Эпиграф: «Для человеческих существ последнего периода любовь, похоже, вобрала в себя акме и невозможное, сожаление и благодать стала тем фокусом, где могли сойтись воедино все страдания и все радости» М.Уэльбек

Это роман о человеческих отношениях, любви, страсти… Можно его отнести к жанру любовных романов, но... Есть это самое НО. Роман глубже и, пожалуй, выходит за рамки этого жанра. Ведь он не только о любви, еще и о работе с подростками, их учебе и воспитании. Трудно кратко обозначить содержание потому, что повествование многоплановое и психологическое. В большом произведении есть все: измены и трагедии... Размышления и страсти ... Все события происходят на фоне современной, отнюдь не простой, жизни и, значит, не оторваны от нее как зачастую практикуется в классических любовных романах. Героиня влюбляется в слепого человека. Богатого американского киноактера с бурным прошлым... Возможно ли дальнейшее продолжение их отношений? И возможно ли вообще исполнение желаний, если они носят несколько фантастический характер? Ответы на эти вопросы на страницах романа. Условное название подобранных отрывков из текста - «Головокружение ».

Отрывок 1 (Начало) Сегодня мое утреннее настроение радужное, хотя видимой причины для этого нет. Возможно был сон, который не остался в памяти, но сумел подсознательно разбудить надежды на перемены к лучшему. В сознательном состоянии подобные мысли я научилась успешно прогонять.

Утреннее одиночество породило множество ритуальных действий, большинство из которых возникли сами по себе. Проснувшись, прежде всего отправляюсь в ванную комнату к большому зеркалу – проверяю, не утрачена ли за минувшую ночь моя стройность, которой я горжусь. Хорошо, что этого никто не видит...На лицо при этом стараюсь не смотреть. Знаю, один из грехов – недовольство своей внешностью, но что же поделать, если то, что я вижу, мне не нравится: глаза строгие и невыразительные, блеклые губы на бледном лице. Типичная училка...

Но дальше... дальше...

Музыку и кофеварку включаю одновременно. «В темпе, Джесси! Быстрее... Надо, дорогая, во время покупать новые батарейки для часов, а не надеяться только на свои биоритмы.»

Директор Томпсон, уверена, уже на крыльце лицея и взгляд его, как всегда, иронично- укоризненный. Интересно спит ли он вообще? Однажды, в экстренном случае, его пришлось вызвать в два часа ночи и он появился через мгновение при галстуке, застегнутый на все пуговицы. Он всегда одевается слишком строго.

А для меня одежда радость, фетиш и удовольствие. Это моя слабость? Готова с этим спорить. Научиться выражать себя без слов, сродни искусству. Сегодня – голубая джинсовая юбка, бледножелтый гольф и черный жилет. Плюс черные до колена сапоги.

Я готова к встрече с вами, уважаемый директор мистер Томпсон и с вами, мои несносные мальчишки и девчонки. Хотя... Еще остался один из ритуальных приемов, но он не займет дольше минуты. Я должна постоять перед моей единственной ценностью, картиной Джаспера Джонса, которую я однажды, совершенно случайно, купила на аукционе за весьма скромную сумму, сомневаясь в ее подлинности. Но мой друг и коллега Ален, который преподает у нас в лицее «Основы искусств» считает картину безусловным подлинником, а уплаченную за нее цену находит смешной. Он говорит: «художник Джонс недавно вошел в моду и, соответсвенно, вырос спрос на его произведения». Для меня это неожиданность. Картина привлекла меня отнюдь не художественной ценностью, - на ней была изображена моя мечта. Нельзя сказать - единственная, но именно та, которую я решила во что бы то ни стало воплотить в жизнь. Вот и сегодня – разглядываю море, чуточку более синее, чем в действительности, небо... тоже, скорее всего, слишком голубое. Это неважно, так как главное- берег. Похоже, изображена часть какого-то острова, очень уединенного, на котором расположен прекрасный, в виде летящего белого паруса, отель. На песке сидит мужчина атлетического сложения с оголенным торсом. Лицо мужчины, сидящего вполоборота, не выписано, но это и хорошо, потому что я имею возможность фантазировать и наделять сидящего на берегу мужчину любыми чертами. Когда образ незнакомца окнчательно сложился в моем воображени, я стала с ним разговаривать...

-Пока, мой хороший, - говорю ему сегодня. – Веди себя как следует и не перегрейся на солнце. Это очень вредно. Встретимся вечером. Я ужасно опаздываю.

Так, как я и предпологала, Гордон Томпсон, высокий и седой, стоял в центре молодежного круговорота подобно статуе. И его со всех сторон обтекал кричащий, свистящий, прыгающий и несущийся с трудно определяемой мощностью, поток детей и тех, кто себя таковыми уже не считал.

Если в компьютер заложить число дней, в которые мне доводилось это наблюдать а затем число лиц, промелькнувших перед глазами и добавить, по возможности, мои рассуждения возникающие по этому поводу, то старательный компьютер может быть и нашел бы какое-нибудь логическое объяснение тому факту, как я, мечтая стать журналисткой мирового класса, вот уже шесть лет работаю учительницей. Однако разве можно таким образом подвести итог иррациональным поступкам и мыслям? У моего компьютера достаточно других задач.

