Я, как покорная раба…

Ольга Николаевна влюбилась. С одинокими немолодыми женщинами иногда такое случается. Живут себе, живут, выгуливают два раза в день болонку, покупают молоко и кефир в соседнем магазинчике, плачут над сериалами. А в одно прекрасное утро встречают в булочной, где вкусно пахнет свежей сдобой, мужчину своей жизни. Вот и Ольга Николаевна пошла в пенсионный фонд выяснять, намного ли ей добавили пенсию, и потеряла мобильный телефон. Положила его на стоечку, пока бумажки свои перебирала. Дома кинулась искать: очки – вот они, футляр от очков – на месте, бумажки – тоже. Только телефона нет. Ну, конечно, слезы, корвалол, валерьянка. Потом соседка надоумила позвонить с ее, соседкиного , мобильника , на собственный номер. Ольга Николаевна дрожащей рукой, не попадая на кнопочки, набрала свой номер, и телефон ожил, отозвался красивым мужским голосом. Через час обладатель красивого голоса привез Ольге Николаевне ее сотовый. Так и познакомились. Олег Сергеевич приятно поразил ее воображение. Моложавый, подтянутый, крепкую загорелую шею свободно охватывает полурасстегнутый ворот белоснежной рубашки. Густые волнистые волосы совершенно седые. Но эта седина удивительно молодила его. И вообще его облик приятно взволновал Ольгу Николаевну. Особенно хохолок курчавых волос на груди соблазнительно мелькавший в треугольнике незастегнутого ворота., Она вдруг почувствовала себя совсем юной и, как ей показалось, желанной. Что-то вспыхнуло и загорелось в глубине его внимательных карих глаз, когда он увидел Ольгу Николаевну. Она не могла ошибиться. Олег Сергеевич пригласил Ольгу Николаевну в парк. Собираясь на свидание, она волновалась так, словно ей предстоял кастинг на конкурс миссис Вселенная. Она надела самое нарядное платье, тщательно подкрасилась, глянула в зеркало на труды своих рук и чуть не расплакалась. Перепуганные тоскливые глаза, предательские морщинки, которые вдруг повылазили на свет божий, словно только и дожидались, когда ее пригласят на свидание.

 

Но вечер прошел замечательно, фантастично! «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, приди и возьми ее…» Артистичное цитирование Чехова мягко перешло на волнующую тему отношений одинокого, но полного жизни мужчины с очаровательной женщиной. Домой Ольга Николаевна вернулась помолодевшей лет на десять и долго не могла уснуть, потрясенная свалившимся на нее счастьем. Что там миссис Вселенная со всеми ее коронами, шубами и шикарными авто! Разве можно было сравнить ее юную щенячью радость обладания этими дорогостоящими игрушками с радостью одинокой немолодой женщины, которую заметили в миллионной толпе, и, может, даже полюбили. Ну, конечно же, полюбили! Иначе, зачем Чехов? «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь…» Конечно, это любовь.

 

Теперь все время Ольги Николаевны – закатывала ли она помидоры или вырывала траву в огороде – было заполнено мыслями о нем. Жизнь засияла яркими красками, и в центре этой маленькой сияющей вселенной, пребывал ОН, мужчина ее мечты, нежный, внимательный. Солнышко… Никто со школьных времен не называл так Ольгу Николаевну. Солнышко... От этого слова в голове у Ольги Николаевны начиналось тихое кружение, а сердце, словно спотыкалось и падало куда-то в область живота, где тут же образовывалось легкое томление, какое бывает, когда взлетаешь на качелях вверх, а потом, зависнув на тысячную долю секунды в самой верхней точке, летишь вниз, замирая от ужаса и счастья.

 

- Я теряю голову от твоего голоса, - сказал он ей как-то по телефону, - твой голос звучит, как саксофон в «Серенаде Солнечной долины».

 

Ольга Николаевна очень любила этот фильм, ей было лестно и непривычно такое внимание к своей скромной персоне. Она жадно разглядывала себя в зеркало, удивляясь, куда вдруг подевались подлые морщинки, откуда этот нестерпимый молодой блеск в глазах.

 

А он называл ее теперь: мое саксофонное солнышко.

 

Качели раскачивались все сильней, сердце спотыкалось все чаще и с пугающей ясностью в осмелевшем воображении рисовались картины будущей жизни вдвоем, где по утрам, еще не проснувшись, можно прижаться горячей со сна щекой к прохладному крепкому плечу любимого мужчины и, ни о чем не заботясь, спать дальше, зная, что это надежное любимое плечо всегда будет рядом. Где мерцающие огоньки на новогодней елке, и по всему дому пахнет мандаринами и пирогом с яблоками и корицей, и теплый плед, заботливо укрывает ее ноги: ты замерзла, Солнышко? Где можно неторопливо ужинать вдвоем под уютно бормочущий телевизор, где клетчатые мужские тапочки у входа, и пряный аромат мужского одеколона, где у кресла валяются забытые носки . Как давно в ее доме никто с милой небрежностью не разбрасывал грязные носки!

