Мелкий дождичек, брызнувший на летное поле аэропорта Пула, постепенно набрал силу и, когда пассажиры уже расселись в автобусе, оборотился полноценным ливнем.

Огромный «Мерседес» то несся по автобану, рыча и хлюпая, то медленно плыл сквозь плотную стену дождя по темным, узким улицам. Настолько узким, что, казалось, ему одному-то места мало. Однако судя по возникающим за окном размытым пятнам света фар, разминуться со встречными «рыбинами» как-то удавалось.

 

Поражает удивительная способность европейских городков легко пропускать через свои средневековые пространства поток современной цивилизации. Не раз приходилось наблюдать в Венгрии, Италии, Чехии, как между двух нависающих над каменной брусчаткой домов, стоящих на расстоянии раскинутых рук, автомобили не только разъезжались, но и парковались...

России, с ее безразмерной территорией, такая способность не требовалась, потому и не выработалась. Возможно, поэтому сегодня в Москве, подобно «черной дыре» вобравшей в себя полстраны и ставшей фактически государством в государстве, даже на достаточно широких улицах тесно, суетно, нервно, а исторические кварталы утратили главные приметы старины – задумчивость и неторопливость.

 

Каждые двадцать-тридцать минут автобус причаливает к очередному отелю. Часть пассажиров покидает чрево «кита», устремляясь к приветливому холлу, светящему путешественникам из-под водяного купола, словно из иной цивилизации...

Нам, уставшим от долгой дороги, укачанным почти двухчасовой ночной поездкой, это подводное странствие кажется сном. Так, не просыпаясь, мы добираемся до своего номера и падаем в постель.

 

Утро развеяло подводную фантасмагорию, представив жаркое солнце, синее небо и лазурное море со всей щедростью Адриатики.

С балкона мы увидели въезд в отель, прелестный сквер и установленный среди цветов большой щит. На щите крупными буквами на четырех языках - немецком, английском, русском и хорватском - красовалось традиционное приветствие всякому прибывшему.

 

«Добро пожаловать!»

Древние русичи в «пожаловать» вложили не один смысл. Пожаловать означает, и прийти, и подарить. «Войди в наш дом! – как бы говорим мы гостю. – Одари нас своим присутствием!»…

«Добро дошли!» - радуются хорваты.

Конечно! Когда не было ни самолетов, ни автомобилей, когда в маленькой Хорватии не только конь, даже осел, считался большим богатством, люди ХОДИЛИ. В гости шли пешком часами, а то и сутками. Шли не спеша, экономя силы, превозмогая жару, преодолевая опасности... И – вот счастье-то какое! – дошли. Живыми, невредимыми, с подарками и предвкушением дружеского застолья! То есть хорошо – ДОБРО - дошли! Светлое чувство охватывает и хозяев, благополучно дождавшихся посетителей, и гостей, наконец-то добравшихся до цели...

 

Утренняя суета в отеле наполнена вкусными ароматами и разноязыкой речью. Угадать «кто есть кто» в иноземной стороне довольно просто. Русские ухитряются сочетать несочетаемое: наглость и растерянность, чинность и бесчинство...

Вот обернутая в прозрачное подобие римской туники молодая россиянка с вечерним макияжем и невинной улыбкой на лице, мучительно преодолевая языковый барьер, пытается выяснить, где находится столовая, а уже через пять минут она бедром нахально оттесняет от раздачи толстого немца. Немец долго меланхолично осмысляет ее действия, а потом молча возмущается, оттопырив нижнюю губу и густо краснея...

Итальянцы многочисленны, громогласны и предпочитают родную кухню. В нашем отеле в системе «шведского стола» все блюда Италии выложены в одном месте и там всегда стоит совершенно цыганский гвалт и ор, носятся визгливые черноглазые детишки без комплексов: итальянцы любят отдыхать семьями, представляющими, порой, три поколения одной фамилии.

