеялись и попросили кассиршу снять нас на память: две подруги рядом с «Подругами»… В картинной галерее больше всех произведений мне понравились смотрительницы: бесформенные провинциальные тётки в платочках, словоохотливые и доброжелательные. Они с советской добросовестностью следили, чтобы посетители не фотографировали экспонаты бесплатно. Однако, быстро подружившись с нами за беседами «про жисть», следуя истинно русской широте души не взяли деньги за фотосъемку. Разбрелись мы с Татьяной по залам, потерялись, она начала меня вызванивать и обнаружилось, что мой сотовый в сумке отсутствует… Похолодев, я полетела в обратном направлении – худсалон, чебуречная, гостиница– и подвернула ногу… Аппарат нашёлся в номере, но все дальнейшие мои перемещения происходили с болью на каждом шагу… «Это неспроста, – подумала я. – Это знак: нечего носиться сломя голову по городу, где Время течёт из настоящего в прошлое. По реке Времени следует перемещаться неспеша…» Вернулись в галерею, где нас, как родных, встретил пушистый кот. Словно долго–долго ждал и, наконец–то дождался… Он мявкал, тёрся о ноги и с чувством позировал. – Ничейный Васька, – сообщила галерейная смотрительница. – Все его кормят, вот он всех и любит… Дом Заболоцкого найти просто: вон туда вниз по улице… Дом поэта оказался чужим частным владением. Только мемориальная доска протокольно гласила, что «Здесь проживал…» и так далее. Бывшая дача Паустовского огорожена высоким забором. Вроде бы там есть экспозиция, но проверить не удалось – на воротах висел замок. Посмотрели. Помолчали… Музей семьи Цветаевых встретил приветливо. Он очень гармоничен всей провинциальной Тарусе. Когда–то этот деревянный дом – «Дом Тьо» – принадлежал не Цветаевым, а Сусанне Мейн, последней жене дедушки Марины и Анастасии Александра Давыдовича Мейна…. Под музей его отдал муниципалитет в год 100–летия Марины Ивановны… Девочки гостили в этих стенах… Или не в этих? Дом перестраивали и неизвестно, сколько сейчас в нём подлинных брёвен. Но не это важно, главное – память. И опять время приняло причудливую форму, и за окном зазвенел девчоночий смех… Интересно, сёстры Цветаевы тоже закапывали в землю «секретики»? Рассказ экскурсовода отдавал казенными штампами, изобиловал ничего не говорящими нам датами, именами и содержал очень мало поэзии… Ладно, пусть хотя бы так. И за это спасибо… Памятник на берегу Оки – Марина большая, крутобёдрая, смотрит вверх по течению, больше похожа на доярку, чем на поэта… Завечерело. Над рекой повис диковинный полосатый закат: чёткие ярко–голубые и ярко–розовые полосы чередуясь отражались в тихой воде. Охристый песок, алые грозди рябин, почерневшие листья и жухлая трава с чистыми мазками первого снега… Заболоцкий любил закаты... В очарованье русского пейзажа Есть подлинная радость, но она Открыта не для каждого и даже Не каждому художнику видна. С утра обремененная работой, Трудом лесов, заботами полей, Природа смотрит как бы с неохотой На нас, неочарованных людей. И лишь когда за темной чащей леса Вечерний луч таинственно блеснет, Обыденности плотная завеса С ее красот мгновенно упадет. Вздохнут леса, опущенные в воду, И, как бы сквозь прозрачное стекло, Вся грудь реки приникнет к небосводу И загорится влажно и светло. Из белых башен облачного мира Сойдет огонь, и в нежном том огне, Как будто под руками ювелира, Сквозные тени лягут в глубине. И чем ясней становятся детали Предметов, расположенных вокруг, Тем необъятней делаются дали Речных лугов, затонов и излук. Горит весь мир, прозрачен и духовен, Теперь–то он поистине хорош, И ты, ликуя, множество диковин В его живых чертах распознаешь. Белая часовня, рядом святой источник и купальня, которая работает по расписанию с 10 до 16 часов. Уже закрыта. Громко топая, из темноты выбежали три парня азиатской наружности в спортивных костюмах, похожие как близнецы, и подбежали к невидимому в темноте, но слышному по