Нас было трое. Три неразлучных друга с одного двора, но с разными интересами. Лично меня всегда интересовала техника во всех её проявлениях. Творить начал с детекторного приемника, намотав проволоку на картонный каркас. Было удивительно услышать в наушниках неизвестно откуда появившиеся шипящие звуки, при настройке превратившиеся в музыку. Максим и Гришка стояли рядом, и по их глазам было видно, как хочется им надеть видавшие виды наушники и музыку эту услышать. Но нужна была пауза, чтобы показать им, что кроме страсти Максима к музыке, а Гришки – к рисованию, есть ещё чудо электроники – радио. Телевизоров тогда еще не было, и слухи о их появлении казались фантастическими. Наушники эти друг отца из армии привез, а были они от настоящей военной рации. Это придавало особую таинственность и могущество всему моему творению в виде детекторного приемника.

С той послевоенной поры прошло много лет. Максим стал профессиональным музыкантом, а Гриша – известным художником. Только моя биография не блистала своеобразием. Закончил вуз по модной тогда физике-электронике со специализацией по физике магнитных явлений. В числе первых осваивал громоздкие сооружения, постепенно превратившиеся в современные ЭВМ. Теперь их начинают изучать в школе, а в начале идеи Норберта Винера многим казались нереальными и даже объявлялись властями «происками империализма».

Если честно признаться, то физика магнитных явлений мне не потребовалась ни в работе, ни в жизни. Однако подходы к изучению неизвестного однозначно пригодились. Даже в каждодневной действительности это было надо. Поэтому не выносил читать инструкции к различным бытовым устройствам из-за их примитивизма и всякого отсутствия творческого подхода. Серьезной наукой заниматься не стал, потому что в душе была другая идея, назвать которую научной было нельзя. Ещё на старших курсах уважаемому профессору, у которого были заметны признаки творчества, попытался рассказать свою заветную идею. Состояла же она в том, чтобы попытаться с помощью технического устройства объединить музыку и цвет. Нет, не просто сделать нечто вроде появившихся тогда на танцплощадках цветомузыкальных установок, а синтезировать из окружающей природы новую музыку. Тогда, в общем-то умный профессор, меня не понял.

- Чтобы природа начала играть? Как же ты это представляешь и для чего это нужно?

Эти фразы «для чего» и «кому это нужно» были убийственны для меня и в последующем. Когда мне встречался по косвенным признакам более-менее думающий человек, то пытался объяснить ему сущность своей новой «цветомузыки». Однако ничего путного не выходило. Специалисты по музыке видели только музыку, а специалисты по искусству держались своих канонов. Те и другие встречались среди знакомых моих закадычных друзей Гриши и Максима. Им же свою идею как-то объяснить не осмеливался. Берёг. Может и они спросят «для чего это надо?». Тогда всё. Конец мечте.

Проходили годы, а моя мечта оставалась только со мною. Что-то делать для её реализации не пытался в суете каждодневной работы. Настало время, когда стали меняться новые поколения компьютеров, тогда по настоящему открылись невозможные ранее технические возможности в самых разных областях прикладных наук. Но делать свою «цветомузыку» так и не решился.

Подтолкнул юбилей нашего окончания школы. Внезапно понял, что прошло не просто 40 лет, а прошла самая существенная часть отпущенного времени. Что там будет дальше никому не известно. Что сделал до того - по известному «гамбургскому» счету вроде и есть, с чем предстать и самому себе отчитаться. Однако… Самого важного своего открытия так в суете повседневной и не совершил. Недосуг было. Нет, это не оправдание, а главный себе упрёк.

На эту школьную встречу в июне Гриша с Максимом приехали. Да уже не Максим, а Максим Петрович. И Гришку логичнее назвать Григорием Николаевичем. Возраст соответствующий, успехи тоже есть. Вот мы и собрались снова вместе, и между собой по-прежнему друг друга по имени называем. После встречи как-то само собой вроде самоотчетов получился разговор наш. Кто и что сделал, не зря ли годы прошли.

Максим композитором настоящим стал. Оперы и симфонии разные написал, студентов учить начал, как музыку правильно писать и какие там законы существуют. Но потом Максим задумался так и говорит:

- Только что-то по законам новая музыка не пишется. Так можно только известную музыку объяснять и комментировать. Хочется всё же чего-то другого, а чего – сказать трудно.

