Как лечить парижский насморк?

 

Повесть.

 

Часть первая.

 

Она родилась в бедной крестьянской дореволюционной семье , и более всего запомнила из детства ежегодные сборы отца в Москву.

 

В начале зимы он уезжал из села на отхожие промыслы.

 

Землица у них была тощая, подзолистой тверской породы, но отец ковырял ее, видать, старательнее других, поэтому хлеба в их большой семье хватало от урожая до урожая. Выручала природная смекалка отца.

 

В родных местах большая часть мужиков втайне завидовали отцу, что впоследствии вышло ему боком.

 

Был он широкоплеч, приземист, с высоким лбом, жену имел ростом на голову выше себя, и все его дети- старшая Фрося и двое сыновей поменьше, тоже в селе прозывались за крутые лбы и цепкий ум "головастиками".

 

Отец перед отъездом в Москву, заранее откармливал овсом единственного в хозяйстве коня, вычищал его до блеска , приводил в порядок простецкие ездовые санки, и особенно тщательно следил за длинным желтым кушаком.

 

Он, этот диковинный нарядный кушак, мягкий, шелковистый, текущий между пальцами, до безумия нравился маленькой дочке Фросе. Она обвертывалась им и самозабвенно кружилась по заваленному первым снегом крестьянскому двору.

 

Эта разноцветная, чудесно пахнущая ленточка была вестью из другого, неведомого пока ей, загадочного почти мира, в который она мечтала попасть.

 

-Тятенька? Что ты всю зиму делаешь в Москве?- спрашивала она, помогая отцу подновлять кисточкой цветы, нарисованные на экипаже.

 

-Извозом занимаюсь, дочка! Москва –город большой. Пешком его не пройдешь и за целый месяц. Я и катаю людей с одной улицы на другую. Подвезу какого-нибудь господина, а он мне деньги за это дает. Или студент барышню прокатит... Платят по-разному. Кто три копейки, кто десять... Больше не дают. И то, слава богу, на прокорм имею. Бывает в день и до трех рублей выезжаю. Один рубль хозяину постоялого двора плачу, один на себя идет, а третий рубль в мошну затискиваю. Для вас! Я , дочка, извозчик простой, деревенский...Ваньками нас кличут. Выезд у нас бедный, в одну лошадь. Против троек и шестериков, как у настоящих господ, нам не равнения не видать.

 

-А желтый кушак тебе зачем?

 

-Это уж непременная вещь для извозчика. Полицейские строго за этим надсматривают. Не будет желтого кушака у тебя- могут и бляху отобрать.

 

-Ух, эдорово тятенька! Как я хочу Москву посмотреть! И господ важных, которые там живут!- восхищенно зажмуривала глаза девочка.

 

-Погоди немного. Имею я о тебе думку. Вот набежит шестнадцать лет- пристрою к хорошему месту. Ты девка головастая, сама впоследствии корни жизни пустишь. Я много знакомых заимел, которые у богатых людей служат... Из разных губерний. Из нашей Тверской тоже. Учись только прилежно. В Москве люди культурные, на улицах не плюются... Матом обложить , конечно, могут, на то она и Расея, но в канавы не сморкаются. Есть люди-мурии, которые на запятках карет ездят. Напудренные такие , черные обликом. У богатых ради шутов куплены. Но страшнее всего в Москве самобеглые коляски

 

-А что это такое, тятенька?- спрашивала Фрося.

 

-У них вместо лошади вонючий мотор. А извозчик шофером называется. Ни сена, ни овса не надо. Этот драндулет сам бегает. Только керосину огненного подливай. Если и дальше так пойдет-эти усачи в шлемах все работу у нас перехватят. Хоть с голоду тогда подыхай!

 

- Ну! Ой, врешь, небось! Тятька-а?

 

-Ей, бо! Своим глазом увидишь!

 

-Ой, скорее бы уж!

 

- А в Питере, по слухам, и того хуже... Кучеров заставляют за своими лошадьми навоз убирать, и возить с собой... Господам запах на улицах досаждает... На курсы специальные приписывают ходить. Чтоб знать, где какой околоток находится , места присутственные, театры, как в школе преподают, и даже , где какая звезда в небе висит, и как называется по-научному!

 

- А звезды на что извозчикам знать?- смеялась Фрося, повязывая коню на шею желтый кушак.

 

- Чтобы значит ночью в городе не заблудится... Каждая звезда к своему кабаку ведет. Есть звезда- Сириус, там Патрикеевский трактир, а "Голубятня" под Орионом! Так- то-вот! "Обжорка" же, к примеру - под Стожарами, авторитетно объяснял отец.

 

Когда конек шалил, приходя в игривое состояние лошадинного духа, то отец бил его кулаком в зубы и грозно кричал:

- Но! Ты! Не балуй мне... Парижский насморк!

 

Фрося при этом зажимала рот кулачком от смеха , и спрашивала у отца:

 

- Батенька! Почему ты своего коня обзываешь Парижским насморком?

 

- Это, дочка, отдельная истории. Тут генерал один знакомый замешан. Расскажу об этом случае в другой раз,- отмахивался отец.

 

Фрося училась в церковно- приходской школе, и была смышленой девчонкой.