Британцы и шведы держатся особняком и с опаской посматривают на «азиатов», стараясь не входить в тесный контакт. Они в массе своей сдержанны и чинны. Впрочем, исключения случаются, как в любом правиле.

Однажды я наблюдала компанию англичан за барной стойкой у бассейна. Дамы и джентльмены вели себя чопорно ровно до двухсот граммов. Затем, если бы не иностранная речь и стиль одежды, вполне сошли бы за наших соотечественников. Разговор стал громким и агрессивным. А после того, как миссис средних лет легким щелчком запулила окурок в бассейн, я поняла, что хваленая европейская культура – вещь относительная...

Общительного, раскованного, брызжущего эмоциями Гарри, поглощавшего на завтрак пиццу, я безоговорочно отнесла к итальянцам.

Познакомились мы за утренним кофе.

 

Кофе хорваты готовят исключительно плохо, что им, безусловно, простительно.

Крестьянская страна с простыми нравами, с малоплодородной землей под жгучим солнцем не могла стать родиной разнообразных изысков. Исконная пища хорват проста: овощи, мясо, рыба. Все продукты свежайшие, не знавшие заморозки, не проходившие затейливой обработки, не испытавшие сложностей приготовления...

 

Витрины с рыбой выставлены у входов в харчевни и каждая – «картина маслом». На туманно-белых осколках льда возлежат сизо-серые, сине-голубые, зеленовато-коричневые и даже черно-белые обитатели моря. Они привлекают внимание но, стоит остановиться, чтоб полюбоваться живописным натюрмортом, как рядом из горячего зноя материализуется сотрудник ресторана: «Все, что понравится... немедленно... на гриле...» Отведать морскую диковинку откажутся лишь искушенные путешественники – удовольствие дорогое. Но хоть раз в жизни попробовать хочется, и я выбираю чудовище с огромным ртом и острым спинным плавником.

- Скорпиос, - расплывается в улыбке довольный официант, - очень вкусный!

Трогаю мощное рыбье «оружие» пальцем и, вспомнив российское наставление потребителю, спрашиваю: «Свежая?» Тут же ужасаюсь собственной совковой глупости и уточняю: «Когда поймали?»

Улыбка слетает со смуглого лица работника общепита, и, забывая от растерянности русские слова, он пускается в объяснения. Дескать, да, время уже почти три часа дня, а рыбу выловили и принесли на кухню в пять утра. Но, понимаете, мадам, рыбаки позже в море не выходят. Они ночью ловят. Но если мадам желает, то может прийти завтра в ресторан пораньше. Однако нет гарантии, что рыбакам снова попадется вкусный скорпиос. Никогда не знаешь, что окажется в сети... Этот скорпиос он, конечно, уже больше десяти часов как из воды, но лежал на льду и – нюхайте, мадам, нюхайте – как только из моря! Огорчению халдея не было предела. Парень побледнел и не мог подобрать слов, чтоб объяснить: ресторан сделал все для сохранения свежести скорпиоса. Другого варианта просто нет, разве что повар сам сейчас нырнет прямо с набережной, но без гарантии.

Наверное, у этого хорвата сложилось впечатление, что как жители морской державы, россияне потребляют рыбу непосредственно из сетей. Вспомнив о заледенелых грудах перемороженного хека в ближайшем гастрономе, я устыдилась своей привередливости и заказала дорогущую рыбу «второй свежести». Ее быстро приготовили на гриле.

Пахнувший дымком, слегка присыпанный крупной морской солью скорпиос оказался необыкновенно вкусным!

 

Еще харчевнях Хорватии туристам предлагают пршют - ароматные куски свинины, срезанные с крутящейся на вертеле поросячьей тушки, а к ним не смешанные в салате помидоры, зелень, огурцы, перцы... Не знаю ничего вкуснее этой пищи, максимально приближенной к природной!

