Тоскую по Чукотке неимоверно. Не проходит и дня, чтобы не думала о ней. Просыпаюсь утром, не понимая, где я – как после обморока. Действительно, где я? Что я делаю тут, на этой цветущей и благополучной земле, которая изобилует всем на свете, кроме вечной мерзлоты и вскинутых ввысь сопок? Что я потеряла и что ищу в этом городе, где, сколько не иди, сколько не едь, так и не выбредешь к оленям? Есть, конечно, зоопарк. Там живут умки, там можно увидеть моржей и нерп. Но мне там страшно. Я гляну в большие и мудрые глаза невольников с целыми рощами на головах… они ничего не копытят… они отбывают… Я увижу в этих глазах себя… Я в зоопарке, далеко от моей тундры… На меня глазеют, как на заморскую диковинку: «Что ей еще надо? Корма вдоволь и не нужно снег копытить…».

Мне нужна свобода, мне нужна ширь и звенящий морозный воздух чистоты невозможной, который приближает даже очень отдаленные сопки.

 

…Засыпаю поздно ночью с мыслью о Чукотке.

… Перевалбаза в Хатырской тундре… Огромные тополя, как пляшущие человечки… Ветер их гнул, как хотел, и вот они застыли в своих неимоверных фуэте.

- Ребята, это мираж. В тундре – и такие высокие тополя…

Нет, не мираж. Это хатырская тундра…

И я проваливаюсь в это ощущение сказки. Я пребываю в ней….

Мы с моими попутчиками в маленькой комнатке, где одна стена – над кроватью – заклеена нелепыми фотографиями из «Огонька». Нелепы они потому, что это все ерунда. Все, что вне этой базы, не имеет никакого значения … Мы только что побаловались банькой. После длительных разъездов в вездеходе, после костровой закопченности - это блаженство. Жарко натоплена печь, и мы лежим на своих лежанках…

Мне не хочется ничего говорить. Я только слушаю. Потрясающие узоры этих историй вплетаются в нездешний орнамент моей души. Во мне все аж звенит…

Потом один за другим мои собеседники отключаются, а я все еще прислушиваюсь к этой длинной тягучей ноте. Она, как чукотская мелодия то нарастает, то отдаляется, снова нарастает…звучит беспрерывно.

Саша Анлек предупреждает моих попутчиков: «Смотрите, не курите тут. Оля спит на пороховой бочке».

Все смеются, я еще не понимаю.

- Это в каком таком смысле?

- Утром узнаешь…

Утром рассмотрела. Лежанку соорудили из огромных ящиков, в которых хранят спички. Сотни коробков – их должны развозить по бригадам. Я покоилась на дремлющем Везувии… На пороховой бочке… А если б кто Сашу не послушался…

Сашу в Хатырке уважают, он директор совхоза…

Наконец все ребята засыпают. Саша падает во сне со своей лежанки, тут же, не просыпаясь, взбирается на нее опять и продолжает похрапывать. Кто-то что-то пробормотал по-чукотски… Пытаюсь разобрать: интересно все-таки что оленеводам снится. И тут до меня доносится: «Гоу! Гоу!».

Оленей во сне гоняют.

 

…Я пытаюсь раствориться в былом и зову моих оленей. Придите в мои сны, просуньте в ярангу свои мордахи и теплыми мохнатыми губами возьмите галету с моей ладони. Ездовые мои, белые, пошто вы меня покинули?

Я не могу уснуть в своей избушке, срубленной из бревен воспоминаний. Я ворочаюсь с боку на бок, уговариваю себя: завтра - идти на работу, и кому там объяснишь, что была в неоплачиваемой творческой командировке, в краю своей мечты? Нужно спать, нужно спать, нужно спать. Отключиться от прошлого, думать о будущем, жить в настоящем дне.

Тщетно. Чукотка так просто не отпускает. С ней нельзя договориться, у нее ничего не выпросишь. Ее можно только обнять. Крыльями.

Столько лет я загоняла ее глубоко вовнутрь. Я поставила большую и крепкую пломбу на эту зияющую брешь в моем сердце. И почти что поверила, что Чукотка – это далеко, за тысячи километров.

Но дремлющий Везувий был просто временно законсервирован. Он пыхтел и тужился, работая в недрах застывшей тверди - моей души. И ВОТ РАЗВЕЗЛОСЬ…

Лава вырвалась на поверхность и накрыла материковские ощущения. Я тщетно пытаюсь извлечь из-под нее какие-то останки… прежние занятия… бытовые хлопоты… служебные обязанности… Я изо всех сил пытаюсь жить без моей Чукотки, но бороться с ней бесполезно. Она непобедима.

И я вскакиваю прямо среди ночи и включаю компьютер. Как еще я могу оказаться сейчас там, на этой земле, на МОЕЙ ТЕРРИТОРИИ, которая теперь другое царство-государство, куда билет стоит столько, что цифру страшно вслух произносить?

Я открываю разные сайты, связанные с Чукоткой. На Анадырском переругиваются, друг друга покусывая, как морозный ветер в январе. Дурашки, они еще не знают, что это счастье – жить в окружении НАСТОЯЩЕГО, где чуть шагнул в сторону - и простор, тундра.

На чукотских форумах, время от времени поплакивают – здесь пасутся изгнанники, олени в зоопарке. Но они уже адаптировались, они говорят и о другом...

А я сейчас не могу о другом. Другого просто нет…

И только фотогалерея ласково и всепрощающе принимает меня в свое тело. Чукотка меня выносила – как личность, как творческую личность, и я снова хочу припасть к ней и пить это молоко и мед моей Важенки, пока не успокоюсь и не усну сном младенца. Сном пыжика…

Боже мой, эти сопки… Летом они снимут свои белые шапки перед нещедрым полярным солнцем, и слезы радости побегут по их обветренным щекам. Очнется рододендрон, потом затанцуют на ветру метелки, эти пушистики, похожие на колонковые кисточки…

Берингово море… Такое спокойное, несуетливое… Слижет с берегов перья топорков и бакланов, будет покачивать их на волнах, как маленькие кораблики. А нас удивит каким-то обломком ботика с английскими буквами. Разбилась чья-то американская мечта …

Этот огромный кит на берегу, улыбающийся так добродушно и всепрощающе - всем, кто его раздербанивает… Он любит нас всех. Даже после своей кончины. И я тоже могу подойти к его телу и причаститься… На всех хватит. Даже на изгнанников…

Чайки в полете… Я взмываю с ними ввысь и, как они, кричу во все горло. Я кричу о том, о чем другие предпочитают молчать… О том, что живу не своей жизнью. Кто-то придумал ее для меня, кто-то подстроил все именно так, чтобы я угасала в бетонной коробочке… Кто-то вынул из меня душу и швырнул ее под колеса машин. Кому это надо, чтобы я боролась с моей Чукоткой, которая непобедима?

Нет ответа. Нет сна.

Но я растворяюсь в этих снимках. Я наконец-то сливаюсь с МОЕЙ РОДИНОЙ. Я перестаю ощущать те тысячи километров безнадеги, которые разъединяют нас. Я ухожу в полог тех, прежних, ощущений, и тепло разливается по всему телу.

Мне действительно тепло. Ведь я – на Чукотке…

 

Киев, 2006 г.