 

Приходской батюшка был вечно занят службами, возней с отпусканием грехов своих подопечных, и прочими мирскими делами, и вместо него к обучению ребятишек был допущен сын местного помещика , бывший гусар, кривоногий, рослый , громогласный мужчина, с лихо закрученными усами, и большим висячим носом, в который он то и дело заправлял понюшки нюхательного табака. То в левую ноздрю, то правую. То в обе одновременно. Прямо на уроках. И с ревом чихал. Батюшка стращал его за это адом, но бывший кавалерист ничуть не усмирялся.

 

- Чихание вдохновенно разум в голове просветляет! Ноздри продуть лишний раз незазорно! В полку все у нас табачком баловались. Вот так! Держите меня семеро!- говорил он и таращил на батюшку вечно красные, навыкате глаза.

 

У него Фрося пытала на уроках про людей-муриев и самобеглые коляски.

 

Учитель подходил в географической карте, плашмя клал на нее пухлую ладонь

 

- Вот континент, именуемый Африка . Здесь всесвятитель и производит людей-муриев! Они черны и страшны, как...как..как...как...

 

- Как печные зольные чудовища... Господ своим природным видом развлекают ,- первая выкрикивала Фрося.

 

Гусар, закатывая под лоб глаза, благостно ревел, оглушая учеников. До пяти раз кряду.

 

- Правильно! Но перебивать меня, дщерь вострокопытная, наперед воздержись! Епитимью велю наложить! Вот так!Держите меня семеро! Отчего такое бывает?

 

- Там солнце в тыщу раз горячее, чем наше...Обгорают телеса огнем нестерпимым, - опять выкрикивала шустрая Фрося.

 

- Логично излагаешь! Богом обиженный народ. Природное убожество. Сколько не мой- чище не будут. Однако разум имеют человеческий. Многими научными опытами это ныне доказано.

 

Поэт, именуемый Пушкиным от сего народа происходит...Хвалебного таланта пиит! Божественного учения им прямо нигде не воспевается, местами он даже дерзкий язычник, однако крещен родителями в православную веру. Чтение его стихозов крепит ум, всякому, кто грамоту разумеет- на пользу пойдет. Сам я обольщен его словесными разукрасами., и считаю пиита Пушкина наипервейшим на пространстве Руси. Множество сочинений его имею в личной сокровищнице.

 

- Про самобеглые коляски еще интересуюсь? Правда ли, что вместо сердца лошадинного у них бензин огненный?-спрашивала Фрося.

 

- Верно это, юница!- печально вздыхал учитель.- Гусаров вскоре вовсе не будет. Переведутся... А война случись, одни моторы будут сражаться на поле брани. Без сабель и храпа лошадинного. С одной вонью бензинной. И если раньше гусару смерть во славу шла, то отныне в позор будет. Вот так- держите меня семеро.- И он оглашал тесную комнатенку зычным, сладострастным чиханием.

 

* * *

 

Но вот окончательно ложился на притихшую землю снег, не таявший ни днем, ни ночью. Устанавливался отныне санный путь.

 

Отец покидал село. До весенней распутицы.

 

Но однажды он вернулся из Москвы не в ростепель , как обычно, а перед самым морозным Рождеством.

Фроська!- радостно крикнул он, с придыхом срывая с бороды и усов сосульки, запечатавшие рот и ноздри.- Я за тобой приехал. Кидай свою одежку в сани. Обещал и нашел для тебя в Москве хорошое место.

 

- Какое тятенька?- обмерев от неизвестного будущего, которое вот уже подступило к ней вплотную, едва дыша от волнения, спросила она, вдруг грустно осознав, что с этого дня закончилось навсегда ее детство, и сложила на груди худенькие руки. Теперь этими маленькими руками она должна сама зарабатывать себе кусок хлеба.

 

-К господам в услужение пойдешь. В немецкой слободе живут... Дом у них свой. Перед воротами два каменных медведя стоят. Один мой дружок знакомый истопником печей у них служит. Он и замолвил за тебя слово. Сказывает ничего господа, милосердные. Голодом не морят, арапником не стегают, самоваров по ночам не требуют ставить. Но поведения строгого, потому как тоже немецкой нации. Хозяин дома инженером на заводе Михельсона служит... Ученый человек. Ихней беловой кухарке помошница требуется. Так что собирайся...

 

Так деревенская Фрося попала в московское Замоскворечье.

 

Жила она неподалеку от огромных корпусов московского завода Михельсон, который делал паровые машины, и куда днем и ночью, под огромные ворота, в три смены, втекала, как нескончаемая река, и вытекала множество трудового народа. В большинстве своем это были мужчины разного возраста, и лишь изредка встречались женщины.

 

Ее поразили эти люди. Они шли на завод степенно, высоко подняв головы, будто сознавали важность своей работы, выглядели сыто и бодро.

Хозяином Фроси был рыжий, с белесыми ресницами, достаточно еще молодой, но опытный инженер, Рудольф фон Бойст, немец, знавший все тонкости строительства паровых машин. И не только в России, но и по по всему миру. Он бывал в Америке, в Германии, Англии и его, одного их немногих спецов, никем заменить было невозможно. Любого рабочего хозяин мог выставить за ворота, заменить другим , а инженер фон Бойст, за свои уникальные знания и светлую голову -всегда оставался на месте.