Отели в своем стремлении угодить гостям, представляют все мировые кухни. Но через два-три дня и европейцы, и азиаты, начинают отдавать предпочтение местному питанию «о′натюрель». За исключением итальянцев. Эти от родимых пицц, ризотто, паэльи не отказываются и даже не смотрят в сторону живописных овощных гор и шкворчащего мяса...

 

За столиком, куда мы с мужем принесли свой «шведский» выбор - хорватский творог и иноземные мюсли – уже завтракали мужчина и женщина лет шестидесяти. Не определив сходу, из какой они страны, изображаем интернациональное приветствие: улыбаемся, что-то неопределенно промычав и кивая головой. В ответ получаем международное «йес, йес» и жесты, приглашающие занять свободные места...

 

В поездках я люблю «угадывать людей». Откуда приехали, кто по профессии, какие у них между собой отношения... Истории, порой, сочиняются несколько дней, а их герои, сами того не подозревая, становятся моими близкими друзьями, о которых я знаю все. Насколько это «все» соответствует действительности, проверить не всегда удается – в жизни мы редко знакомимся...

В Хорватии я две недели загорала у моря рядом с итальянской семьей: пожилая пара и молодая пара с детьми – девочкой лет десяти и трехлетним мальчиком. Внимание мое привлек старший мужчина – высокий седовласый красавец совершенно голливудской внешности (постоянно хотелось вспомнить, в каком же фильме я его видела!). Каждая его поза представляла собой законченную постановку для фотосессии. Он картинно возлежал на топчане, словно перед объективом невидимой кинокамеры.

Супруга «актера» броской наружностью не отличалась – оплывшая биг-мама, постоянно хлопочущая вокруг взрослых детей, маленьких внуков и своего величественного господина. В зоне ее ответственности находились лежаки, полотенца, зонтики, еда (ребятишки и их родители постоянно что-то жевали), игрушки и т.д., и т.п.

«Звезда Голливуда», оборотив к домочадцам скульптурный фас, бросал в их сторону краткие реплики, а еще изредка нырял в воду и красиво уплывал вдаль под нежным взглядом супруги. Дети не беспокоили главу клана, вращаясь вокруг бабушки. Молодежь замыкалась друг на друге. Постоянно воркуя и обнимаясь, они наводили на мысль, что скоро у бабули прибавится хлопот с третьим внучком. Оба молодых супруга были заурядны, даже несимпатичны, потому я волевым порядком назначила женщину дочкой красавца. Как-то верилось, что ее мать в молодости тоже была такой тонкой, большеглазой, не красивой, но обаятельной и отзывчивой на ласку.

Главенство в семье деда, отстраненно, словно с небес взиравшего на семейство, все же непостижимым образом ощущалось. Как и любовь к нему всех домочадцев.

Сочиненная мной история семьи итальянского актера так и не была написана. И я никогда не узнаю, угадала ли хоть малую толику истины или ошиблась, как в случае с Гарри...

 

Мы с мужем заняли свободные места. Напротив нас сидели седая полноватая дама со спокойным морщинистым лицом и мужчина - полная ее противоположность – маленький, сухопарый, лысоватый, подвижный, с зелеными озорными глазами. Казалось, сейчас он быстро и весело заговорит... по-итальянски, решила я. Похож на макаронника. И, наверное, из мира богемы. На шее красуется толстенная золотая цепь с кулоном в форме лепестка, в левом ухе серьга - золотой пистолетик, на предплечье правой руки - сложная татуировка, на кармане стильной черной рубашки – монограмма H.W. Художник – присвоила я «итальянцу» профессию, по привычке начиная сочинять историю про неугомонного живописца и его многотерпеливую супругу.

Жестом мужчина предложил налить кофе из большого кофейника-термоса (такие утром выставляют на каждом столе), мы заулыбались и закивали.