- Мисс Джесси! Том Кринтон вообще не заслуживает никаких баллов за свою работу! Он перенес все данные с моего файла... Мисс Джесси! Мисс…

До звонка с урока осталась минута, и весь класс у моего стола. Шум стоит в десятки децибелл. Фаза утреннего романтического настроя давно миновала.

Наш лицей имеет политехнический уклон и поэтому в нем большинство учеников – мальчики. На старшем курсе, где я преподаю черчение, среди семнадцатилетних парней только две девочки. Но зато какие! Держут оборону, не подступись. Вокруг них не возникает толков и сплетен. Не раз задумывалась, что же ими руководит? Никакого кокетства, работы одни из лучших. А внешне эти юные особы вполне привлекательны. И еще я, в силу возраста, вижу их незащищенность. Что их ждет в будущем? А меня? На последний вопрос ответить легче. Меня, скорее всего, уже не ждет ничего неизведанного и таинственного. А как хотелось бы!

Теперь я должна загрузить их работой. Когда занятия практические, как сегодня, то это не трудно сделать. У каждого на столе модели, данные о которых следует занести в компьютер, а потом в готовом виде перенести на бумагу. Эту часть урока я люблю. Когда ученики поглощены работой за ними можно беспрепятственно наблюдать. Все они поразительно разные, хотя и придерживаются юношеских стереотипов в одежде и прическах. Ребятам в семнадцать ужасно хочется подчеркнуть свою принадлежность к мужскому полу и выразить отношение к женщинам. Порой они проявляют рыцарство, а порой подчеркнутую грубость. И хотя я не психолог, приглядевшись, всегда можно представить их семьи, понимая благополучныые они или не очень. Интересно, в мои двадцать семь еще можно соотнести меня с семьей? Пожалуй для этого понадобится уж слишком опытный психолог и много бесед, так как я обязательно постаралась бы сделаться закрытой, и создала бы вокруг себя что-то наподобие охраняющего душу панцыря.

Я не часто думаю о своей семье, сказываются годы проведенные отдельно. Моя мать, безусловно, натура цельная, но неудовлетворенная жизнью и невостребованная. И, к своему стыду, я только недавно стала понимать, как трудно ей живется со своими невысказанными мыслями. Отец не в счет, он умеет слушать только себя. Сделала печальный вывод: можно десятки лет провести в одной постели, так и не став душевными друзьми. Наш глава семьи руководит небольшой фирмой, выпускающей канцелярские товары и сколько его помню, всегда озабочен конкуренцией и сбытом. Я для них всегда была благополучным ребенком.

И приношу беспокойство только с недавних пор тем, что долго не выхожу замуж. Особенно переживает мама, но именно ей я не могу назвать одну из главных причин моего затянувшегося одиночества, которая кроется в ее жизни. В ее жизни с моим с отцом. Как об этом скажешь? После окончания технологического факультета Лос-Анжелесского университета я готовилась к свадьбе с одним из моих сокурсников. Выбирая свадебное платье я восторженно делилась со своим будущим мужем планами на совместную жизнь, он снисходительно улыбался. Почему раньше я не замечала этой улыбки? Когда, даже не пытаясь вникнуть в суть слов, он в очередной раз назвал мои откровения «милыми девичьими глупостями», то напомнил мне папу, и мне явственно представилась будущая безрадостная семейная жизнь в знакомой атмосфере непонимания. На следующий день я порвала все наши отношения без объяснения причин. Однако хватит предаваться воспоминаниям. У моих учеников уже готовы первые чертежи, отчего они сами в восторге. Теперь им необходимы высокие баллы. Отношение к собственному рейтингу у парней весьма интересно и своеобразно. Как расхваливают свои работы! Это уже прообраз взрослой жизни, для которой, собственно я их и готовлю.

-Посмотрите сюда, мисс Джесси! – Это Тед Вернер. В роду у него есть

немцы. Он белокур и голубоглаз. Квадратная челюсть ему досталась по наследству, как и самоуверенный взгляд. – Мой чертеж вполне соответствует мировым стандартам, значит ни одного штрафного балла. Правильно? Да?

-Но, Тед! – пытаюсь вернуть ученика на землю. – На твоем чертеже отсутствует, примерно, треть необходимых размеров. Как же можно изготовить такую деталь?

- Ну? А я и не заметил. Не фиксируйте, пожалуйста, ошибки. Я их мигом исправлю. – Тон уже совершенно другой - заискивающий. Самоуверенность и подобострастие. Они в жизни нередко уживаются. -«Иди,малыш, старайся, но высшего балла тебе не видать. Его, как и многие другие разы, получит Дэн Бессер».- Он мне нравится, но никто об этом не должен знать. Я давно научилась скрывать свои отношения к этим юным мужчинам. Научилась не замечать их узких бедер и широких накаченных плеч. Не видеть первых, еще совсем нежных усов и тщательно уложенных гелем густых волос. Ярких дерзких глаз и нежных, но уже четко очерченных губ. Но главное стараюсь не видеть их обтянутых слишком узкими джинсами пенисов. Дэн смугл. У него огромные черные глаза мечтателя и поэта. И совсем не понятно отчего он выбрал техническое направление образования. Но зато абсолютно ясно – любое, чем бы он не занялся, он будет доводить до совершенства. То, что он сейчас демонстрирует, скромно опустив глаза, сродни живописи, рисункам, так красиво расположены на чертеже линии, надписи и необходимые значки.