 

Жалованье получал он, видать, немалое , потому что за свои деньги приобрел дом, перед воротами которого, действительно стояли на дыбах два каменных медведя, имел небольшую прислугу, его жена Эмилия Нильсовна, тоже немка , вела хозяйство, ходила в католическую кирху, и воспитывала двух дочерей.

 

У михельсоновского инженера был собственный выезд с кучером, дворник, и по совместительству истопник Дементий, пристроивший Фросю , кухарка Наталья, баба средних лет, худая и нервная, но умелая повариха, выучившаяся у французского повара соусам и паштетам, и какая-то девица именем Кира, дальняя родственница хозяйки, учительница дочерей, молчаливая, прозрачная от худобы девица, все порывавшаяся уйти в монастырь.

 

Она читала всякие затрепаные книги, преимущественно религиозные, и хозяин любил спорить с ней. Не столько всерьез, сколько развлекая себя.

 

Фросю приставили к беловой кухарке Наталье. Первым делом она показала ей общее устройство кухни. У Фроси голова закружилась от множества вычищенных до блеска кастрюль, сотейников, формочек, ситечков, ножей, кофейников, мороженниц. У нее дома были только ухваты да чугуны.

 

У хозяев часто бывали званные обеды и Наталье стало не под силу одной справляться на кухне.

 

Перед тем как допустить девчонку к работам, хозяйка Эмилия Нильсовна вызвала врача, чтобы он осмотрел новую служанку.

Врач тоже, разумеется, оказался немцем, но говорил с сильным акцентом. Он жил в России недавно, в отличии от Бойстов, предки которых приехали сюда еще при царице Екатерине Великой.

 

Руки у доктора него были огромные, сильные, но теплые и очень мягкие. Он ощупал ее голову , потом заставил Фросю открыть рот, посмотрел зубы, отодвинул ложечкой язык, заглянул внутрь гортани, а потом велел раздеться донага.

 

Фрося покраснела и даже испуганно шарахнулась в сторону. Доктор хоть и был довольно старым, но все же являл собой образ мужчины.

 

-Так полагается, Фрося!- с улыбкой сказала хозяйка. - Врачей стеснятся не надо. Даже молоденьким девушкам. Врачи давным давно все про человека знают. Раздевайся смело...

Доктор бегло осмотрел Фросю, поворачивая ее в разные стороны, сказал хозяйке.

-Это чистое дитя природы. Удачный выбор сделали себе. Очень здоровый девушка! Хорошо сложена. Можете брать без сомнения.

 

-Я вам благодарна доктор за осмотр,- улыбнулась соотечественнику хозяйка.

- Меня благодарить не за что...Спасибо матери-природе, что еще сохраняет русский народ. Дворяне нынче вымирают, уже до кокаина многие докатились, не говоря уже о пьянстве ,а деревня спасает Россию. Она, матушка, еще ни раз ее выручит. Жду приглашения на ваши знаменитые паштеты из дичи.

 

Фрося и в столице оказалась смышленной девчонкой. Ее природный, острый, неиспорченный ум, позволил ей быстро освоится со своим новым положением, вникнуть досконально во все тонкости угождения господам. Старая кухарка Наталья стала откровенно завидовать новой работнице,

 

Хозяева, не смотря на то, что носили немецкую дворянскую приставку «фон», оказались людьми отнюдь не заносчивыми, особенно сам инженер.

 

Старшая кухарка Наталья сперва доверяла деревенской девчонке лишь самые грубые кухонные работы- чистку картошки, шинковку овощей, разделке птицы, но потом видя, что деревенская Фрося, все схватывает на лету, поручила ей одну из самых важных работ на кухне- отварку мясных бульонов.

 

Фросю вначале поразил метод его приготовления. Для этого покупалась на базаре самая отборная говядина. Зрелая, но без жира.Долгое время это делала сама хозяйка. Нещадно торговалась на базаре с продавцами, будто речь шла о куске , который она приобретает на последние копейки.

Затем на кухне мясо долго отваривалась на медленном огне со всякими кореньями и специями, запас которых хранился у поварихи в разных баночках, кулечках и тряпицах. Бульон не должен был кипеть шибко, а только шевелится, как будто снизу пробивался горячий родничок.

И так в течение шести часов. Фрося имела терпение стоять у плиты, следя за томлением мяса в золотистом отваре . Потом бульон осветлялся, процеживался несколько раз через разные ситечки, и уже на нем густом, душистом и совершенно прозрачном готовились супы, заливки и всяческие французские соусы.

На вторые блюда шла отдельно покупаемая молодая телятина.

Вываренная же на бульон говядина, целые куски на костях, дальше не использовалась в питании господ и , как правило, целиком отдавалась на съедение либо дворнику, либо кучеру.

Командовала этим Фрося. Дворник Дементий ,когда-то замолвивший за нее перед господами слово, разумеется, был у нее любимцем. Обиженный кучер, накопив немало злобы на такое фавориство, однажды вечером пошел жаловаться к самому инженеру.