Кофе оказался чуть теплым, жидким и несладким. Я сморщилась, а мой муж – англоязычный переводчик - не удержался от комментария: «Бэд кофи», - процедил он, глядя в чашку, и получил активную поддержку. «Художник» разразился темпераментной тирадой. В потоке английских слов я различала лишь те же «бэд» и «кофи», а еще «Кроэйша» - Хорватия.

 

Русские говорят Хорватия, англичане – Кроэйша, сами хорваты – Кроатиа, что слышится как Кроватия и очень подходит к этой стране. Она нам такой и предстала: обильная, горячая, приветливая, как хорошо взбитая купеческая постель с пуховыми подушками облаков, щедро разбросанными по бирюзовой простыне моря. И хорватское «добро дошли!» хорошо с этой постелью «рифмуется». Ведь для усталого путника, после долгой дороги нет ничего желаннее, чем уют добротной кровати...

 

Не могла я упустить случай проверить свои фантазии и немедленно включилась в разговор, подняв со дна памяти весь запас иностранных слов. Но без помощи мужа ничего бы из нашего знакомства с супругами Вилкинсон не вышло. Гарри и Стефани владеют только английским. Спасибо Володе – именно благодаря его неустанной многочасовой работе в качестве синхронного переводчика, нам все же удалось многое узнать о жизни... йоркширского шахтера.

Открытие ошеломило. На шахтера мой «художник» совершенно не тянул и не только по внешнему виду, но и по свободной манере поведения, больше свойственной творческим людям. Зато его жена Стефани – сдержанная, молчаливая (она говорила редко, но метко – однажды спокойно, с невозмутимым выражением лица, рассказала скабрезный анекдот), как раз подходила для той роли, которую исполняла в родном Йоркшире - официантки.

 

Три раза в неделю Стеф в деревенском баре подает пиво отдыхающим там шахтерам. В том самом баре, где она познакомилась с Гарри почти сорок лет назад. Он пришел выпить пивка – она принесла ему заказ...

В тот же день, начавшийся с плохого кофе, мы снова встретились с Вилкинсонами за ужином. После ужина Гарри пригласили нас в бар и угостил виски «Джэк Дэниэлс». Мой муж, уважающий этот напиток, ответил «Гленфиддихом». Потом мы со Стефани решили, что дамам больше приличествует пить вино, и ознакомились с местным красным. Мужчины по-джентльменски нас поддержали. Затем все согласились, что градус понижать – это неправильно и заказали хорватскую сливовицу...

Расставались мы наилучшими друзьями, отлично понимая как английский, так и русский, и договорившись завтра вместе отправиться на прогулку по побережью.

И завтра, и послезавтра и еще несколько дней мы с удовольствием общались с этой симпатичной семьей, узнавая все больше жизнь простого шахтера-пенсионера из Йоркшира Гарри Вилкинсона.

 

Добывать уголь Гарри начал в пятнадцать лет. А до этого успел совершить немало ошибок - пил, хулиганил, бросил учебу после шестого класса средней школы. Точнее, его выгнали за неуспеваемость. Попал в полицию и отсидел небольшой срок в колонии для малолеток. Там-то и наколол татуировку на правом предплечье. В колонии юному Вилкинсону не понравилось и, отбыв наказание, парень пошел работать в шахту.

О людях, принявших на тяжелую и ответственную работу несовершеннолетнего подростка с девиантным поведением, Гарри ничего не рассказал. О своих трудовых достижениях тоже. Сразу перешел к личному – женитьбе.

Двадцатилетнему пареньку приглянулась тихая официантка Стефани – младшая дочь Патерсонов. Ее папа готов был выдать за Гарри последнюю из четырех дочерей, но поставил условие: первым родившимся в семье Вилкинсон ребенком должен быть сын. Дело в том, что у Патерсонов рождались исключительно девочки.

Гарри обещал, и слово свое сдержал. О чем гордо нам поведал. Стефани скромно улыбнулась.

После сына Дэна у молодых родились еще четверо детей – все дочки.