 

- Боже мой, какое счастье!- думала Ольга Николаевна. – на земле миллионы одиноких людей, и в этой уныло бредущей по жизни толпе встретить человека, которому ты интересна, который думает о тебе! Это чудо! Как мне повезло! Как мне невероятно повезло! Она даже начала писать стихи, чего не делала с той поры, когда в семнадцать лет она влюбилась в своего сокурсника.

 

Я как покорная раба,

 

Ловлю твой взгляд влюбленным взглядом,

 

В глазах безмолвная мольба:

 

Позволь мне быть с тобою рядом.

 

Служить тебе и день, и ночь,

 

Как божеству, не рассуждая,

 

Но если скажешь ты мне: «Прочь!»

 

Умру, тебя благословляя.

 

В июле Олег Сергеевич уехал на две недели рыбачить на Байкал. Ольга Николаевна считала дни и волновалась. Вернувшись, он позвонил, дежурно сообщил о приезде, сослался на усталость и отключился. Ни слова о том, что соскучился, ни намека на былую нежность. Действительно, устал человек с дороги. Вот отдохнет и завтра позвонит, и она услышит в трубке слова, по которым так стосковалась: «Здравствуй, саксофонное солнышко!» Так Ольга Николаевна утешала себя, дожидаясь утра. Но он не позвонил. И сам не отвечал на звонки. День, другой. «Телефон абонента выключен», - холодно информировали Ольгу Николаевну каждый раз, когда она набирала заветный номер. Ольга Николаевна извелась. Что-то случилось. Обязательно что-то страшное. Воображение услужливо подсовывало ей жуткие кадры из «Дежурной части» и «Криминальной России», один другого страшнее. Может быть, следовало обратиться в милицию? Но что она могла сказать в ответ на простой вопрос: кем она доводится пропавшему гражданину. И Ольга Николаевна то корвалол запивала валерьянкой. То валерьянку – корвалолом. Мысль о том, что ОН мог просто не позвонить, не приходила ей в голову и не рассматривалась даже в качестве завалященькой версии. Так прошла неделя. Ольга Николаевна, таясь от знакомых, по нескольку раз на день бегала к его дому. И добегалась. Ее Олег, ее любимый мужчина, бережно вел под руку другую женщину. Красивую, как ревниво отметила Ольга Николаевна. Парочка скрылась в двери подъезда. В окнах зажегся свет. Ольга Николаевна представила, как счастливая незнакомка шлепает сейчас босыми ногами по туркменскому ковру в гостиной, осматривая коллекцию оружия и курительных трубок. а Олег набирает ей воду в ванну. Солнышко, ты такая необыкновенная, как теплый дождик в солнечный день! И на столе бутылка шампанского, а в магнитофоне диск оркестра Поля Мориа. И легкий ужин при свечах, а в спальне черный атлас постельного белья. Когда свет в окнах погас, Ольга Николаевна побрела домой. « Я ненавижу его! – твердила она всю дорогу, захлебываясь злыми ревнивыми слезами. – Пусть только позвонит!» Но телефон молчал. «Ну, пожалуйста, пусть он позвонит!» - молила она через два дня. Через неделю , когда ожидание стало физически невыносимым, когда мысль о сопернице улетучилась и осталось только одно, единственное, желание – услышать его голос, просто услышать, телефон ожил.

 

- Я все знаю! Я все видела! Как ты мог?! – рыдала в трубку Ольга Николаевна.

 

- Ты следила за мной? - возмутился любимый. – Это оскорбительно!

 

- Кто она для тебя? Скажи мне правду!

 

Ольга Николаевна лукавила, меньше всего ей хотелось услышать правду, она отчаянно надеялась, что сейчас любимый убедит ее в своей любви, придумает какое-нибудь правдоподобное объяснение наличию чужой женщины в ванной, и в спальне, и сердце ее замирало от надежды и желания немедленно поверить в любую, даже самую невероятную историю. И если сейчас Олег Сергеевич скажет, что эта красотка - его двоюродная бабушка, она примет эти слова со вздохом облегчения. Но, увы.

 

- Я не обязан перед тобой отчитываться, - возразил любимый мужчина. Как холодной водой окатил.

