Света мазнула взглядом по щуплому замызганному пацаненку и, повинуясь первому порыву, прошла мимо. Опомнившись, все же остановилась, обернулась, звонко окликнула:

- Лёшка! Лёша Лапин!

Пацан нехотя повернул голову и посмотрел на Свету.

- Чё?

- Ты меня не помнишь? Я – Света! Твоя двоюродная сестра, дочка тети Лены! Помнишь?

- И чё?

Света, обвешанная пакетами, торопливо подошла. Еще раз всмотрелась в лицо – точно, Лёшка! Повзрослел, вытянулся, растерял пшеничный цвет волос. Лицо в нарывах, взгляд исподлобья. А глаза – пронзительно синие. Как раньше.

Одежка засаленная, затертая... Грязные руки с отбитыми костяшками...

Лёшка! Он пропал три года назад. Ушел из дома. Обнаружилось это недели через две. Его мать тихо бормотала на своей кухне, по-собачьи выхлебывая мутную алкогольную жидкость из единственной целой в доме чашки: «Ушел, паскуда неблагодарная… На мать насрать…». Светина мама подала в розыск, даже фотографию по телевизору крутили. Тщетно – Лёшка не отыскался.

А теперь вот встретились на вокзале. Что надо сказать? Что-то надо сказать! И Света неожиданно для себя спросила:

- А ты… ты голодный?

- И чё?

- Пойдем, я тебя накормлю… то есть… угощу… Пойдем в Макдоналдс?

Лёшка деловито засунул руки в карманы затасканных джинсов.

- У меня бабла нет.

- У меня есть. Говорю же, угощаю.

- Ну давай, - и смачно сплюнул на тротуар.

Света засеменила к Макдоналдсу, Лёшка, по-прежнему нехотя, держа руки в карманах, сгорбившись, поплелся за ней. Вошли. Света ткнула пакеты около ближайшего столика.

- Садись. Что будешь?

Лёшка жеманул плечами.

- Гамбургер. И картоху. Фри.

Света побежала к кассе. Через некоторое время вернулась. С подносом. Выгрузила перед Лёхой три гамбургера, большую упаковку картошки, кетчуп, стакан колы. Себе поставила кофе. Тот схватил гамбургер и жадно укусил. Чуть прожевав, потянулся к коле. Отхлебнул через соломинку, вытащил пригоршню картошки, запихал в рот. Опять запил колой. Снова укусил гамбургер. Майонез закапал на подбородок. Лёшка, отираясь, провел рукой, оставив размазанную майонезную жижу, смешанную с грязью из-под ногтей. Шмыгнул носом. Глотнул.

Нужные слова все не находились.

- Лёш, а где ты живешь?

Тот неопределенно выпростал руку назад – там.

- Лёш, а как ты вообще?

- Намална, - жуя, промямлил тот.

- А я в колледже учусь. Воспитательницей в детском садике буду.

В ответ:

- Угм.

- Мы за тебя очень переживали… Когда ты пропал… Мама твоя расстроилась…

Дурацкое слово – «расстроилась». Как будто кошелек спёрли…

Лёшка в очередной раз сглотнул и пристально глянул на Свету.

- И чё она? Бухает?

- Ну да… - протянула Света, упершись взглядом в стол.

- А ты, значит, за мелкими будешь присматривать? Ну-ну…

- Лёш, а помнишь, ты в детский садик ходил? Я возвращалась из школы, а вас в это время выводили на прогулку. Ты каждый раз припадал к забору и орал: «Сетка, Сетка! Забери меня отсюдова!». А я совала тебе коржик, припрятанный со школьного обеда. Или яйцо вареное. А воспитательница меня ругала и гнала…

Лёшка откинулся на спинку стула и улыбнулся, обнажив щербатый рот.

- Ни фуя не помню.

И добавил:

- Пивка бы.

- А ты уже… пиво пьешь?

- А чё? Балуемся иногда. Нам Димастый ни фуя не разрешает. Не бухать, не шмаляться. Говорит, мозги засрём, дела делать не сможем. У него с этим строго – увидит кого с ширкой – накостыляет и выкинет из бригады. Пикнуть не успеешь. Только пиво и можно. Для расслабона.

На лоб, под кромку русых волос выбралась жирная вошь. Не торопясь, добежала до виска и скрылась за ухом. Света сглотнула подступающую тошноту и прикрыла глаза.

- А Димастый, это кто?

- Бригадир наш.

Лёшка развернул второй гамбургер и счел нужным пояснить:

- Я тогда от матери выполз… Башка в крови. Она ж меня об косяк долбила… Переклинило её чё то… одной рукой за трусы, другой за шею… и как этим… тараном… башкой об косяк. Хлобысь, хлобысь… Мне кровища прямо в глаза… Она бесится. Потом угомонилась. Улеглась прямо около двери, меня обхватила, гладит по лицу, кровь размазывает, усюсюкает. Уснула. Я выкарабкался из ее то рук и ломанулся из квартиры. Дополз до теплотрассы…

- Лёшка… - выдохнула Света.