- Дэн, это замечательно, - вырывается у меня. На смуглом лице едва заметно проступает румянец. Мы смотрим друг другу в глаза дольше положенного и мое тело слегка напрягается. Это длится всего секунду. Я наклоняюсь к следующему чертежу... Но вот все вскакивают, услышав звонок, возвестивший о начале большой перемены.. Мгновенно меняясь, они становятся настоящими детьми, которым не дашь и десяти лет.

Отрывок 2. (Сокращено) Он о главном герое - англичанине Гранте Фортрексе.

Дом моего детства находится на одной из фешенебельных улиц Лондона – Грент- Гонстрите. В нем жили несколько поколений Фортрексов и над главным подъездом еще можно рассмотреть едва различимый родовой герб. Геральдические знаки красуются и на щите, расположенном рядом.

Джесси несколько раз пыталась высказать догадку – до встречи мы жили в разных измерениях. И все же она не знала насколько близка к истине. Нашу случайную встречу я хотел использовать в борьбе с отчаянием и безумной скукой, которая окутывала меня темной пеленой в вынужденном уединении. Я не уверен, что на этот раз инициатива сближения принадлежала мне. Что я мог? Надо признать, что нежность и тепло исходящие от американки, помогли мне на время забыться. Ее участие несколько раз доходило до того предела, за которым я ожидал услышать признание в любви, но его не последовало. Моя самоуверенность слегка пострадала от этого, хотя... Возможно слепых нельзя по-настоящему любить.

Наши беседы длились часами. Никогда в жизни столько не говорил с женщиной. Наверное потому, что меня впервые в жизни не интересовала ее внешность, по причине, независящей от моего желания. Судить о красоте при помощи рук оказалось ужасно трудно, разве что получил некоторые понятия о фигуре. Хочу надеяться мне больше никогда не придется заниматься подобным угаданием... Услышь меня Господь!

Много раз Джесси переводила разговор на мою прошлую жизнь, я оказался просто виртуозом в умении переводить беседу в другое русло. Жизнь самой Джесси представлялась простой и ясной в замкнутом мире, состоящем из детей и коллег, преимущественно женского пола. Обычно в школьных коллективах редко появляются новые лица, очевидно это одна из причин почему она не замужем. Надеюсь, она не урод.

Если бы я даже захотел рассказать о своем неправедном прошлом, то невозможно делиться воспоминаниями не видя глаз собеседника. Для меня - невозможно. Надо признать в глубине души у меня была боязнь отпугнуть Джесси своими откровениями, ведь от страшного отчаяния я решил сделать ее своим талисманом удачи. В этот момент у меня никого ближе не было. И вообще... Кому интересна моя промелькнувшая жизнь? Многое мне бы хотелось начисто забыть. Сейчас, можно окунуться в воспоминания, чтобы определить что именно было не так... Если несчастный случай рассматривать как наказание...

С высоты прожитых лет они уже кажутся другими, чем прежде. Помню свои первые детские обиды на отца, которого мама называла не иначе, чем «твой отец». У моей матери, Кэтрин Фортрекс всегда была масса различных увлечений. Ее женственность, энергия, открытое милое лицо и веселый задорный характер собирали вокруг нее множество людей. Окружение часто менялось, что весьма раздражало отца. Зато теперь он может быть спокоен, мама уже соответствует его понятиям о представительнице старинного английского рода Матрона с седеющими волосами, уложенными красивыми волнами одним из самых лучших парикмахеров Лондона, умеет и сейчас властвовать на приемах, правда не столь уж частых. И о том, как она играла в любительском театре, тоже говорит редко. Мне совершенно непревычна жирная болонка на ее коленях, заменившая страсть к скаковым лошадям.

Изучая внутренний мир героев, которых мне доводилось играть в кино, столкнулся с его противоречивостью и очевидно они присущи не только выдуманным персонажам. Часть из них досталась мне от отца, если опираться на генную теорию.

Очень долго мой отец, Харольд, казался мне человеком самых непреклонных и устоявшихся взглядов на жизнь. Он никогда не садился за стол без галстука. Мне смешно вспоминать мои детские мысли по этому поводу: « Папа, наверное, умрет от голода, если из дома исчезнут все его галстуки». Каково же было мое удивление, поколебавшее веру в семейные устои, когда спустя много лет, взяв машину отца вместо своей, находившейся в ремонте, я обнаружил забытое в ней письмо. Скорее это было не письмо, а записка, небрежно брошенная и весьма сомнительного содержания. Кто-то называл в ней отца «бульдогом с длинным членом». Пережив к тому времени уже немало любовных приключений я лишь улыбнулся его неразборчивости.

С раннего детства я знал о своей красоте. Да и как было возможно пропускать мимо ушей восторженные возгласы женщин из окружения Кэтрин Фортрекс.