Тот сидел у себя в кабинете с чертежами новой паровой машины, почесывая рыжую бороду, дымил трубкой и был отчего-то сильно не в духе. Оттого недружелюбно спросил:

 

-Чего тебе Федор? Опять овса лошадям не хватает? Сам ты его, что ли ешь... В этом месяце мы выезжать никуда не собираемся, корми экипаж сеном. Вот надоест мне вся эта возня с лошадьми - махну в Германию, и куплю там легковую машину. Карл Бенц, инженер ихний, говорят уже тысячами автомобили производит.

 

- А меня шофером сделаете?- с тайной надеждой спрашивал Федор?

 

- Сделаю! Если ты научишься оглобли от цилиндра отличать! Так с чем пришел ко мне? Говори, раз уж делу помешал...

 

- Несправедливость, Рудольф Михаэлыч ощущаю. Забодай меня комар, укуси корова! Притеснения мучительные , можно даже сказать. Она, репа огородная, всего-то после Рождества прикатила к нам, а власть ого-го уже имеет! Чисто Наполен! Вот помянете мое слово- всех нас выживет. Уже и Наталью учить насчет кореньев и специев в кухне начала... Ранняя, да шустрая больно.

 

- Какая несправедливость? О чем речь заводишь? Федор- ты же коренной российский мужик, говори внятнее на русском языке...

 

- Насчет мясца значит... Дементию- дровоколу сахарную кость с махрами , а мне голые копыта...Что –ли я , выходит, рылом не вышел? Жалобу приношу , барин! Мне лошадьми кучерить, я должон правильное ощущение личного живота иметь.

 

- Ничего не понял-поморщившись, махнул рукой инженер.- Утомляешь ты меня всякой ерундой. А вот американцы опять вперед по котлам вырываются. Англичане тоже не спят. Они турбины паровые конструируют, Неуж-то мы, русские инженеры, глупее их и застрянем по старинке? А ты про мясцо какое-то бубнишь.

 

- Девчонка эта, Фроська, нищета тверская, и Дементий- по знакомству снюхавши...- продолжал бубнить с печальным лицом Федор.

 

-Ага! Ясно, что дело темное! А ну зови их сюда на расправу!

 

- Кого звать-то?

 

- Ну, которые снюхавши... репу эту деревенскую, как ты говоришь, и дровокола, который кость сахарную грызет...

 

- Уж поимейте милость- войдите в рассуждение. Забодай меня комар, укуси корова! Я хоть и не собака, а кость сладкую люблю... Личность - она полное право имеет.

 

Покорно явились Дементий и Фрося. Инженер с трудом, но усвоил существо несправедливости, но однако при этом удивился существующим в его доме порядкам. Фросю же окинул суровым взглядом и сказал:

 

- Никого не обижать.. Кости пусть грызут по справедливости..С такими разбирательствами больше ко мне не являться .Я, откровенно сказать, даже не подозревал, что мясо у нас на кухне сперва варится, а потом выбрасывается. В молодости, когда я проходил технический курс в Гамбурском университете, то особых средств к питанию не имел, частенько жил и впроголодь... Мы, Бойсты, дворяне больше на бумаге. Если бы я не выучился на профессию инженера, торговал бы по миру подтяжками для штанов, как мои братья. Подтяжки-то у них хорошие, да вот доход не велик от них.

Хотя, впрочем, доложу вам русским людям, что в России тоже грядут нехорошие перемены. Вот почитайте!- Он встал из-за стола, подошел к массивному шкапу с чертежами, вытащил из-под кипы свернутых рулонов листок серой бумаги, и держа его на отлете двумя пальцами, как нечто гадкое, к которому прикасаться можно лишь по жестокой необходимости, продолжал,- с некоторых пор у нас на заводе стали появляться вот эти неведомые прокламации... В них проповедуется нечто ужасное. Неповиновение существующему режиму, бунты, кто-то требует отдать власть в руки простого народа...Чущь полная! Ну отберут завтра у меня кабинет, посадят тебя Дементий, или тебя Федор. Вы отнюдь не глупые мужики, но пока разберетесь, как устроены паровые машины, Америка и Англия уйдут так далеко, что вам их никогда уже не догнать...Я могу вернуться к себе на родину, а вот вам бежать некуда...Если этих бунтарей своевременно не найдут- быть в России беде. Помяните мое слово!

 

И тогда у Фроси впервые возникла легкая непрязнь к этим неведомым людям, требующим все переменить. Разве плохо они живут? Вот взять тех же рабочих с "михельсона". Она как-то раз была с Дементием в трактире, где обычно обедали заводские. Пила чай с конфетами и сайками.Сама наблюдала, как рабочие наворачивали щи с убоиной, ложку не провернешь, кашу с настоящим подсолнечным маслом. Черный хлеб был бесплатным, а ситный- краюха копейка. На рынке неподалеку мороженный заяц, огромный, жирный, отъевшийся на осенних полях, стоил всего рубль.

 

С наступлением весны Кухня занялась изготовлением знаменитых паштетов.

Хозяин был страстным охотником на водяную дичь, и с кампанией друзей, тоже работавшими на заводе инженерами и механиками, приволакивал с подмосковных озер и заливных лугов домой туго набитые ягдташи мелкой, длинноносой с костянными ногами птицы, названия которым не знала ни хозяйка, ни Наталья.