 

Ольга Николаевна представила себе его мощную шею, его сильные плечи под белой тоненькой рубашкой, его теплые руки и помертвела.

 

- А как же я? Что мне делать? Я с ума схожу, я ночей не сплю. Я же люблю тебя, люблю!

 

Никогда за всю свою жизнь Ольга Николаевна не признавалась в любви первой. А тут, забыв стыд и гордость, призналась. И печальный опыт Татьяны Лариной оказался не впрок. А классики всегда правы, на то они и классики. Ой, не стоило ей говорить этих слов. Никогда не давайте понять человеку, что он вам слишком дорог. Ольга Николаевна забыла эту житейскую мудрость. Ей казалось, что теперь, когда главные слова сказаны, все станет на свои места, разъяснится. Не разъяснилось. Ее «Евгений Онегин», строго следуя Александру Сергеевичу, отчитал Ольгу Николаевну, как нашкодившую девчонку. Да им было хорошо вдвоем. Но чувства приходят и уходят. Это закон жизни. И потом, разве он что-то обещал ей? Свобода – главная ценность жизни. Свобода! И независимость. Из его спокойной размеренной речи ошеломленная Ольга Николаевна поняла только одно: он ее не любит. И не любил? А как же Чехов? Неужели больше ничего не будет? Ни теплого надежного плеча по утрам у сонной щеки, ни прогулок в парке, ни маленьких букетиков, ни ласкового с хрипотцой голоса солнышко ты мое, саксофонное. Ничего не будет? Она не поверила. Но через неделю мучительного ожидания хоть слова, хоть звука от него, она не выдержала и позвонила сама.

 

- Я виновата, - шептала она в трубку, еле сдерживая слезы, плакать нельзя, надо улыбаться, и она улыбалась дрожащими губами, - я виновата, я не должна была этого делать. Ты волен распоряжаться своей жизнью, своей свободой. Только не бросай меня. Умоляю тебя! Неужели ты все забыл?

 

- Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас признался тебе в любви? Ты вынуждаешь меня? Так нельзя, Оля. В конце концов, это неприлично. В трубке раздраженно и зло запикало.

 

Это была катастрофа. Глобальная. Вселенская. Гибель «Титаника» И как «Титаник», Ольга Николаевна погружалась в черную глубину отчаяния. Она забросила помидоры. Трава свободно разрасталась в огороде. Болонка выгуливала себя сама, домой возвращалась в репьях и колтунах, но глаза-пуговки томно блестели. Она тоже больше всего на свете ценила свободу и независимость.

 

Ольга Николаевна осунулась и похудела. В другое время она бы обрадовалась. Но теперь ей было все равно, где останавливается, судорожно приплясывая, стрелка механических весов. Какое значение это имело? Ее вычеркнули из списка счастливых женщин и безжалостно затолкали в серую безликую многомиллионную толпу, где никто никому не интересен, где никто никого не называет солнышком. Где у каждого своя одинокая глухая орбита, не пересекающаяся с другими. И не все ли равно, какого веса тело болтается на этой никому не известной, затерянной во Вселенной, орбите?

 

Кто сказал, что любить – это счастье? Какому идиоту пришла в голову эта глупость? Спросили б у Ольги Николаевны, каково это любить безответно? Она б рассказала, как невыносимо болит сердце, словно кто-то чудовищно сильный, мнет и тискает безжалостно красный комочек плоти своими жесткими руками, и ничем, никаким корвалолом не избавиться от этой боли. Она б рассказала, как душат слезы на рассвете в пустой холодной постели, когда бессонная ночь тихо сходит на нет, а из тусклых окон сочится хмурое серое утро. Она б рассказала, как вздрагивает и обмирает сердце каждый раз, когда звонит телефон, и бежишь, холодея от радостной надежды, а потом еле сдерживаешь слезы, когда слышишь в трубке другой голос. О, она бы рассказала, как мучительно тяжело изо дня в день она тянет по жизни свою никому не нужную, любовь, словно волочит тяжелый старый сундук, прикованный к ноге. О, она бы многое могла рассказать о своей незадавшейся любви. А впереди – пустота, унылое, бессмысленное одиночество.

 

В один из вечеров, растянувшихся на миллион лет, позвонила подружка, с которой Ольга Николаевна не виделась годами. Голос в трубке от радости дрожал:

 

- Олька, я с таким мужиком познакомилась! Сказка! Красавец, умница! Между прочим, Чехова знает наизусть. Знаешь, как он меня называет?

 

- Догадываюсь, - ответила Ольга Николаевна, - саксофонное солнышко? – и грустно усмехнулась в ответ на растерянное молчание подружки.