ЛИПА

 

Осень?..

Да - нет! же - еще лето! - возражает разум.

Но - да! - упорствуют чувства, отвечающие за цвет, запах, температуру, влажность.

"Н-да... август, - примиряет он всех в себе, - восьмидесятый ав-густ!"

 

Мишенька, Миша, Михаил, Михаил Михайлович, Михалыч, дед - в сред-нем по десять - пятнадцать августов на обращение, -

последнее, конечно же, есть и будет самым коротким - и по звукам, и по времени.

 

Дед передвигал свои тупые черные башмаки в полудень; он приземлится на отполированный липовый ствол на краю лужайки, в сосновом бо-ру, лопатками к солнышку, даром

напитает верхнюю свою часть, и от нее разольет тепло по всем окраинам, - хорошо...

 

И откуда могла объявиться липа в сосновом бору? Быть может, она в кавычках, - поди, разбери ее почерневшую, без коры... Да-с... време-на... чего ни коснись - липа - да и только!

 

Дед стелил газету, приземлялся, точнее - "пристволялся", когда на тропинке замаячила молодка с коляской, с младенцем, и с интересным спецэффектом, периодически лишающим ее головы так, что вновь проявля-лись хвойные лапы, уже упокоившиеся позади. Секрет был прост: молодка, преломляясь, ныряла половинкой под капот, - там, там у нее младшенький предмет вожделения, - а здесь - старший, в полоску, ну никак не хотящий быть приструненным. Молодка распрямляется, машет руками, кричит; ее слышит дед, но не мальчонка, на сей раз тащащий в рот сугубо противопоказанное, судя по истошному фальцету в ее голосе.

 

Она срывается, подбегает, вытягивает его за руку во весь рост и выше, и вкладывает ему наотмашь ниже поясницы. Тут уж и он подает свой звонкий голос, и... следом - дискантом из коляски; кричат дружно, втроем; а-а-август.

 

С противоположной стороны шествует парочка: немолодая, новенькая, белая с черным, в шляпах, - прямо-таки чеховская, с зонтиком, - но... без собачки, а с приемничком на шнурке, лающим чересчур громко о таблетке омоложения, по смешной цене для тех, кто сию же минуту позвонит по телефону. "Ты запомнил номер?" - со страстью шепчет она, налегая на его руку. "Да запомнил, запомнил, - поднатуживается он в ответ, - четыре, пять, шесть, остальные - семерки". "Вот помолоде-е-м, - мечта-тельно протягивает она и спотыкается, - х-м!" - то ли о наморщенный дедовский нос, то ли... о нечто ухабистое в своем прошлом.

 

Вот если бы у деда спросили его мнения, то он ответил бы кратко и авторитетно: "Липа!"

А парочка всего лишь удаляется: "... запомнил?.." - "... запом-нил, запомнил..."

А на небе - разжиженно-голубом - облачко, - кулачком, хоронящим внутри себя нечто примечательное. Дед напрягает глаза до избыточного увлажнения, белые пальцы раскрываются и, там... пусто. Он сжимает свои, можно сказать, почерневшие, распускает аналогичным образом... пусто.

Тем временем молодка с коляской подтягивается к нему на расстояние вытянутой руки; в зеркальных глазищах мальчонки радужный мир и... удвоенный дедовский облик. "Здластвуй, здластвуй! - трезвонит мальчон-ка, льнет к коленям, пальчиком, пальчиком расколупывая мозолистую рас-щелину на его ладони, требует, - налисуй машину!" Дед очень доволен искренним вниманием: "А чем?.. Видишь, у меня нет карандашика". "Есть, - мальчонка вытягивается на мысочках, ручонками выуживает из коляски листочек, фломастер, - вот, лисуй!" Дед разглаживает бумагу на колене. "А чего возить - то будешь: дрова или уголь?" - "Папу!" Мальчонка выдергивает из его пальцев фломастер и снова втыкает, теперь уже правильным концом. "Вот так надо!" - "Ишь ты, - удивляется дед, - грамот-ный, все углядел!"

 

Он рисует грузовую машину: кабину, кузов, два колеса; сажает двух человечков, - одного за руль, - "... это ты!", - другого, длинного и пожирнее в кузов, - "... это папа!"

В их разговор категоричным образом вмешивается молодка: "Чему учишь, старый?.. - срывает бумагу с его колена, сминает в "снежок", запуливает в кусты, - сам в грузовике катайся! А наш папа в "Саабе" ездит!" Она хватает мальчонку за руку, подтягивает к себе. "Сколько раз говорить!.. Не приставай к кому попало!

 

Мальчонка вырывается, но - тщетно; дед протягивает ему фломастер. "Хороший мальчик!"

"Сам ты, мальчик - хрен старый! - беленится молодка, - Ульяна, кому говорю, не подходи!" - она перехватывает фломастер, запускает вслед за "снежком".

Опять - липа: мальчонка - девочка.

 

Дед раскладывает руки по коленям, ладонями вверх, долго, очень долго, поочередно и внимательно всматривается в них, словно пытается разгадать некую, двойную, тайну.

Свежеет воздух, набегает тучка, готовая расплакаться; дед торопится домой - он сегодня без зонтика.

В прихожей, распределяя верхнего себя по крючкам и полочкам, дед внезапно натыкается еще свежей памятью на те телефонные: четыре, пять, шесть, остальные семерки... Снимает трубку и... после первой же цифры слышит официальный женский голос: "Номер, который вы набираете, не существует!"

 

"А я что говорю, - радостно кричит он в трубку, - липа она и есть липа!.. И молодка та - не молодка вовсе, а старуха - полуголая, уголовная: ляжки у нее - рыхлые, кожа - дряблая, живот - вислый, с металлическим кольцом в пупке, - протягивай бечеву, да води по улицам, как медведя цыганского, - и в носу у нее железо, и на глазах, и в ушах, и голос у нее - ведром ржавым, и на плечах у нее - наколки... А муженек у нее, должно быть, - харя!.."