* * * Григорий жизнь невесело прожил. Война. Послевоенная разруха. “Прожил, а ничего не накопил,” — Ворчала иногда жена-старуха. Он понимал, что время - умирать, Да все дела... дела не позволяли. И сыновей хотел уже позвать, Да где там — забрались в глухие дали. Но стало все-таки невмоготу, За горло взяли старые болячки, И жизнь упрямо подвела черту, Последний день Григорию назначив. Вот так — когда Григорий тихо спал И слышал, как негромко сердце бьется, Какой-то странный голос прошептал, Что все... что день последний остается. Дед встал. Печально скрипнула кровать. Взглянул в окно — земли сухие груды. Подумал вдруг: “Кто ж для меня копать Такую твердь суглинистую будет? Как ни крути, а некому. Ну, что ж, — Прокашлялся. Погрел у печки спину. — Возможно завтра разразится дождь, Промочит грунт. Тогда и опочину.” Прошел неторопливо к образам, Посапывая и слегка хромая. “Моложе был бы, выпил бы сто грамм, А так, пожалуй, похлебаю чаю”. Порой казалось — нету больше сил, Ни капельки уже их не осталось, А он, крестясь, у Господа просил, Чтоб тучи поскорее собирались. “Куда моей старухе яму рыть — Ей жизнь давным-давно пора итожить. А если б дождь прошел, то, может быть, Управился б сосед — он чуть моложе”. И дед терпел, хоть было все трудней. В груди давило. Губы сжал до боли. Как будто был не в мазанке своей, А там, под Оршею, на поле боя. Хотелось показаться, уходя, Таким, как был, — и крепким, и удалым... Он умер через день, после дождя, Когда земля сырой и мягкой стала. |