За столом мы сидели у меня на даче. Хорошо там, жёны не мешают. У них в комнате свои разговоры про детей, да как можно молодость сохранить. Но это не наше мужское дело, хотя с молодыми дамами иногда приятнее бывает.

Так вот, сидим мы в мастерской моей, что к гаражу пристроена, и разговор, действительно, существенный завязался. Да не водка тут помогала, потому что и пили мало совсем, в соответствии с возрастом и самочувствием. Просто время настало. Да и кому ещё рассказать, если не друг другу.

Вот и говорит Максим, что мысль у него заветная есть, про которую совсем никто не знает и знать не должен. Пытается он новую «жизненную» музыку написать. Но чтобы всем понятна была и картину соответствующую рисовала Вселенной нашей и человека в ней. В общем, картина великая жизни всей.

- Что же, великие композиторы прошлого такой музыки не написали? – задумчиво спросил Гриша.

- Разную написали. И гениальную написали. И бессмертную музыку тоже написали. Но единства нет между музыкой и мечтой человека. Может, и не то вам говорю, но как-то студент один пристал ко мне, почему семь нот – достаточно? Можно ли семью нотами всё на свете существующее описать и растолковать? Тогда студенту этому ответ собрал, но сам всю жизнь над тем же думал. Достаточно ли семь нот, чтобы единство жизни отразить и спрогнозировать? Это во мне исследователь музыки заговорил. Можно и проще сказать. Не написана ещё моя музыка, да и можно ли её написать, не знаю, - совсем как-то по юношески говорил Максим.

- Знаешь, Максим, не только в музыке этот же вопрос есть, но и в живописи. Не скажу, что шедевры мои картины, но многое там показать удалось – заговорил Гриша.

Тут подтвердить могу, что картины его видел на выставке в нашем музее, и они выделялись. Там узнал бесконечное небо нашего детства и ласковое солнце. Одноногий солдат, который играл на гармошке, был именно таким, каким запомнили мы дядю Василя с нашего дома. Только медали и орден «Слава» дядя Василь надевал на День Победы один раз в год. Играл же на гармошке часто, особенно выпив, как он говорил, «наркомовские двести граммов». Ещё на картинах Гриши краски и их сочетания были какие-то особенные, почти говорили о чем-то особенном. Не просто сюжет там был изображен, а разговаривал художник со зрителем. Впрочем, может, это мне одному казалось, и смотрел-то на картины друга предвзято. Было за что порадоваться.

- Но всё же того, что хотелось бы, пока не написал. Вот уже много лет картину одну рисовать пытаюсь. Звучать она должна. Так, как радуга над полем после грозы. Может, как колокола тревожные, о вражеском набеге предупреждая. Не знаю точно, но на полотне моем пока нет желаемого. Давно думаю над картиной своей главной, но нет пока в ней единства, - совсем уж задумчиво закончил Гриша.

- Это как Иванов «Явление Христа народу» всю жизнь писать? – может, не совсем деликатно попытался уточнить Максим.

- Да нет, там конкретный сюжет и конкретная цель была. Только время требовалось. Тема тоже вечная, человеческая. Полнота в той картине есть. В «Третьяковке» возле этого полотна дольше всего каждый раз стою.

Задумались крепко мои друзья. Сидим, каждый к своему главному в жизни вернулся. Они все в творчестве. Музыка, живопись - вечные попытки выражения души человека. Куда мне со своими машинами, хотя и умными. Но всё же решился друзьям свое заветное высказать.

- Знаете, ребята, была и у меня в жизни одна заветная мечта. Только что из нее получится, не знаю. Долго рассказывать, да и смысла нет никакого. Тут в деле проверить надо. Скоро у меня отпуск начинается. Ехать мы с женой никуда не собираемся. Покопаюсь тут в мастерской, кое-каких деталей не хватает. Да и с компьютером повозиться надо, подучить его обращению. Вот к концу отпуска, может, что-то и получится. Только для испытаний вы мне понадобитесь. Нужна будет твоя, Гриша, картина неоконченная. Ты тоже, Максим, должен подъехать со своим инструментом любимым.

- Что-то ты, Лёша, секретное задумал. Скрипка в качестве инструмента подойдёт? - невесело улыбаясь, уточнил Максим.

- Тебе виднее, но на чем ты играть свою заветную музыку пробуешь?

