Был прекрасный летний вечер. Бархатные лучи закатного солнца ласково устремлялись…или опускались… нет!!! – запускались!.. или что-то там еще на «ись»…

Нет, извините, я так не могу. Это же начало какого-то очередного детективного романа или женского сопливчика – нет, я так не могу.

Вполне обычный был вечерок. Хороший летний вечерок.

Правда, я только что пережил последний звонок и начал готовился к выпускным экзаменам…

Взрослая жизнь уже совсем сидела на носу и рьяно обещала очень многое из того немного, что я еще не перепробовал. Весь мир лежал на ладони. И я готовился его прихлопнуть.

Я шел по своему родному городу. По главному проспекту. Хотя пока и без оркестра…

Я держал голову на отлете – впереди была жизнь, слава и все такое прочее, и я готовился их презирать, в крайнем случае, обдавать холодным незамечанием… Мне казалось, весь этот мир уже почти не дорос до меня, но я был щедр и оставлял ему надежду.

А экзамены… экзамены, в конце концов, не главное.

Я шел по главному проспекту нашего маленького города.

Но тут…

Отвратительный оборот. Никак не могу от него избавиться.

Нет, ну, согласитесь, я тут себе пишу серьезную литературу – ну, ладно, пытаюсь, согласен, – я устремляю свои мысли в стремительный полет кукушки над гнездом Соляриса и – опанки! опять натыкаюсь на это вечное «а тут!...» – омерзительно!

А куда денешься? Вся жизнь строится на этом вот «а тут…» Ну, согласитесь…

Ну вот, я, кажется, опять ушел в глухие вёдра… (Вёдро, что б вы знали, – это когда ясно.)

Одним словом, забудем обо мне! Иду это я по главному проспекту нашего города. Уже пережил последний звонок, а выпускные экзамены – а куда они денутся? Держу голову на отлете и курю одну из первых сигарет в своей жизни. Я вас умоляю!

А тут какое-то там «мяу» слева.

Ну как же это мне – хозяину города! – да пройти мимо?!

Возвращаюсь.

Комочек жизни со слегка прорезавшимися глазками и распозающимися задними ножками – тычится мордочкой во все близьлежащие кочки и – как все мы – требует места под солнцем.

– Господи, – говорю я, – и какая же сволочь тебя тут?!.. Уж лучше б утопили…

И смотрю на него.

И думаю: «И на хрена ж ты мне попался?...»

И даже уже ухожу.

А потом опять возвращаюсь.

Ну как же?! это ж – мой город.

Нет. Ни одна кошка его уже не примет. Ну, а люди… – вот, полюбуйтесь, что делают люди… Господи, и какая же сволочь тебя сюда кинула?!

Долго я стоял там.

А что тут можно придумать? Ни одна кошка его не примет.

Нет, ну разве это мужик – тот, который подбрасывает решение своих проблем другим?

И потом… почему именно я должен это делать?

Но ведь он же будет мучаться!!

Я вспомнил мышек.

Дело было весной. Я не помню, ходил ли я уже тогда в школу или еще нет… Мы приехали на дачу. Мы вырыли ямку и родители начали сносить туда весь хлам, оставшийся от прошлой осени.И тут я увидел – опять это «тут»! – и тут я увидел, как на гранях битого стекла от бутылок беспомощно расползаются мышата. Стекло прорезало из тонкие брюшки, и кровь как-то совершенно не по-киношному, медленно сползала вниз.

– Папа, – закричал я, обрадованно, – Папа, смотри, тут мышки!

Папа подошел, посмотрел и сказал мне – «Уйди…»

Я не понял. Как?! Тут такие красивые маленькие, голенькие мышки и – уйди? Как же так?! Ты же всегда учил меня любить все живое?!

– Уйди! – сказал мне отец.

– Пап, а может, мы найдем им коровку?

– Уйди! – повторил мне отец.

Потом он засыпал ямку землей.

Но мышата вылазили.

Он стал бить лопатой по земле.

Но земля была только что вскопанная, мышата проседали в неё и, попискивая, опять расползались.

Тогда он вновь забросал все землей.

А я взял соломинку и пошел смотреть, а может, они еще живы?

И отец закричал мне – «Уйди! Уйди!!» – он стоял с лопатой под мышкой и канистрой в руках, и глаза у него были такие, что он сейчас, наверное, и меня смог бы убить. Я испугался и отошел. А он облил все керосином и поджег.

Мы вдвоем смотрели на эту горящую землю. Меня била истерика, а отец обнимал меня за плечи и все никак не мог найти, что сказать. А я все плакал и говорил: «Папа, папа! Но у них ведь кровь! У них из пузиков – кровь!..»

В конце концов, я нашел кирпич.

Я посмотрел на котенка. Мысленно сказал ему: «Прости, родной!...» Понял кирпич, отвернулся и – кинул.

Посмотреть на то, что я совершил, я решился только тогда, когда опять услышал это тихое душераздирающее «мяу».

Кирпич лежал рядом.

Он лишь с полсантиметра недолетел до цели. Но зато сантиметров на пять врезался в землю. Но что в том?

Я снова поднял кирпич и отвернулся.

И двадцатый раз я понял кирпич и отвернулся.

Эта жизнь хотела жить.

Хотя и не могла.

Хотя… может быть, это я сейчас так думаю…

А тогда я схватил кирпич и стал бить им в том направлении, где еще теплилась эта никому не нужная жизнь и, отвернувшись, – долбил, долбил, долбил тем кирпичем туда… ну, вы поняли.

И когда я, наконец, остановился и взглянул на дело рук своих, то увидел вполне чистенький кирпич и хвостик с двумя ножками, торчащими из-под него.

Ножки уже не дергались.

«Вот и славно, – вспомнилось мне вдруг, – вот и славно – трам-пам-пам.»

А потом я шел домой – еще пятнадцать минут тому назад хозяин всего города – я шел домой с побелевшими от судорги кулаками и, набычившись на всю жизнь, шептал про себя:

– Гады! Гады! Ненавижу!!!