- Ага. Там меня Димастый нашел. Голову спиртом неделю поливал, чтоб не гноилось… Целую полторашку на меня извел.

Лёшка принялся жевать. Шмыгнул. Провел под носом.

- У нас бригада. Четверо пацанов и Димастый.

- И что вы… воруете что ли?

- Ага. И это тоже.

Покончив со вторым гамбургером, Лёшка запустил пятерню в картошку. Не донеся до рта, обронил:

- А тебе сколько щас?

- Восемнадцать.

- И Димастому так же…

Вошь… та же? другая?... опять показалась на лбу. Лёшка мазнул костяшками, оставил майонезный след. С сожалением посмотрел на оставшийся бутерброд.

- Оставлю Светке.

Хлебнул колы, добавил:

- Мою невесту тоже Светкой зовут. Она меня на год старше, ей четырнадцать уже. Она и в школу ходит. И дома живет. Иногда. А иногда с нами… Знаешь, какая верная! Чё хошь ей предложи, ни с кем не пойдет. Любит меня. Мы с ней… не этого… не живем. Димастый говорит, что мы ни фуя не умеем. Детей потом замучаемся рожать.

Лёшка второй раз за разговор улыбнулся.

- Ты ешь, - спохватилась Света, - я еще куплю. И Свете хватит. И Димастому. Я еще куплю, ладно?

Лёшка неопределенно пожал плечами. Света ринулась к кассе. Отсчитала деньги на электричку, отложила. Остальные протянула продавщице:

- Кока – колу. И гамбургеры на все.

Продавщица любезно пересчитала сунутые деньги.

- Кока-кола большая, девять гамбургеров. Сдача шестнадцать рублей…

Света вернулась за стол с двумя бумажными пакетами. Протянула. Лёшка принял, заглянул. Неожиданно отвернулся к окну и еле слышно забубнил:

- А я знаешь, чё помню? Как к нам зоопарк приезжал. И мы с тобой пошли. А там белый медведь на меня зарычал и лапу тянуть начал. Я заплакал. А ты мне рассказала, что медведь просто тоскует по Северу. И что медведи там зимой подбирают забытых детей… И греют между собой до весны… И рыбой свежей кормят… А потом, когда стаивает снег, ведут к людям. И поэтому на Севере родители не боятся за своих детей. Всё равно их весной приведут. Я пацанам рассказывал, а они ржут… Говорят, что это все фигня. Но ведь это же правда?

И Лёшка серьезно посмотрел на Свету выжидающими синими глазами. Доверчиво. Как всегда смотрел в детстве.

Света мелко закивала, прогоняя невесть откуда взявшиеся слезы.

- Правда, правда… Конечно, правда!

И, не раздумывая, скороговоркой выпалила:

- Лёш, а пойдем к нам с мамой жить?

Лёшка, не отводя взгляда, произнес:

- А вы чё, хорошо жить стали? Лишняя харя…

Света, не выдержав синеглазого напора, отвернулась к окну.

- Да нет… Но проживем…

Как-то неуверенно это прозвучало. Лёшка хмыкнул.

- Да я нормально живу. Мы с пацанами, знаешь, какие дела мутим… И Светка у меня… - Лёшка прохрипел остатками колы через соломинку, поднялся. – Мне, короче, идти надо. У меня еще делюги до ночи… Матери передай, что у меня все в порядке.

И он, шаркнув стулом, развернулся. Зажав в руках пакеты, пошел к выходу.

- Передам, - шепнула Света вдогонку.

Встрепенулась.

- Лёша! Лёш!

Тот обернулся.

- А у тебя телефон есть?

Лёшка ничего не ответил, а Света уже поняла, что сморозила глупость.

- Давай, я тебе свой запишу, - торопливо достала из сумочки бумажку с ручкой, начеркала. – Позвони обязательно.

Сунула бумажку в пакет с гамбургерами. Лёшка мотнул подбородком.

- Ага.

И еще раз внимательно посмотрел Свете в глаза.

- А про медведей все-таки лажа? Да?

Не дожидаясь ответа, ушел. Света смотрела в окно – сгорбленная фигурка пересекала привокзальную площадь, обреченно лавируя в людском потоке.

 

Света добралась до дачи. И первым делом рассказала маме о встрече с Лёшкой. Мама всплакнула. Потом утерлась тряпицей. И подытожила: «Станет алкашом. Как мать. И вором». Света согласилась.

 

Лёшка так никогда и не позвонил. А Света очень часто вспоминает ту встречу. И гложет ее… Вроде бы все сделала… Что могла… И накормила. И номер оставила. Но гложет. Гложет воспоминание о синеглазом Лёшке. Похуже, чем сожаление о двух сделанных абортах… гложет. А еще белые медведи часто снятся.