- Заветную, не заветную, но скрипка из всех инструментов мне к душе ближе. Остальное добавить всегда можно, - принимая моё предложение, сказал Максим.

Летние месяцы самые ласковые. Не только из-за теплоты. В природе всё живет, а сколько звуков и красок разных! Как-то лето это особенно у меня сложилось. Вскоре после встречи школьной ногу сломал. Но это как раз тот случай, когда говорят «не было бы счастья, да несчастье помогло». Вроде бы на ровном месте оступился, упал неловко. Но перелом «настоящий» получился, как хирург констатировал. С конца июня до самого отпуска с гипсом хромать пришлось. Остались мы с женой на даче. Столько ночей соловьиных с молодости не помню. Да и в молодости они быстро проходили. Сейчас же каждую песню, казалось, отдельно запоминал. В июле грозы зачастили. Ночи рябиновые, с молнией во всё небо. Лето тёплое выдалось, грибное. Жена утром в лесок ближайший сходит – корзинка грибов отборных. Какой же у них запах! Многое современные технологии чудесного могут, но такого запаха, как у свежих грибов – изобрести никогда не удастся. Вот так и проводил лето. Но мысль свою заветную не оставлял. Под настроение садился к компьютеру, или за паяльник брался.

Главную схему поздно ночью собрал, после того, как соловьи в основном угомонились. Тут основное было, как и сам потом понял. Соединить надо было оптическую систему прибора моего со звуковым сопровождением. При этом музыка соловьиная в ушах звучала. В глазах же солнце закатное видел. Спокойное такое солнце в тот вечер было. Долго-долго опускалось, словно не хотело прятаться. Потом с солнцем попрощался, но обещание с него взял завтра снова появиться. После этого и спряталось солнышко красное, а мне соловьёв дослушать надо было.

Спать совсем не хотелось. Вот и сварганил окончательную основу «цветомузыки» своей. Правда, потом по деталям много ещё чего уточнять и настраивать пришлось. Каждую неделю жена в город за разными нужными деталями ездила. По её словам, можно было за эти деньги на заморский курорт поехать и все достопримечательности подробно изучить. Тут она, конечно, перегибает сильно. Многое для моего «доброго глаза», прибор этот так окрестил, друзья передавали, многое заранее собрано было в старых чемоданах.

Вот в августе и получилось нечто непонятное в виде тумбы почти в мой рост с колпаком прозрачным сверху. Компьютер и всякая иная начинка внутри были. Снаружи только кнопка большая включения. Да ещё звуковые колонки во все стороны смотрели. Не цель была, поразить кого-то приборами непонятными или лампочками мигающими. Суету эту мы уже проходили. С детства же мне первая киноустановка передвижная запомнилась. Киномеханик своё волшебство отдельно творил, а звук из больших серых чемоданов с дырочками раздавался. Что-то подобное и у меня сейчас получилось. Только надежда была, что не простое кино из этого всего получится. Но тут уже мне не вмешаться. Всё, что мог, туда с программами заложил. Дальше техника сама действовать должна была. Никакой уверенности, что что-то путное из этой «башни» поучится. Но ведь надежда оставалась. Волноваться сильно не было необходимости, хотя и основную установку в своей жизни собрал. Будь, что будет. Мне же в душе важнее были песни соловьиные, закаты и восходы увиденные, да грибов запах… Но это так, для самоуспокоения думал. Потому что волновался. Не за себя только, а за Гришу и Максима. Ведь на них же надумал технику свою испытывать.

К концу августа ночи длиннее стали. Песни свои птицы отпели. Только цветы замечательные, которые всё лето жена вокруг домика сажала, в самом цвете красовались. Ещё ночи стали ясные, со звездопадами. Желание с падающими звездами на «добрый глаз» не загадывал. Загадывал, чтобы дети здоровы да счастливы были. И всем людям благополучия желал. Пусть бы так было, наконец. Здесь, на даче, мы с женой телевизор по обоюдному согласию вообще не включали. Иначе бы пропустили и соловьёв и закаты. Неладно в мире, а причины, может, сложные, а чаще простые…