- Твой мальчик чистый ангелочек. Его необходимо фотографировать для журналов, – тогда мне было только восемь.

- Кэтрин, твой сын просится на экран, - тогда мне уже было шестнадцать. Не помню кто из маминых подруг зародил во мне смутные мечты. Отец считал – моя будущая профессия дело решенное. Только юридическое образование. Надо сказать -– воле отца я подчинился безропотно. И даже сейчас не жалею об этом. Студенческие годы - яркое пятно моей юности, запечатлевшееся каскадом развлечений. Юридические науки привлекали меня гораздо меньше, чем увлечения боксом и атлетикой. В университете были превосходные спортивные залы. Я стал меньше бывать дома...

... «Эх, Джесси! Ты сейчас снова в своей среде и даже не подозреваешь о том, что я всколыхнул воспоминания о моей жизни, радуясь тому, что ты их не слышишь. А также не знаешь, что уже через час после твоего отъезда мне стало нехватать тебя и ужасно ругаю себя - почему не уговорил остаться тебя здесь до операции. Тем более, что Чарли Хариет окончательно определил ее дату. Надеюсь ты сдержишь обещание и будешь присутствовать при еще одном повороте моей судьбы. Сколько их уже было?»

Началось все тогда, когда мне опьяненному спортивной победой и окруженому толпой восхищенных девчонок сказали: «Фортрекс! Ты что оглох? Тебя хочет видеть Джон Милз».

Имя лысеющего режиссера с жестким взглядом серых глаз было в то время на слуху. Он снимал самые крутые боевики, где кровавые драки сменялись откровенными постельными сценами. Студенческой молодежи это было по вкусу. Одевался Милз весьма экстравагантно. В тот раз на нем была черная кожаная куртка, из под которой виднелся синий бархатный жилет. Руки он держал в карманах темно синих широких брюк в светлую полоску.

- У тебя решительный вид, парень, - сделал он неожиданное заключение, обратившись ко мне.

- Да, сэр, – подтвердил я, не зная что необходимо ответить на такое странное обращение.

- Ты конечно знаешь какой фильм я сейчас снимаю? - спросил самоуверенный режиссер.

- Да, сэр, - подтвердил я, хотя название фильма впервые услышал здесь в зале несколько минут тому назад.

- Приходи завтра на съемочную площадку. К 9 утра без опозданий.

Его манеру разговаривать нельзя было назвать вежливой, но можно было наплевать на нее – передо мной открывались новые горизонты. Надежду на перемены в жизни я уже давно носил в сердце, боясь признаться в этом даже самому себе. Мистер Милз вручил визитную карточку, которая должна была послужить мне пропуском. Чтобы не спугнуть удачу решил дома ничего не говорить, понимая, что моя юридическая карьера зависла на волоске, готовая оборваться в любой момент.

Тот, кто первый раз попадает на съемочную площадку, переживает настоящее потрясение. Крики, визг, ругань, какафония непонятных звуков, чередующихся между собой, и вдруг громогласное, откуда то сверху, приказание: «Тишина!». Все внезапно замирает, чтобы через некоторый момент повториться снова. Одна из площадок отображала затерянный в горах поселок. Он выглядел настолько натурально, что хотелось подняться по горной тропинке и посмотреть на все происходящее сверху. Утопающая в цветах терраса другой съемочной площадки представляла собой панораму ресторана, расположенного не иначе как в лоро-парке с экологически чистой флорой, настолько выглядела первозданно чистой ее зелень. Даже приглядевшись невозможно было разобрать, какие из растений искусственные. Потом, гораздо позже, я уяснил для себя: человек окунувшийся в мир кино уже не может отличить понятие натурального от искусственного и зачастую принимает одно за другое. Джесси поразила меня своим искренним восприятием жизни, о котором я уже основательно подзабыл. Ее мир реален и не нуждается в приукрашении.

... Съемки следующего боевика происходили в Австралии. Воспользовавшись случаем, впервые посетил острова Фиджи, на одном из которых у моего дяди была собственная вилла. Я влюбился в остров с первой минуты.

Содержание фильма «Прыжки в неизвестность» было таким же примитивным, как и предыдущего. Отличие было только в том, что большая часть событий происходила не на улицах города, а на воде и под водой. Водную стихию я любил с детства, а мое умение хорошо плавать и нырять пригодилось для съемок – надо было долго находиться в водолазном костюме, а порой и без него. Пришлось приобщиться к восточной борьбе, которой раньше совсем не увлекался. Главным героем фильма был японец. Новым для меня было и участие в откровенных любовных сценах. Одна из них, которую Милз посчитал нужным дать мне, происходила в самолете. Начиналась она с того, что познакомившись со стюардессой, я сначала предлагаю ей свою помощь в раскладывании по подносам тарелочек с закусками. Затем я увлекаю ее в пустой салон с приглушенным светом. Под юбкой у моей избранницы не оказывается белья, и мы начинаем спешно развлекаться под шум моторов, опасаясь, что нас могут прервать. Заключительный этап должен был проходить под сдернутым с полки пледом. Я настолько увлекся игрой, что ухватив партнершу за маленькие твердые груди, сделал все по-настоящему, не встретив сопротивления, и не услышав возгласов возмущения. Конечно Милз догадался об этом, но ничего не сказал по этому поводу. В тот момент мне было стыдно за свою несдержанность, но постепенно чувства стали притупляться. Я стал входить во вкус такой жизни.