Дементий всех без разбора называл куличками, но Федор именовал отдельных птиц то дупелем, то бекасом, то болотной курочкой, и говорил, что это «красная, господская дичь».

Из них-то и готовились редкое угощение. Эти паштеты гости называли "михельсоновскими", по имени завода, который в листовках неизвестных распространителей именовался как «наглядный пример жестокой эксплуатации пролетариата».

Паштет это изготовлялся следующим оригинальным образом.

Болотную дичь надо было тщательно общипать, затем тушки,из которых никоим образом не удалялись желудки, шли на варку. После этого тщательнейшим образом разбиралось мясо до последней косточки, пропускалось все несколько раз через мясорубку,прибавлялось чухонское масло , специи и в таком виде, выложенное на блюдо при помощи специальных формочек и, украшенное зеленью, подавалось на стол.

Пикантный вкус блюду придавали содержимое желудков этих куличков,которые тоже варились в бульоне. Чего там только не было. Фрося, удаляя потом внутренности куличков, с отвращением смотрела на пиявок, болотных червей, водяных жуков, каких-то белых личинок, водоросли... А уж общипывание этой мелкой дичи выливалось в настоящее мучение. Болотная дичь была мелкая, но богато оперенная. Перьев и пуха, как у большого глухаря, а мяса с детский кулачок.

Кучер Федор, политически злой человек, часто похаживал на «михельсона» и приносил оттуда новые листовки. Они с постоянной завидностью появлялись везде. Инженер однажды, сам того не подозревая, принес листовку домой в кармане собственного пиджака.

Федор кипел затаенной ненавистью к «буржуям, но грамоты знал мало, поэтому частенько утром, он перехватывал на кухне более образованную Фросю, заваривавшую чай, или кофе для господ, и просил ее разобрать строки листовки, отпечатанной на шершавой серой бумаге.

 

Фрося читала, и ужасалась от смысла, вложенного в эти прокламации, написанные, судя по всему, очень грамотным человеком... Рабочим, действительно, предлагалось свергнуть господ, и взять власть в свои руки. Не только в городе, но и в деревне.

 

Попав столицу, она считала себя невероятно везучей. Теперь она больше никогда не голодала, хозяева выдали ей новую чистую одежду, которая казалась ей роскошью против единственного грубого платьица, которое она носила прежде круглый год. На Пасху ей впервые в жизни удалось попробовать апельсинов, шоколадного и ананасового торта, от которых она пришла в неописуемый восторг, и мороженого со взитыми сливками, которое приготовила для гостей искусная Наталья.

А на работу, которой ее загружали с утра до вечера, смотрела, как на нечто неизбежное, понимая, что иначе нельзя, и преисполняясь терпеливости, которая свойствена была ей по-крестьянскому происхождению, в душе чувствовала признательность к своим хозяевам.Тем более, что сам хозяин тоже непрерывно трудился, засиживаясь иногда в своем кабинете до самого утра, когда солнце начинало золотить осклабленные пасти каменных медведей.

У отца дела шли тоже неплохо, он умел беречь копеечку, и в весне семья их выглядела в селе почти зажиточной. В ученики к сапожнику готовился старший сын.

А на родине мужики продолжали завидовать отцу. Особенно после того, как отец купил швейную машину всемирно знаменитой фирмы «Зингер». Это было еще до отъзда в услужение Фроси.

Отец только что вернулся их Москвы. В эту зиму он заработал много денег и познакомился с важным господином, давшим ему прозвание " Парижский насморк."

Сезон был удачный. В городе свалились с неба огромные массы снега. Москва по окна нижних этажей была завалена сугробами, никто пешком ходить не желал, все искали извозчика, хоть бы и деревенского «Ваньку». Однажды таким вьюжным зимним вечером, когда на улицах кипела метель, и город, словно находился на дне зыбкого океана, в санки отца ввалился какой-то тучный и пьяный господин в огромной шубе, и , тяжело плюхнувшись на старую шкуру медведя ( отец ради извозчизского престижа купил эту полуоблезлую вещь на блошинном рынке), суровым рыком приказал:

- Эй, ты,Парижский насморк! Слушай приказ! Доставь меня уважительно в имение Петровско- Разумовское...Знаешь местечко такое?

Отец обомлел. Усадьба эта была ему хорошо известна. Пригород по тем временам. Там было много красивых старинных дворцов еще Петровского времени. Но далеко. Поезд туда шел чуть ли не пол-часа. Когда ж он добредет со своим измотанным за день Вьюном.

- Знаю, ваше благородие. Преотлично даже,- ответил он.- Летом туда на пикники господа с дамами ездят. Только, помилосердствуйте! Сейчас мне туда не пробиться. Снегу по уши человеку... Вечер уж, устал конишко мой, притомился шибко...

- Р-разговорчики мне! Замолчать! - прорычал важный господин, и вслед за этим за этим последовал удар кулаком в спину.- Морду разобью! Вези! Я заплачу тебе хорошо, дурень с печи!

- Слушаюсь, ваше благородие! А сколько к примеру за проезд положите? За риск, так сказать.

- Вези, скотина! Не пожалеешь! Десять рублей тебя согреют... Парижский ты насморк!