Сегодня сорокалетний Дэн, прошедший военную службу на Фолклендских островах, не женат. На вопрос, не тревожит ли его тот факт, что род Вилкинсонов не будет продолжен, Гарри удивляется и возражает:

- Дэн еще молод и, не исключено, еще вступит в брак.

А пока наследник фамилии живет с родителями в том же доме, где родился.

Дом муниципалитет Йоркшира предоставил Вилкинсонам на условиях пожизненной безвозмездной аренды. Арендаторы оплачивают только коммунальные расходы. Свет, вода и тепло съедают почти половину шахтерской пенсии Гарри. И все же на жизнь остается достаточно средств. Во многом благодаря существенной экономии на топливе. Как сказали бы в России, «ветеран труда» Вилкинсон имеет право покупать уголь по самым низким расценкам и потому позволяет себе не только обогревать дом, но даже зажигать камин – роскошь, доступная в Англии только богатым людям.

- Потому что я - бэйсик, основа нации! - Низкорослый Гарри становится на полголовы выше, гордясь тем, что государство считает его опорой Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.

Мы смотрим на него с уважением. С уважением к Королевству, где нет, насколько мне известно (я на эту тему истерзала интернет), ни одной программы патриотического воспитания молодежи, но есть шахтеры, выросшие из мальчишек-хулиганов и безмерно гордящиеся собой, как основой нации.

За счет государства «бэйсику» Вилкинсону сделали сложнейшую операцию на сердце – как мы поняли, куда сложнее, чем Борису Ельцину. Ни цента не платил он врачам и за ликвидацию последствий аварии: в шахте рухнули крепи, Гарри получил травмы, и ему ампутировали большой палец на левой ноге. Пустоту в сандалии Гарри демонстрирует с куда большей гордостью, чем фиолетовую розу на кисти.

- Я – бэйсик! - в очередной раз ударяя себя в область шунтирования и вытягиваясь на несколько сантиметров, говорит Гарри.

Просторный дом, сад, где так любят играть десять внуков, льготное медицинское обслуживание, беспроцентные субсидии, почти даровой уголь для котла и камина – шахтер Вилкинсон очень гордится своей страной и считает себя счастливейшим из ее жителей. Одно только немного огорчает Гарри: съездить на отдых за рубеж он может лишь раз в году – на большее не хватает средств.

По мнению Гарри, поправить ситуацию могло бы существенное сокращение расходов на содержание английской королевы.

 

Долго и темпераментно Гарри говорит о перекройке политической системы Британии в пользу рабочих. Лучше всего - вообще ликвидировать монархию – выдвигает британский «бэйсик» революционную идею.

Вдруг начинает казаться, что мы не на побережье Адриатики, а в йоркширском пабе. За столами веселые, громогласные шахтеры. Их скромные бледно-розовые жены разносят пенные кружки, которые живо опустошаются под бурные разговоры о политике. «Мир - хижинам, война – дворцам!» «Заводы – рабочим, земля – крестьянам!» «Смерть врагам народа!»…

Фантазия моя несется взбесившимся мустангом, картинки сменяются как в калейдоскопе… Залп крейсера на Темзе… Матросы (вариант – шахтеры) на решетке Букингемского дворца… По всей стране руины костелов… Разрушенные усадьбы английских сэров, пэров и сквайров, волны эмиграции – одна за другой… Лагеря для диссидентов, октябрьская (или какая она там получится по календарю?) демонстрация…

- Гарри! Ты этого хочешь?

Я пытаюсь кратко изложить историю нашей социалистической революции. Володя добросовестно переводит. Взгляд Гарри становится все более недоверчивым. Он ничего, абсолютно ничего не знает о свержении монархии в России, о становлении и распаде СССР! Мой рассказ кажется ему если не фантастикой, то преувеличением.