Не было гарантии, что «добрый глаз» поможет людям счастливыми быть, но попробовать надо было. К этому времени гипс у меня с ноги сняли, но с палочкой пришлось ходить. Побаливало к вечеру, да и опасался ещё ступать смело. Созвонился с ребятами, и условились, что в субботу к вечеру приеду к Грише в мастерскую. Максим со своей скрипочкой тоже появиться обещал. Погрузили вместе с женой «добрый глаз» в старые «Жигули» - аккурат на заднее сиденье поместился. С утра ещё на огороде повозился, туман легкий был. Потом высоко в небе журавли клином пролетали. Печально так курлыкали, что даже сердце сжалось. Про установку свою подумал с непонятным сожалением. Только чего хотел, тоже непонятно. Если не заработает – плохо, вроде. Но если и всё получится – тоже не нравится. Ведь тогда непонятно, к чему дальше стремиться, и что потом делать. Может, всё творчество прекратится? Только сам себя остановил: чего заранее расстраиваться, будь что будет.

С этой мыслью, успокоенный, и за руль сел. Дорога не то, чтобы дальняя. Через два часа уже к Гришиной мастерской подъезжал. Он её на чердачном этаже устроил, а сам на первом этаже жил. Там недавно ему мастерскую сделали, когда губернатор новый узнал, что картины Гришины в музее «Метрополитен» выставили. Сколько лет до этого он в небольшой квартирке и жил и работал. Но не жаловался. Молодец Гриша! Должна быть «наша сверху», как говаривал наш старшина, от Москвы до Праги воевавший. Кстати, и служили мы все трое в армии вместе, в одной казарме три года спали. Это тоже школа была, может и не всегда умная. Однако после службы нас уже было голыми руками не взять, и работать мы не уставали. Вот так-то, не к месту мысли были, когда к Грише в мастерскую поднимался.

Там уже и Максим ходил, встревоженный какой-то. Чего им тревожиться? Они ведь и не знали толком, что их ожидает. Приставать начали, чтобы ерундой не занимался, а рассказал…. Но что толку рассказывать, если «пшик» получиться может с большой вероятностью.

Честно говоря, из всей высшей математики мне теория вероятностей больше всего нравилась. К жизни близко. Что получится – неизвестно заранее. Просто стремиться надо, а дальше - что Бог даст. Вот уже и Бога вспомнил, хотя и не отрицал его никогда. Может, Бог тут и ни при чём, оптика да электроника решать будут. Хотя то, что за лето в природе собрал, на человеческое творение не похоже. Гармония была и изменения постоянные. Может, на этом жизнь и основана?

Ничего ребятам растолковывать не стал. Попросил «добрый глаз» сюда принести, а то моя нога ещё давала о себе знать. Сел в уголке, почти успокоился. Только сердце часто так стучало: тук-тук, тук-тук…

Принесли Максим с Гришей моё «чудо одноглазое» – так они установку окрестили. Посреди большой мастерской поставили. Гриша говорит:

- Может, всё же по сто граммов коньяка примем для храбрости? Мне из самого Парижа большую такую бутылку директор музея привёз. За картинами приезжал, весёлый француз. Но когда увидел моего дядю Василя безногого с гармонью, то прослезился. Хороший человек оказался.

Максим всегда против выпивки был:

- С делом пришли разобраться, а они опять за пьянство. Не помогает ни водка, ни коньяк, если плохо. Пробовал. Только работа спасает, или рыбалка. Но чтобы хотя бы изредка клевала рыба. Не важно какая, всё равно лучше потом отпустить малую да несмышлёную. Настраивай прибор свой и командуй, что мне на скрипке играть.

- Да не знаю толком, что тебе играть. Ты сам понять должен будешь, если получится. Настраивать тут нечего, он сам себя настроить должен, если вы достойными окажетесь, - спокойно так им объяснил, хотя сам уже с трудом удерживался, чтобы сидеть, а не ходить как Максим.

Нашли удлинитель, провода подключили. Картину Гриша метра за три от «доброго глаза» по моей просьбе поставил. Картина большая была, сложная. Её сильно рассматривать просто времени не было. Но то, что успел там увидеть, всё же особенным показалось. Местами светлая такая, как лето. Местами и темнота даже страшная. Максима там тоже узнал: он как дирижер стоял, но со скрипкой в руке. Во второй руке смычок, только рука, как крыло, в сторону отведена. Показалось, что лететь собрался. Ещё там огонь какой-то был. Яркий огонь, даже на лице почувствовал. Больше рассматривать ребята не дали.

Прибор мой включили. Он тихонько так гудеть начал. Потом сверху колпак засветился, лучик тонкий вылетел, вокруг повертелся, и быстро картину нашёл.