- Нет, мало! На двадцати пяти рублях давайте сходится!- выпалил отец фантастическую почти сумм и сжался, ожидая очередного удара в спину.

Но его не последовало.

- Наглец, ты, мужик! Ладно! Шевели вожжами. Заплачу двадцать пять. Слово русского офицера!

Радостный отец тронулся в нелегкий путь.

Дорога заняла больше четырех часов. Наконец достигнули нужного места. Усадьба была огромная, дворец в три этажа, с колоннами и львами. Перед входом горели газовые фонари.

 

- Денег у меня при себе нет,- сказал суровый господин.- Подожди, недолго на улице –тебе вынесут,- и с кряхтением стал выбираться из тесных санок.

Отец, недолго думая, хвать его за богатую шубу, и цепко так держит.

-Оставляй шубу в залог. Знаю я вас кутил. Задаром норовите прокатится... Хоть и офицеры...

- Ладно!- неожиданно помягчев, согласился тот.- Бери шубу. Имеешь право, дурак, сомневаться... Парижский ты насморк!

Оставил на снегу шубу и ушел.

Через несколько минут из дворца, ярко освещенного изнутри, вышел молодой, с аккуратными усиками человек в военной фроме, сунул отцу двадцать пять рублей, и забрав шубу, спросил:

- Знаешь, болван, кого ты сейчас вез?

- Никак нет, ваше благородие!

- Ивана Терентьевича Бурсицкого. Генерала от инфантерии... Я его адъютант! Его деду, герою войны с Наполеоном сам император этот дворец подарил. А ты с него шубу срывать стал, как с нищего бродяги.

- Извините, господин адъютант! Под шубой не различишь кто. Но кулак у него генеральский. Он мне слово офицера дал...

- Оттого и получил ты такие деньги. Пошел вон!

 

Именно в то удачный год, вернувшись из Москвы, отец и купил долгожданную швейную машину.

 

В их селе летом объявился, передвигаясь от дома к дому в легкой коляске, маленький, юркий, сильно плешивый, в клетчатчатых штанах мужчина с большим квадратным саквояжем в руках. Он непрерывно говорил, как поющий скворец, кланялся, и открывая саквояж, крикливо рекламировал свой товар. Это был агент фирмы «Зингер». Он предлагал купить их знаменитую по всему миру швейную машину.

Отец степенно зазвал его к себе в избу. Туда же охотно, снедаемые любопытством, набились жители всех окрестных домов, особенно женщины,ля которых обладание такая машинкой была мечтой всей их жизни.

 

Агент энергично потер свои маленькие руки, вытащил из саквояжа драгоценную новенькую машину, поставил ее на стол, а потом, вскинул тонкие худые руки, обрамленные, как у музыканта, белыми вышитыми манжетами

 

- Всякий уважающий себя русский человек имеет право спросить у меня ? По резонному интересу! А что может делать эта знаменитая швейная машина, этот чудо- агрегат инженерной мысли. Имею удовольствие показать вам. - с легким иностранным акцентом заговорил он.- Вот можете видеть эту ткань! Внимательно поставьте свое зрение... Демонстрирую возможности машинки!

 

Далее он, необыкновенно ловким, как у фокусника движением, вытащил из саквояжа тонкий, изящной работы, носовой платок, настолько тонкий, что через него просвечивало солнце, и даже видны были на просвет деревья за окном, и огромный черный ворон, раскачивающийся на нижней ветке и хрипло каркающий к непогоде.

 

Агент покрутил платком во все стороны, а затем поместил его, вдвое сложенный, под блестящие прижимные лапки машины. Та застрекотала, приводимая в движение маленьким ловкими руками.

 

Прошив платок, агент ловко перекусил белыми фарфоровыми зубами нитки, и пустил готовое изделие на всеобщий осмотр деревенских людей.

- Можете проверить шов...Фирма существует уже триста лет, и нареканий еще не было,- звонко выкрикнул он, и поправил ладонью редкие вьющиеся волосы на голове.

Бабы тщательно, не торопясь, изучили шов. Что и говорить- был он на редкость чистым, крепким, и правильно натянутым по каждому шажочку.

 

-А теперь новое внимание попрошу от вас, уважаемые русские мадоны ! Еще можете видеть один шов,- крикнул агент и вытащил из неистощимого саквояжа своего, две серые тяжелые пластины. Постучал ими друг о дружку. Листы издали глухой металлический стук.

 

Зрители разинули от удивления рты, когда агент сдвоил эти пластины и тоже сунул под блестящие лапки.

 

-Неужто и железо шьет,- охнул кто-то , да так и остался с открытым ртом.

 

-Фокусы все это. Видал я на ярмарке, как голубя из пустой шляпы вынимали. И ленты из яйца...

 

-Сейчас игла у него поломается...Железо не сшивать, а клепать надо. Чудак!

 

-Пусть ломается. Машину еще никому не продал, только себе огорчение и доставит.

 

Агент, по-еврейски, мурлыча что-то себе под нос, так же непринужденно, как и прежде, прогнал стежку, откусил на выходе нитки, и с невозмутимым спокойствием опять пустил тяжелые серые пластины на всеобщее обозрение.