Игра в боевиках, безусловно, была не совсем тем, о чем я мечтал прежде, но нужно признать – Джон Милз делал подобные фильмы мастерски. Правда, для участия в них надо было обладать скорее внешними данными, чем актерским профессионализмом. Очевидно поэтому, в подборе актеров он отдавал предпочтение таким новичкам как я. Позже, присмотревшись, заметил – актеры более высокого класса совсем не стремились сниматься у Милза. Как и другие режиссеры не стремились приглашать меня в свои фильмы. Я не представлял для них интереса.

... Разве Джесси понравилась бы моя откровенность, узнав какой ценой мне досталось участие в фильме «Ступени любви?» Да, в этот фильм, принесший славу, меня взяли только благодаря Изабель, у которой режиссер Дилис Андерсен находился в зависимости. В некоторых сценах я был на высоте с первых дней съемок. У меня уже был опыт в демонстрации физических данных. Сцены тренировок удавались, но когда Дилис хотел получить игру, выражающую внутренние эмоции , то у него ходили желваки. Однако мы пробовали еще раз, и еще... В фильме существовал высокий психологический накал, быть на уровне было нелегко, но я пытался удержаться. Изабель держала меня при себе, не приближая, но и не отдаляя. Ее сексуальные фантазии не иссякали, их разнообразие поддерживало видимость остроты ощущений. Однажды я застал в ее особняке несколько женщин, которых видел впервые, и мужчину, с которым уже был знаком. Все были в прозрачных одеждах на голом теле.

- Грант! Мы тебя уже ждем. Поскорее присоединяйся к нам, - сказала Изабель, протягивая мне точно такой же хитон, какой был на ней. Она любила оргии с болезненным пристрастием к ним,- они отвечали ее капризной и извращенной до маниакальности натуре.

- Даже много лет спустя, со стыдом признаюсь – тогда я готов был терпеть все, только бы Дилис не отлучил меня от съемок. Наградой послужила высокая оценка фильма, получившего международное признание, тогда как фильмы, снятые Мильзом, смотрела только определенная часть общества.

...Сценарий последнего фильма был написан маститым писателем Ленуаром Греем, автором нескольких психологических романов, которые он капризно не желал переделывать в киносценарии. Конрад очень гордился тем обстоятеьством, что ему удалось его уговорить. Образы получились яркими, раскрывающими поднаготную героев. Психологическая драма оставляла бесполезными мои взлелеянные мускулы. Порой мне начинало казаться, что Ленуар Грей долгое время подглядывал за мной, настолько некоторые сцены были похожи на моменты моей жизни.

- Будем пробиваться на Каннский фестиваль, - самонадеянно приговаривал Конрад, бегая по площадке в своем неизменном берете, сдвинутом на одно ухо.

- Моего героя звали Раймон. Он являлся финансовым воротилой, который взошел на вершину славы ... Я, проспав, пришел на съемочную площадку позже обычного, но вполне отдохнувшим. Похоже, что у Конрада все как раз было наоборот, он казался издерганным, хотя съемочный день был еще впереди.

Как зачастую бывает на съемках фильмов, нам предстояло снимать сцену, которая была почти заключительным аккордом, хотя мы еще не добрались и до середины фильма. Мой Раймон, наконец, начинает понимать, что для него означает жена. Она встречает его с другой женщиной и стремительно убегает... В это время на улице идет дождь, под которым Раймон гонится за женой, чтобы объясниться.

Конрада не устраивало все... Он дергал исполнителей, останавливал без надобности удачные кадры.

- Что ты вбираешь голову в плечи, как будто вместо дождя на тебя валятся булыжники? – напускался на меня.

- Разве женщина в горе обязательно должна походить на мигеру? – с криком вопрошал героиню.

- У вас шланг засорился что-ли? Это капанье невозможно назвать проливным дождем.

- Дубль номер двадцать, - устало щелкнула хлопушкой помощник режиссера.

И эта фраза была последней, касающейся снимаемого фильма, которую мне довелось услыхать в тот день... Тысячи огней зажглись перед глазами. Страшная боль пронзительно ворвалась в мое тело, лишив сначала ощущения действительности, а затем и всех остльных ощущений, опрокинув навзничь. Когда до моего сознания дошли топот и крики, то я почувствовал, что лежу на полу. Нестерпимо болела голова, но я уже приходил в себя и недоумевал зачем меня накрыли черной тряпкой. Я попытался ее сорвать, но руки наткнулись на пустоту. Дотронувшись до глаз, я вызвал новый виток боли.

- Что это со мной? – закричал, как мне казалось изо всех сил и снова провалился в небытие.

Когда очнулся снова, то вокруг было тихо и меня окружала полная темнота. «Неужели меня бросили одного ночью на студии? Где все люди? Почему я валяюсь?» Очень болели глаза, но я уже знал, что если их трогать, будет еще больнее. Я приподнялся, опираясь на руки.