К этому времени в комнате уже сумерки настали. Предосенние такие, светлые ещё. Но тихо стало, даже гудение прекратилось.

Лучик этот красный по картине перемещаться начал. Неравномерно так, иногда останавливался. Сверху вниз подпрыгивал. Иногда расширялся, и большее пятно высвечивал, а временами просто в точку собирался. Нам всё видно было. Не очень долго это продолжалось, потом лучик почти к центру картины сам переместился, и послышались первые звуки.

Какие-то особенные звуки очень несмело сначала появились. Даже не звуки, а вроде как шелест ветра в листьях. Потом более чёткие аккорды проявились. Иногда мне они казались законными, вроде так и надо. Но были и повороты разные, неожиданные. Только вскоре я музыку слышать перестал, а рассказ услышал. Голос был Гришин, а рассказывал он о детстве нашем босоногом, о купании в Днепре. Попозже про школу что-то запели, как в футбол играли. Потом я заплакал, потому что взрыв услышал той мины немецкой, на которой девчата с нашего класса подорвались, когда в лесу ягоды собирали.

Когда заплакал, то снова комнату с прибором увидел. Музыка продолжалась. Только теперь не только мой прибор динамиками играл, а Максим стоял рядом и на скрипке играл. Точно-точно в такт музыке из динамиков. Без нот, просто играл, а иногда друг друга звуки их поддерживали. Перебоев не было почти заметно. Просто, как бы подсказывали, что дальше будет.

Гриша обхватив руками голову сидел. Потом у меня опять время отключилось, потому что свою жену молодой увидел. В легкой косынке и в платье с подсолнухами. Даже ветер тот майский подул, и лугом запахло.

Сколько так продолжалось – трудно сказать. Музыка как-то на взлёте ослабевать стала и умолкла. Лучик погас. Темно совсем в комнате, только окна большие луной отсвечивают.

Максим первым опомнился.

- Как же ты смог ту музыку, что всю жизнь пишу, сразу проиграть? Ведь не всё так последовательно у меня на нотах записано.

Молчал, ничего им не говорил.

Тут Гриша уточнять начал.

- Это всё и хотел я в картине своей показать. Только некоторые места мне самому понятнее стали после скрипки Максима. Признавайся, что ты мог подсмотреть, и как это сделал?

Потом мы всё же пили из большой бутылки марочный французский коньяк, и я, как мог, объяснял друзьям, что техника тут ни при чём. Просто, знаменитые и известные всем семь нот совместились с семью цветами радуги. В упрощенном толковании каждому цвету своя нота полагалась. Лучик этот лазерный считывал цвета из картины и превращал их в соответствующие звуки. Результат определялся искусством друзей моих. Краски и рисунки должны быть так на картине расположены, чтобы музыка раздавалась. Техника тут бессильна. Тут душа нужна и видение. В жизни мы похожее видели. Поэтому картине Гриши музыка Максима просто должна была соответствовать. Моя же задача в том состояла, чтобы программу такую для системы управления написать, которая и песни соловьиные и радугу над лесом помнила. С учетом этого и должен красный лучик по картине перемещаться. Но если про солнце на закате забыть, или шум летнего дождя не учитывать, то не музыка в итоге получится, а звуков набор. Вот и пришлось сделать для компьютера соответствующую систему, которая с душой выбирала, в какую сторону и с какой скоростью краски с картины считывать.

Теперь установки такие разные фирмы выпускают. Что самое поразительное - получились из музыки Бетховена и Шопена, Баха и Моцарта такие картины, что для них специальный музей парижский друг Гришин организовал. Там же и зал особый есть, где знаменитые картины на сцене стоят, а под руководством красного лучика музыка играет. Она каждый раз разной бывает, но даже Максим признал, что гениальная. Ей подобную у знаменитых композиторов находят. Мне кажется, что ничего в этом плохого нет. Пусть играет.

Сейчас друзья мои часто вместе работают. Сзади «добрый глаз» стоит. Редко его включают. Только когда или у Гриши какое-то новое место на картине не получается, или Максим новый переход нащупывает.

Меня же другое сейчас заботит. Прошу их соловьиную песню нарисовать. И ещё, чтобы картина «Явление Христа народу» сама рассказала о том времени. Даже лучше, если музыкой. Ещё жду, чтобы «Джоконда» зазвучала. Представляете, какая это песня будет!