 

Крестьяне ахнули.

 

Чудесная машина намертво скрепила две металлические пластины ровным. без единой сбоинки, точно по линейке выведенным швом, ничуть не отличавшимся от предыдущего.

Это было поразительно.

 

И хотя все понимали, что это не настоящий металл, а всего лишь мягкий свинец, реклама действовала безотказно.

Если машина шьет свинец, значит будет сшивать и бараньи шкуры. А для крестьян это было важнее всего.

 

Правда швейная машина стоила баснословно дорого- двадцать пять рублей, почти две коровы, но агент предлагал купить ее в рассрочку, и платить один рубль в месяц...Можно было купить одну машину вскладчину нескольким домам. Агент был готов на любые торговые операции. Даже оплачивать часть стоимости натуральными продуктами.

 

И тут вышел вперед отец Фроси.

 

- Я покупаю эту штуковину! Деньги плачу сразу, без рассрочки- громко заявил он и вытащил из кармана пиджака деньги.- Двадцать пять рублей сразу. - Вот так! Это вам не Парижский насморк! Генерал инфантерии подарил.

 

- Ишь, Наговицын! Сукин сын! Деньги так и прут из него, как дерьмо из гусенка,- завистливо сказал кто-то, и сипло закашлял в кулак, подавившись комком откровенной, неприкрытой зависти.

 

- Ясное дело! В Москву ездит. Перед господами на животе юлит...За копеечку готов все улицы Москвы языком вылизать. Генерала какого-то пристегнул тут...

 

- Еще неясно куда он ездиит. Может на дорогах прохожих грабит. Вдруг банду какую возглавляет, он мужик головастый, но больно темный. Это надо же- сразу двадцать пять рублев агенту, как одну копеечку выложил. Нам всем селом не собрать такую денежку. Пусть подавится...

 

- Мужики!- миролюбиво продолжал отец, обращаясь к толпе.- У кого случится надобность тулуп пошить, шубу на выход, милости прошу!

 

- А сколько запросишь?

 

- Договоримся! Своих не обижу.

 

-Знаем мы тебя, жилу! Ты и с г...на умеешь сметану делать. Подавись своей машинкой.

 

Служа у господ, шустрая , честная и смышленная, вся в отца, девчонка вскоре обрела не просто большие симпатии у хозяйки, но даже и невиданное для прислуги доверие.

 

Та стала поручать ей закупку продуктов для собственного питания господ. Это был почти космический прорыв в карьере Фроси, звездные ее часы, о которых она с трепетом вспоминала потом всю свою длинную запутанную жизнь.

 

Хозяйка с Натальей предварительно составляла список продуктов, вручала девчонке тяжелый, вышитый разноцветным бисером кошелек, давала в помошники, а вернее сказать в прислугу дворовых мужиков Дементия и Федора, которые исполняли на базаре роль безропотных и безгласных носильщиков.

 

Она, как и сама хозяйка, быстро научилась торговаться с мужиками и бабами, приежавшими из самых отдаленных губерний пространной России, ловко сбивала цены на рыбу, мороженных зайцев,телятину.

 

Торговцы смотрели на шуструю, деловитую Фросю, как на всамделишнюю барыню, называли на "вы", предлагали самый лучший товар, и часто кланялись с подобострастием даже.

 

После каждой закупки девчонка тщательнейшим образом отчитывалась перед хозяйкой, перечисляя до копейки расход денег. Та, не любившая походы по базарам, приходила в восторг от ее добросовестности.

 

-Старайся Фрося!- говорила она ей.- Я в долгу у тебя не останусь. Найду хорошего жениха. Выйдешь замуж не за своего деревенского мужика, а за приличного человека. Я тебе половину жалованья на руки буду отдавать, остальное на приданное оставлю. Обещаю купить самое красивое свадебное платье. Подарок от меня лично. Ты не против будешь?

- Спасибо, барыня!-краснела Фрося, преисполняясь благодарности к своим господам.

 

И хозяйка исполнила свое обещание, познакомив ее с сыном знакомого приказчика, торговавшим при заводе Михельсона.

Молодого человека звали Евгением. Парень был красивым, вежливым, воспитанным, рук никогда не распускал, более того, он откровенно робел перед Фросей.

Она обратилась со временем в очень привлекательную девушку. У нее была тоненькая, складная фигурка, пушистые мягкие волосы, а глаза, живые и любознательные светились даже в полумраке. Она брала книги у Киры, прочитывала их , и часто пересказывала содержанию Евгению. Он уважал ее за образованность, и говорил, что с такой невестой ему не стыдно будет показаться в приличном обществе.

Все шло как нельзя лучше.

Евгений с детства решил пойти по стопам отца, сколотившим немалое состояние на призаводской торговле , и мечтавшим о дворянстве. Жених Фроси всегда был одет по новейшей моде того времени - лакированные штиблеты, блестящая и ароматная от парикмахерского бриолина голова, несколько дорогих перстней на пухлых пальцах, а душистые сигареты, которые он иногда курил, казались ей запахом самого счастья.

Фрося, конечно, была в него влюблена по уши, но никоим образом это не выказывала. Говорил он несколько витиевато, но это , главным образом, из-за желания произвести на девушку еще большее впечатление.