- Грант! Ты меня слышишь? Грант! – это был голос мамы. Она звала меня, но почему она вдруг появилась на студии? И почему я ее не вижу?

- Тебе лучше? Скажи, Грант, как ты себя чувствуешь? – это был голос Конрада, которого я тоже не видел. Они пытались добраться до моего сознания:

- Не волнуйся, Грант, ты в больнице. Все будет в порядке. Слышишь? Все обязательно будет в порядке.

Почему они сами так волнуются, хотя и пытаются меня успокоить? Очень медленно начинаю понимать, отчего я только слышу голоса, но не вижу их обладателей. У меня что-то стряслось со зрением. Ну, конечно... Была яркая вспышка и жуткая боль после нее...

- Я ничего не вижу! – Произношу слова, которыми признаюсь в крушении привычного прежнего мира. – Я не вижу, - зачем-то повторяю еще раз.

- Братик, родной, любимый! Это временно. Ты будешь видеть. Ты обязательно будешь, видеть!

Моя сестра Рози тоже здесь. В ее всегда веселом голосе слышна горечь.

- Скажите же наконец, что со мной произошло? – хочу узнать у присутствующих и в этот момент припоминаю кое-что сам.... Замученный бесконечными повторами, я изменил правильную траекторию пути, по которой должен был бежать и стремительно помчался прямо на мощный осветительный прибор. Догнавшая струя ледяной воды, мало напоминавшая дождь, догнала меня и чуть не сбила с ног. Или все же сбила? Я оказался на полу...

- Мы все не можем опомниться, от того, что случилось, Грант. Непредвиденный случай... – Голос у Конрада дрожал. Ему трудно было объяснять происшедшеее, - лампа разорвалась, как бомба, я никогда не думал, что такое бывает. Предполагают, что в стекле была трещина. Мог случиться пожар... Но его не было... Только осколки, мелкие осколки... Они полетели в разные стороны с большой скоростью... И вот так... Врач еще не дал полного ответа, но мы надеемся, что все обойдется.

Конрад во время своего монолога пытался придать голосу прежнюю твердость, но ему плохо удавалось.

- Мистер Фортрекс, я должна наложить вам повязку, - сказал незнакомый женский голос. Мне было все равно. Я еще не до конца осозновал свое новое положение. Вокруг все поочередно говорили, успокаивали. Знакомые и незнакомые голоса сливались в сплошной гул. Я перестал их слушать, отгородившись своими мыслями, обдумывая с чем мне теперь придеться смириться.

Проходили дни и ночи. Порой я уходил в забытье. И опять ночи, дни и бесконечная темень, без рассветов и закатов. С этим я живу и сейчас, единственное разнообразие – вызывать картинки из прошлого. Многое вспоминается ярко, как будто было вчера, некоторые моменты память не хочет воспризводить.

Я уже прошел бесчисленное количество исследований и ждал приговора Чарли Харриета. Ожидание было кошмаром. Понимал, – не исключается и такой, который я для себя считал несовместимым с дальнейшей жизнью.

Наступил день перед «вынесением приговора»... Конечно, в медицине существовал другой термин, но для себя я именовал окончательное заключение именно так. Это были бесконечные часы ожидания. К тому времени я уже сам научился различать время суток. Когда приближалась ночь, больница затихала, шорохи и звуки сводились до минимума. Отметил, что слух мой явно обострился и стал чувствительным к самым малым звуковым оттенкам. Необходимо было учиться различать предметы на ощупь, но я стыдился этого метода знакомства с окружающей средой. У меня, как у бывшего артиста, было хорошее воображение, и я живо представлял как это выглядит со стороны. Киногерой - слепец! Думать об этом было невыносимо!

Сейчас мне действительно трудно восстановить ход своих мыслей в период, когда до прихода врача оставались считанные минуты, - они были сумбурны и лихорадочны.

... - Грант! Мы так тебя любим! Ты будешь здоров, все в это верят.

- Папочка! Я так по тебе соскучилась. Все время прошусь к тебе и плачу, потому что меня не пускают. Твои глазки поправятся. Я привела тебе Альбу. Она тоже по тебе скучает. Погладь ее, папочка!

И моя дочь Долли здесь! Я ведь просил не приводить ее. Даже собаку пропустили в больницу... Это уже тяжелая артиллерия. Долли взяла мою руку и опустила на густую собачью шерсть. Несмотря ни на что, я ужасно обрадовался родному теплому голосочку моей любимой девочки. Потом Долли гладила меня, и ее маленькие ручки сделали больше, чем любые увещевания других людей. Мое судорожное сверхнапряжение стало понемногу ослабевать. Впервые я сам подумал, что мое несчастье может когда-нибудь закончиться.