журчанию источнику. По очереди напились. – Как символично, – сказала я им вслед. – У вас сегодня курбан–байрам и вы пьёте из православного святого источника… – Пить захотели, – отозвался один. – Бог един для всех, – белозубо улыбнулся другой. – Побежали с нами, – уже удаляясь, бросил через плечо третий. Они исчезли во тьме, словно привиделись. Очень мало людей, но много добротных домов типа «коттедж». Они придают провинциальному городку вид дачного посёлка. Есть довольно богатые, с обширными подворьями поместья. Но ничего похожего на русские дворянские усадьбы… Ау, Россия! В некоторых домах из труб шёл дым, наверное, там горели модные камины. Дымный дух, смешанный с ароматом мороза, наводил на мысли об уютной русской избе, горячей печке, о баньке по субботам… В гостиницу возвращались в полной темноте. На улицах – ни души, только изредка проезжали легковушки так, словно куда–то крались. Ни единого фонаря, ни даже света в окнах. Странно. Сколько же времени? Оказалось, только 8 часов вечера. Заблудились. Спросить не у кого. Спорим, куда идти, налево или направо… Вдруг, как в сказке, откуда ни возьмись, девочка лет десяти на велосипеде. Сзади мужчина за седло придерживает: папа учит подросшую дочку кататься на двухколёсном велике. Ночь, тишина, безлюдье, холодная луна с неба, а тут – мирная семейная картинка… Впрочем, чего здесь такого? Время детское, ещё даже «Спокойной ночи, малыши!» не пропели… Ну, я же говорила, направо! «Дело было вечером, делать было нечего…» В номере не работало отопление. На нашу жалобу пришли слесари – два юных, по–восточному почтительных узбека. Извинились, что не устранили неполадки днём – в Тарусе нет мечети, ездили на праздничный молебен в столицу. Пока они спускали из труб воздушную пробку, мы обсудили развал СССР, вспомнили красоту Самарканда, сравнили заработки и цены на аренду квартир в Тарусе и Москве... О русских поэтах Заболоцком и Цветаевой, о писателе Паустовском эти мальчики никогда не слышали… Причудливы виражи человеческих судеб, но петли времени чуднее: тарусский музей семьи Цветаевых стоит на улице имени Розы Люксембург, дом Паустовского – на Пролетарской, табличка с именем Карла Либкнехта соседствует с мемориальной доской Заболоцкому, кресты собора Петра и Павла вознеслись над площадью Ленина… Под старинными резными наличниками красуются пластиковые евроокна… Мы поздравили узбеков с праздником курбан–байрам, проводили и погасили свет. Высока земли обитель. Поздно, поздно. Спать пора! Разум, бедный мой воитель, Ты заснул бы до утра. Что сомненья? Что тревоги? День прошел, и мы с тобой – Полузвери, полубоги – Засыпаем на пороге Новой жизни молодой. Колотушка тук–тук–тук, Спит животное Паук, Спит Корова, Муха спит, Над землей луна висит. Над землей большая плошка Опрокинутой воды. Спит растение Картошка. Засыпай скорей и ты! Утром я еле–еле застегнула на распухшей лодыжке сапог и с трудом доковыляла до автобуса… Через три часа мы с Татьяной, покачиваясь, дремали в вагоне московского метро… Что принесла мне сбывшаяся мечта? Ничего особенного. Просто ещё один незабываемый день в жизни. День, в котором не было никаких выдающихся событий, просто Время свернулось в знак Бесконечности и что–то изменилось вокруг и во мне... Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! Гони ее от дома к дому, Тащи с этапа на этап, По пустырю, по бурелому Через сугроб, через ухаб! Не разрешай ей спать в постели При свете утренней звезды, Держи лентяйку в черном теле И не снимай с нее узды! …………………………… Да! Кстати, ни гусей, ни петухов, ни ковыля, ни прачки с бородатой собачонкой мы в Тарусе не увидели. Но был замечен мужик, покупавший водку в магазинчике «Продукты круглосуточно». Согласно расписанию на двери, магазин работает с 8 до 23 часов – это, видимо, и есть сутки в городе Тарусе. Странная штука ВРЕМЯ… Стихи Николая Заболоцкого. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