- Гарри, мы это проходили! Поверь, свято место пусто не бывает. Не будет Виндзоров, на шее у народа окажутся другие «короли». Куда более жадные и менее аристократичные, более жестокие и менее образованные… Нет никакой гарантии, что после революции и твои дети будут иметь то, что есть у тебя – дом, сад, бесплатное тепло и ежегодные поездки за границу… Прошу, берегите свою королеву!

Я очень стараюсь быть убедительной и Гарри, в конце концов-концов сдается:

- Я буду над этим думать!

 

Наше приглашение побывать в Москве Вилкинсоны отмели сразу и навсегда, честно объяснив причину: дорого и опасно.

- Россия – страшная страна! - Гарри даже не пытался быть вежливым. - Вот у тебя, Владимир, есть дом?

Муж, вспоминая наш кооператив, в который мы двадцать лет вкладывали отнюдь не лишние рубли, честно ответил:

- Нет. У нас квартира, - стараясь не упоминать о трех комнатах на четверых.

 

По словам мужа, переводить речь Гарри невероятно сложно. Он говорит на чудовищном провинциальном диалекте, употребляя слэнговые выражения. Потому общались они примерно как выходец из отдаленной вологодской деревни и потомственный москвич: понятно все, но не сразу.

Дело в том, что английский язык мой муж учил в советском военном вузе и выучил в совершенстве. У него отменное произношение. В Англии люди с таким произношением (это говорит об очень хорошем, дорогостоящем образовании), на пенсии живут значительно лучше, чем шахтеры, поэтому в нашу честную бедность Гарри не верит.

Глубокое сомнение читается в его выразительных глазах, когда он узнает, что у нас нет своего дома, машины и что отдыхать за рубежом мы бы не могли совсем, если бы не продолжали трудиться, уже уйдя на заслуженный отдых.

- Гарри, я не буду тебя убеждать. Но знай, когда-то нашим рабочим тоже очень не понравился русский царь. Берегите королеву, черт вас побери!

...Расстаемся мы с грустью и нежностью.

- Ай лав ю! - низкорослый Гарри кладет мне на грудь лысую голову и нежно обнимает за талию. Стефани прикладывая щеку к щеке, чмокает воздух: «Гуд бай, Светлана!»

Мы обещаем позвонить в Йоркшир из Москвы. Когда-нибудь.

 

Гостеприимная Кроватия каждый день дарит нам свои тепло и уют.

Утомившись жарой, мы идем в тень соснового леса и пытаемся кормить орехами белок. Крупные бело-рыжие и маленькие серо-черные зверьки близко не подходят и о том, что дань принята, мы узнаем лишь на другой день: оставленные на пнях орехи исчезли.

Местный бармен, у которого мы покупаем угощение, в ответ на мое умиление рассказал, что среди белок идет война за выживание. Серо-черные – это местные. Их пока больше, чем завезенных с севера бело-рыжих. Но аборигены мельче и физически слабее, а чужаки мощные и агрессивные. Они быстро размножаются и теснят коренное население, которому из-за сокращения лесных площадей по всей Европе перемещаться некуда...

- Все как у людей, - жизнерадостно подвел итог парень. – Слабые рано или поздно исчезнут!

Несколько дней я пытаюсь вручить серо-черным адресную гуманитарную помощь, гоняясь за легкими тенями с протянутой рукой. Но белки не видят спасательного круга в кучке орешков на моей ладони. Что ж, если слабые к тому же еще глупы и трусливы...

 

Хорватский язык очень похож на русский и постепенно начинаешь понимать некоторые слова.

В самом деле, что сложного? Вход – ВСТУП, выход – наоборот, ВЫСТУП. Спасибо – ХВАЛА, просим – МОЛИМ. До свидания вообще СБОГОМ! Чего тут непонятного? Чай, пиво, вино так и будут, как в русском – ЧАЙ, ПИВО и ВИНО. Я, правда, сначала посчитала, что КАВА – это какао. Но КАВА – кофе, а ПОЗОР – внимание. Зато открыто – ОТВОРЕНО, а закрыто – ЗАТВОРЕНО. Предельно просто. К тому же многие хорваты говорят на русском. Не все, к сожалению.