(Джессика) ...Я буквально вскакиваю. На экране абсолютно незнакомый мужчина со знакомыми чертами лица. У него быстрые движения уверенного в себе человека. А мой Грант передвигался медленно, с объяснимой опаской... Но не это заставило меня подскочить пружиной, к такому отличию я была готова. Его глаза смотреди дерзко, вызывающе и несли в себе мощный заряд сексуальной энергии. Я мало видела Гранта без очков, но даже когда он изредка снимал их, то глаза оставались неподвижными. И мне даже в голову не могло придти, что они могут быть настолько выразительными, как будто обладают неким магнетизмом, передающимся зрителям. Не стоило говорить подруге Мэрелин о моей необходимости Гранту, которую я, якобы, ощущала на острове. Человек любит самообманы, с ними легче жить. Тот мужчина, которого я встретила на острове и влюбилась, был только подобием, - куклой, живущей только надеждой – вернуться в свое прежнее состояние.

Пока я делала убийственые открытия, на экране развертывалась весьма незамысловатая киношная фабула. На такую тему Голливудом уже были сняты десятки фильмов. Артистки были красивы, но играли неубедительно. Интересно, завязывал ли Грант с ними любовные отношения после съемок? Я перестала следить за сюжетом. Когда снова попыталась разобраться в происходящих на экране событиях, Грант ласкал грудь очередной пассии. «Нет, нет... все не так...» Я закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Ничего похожего... Ласки Гранта были искренни, ему незачем было играть со мной.

Я встала и зажгла свет. Мне не сравниться ни с одной из красоток, которые мелькали на экране. Я сразу призналась в своей профессии и думаю Грант понимает, что у учительниц лицея не бывает внешности кинодив, даже у таких привлекательных как подруга Мэрелин.

Досмотрела фильм спокойно и отвлекаясь от внешности Гранта, нашла его игру слабоватой. Очевидно фильм не принадлежал к разряду английских шедевров. Возможно в других фильмах он играл иначе, но у меня пропало желание их разыскивать. Я уже знала как Грант раньше двигался, смотрел, разговаривал, менял выражение глаз, в зависимости от ситуации. Только мне был ближе и привлекательнее человек, оставшийся на острове, у которого были неуверенные движения и незрячие глаза.

... К автоответчику бросилась, будто он живое существо. Чей-то незнакомый голос просил перезвонить, называя свой телефон. Очевидно кто-то из чересчур заботливых родителей нуждался в информации. И когда я решила, что мои ожидания напрасны, раздался голос Гранта, неповторимый, полный модуляций и оттенков:

- Несколько раз звонил, прежде чем пообщаться с твоим автоответчиком. Понимаю, что дома не сидится, но надеюсь, что ты далеко не уехала. А я вот уезжаю с острова... Вернее улетаю ровно через два дня. Так что следующий звонок уже будет из Лондона. Жди известий, Джесси. Ты меня еще не забыла? Помнишь свое обещание? Целую!

От поцелуев Гранта у меня подкашивались ноги. Помнится, я чуть не утонула в бассейне...

... -Вы миссис Симпсон? Вам телеграмма.

Я схватила ее дрожащими руками, забыв поблагодарить посыльного. А когда опомнилась, его уже не было. Гладила желтоватую бумагу, опасаясь развернуть... И наконец, преодолев чувство страха, раскрыла сообщение. «Прилетай. Операция в среду. Ты мне нужна. Грант». Скупые строчки таили взрыв. Я в ужасе подумала, что сегодня уже понедельник. И до встречи осталось всего два дня... Надо было собираться, но я не знала с чего начать, какую выбрать одежду. Неуверенность в себе сковывала мое воображение. Может стоить покрасить волосы? Англичане должны любить блондинок таких, какой была принцесса Диана. Нет, я, кажется, говорила Гранту, какой у меня цвет волос. Хватит уже того, что я их недавно подрезала. Массажистка... Да, схожу к массажистке и куплю новую косметику...

Я комплесовала и не могла остановиться. По сравнению с артистками, к которым привыкли глаза Гранта, я могла показаться ему чучелом.

«Возьми себя в руки», - приказала, собрав остатки мужества и стала строить ближайшие планы уже в более уравновешенном состоянии. «Надо поинтересоваться расписанием и выбрать утренний рейс, чтобы успеть к операции, если возможно»

В мгновение ока нарушила тщательно наведенный порядок в квартире, вывалив все содержимое шкафа на диван и частично на пол. Затем уселась посреди развала, прекрасно осознавая глупость затеянного. Возьму лишь самую малость, потому что полет в Лондон – это полет в непредсказуемую неизвестность. А все мои действия сегодня нельзя расценить иначе, чем поступки нервной особы, пасующей перед серьезными событиями.

Солнечный луч упал на разбросанную накануне одежду.

«Надо снова затолкать ее в шкаф и выкинуть все глупые мысли из головы. Если я решаю ехать, то надо думать только о предстоящей поездке и здоровье Гранта. Если он перед серьезной операцией, не забыл дать телеграмму, то следовательно нуждается во мне. И это главное...»

... Выбранный рейс был очень ранним, но только так я могла попасть в больницу к середине дня. Я пыталась воспользоваться всеми известными мне методиками самоуспокоения, но в результате приземлилась с бешеным сердцебиением. Хотелось подставить руку, чтобы поймать сердце, если оно вдруг задумает выскочить из груди. Конечно прилететь в столицу Великобретании надо бы совсем с другим, более радужным настроем.