- Я, Ефросинья Николаевна, человек умственного направления мысли,- говорил он о себе.- Рассуждения имею всякие. Оригинальные и многочисленные. В голове моей не ветер гуляет, а практические умствования.

 

Вот в Библии написано, что всякий раб божий в поте лица должен хлеб свой добывать. Не согласен. Дерзко против Святого Писания думаю. Человек, Ефросинья Николаевна, для получения жизненного удовольствия создан, а не для того, чтобы за грошик кишки себе в труде непосильном вынать... Которые у станков на Михельсоне стоят, или в деревне по борозде волочатся- не люблю. Такой у меня ход мозговых усилий.

И она, сама деревенская, полностью соглашалась с ним, боготворила его,и тоже мечтала о господской жизни.

 

Она уже уверовала в нее.

 

И всегда , против ее воли, поднималась в ней гневное чувство против смутьянов, прочно засевших на «Михельсоне».

 

От них она впервые услышала фамилию- Ленин.

 

Она до революции даже никогда не видела его портретов, но он, невидимый, постепенно стал для нее символом зла, олицетворением смутьянов, снился ей по ночам в образе сатаны, и грозил кривым пальчиком, как бы говоря: " Ишь , размечталась, глупышка деревенская, дурочка с ухватами...Если так пойдет дальше, ты можешь и в самом деле стать барыней, но я присматриваю за тобой. Не быть тому..."

 

-Я Ефросинья Николаевна всенепременно в будущем свою торговлю заведу,- делился с ней головокружительными планами жених,- отец служит у хозяина, который торгует средствами от домашних насекомых, и лекарствами для собак и кошек... Мне надоело уже слышать в лавке каждый день одно и то же: «Купите вот это чудо-средство. Клопы подыхают, блохи умирают, тараканы опасаются, мухи промеж собой кусаются...»

 

Я французскими благовониями мечтаю торговать.Чтобы ко мне в магазин настоящие, благородные дамы заходили. Которые в Париже бывали, и понимают толк в заграничных изысканных товарах. Чтобы и вы тоже настоящим парфюмом изволили благоухать...

 

У нее от его сладких слов зачастую реально кружилась голова, и подкашивались ноги.

 

А потом жизнь завертелась с беспощадной скоростью. В Петербурге власть взяли страшные «большевики». Фрося не знала, кто это такие, но всем своим нутром почувствовала, что это те, кто много лет писал непрятные листовки.

 

Скоро новая власть, как неумолимый пожар распространилась из Петербурга и на тихую, внешне провинциальную Москву.

 

На «михельсоне» поменялась администрация. Фросиного хозяина, как ценного специалиста, оставили первое время на заводе, но после того, как в его дом "под медведями" пришли несколько вооруженных человек, размахивая важными бумаги, произвели обыск с конфискацией хозяйских драгоценностей, иженер сам бежал за границу.

 

Семья приказчика куда-то исчезла еще до этого. Евгений даже не успел попрощаться с Фросей.

 

Руководил экспроприацией молодой, наглый, небольшого роста комиссар с выпуклыми, презрительными и безжалостно-холодными глазами, от взгляда которых у Фроси всегда замирала, повиснув в ледяном пространстве, душа. Его все почтительно звали "товарищ Гуров" и он имел особую примету - у комиссара не было левого уха- памятка от Первой Мировой. Разумеется, новая власть к нему, прошедшего холодные окопы, и химические атаки, благоволела, открыв беспрепятственно путь к дальнейшей карьере.

 

В последний свой приход в дом инженера "товарищ Буров", напевая себе под нос "наш паровоз вперед лети", без церемоний облапал Фросю и потащил в чулан.

Спасибо подоспел Дементий, который держал в руках увесистый топор, которым запросто половинил во дворе огромные чураки дров.

"Товарищ Буров" схватился было за револьвер, но понял,что господский мужик опередит его, и раскроит череп на две равные части.

 

Буров прожег Фросю коротким и злым, как у хищника, презрительным взглядом и отшвырнул в противоположный угол кухни.

Падая , девушка, больно ударилась сперва о печку,потом о дубовую лавку и вывихнула себе ногу. Уходя из разоренного дома инженера, "товарищ Гуров" пригрозил девушке:

-Ты, шлюшка барская...Убирайся к себе в деревню. Если еще раз застигну тебя здесь- отправлю в рабоче-крестьянский публичный дом. Теперь и навсегда- мы хозяева этой жизни. Вас, холуев барских , тоже будем к ногтю прибирать... Запомни это. Самое лучшее для тебя- со мной лучше не встречаться. Гегемоны м-ы-ы!

 

И она, ни с кем толком не попрощавшись, насмерть перепуганная, уехала обратно к себе на родину. Только успела попрощаться с любимыми каменными медведями.

 

Так навсегда оборвались ее мечты о будущем. Нога долго болела, а потом успокоилась.. Но в зрелые годы, когда она уже работала в колхозе, немолодая женщина стала изрядно прихрамывать.

Ренгеновский снимок, показал, что у нее в молодости случился обширный перелом ступни, который в дальнейшем сросся неправильным образом.

 

Часть вторая.

 

Продолжение на авторской странице