Однажды мне пришлось вступить в диалог с горничной, не понимавшей ни одного из языков, кроме родного. Я просила у нее пляжное полотенце с помощью жестов и «наглядного пособия», снятого с крючка в ванной. Благодушно улыбаясь, почтенная матрона махнула рукой в сторону бассейна и произнесла тираду, в которой я услышала лишь одно знакомое слово: «Базиль».

Не сомневаясь, что меня отправляют к человеку, носящему это замечательное имя, аналогичное нашему Василий, я отправилась искать Васю. В баре, у бассейна, на ресепшн я интересовалась, где Базиль, выдающий пляжные полотенца, и везде, абсолютно везде мне говорили, что он вот тут был недавно, ушел и теперь придет только завтра.

Два дня потребовалось, чтоб понять, что никакого Базиля на территории отеля не водится, а полотенца выдает Лиза в павильоне у бассейна. Горничная так и сказала, и не ее вина, что слово «басен» я услышала как «базиль».

А что касается остальных... Ну не хотели люди расстраивать даму, так настойчиво искавшую неизвестного мужчину. Зачем огорчать отдыхающего человека? Пусть надеется и ждет. А вдруг этот Базиль, оставивший незнакомку в одиночестве, действительно вернется. Кто его знает.

 

Хорваты по-крестьянски добродушны и неторопливы. Им претит всяческая суета.

Когда на обратном пути сломался наш автобус, специалист по его починке приехал на маленьком тракторе с куцехвостой собачонкой за спиной. Осмотрев огромный «мерседес» мужичок почесал затылок и не спеша завозился в моторе. На вопли подпрыгивающих вокруг пассажиров, боявшихся опоздать к посадке на самолет, ни «тракторист», ни его четвероногий помощник не обращали ни малейшего внимания.

Дремотный полуденный зной, тихий шелест сосен, сливающийся с шелестом морских волн, сытный пршют... Сонная собачонка, прищурив глаза, наблюдает за хозяином, почти скрывшемся под капотом и, похоже, рассматривающем там счастливый сон...

Через полчаса полсотни человек блаженствовали, развалясь на пластиковых стульях придорожной забегаловки и жевали пршют, словно не собирались покидать уютную Кроватию.

На самолет мы успели. Москва встретила нас проливным дождем.

 

Пренеприятнейшая пора в Москве – перед началом отопительного сезона. Никому не дано разгадать загадку тепловиков: топить не тогда, когда холодно, а «по графику». Мы трясемся в сентябрьские заморозки и задыхаемся в нежданную апрельскую жару, потому, что мэр еще не дал отмашку открыть или закрыть вентиль.

До наступления часа «Ч» холод и сырость расползаются по квартире, подталкивая к воспоминаниям о теплой, уютной Кроватии.

Накрывшись пледом, мы с мужем смотрим свои видеозаписи и немножко спорим, кому вылезать из тепла и звонить Гарри. Конечно, проигрывает англоязычный муж. Посчитав часовую разницу, мы представляем себе йоркширское утро и звонящий в доме Гарри телефон. Трубку берет Стефани:

- О! Владимир! Сейчас Гарри подойдет. Он только что вышел из ванной.

Голос нашего друга разносится по всей комнате:

- Хэлло! Как я рад тебя слышать! У нас все о′кэй! Владимир! Я вышел из ванны и стою у телефона босыми ногами! Но мне не холодно – у меня горит камин! Потому что я – бэйсик! Я – основа нации, у меня есть уголь! Куда ты поедешь в следующем году Владимир? Мы со Стеф поедем в Турцию…

 

В то самое время, когда Стеф и Гарри отправились в Турцию, мы с мужем путешествовали по Италии, а английская королева Елизавета посетила Париж.

Монарх, как всегда, прелестно выглядела.