... Когда я назвала наконец адрес водителю такси, то мое волнение достигло апогея. Я уже совсем перестала понимать, зачем я согласилась на предложение Гранта. Больница оказалась внушительным заведением серого цвета, состоящим из нескольких корпусов, расположенных под разными углами и сходящимися к центру. Остановилась, не решаясь еще спросить, какой из них пренадлежит глазным болезням. Как можно было упустить из виду то обстоятельство, что Гранта сейчас окружают родные и близкие люди? И мое появление повергнет их в шоковое состояние. Что же делать, коль скоро я уже здесь? А вдруг Гранта именно в это время готовят к операции и он думает, что я не явилась на его зов, как обещала.

 

- Вы не можете сказать, в каком из корпусов заимаются лечением глазных болезней? – Обращаюсь к первому попавшемуся на глаза молодому человеку.

- О, конечно, мне это известно. Пойдемте, я вас провожу.

Случайный попутчик оказался молчаливым человеком, и я немного восстановила равновесие, необходимое для встречи с Грантом, в обстановке, которую пока не представляла. Я немного притормаживаю, перед тем как ступить на порог больничного корпуса. Наверное больницы всего мира одинаковы, с небольшими отступлениями... Двери, двери... И длинный коридор... Где-то здесь находится Грант. За низкой стойкой информационной службы пусто... Стерильность давит и вызывает робость. Куда двигаться? Почему больница столь безлюдна?

- Вы кого-то разыскиваете? – голос раздался за спиной и я оглянулась.

- Мне хотелось бы узнать, в какой из палат находится Грант Фортрекс, - ответила женщине, до самых глаз облаченной во все белое. Конечно, роль сыграл испуг, потому что уже через секунду разглядела на женщине обыкновенный белый халат и небольшую белую повязку, прикрывающую нижнюю часть лица.

- К нему нельзя, он сейчас находится в операционной, - строгие глаза женщины кажуся неподвижными.

Но увидев мою растерянность, она поинтересовалась:

- Вы его родственница?

С первых минут сбывались самые плохие предчувствия. Мне ничего не оставалось, как пуститься в откровения перед первым же встречным представителем английской клиники, прекрасно осознавая, что они не нужны этой озабоченной женщине.

- Я прилетела из Америки по телеграмме, отправленной мистером Фортрексом. В ней был указан именно этот день, среда, пятое августа. Моя фамилия Симпсон, - запоздало представилась, не зная что еще добавить...

Пожалуйста, мисс Симпсон, пройдите со мной. Я ничего не могу вам посоветовать, так как мне ничего неизвестно, но возможно миссис Спейдер, наша старшая сестра, в курсе распоряжений сэра Фортрекса.

Миссис Спейдер оказалась молодой женщиной примерно моих лет. Блестящие каштановые завитки волос упорно выбивались из под белой шапочки, красиво обрамляя лицо. Огромные карие глаза светились сдерживаемой радостью, очевидно переполняющую эту женщину на данном отрезке ее жизни. Белый халат не скрывал, а умело подчеркивал ее безупречную фигуру. Но более всего обращали на себя внимание стройные ноги, обутые в бежевые кокетливые туфли на высоком каблуке, которые больше подошли бы к вечернему туалету, чем к белоснежному фирменному медицинскому одеянию.

- Миссис Симпсон прилетела из Америки по вызову пациента Гранта Фортрекса, -представила меня женщина старшей медсестре, - и, очевидно, с разрешения доктора Хариета, - добавила от себя, намереваясь таким образом оказать мне содействие.

Молодая особа ослепительно улыбнулась. Скорее всего эта улыбка отражала ее внутреннее состояние, чем предназначалась лично мне, однако ее дружелюбие в любом случае радовало. Она внимательно посмотрела на меня:

- Действительно Грант Фортрекс говорил при мне с доктором Хариетом о приезде американки, которую он ожидает. Значит это вы? Однако это было за несколько часов до операции. А в настоящее время прошло два часа с ее начала. Возможно, к концу дня он снова будет в своей палате. Если все пройдет нормально... А мы все на это надеемся, зная мастерство доктора Хариета. Результат, к сожелению, сможем узнать только через два дня, когда можно будет снять бинты. Это будет очень волнующий момент, - миссис Спендер улыбнулась, на ее щеках образовались две очаровательные ямочки. – Наш персонал любит мистера Фортрекса. Мы очень хотим увидеть его в новых ролях.

Потом миссис Спендер любезно предложила:

- Вы можете подождать конца операции и узнать ее результат в комнате для ожидания.. .

Стоя перед умывальной раковиной, нервно шарю в сумке. Нахожу щетку для волос, тушь для ресниц, помаду и крошечное прямоугольное зеркальце, в котором мое лицо почему-то выглядит лучше того – из-за кранов. Но и в нем нельзя не заметить покрасневшие веки. В общем, вид у меня не очень привлекательный... Брызгаю на лицо водой, и кое как стараюсь привести его в порядок.

 

... КУЛЬМИНАЦИЯ... К сожалегию, в двух словах. Когда Грант открыл глаза и стал видеть, то за свою американскую подругу, с которой познакомился в Австралии принял привлекательную медсестру миссис Спендер... И, конечно, есть развязка... Обязательно.